журнал СЕНАТОР
журнал СЕНАТОР

НА ОГНЕННОЙ ДУГЕ


 

БОРИС СОПЕЛЬНЯК,
член Союза журналистов и Союза писателей России,
а также Международной ассоциации писателей баталистов и маринистов
.

БОРИС СОПЕЛЬНЯК, День Победы, победа-65, журнал Сенатор, МТК Вечная Память, 65-летие Победы /

Курская битва... Сколько лет прошло со времени этого великого сражения! Но память о нем жива и поныне. Ведь это была одна из крупнейших битв Великой Отечественной войны. Тогда, в июле-августе 1943 года, немецкое командование пыталось любой ценой добиться реванша за поражение под Сталинградом. В районе Курской дуги фашисты сосредоточили 900 тысяч солдат и офицеров, 2700 танков, 10 тысяч орудий и минометов, свыше двух тысяч самолетов.
Враг рассчитывал окружить советские войска, уничтожить их и тем самым открыть себе путь на Москву. Но командование Красной Армии сумело распознать планы гитлеровцев и противопоставило им свыше 1300000 солдат и офицеров, 20 тысяч орудий и минометов, 3500 танков и самоходных артиллерийских установок, более 3000 самолетов. Эти цифры говорят о многом: впервые в истории войны наши войска превосходили врага в живой силе и, что очень важно, в технике.
В ходе гигантского оборонительного сражения, а затем контрнаступления Красная Армия уничтожила свыше полумиллиона гитлеровцев, многие тысячи орудий, танков и самолетов. Именно здесь, под Курском, Белгородом и Орлом, был сломан хребет гитлеровской Германии, и ее войска навсегда утратили стратегическую инициативу.

Летят годы, идут десятилетия... Но в памяти людской те дни святы. Именно поэтому почти в каждом селе, а то просто на перекрестке дорог или в поле можно встретить обелиски, памятники, курганы и братские могилы. Сколько их, сынов всех народов Советского Союза, лежит здесь!
Я видел, как к этим могилам тянутся пропыленные цепочки пионеров. Я видел студентов из строительных отрядов, которые пилотками и горстями носили землю на памятный курган. Я видел пожилых женщин и седобородых стариков, которые выходили из поезда на маленьком полустанке, а потом под палящим солнцем шли к какой-нибудь могилке, на которой ни фамилий, ни имен, а только номер полка, расстилали чистое полотенце, доставали немудреную закуску и по старому русскому обычаю поминали сына, который пропал без вести и, быть может, лежит здесь... Много, очень много братских могил и памятников в России. И все они самая дорогая и святая частица нашей жизни.
Я не раз бывал вместе с участниками боев там, где гремела Орловско-Курская битва. Мы бродили по полям, высоткам и холмам, где стояли их орудия, где они ходили в танковые и штыковые атаки, где были расположены их аэродромы. И мой рассказ о тех эпизодах и операциях, в которых они принимали непосредственное участие.


 

НОЧНОЙ ПОИСК

«В течение ночи на 5 июля на фронте ничего существенного не произошло».
(От Советского Информбюро)

Двенадцать пар глаз неприязненно следили за луной. Еще полчаса назад была ночь как ночь – невозможно отличить куст от человека. Разведчики приготовились к броску, и вдруг – луна! Пришлось ждать хоть какого-нибудь облачка. Наиболее нетерпеливые начали ворчать: «Ночь, мол, и без того короткая, а мы даже не вышли к переднему краю. Когда же работать-то?»
Можно бы применить власть и дать приказ прекратить разговоры, но начальник разведки 15-й Сивашской дивизии капитан Савинов прекрасно понимал, что перед операцией нельзя прикрикивать на ребят.
– Мало нашего брата погибло?! Каждую ночь теряем два-три человека, а «языка», хоть тресни, нет! – терпеливо объяснял он.– Куда ни сунься, фашисты ждут в засаде. Нет, братки, к переднему краю надо выйти скрытно, чтобы ни одна душа не видела.
Наконец, набежало облачко, и разведчики двинулись вперед. Вот и передний край. Залегли в окопе. Метрах в восьмистах высота 256-«шапка». Оттуда все наши позиции как на ладони. Укреплена «шапка» так, что подступиться к ней невозможно. А «язык» нужен позарез! Вчера к разведчикам приезжал командующий армией генерал Пухов и попросил – не приказал, а именно попросил – добыть «языка», иначе, мол, можно прозевать начало немецкого наступления. Тогда капитан Колесов предложил идти на высоту не справа или слева, как это делали до сих пор, а прямо в лоб. «Там немцы еще не пуганы! И такого нахальства от нас, конечно, не ждут» – сказал он.
Больше трех суток провел Колесов на переднем крае и заметил, что каждый вечер фашисты выставляют «ночника»-пулеметчика.
Как назло, пулеметчик молчал: то ли задремал, то ли его вообще не было. Подождали... Вот луна нырнула в тучку, и тут же с высоты резанули пулеметные очереди. «Порядок!» – успокоились развёдчики. Лейтенант Милешников пополз вперед, за ним остальные. Когда миновали заросшую высоченной травой пойму, за дело взялись саперы: сделали проход в минном поле. Первыми туда пошли «глаза и уши» разведгруппы – самые зоркие и чуткие. И вдруг дозорные замерли. Милешников подполз к ним и шепотом спросил:
– Что случилось?
– Слышу шорох.
– А я вижу силуэты.
Загремели автоматы, загрохотали гранаты. Через несколько секунд все было кончено. Но вот ведь беда – ни одного живого фашиста! И до пулеметчика теперь не добраться... И вдруг в тишине раздался радостный крик:
– Ребята, есть живой немец!
Фашисты сразу же открыли огонь из пулеметов и минометов, но их накрыли наши артиллеристы.
Вернулись разведчики без потерь, хотя на обратном пути прикрывали собой пленного. Прямо на передовой капитан Савинов начал допрос:
– Имя, фамилия, подразделение? – спросил он.
– Сапер шестой пехотной дивизии.
«Вот так штука! – удивился Савинов.– Ведь перед нами стояла восемьдесят шестая ».
– Что делали на «ничейной земле»?
– Проходы для танков. Утром будем наступать! «Тигры» сомнут вашу оборону, и через день наши войска будут в Курске! Нам даже выдали специальный запас водки и еды, чтобы отметить взятие города,– заявил он.
Через полчаса пленного доставили в штаб дивизии, а оттуда на командный пункт командующего Центральным фронтом К. К. Рокоссовского.

«В третьем часу утра К.К. Рокоссовскому позвонил командующий 13-й армией Н.П.Пухов и доложил, что захваченный пленный, сапер 6-й пехотной дивизии, сообщил о готовности немецких войск к переходу в наступление. Ориентировочно время называлось – 3 часа утра 5 июля. В 2 часа 20 минут я отдал приказ о начале контрподготовки. Все кругом закрутилось, завертелось, раздался ужасный грохот – началось величайшее сражение в районе Курской дуги».
Г. К. Жуков
(3десь и далее – отрывки из книги Маршала Советского Союза Г. К. Жукова «Воспоминания и размышления».)


 

УКРОТИТЕЛИ «ТИГРОВ»

Батальон капитана Михеева стоял под Ольховаткой. В ночь на 5 июля он получил приказ готовиться к контратаке в боевых порядках пехоты. Заправились горючим, пополнили боекомплект и... на всякий случай вырыли глубокие капониры. Не все понимали молодого капитана: получен приказ о контратаке, а он закапывает танки! Нет Михеев знал, что делал. С первого дня войны он отступал с боями из-под Львова и понял, что хоть танк и бронированная машина, а для артиллеристов и особенно летчиков – отличная мишень. Поэтому он взял за правило: до поры до времени не высовываться.
Когда загрохотали пушки и запели «катюши», танкисты и пехотинцы приготовились к атаке. Закончилась артподготовка, но приказа «Вперед!..» не было. Прошло полчаса... Час... Два... Наступила прямо-таки довоенная тишина. Где-то даже тренькнул соловей. И вдруг из-за горизонта послышался гул моторов. Потом он перешел в рев. Все небо закрыли гитлеровские самолеты. Один за другим они сваливались в пике и сбрасывали бомбы. Какой-то «мессер» пролетел так низко, что зацепил крылом маскировочную сеть, и целая батарея оказалась как на ладони.
Танки Михеева засыпало по самую башню. Стволы пушек засорены землей, прицелы сбиты, люди оглушены. Но ни один танк не разбит! А когда с холма лавиной покатились фашистские машины, Михеев спокойно приказал прочистить орудия, привести в порядок триплексы и прицелы.
В бинокль хорошо видно построение атакующего каре: впереди и на флангах – тяжелые «тигры», в середине – «пантеры» и самоходные орудия «фердинанд». Танки шли, не открывая огня, «фердинанды», выскакивая на бугры, вели беспорядочную стрельбу.
«Хотите, чтобы мы себя обнаружили, а «тигры» нас засекли и расстреляли в упор? – усмехнулся Михеев.– Ни черта у вас не выйдет!» Михеев знал, что и пушки, и броня «тигра» мощнее, чем у «тридцатьчетверки». Единственный выход – подпустить бронированную стаю поближе и бить в упор.
Когда до «тигров» осталось метров пятьсот, Михеев приказал открыть огонь. Тут же вспыхнули три танка. Из-за них выползли другие, подставили борта – и загорелись. Вот уже десять... пятнадцать факелов на поле. Но танки все лезут и лезут!
А совсем рядом, у деревни Самодуровки, стояла насмерть батарея капитана Игишева. Девятнадцать танков сожгли артиллеристы, все погибли, но врага не пропустили!
И все же к концу дня фашисты вклинились в нашу оборону. Михеев получил приказ во что бы то ни стало взять Самодуровку и уничтожить вражескую батарею. Вперед пошла рота лейтенанта Плиева. Опять навалились самолеты и отсекли пехоту. Но танки уклонялись от бомб и упорно ползли к деревне. Вдруг загорелась одна «тридцатьчетверка», за ней – вторая, третья… Михеев вскочил в танк и хотел броситься на помощь. Но в наушниках раздался голос Плиева: «Задачу выполнил, батарея уничтожена. Несу большие потери».
– Уходи! – приказал Михеев.
Из-за холма показался танк. Он был помят, обожжен, но ходко шел домой. А за ним несся «Юнкерс». Вот он сбросил бомбу – танк уклонился. «Юнкерс» развернулся и снова пошел в атаку. Плиев делал все, что мог: неожиданно тормозил, мчался на предельной скорости, закладывал немыслимые виражи… Когда до укрытия оставалось метров пятьдесят, бомба угодила прямо в танк.
Так за двадцать минут боя батальон Михеева потерял десять танков. 13-я армия отходила...
«В течение 7 июля наши войска на Орловско-Курском и Белгородском направлениях вели упорные бои с противником, продолжавшим наступление крупными силами танков и пехоты... Нашими войсками за день боев подбито и уничтожено до 520 немецких танков. В воздушных боях и зенитной артиллерией сбито 229 самолетов противника».
(От Советского Информбюро).


 

ЗДЕСЬ РУССКИЙ ЧЕЛОВЕК СТОЯЛ…

Поныри... Есть такое место на Курской земле. Железнодорожная станция. Небольшой городок. А вокруг – зеленые, холмистые поля. Теперь Поныри вошли в историю русского народа как поле Куликово, как Бородино... И, как об этих полях, о Понырях написаны стихи, рассказы и поэмы. А слова из поэмы Евгения Долматовского высечены на обелиске – памятнике героям-саперам:


Здесь не было ни гор, ни скал,
Здесь не было ни рвов, ни рек,
Здесь русский человек стоял,
Советский человек.

Триста фашистских танков прорвалось на этом участке. Их не смогли остановить ни пушки, ни «тридцатьчетверки». И тогда против бронированных чудовищ вышли люди. Они шли налегке. Чтоб ловчее работать, многие сняли сапоги и гимнастерки. Одни ползли по чистому полю, открытые всем пулям и снарядам. Другие выскакивали из-за бугров и редких кустиков. Третьи поджидали в воронках...
А когда до танка оставались считанные метры, перед ним появлялся солдат, не защищенный никакой броней, кроме отваги. Единственным его оружием была противотанковая мина. И «тигры» подрывались один за другим... Триста танков! Страшно подумать, какая это сила! Но саперы ее остановили.
На другом конце поля, между Ольховаткой и Самодуровкой (теперь это село называется Игишево),– памятник героям-артиллеристам, сооруженный еще осенью 1943 года. Высокий обелиск и рядом – постамент. На нем стоит 76-миллиметровое орудие №2242, из которого вел огонь капитан Игишев.
А в самих Понырях – братская могила, в которой захоронено 2385 солдат и офицеров, в том числе четыре Героя Советского Союза.
Потом В.Д. Михеев повел нас прямо в поле. Он показал, где стоял его батальон в обороне, откуда двинулся в наступление, где танки шли лоб в лоб.
– Из-за этого холма мы пошли в контратаку,– вспоминал он.– Впереди – сплошной вал огня. Но мы прорвались. Проскочила и пехота. В траншеях рукопашная, а мы давим и расстреливаем пулеметы. Вдруг вижу, горит один наш танк. К нему бежит санинструктор Маша. Откинулся люк, и ребята выскочили на землю. Но из-за бугра ударил крупнокалиберный пулемет и срезал танкистов. Упала и Маша. Тогда я велел механику-водителю так к ней подъехать, чтобы девушка оказалась между гусеницами. Через десантный люк мы втащили ее в танк, забинтовали простреленное бедро – и снова в бой.
Только я уничтожил тот самый пулемет, закрутился на месте еще один наш танк: перебило гусеницу. Экипаж выскочил наружу и начал натягивать новую, а их прикрывала другая «тридцатьчетверка». Представляете, какая хорошая мишень – два неподвижных танка! Расстрелять ничего не стоило! Но немцы пожадничали и решили взять их целыми. Ребята отстреливались до последнего момента. А когда фашисты оказались совсем рядом, на них ринулись оба танка...
Вот в этой лощине была такая теснота, что стреляли буквально в упор – метров с двадцати. А когда кончались снаряды, шли на таран. В азарте боя не замечали ни ожогов, ни ран. Выскакивали из подбитых танков, садились в целые, а то влезали в немецкие – и снова бросались в бой... От моего батальона осталось всего три танка! Но свою задачу мы выполнили: выстояли в обороне, а потом пробили брешь, в которую устремились наши войска.
– Шестьдесят пять лет прошло с тех пор. Шестьдесят пять лет – это целая жизнь, а я никак не остыну от тех страшных дней! – изо всей силы ударил кулаком в собственную ладонь бывший комбат.– Потерять почти весь батальон! Ведь это тридцать семь танков, сто сорок восемь прекрасных парней! Я знаю, в том, что они погибли и что не смог их сберечь, моей вины нет, и все же не могу отделаться от мысли, что можно было их спасти. Ведь я же цел! Не заговоренный же я от пули, а не брала не то что пуля, снарядам «тигров» был не по зубам. Значит, тут что-то другое... Может быть, я чувствовал, куда полетит снаряд и вовремя отворачивал танк в сторону? Но этому можно было научить весь батальон. А я не научил... И вот горят ребята вместе с танками, горят на моих глазах, а я ничем не могу помочь! Вы никогда не видели, как полыхают танки? А как горят люди?.. Ничего нет страшнее, когда в танке начинают взрываться боеприпасы. Чудовищная сила распирает его изнутри, броня вздувается пузырями, лопается, рвется на части. Броня! А что же люди?! Я вытаскивал останки разорванных в клочья друзей, а если случалось, что танк на ходу, садился в еще теплое сиденье и бросался в бой.
Ненависти у меня не прибавлялось, ее и так было через край, но во мне еще больше прибавлялось дьявольской хитрости, изворотливости и ловкости: я знал наперед, в какую лощину спрятаться, а какую проскочить, когда стрелять с ходу, а когда притормозить. Я даже успевал чуть-чуть отвернуть танк, когда «фердинанд» стрелял в лоб,– и снаряд рикошетом отлетал в сторону. Нет, все-таки никто не погибает зря! Живым остается самое ценное – их боевой опыт. Во всяком случае, с годами я стал думать именно так. Да и живы мы только потому, что этот опыт доставался самой высокой ценой – кровью наших друзей,– убежденно закончил полковник в отставке В.Д. Михеев.


 

И СНОВА «ТИГРЫ»...

На роту лейтенанта Стороженко навалилось сто танков! «Тигры» и «пантеры» шли открыто, не маскируясь. То ли они полагались на толщину брони, то ли знали, что против них всего несколько «тридцатьчетверок».
От этой неторопливости и уверенности в безнаказанности многие приходили в бешенство: хотелось нажать на рычаги, броситься навстречу и схлестнуться в ближнем бою! Но это верная смерть. Нет, в бою с противником, превосходящим в десять раз, нужна не только удаль, но и смекалка. Этому Стороженко научился в легендарной бригаде Катукова, когда они не пропустили к Москве танковую армаду Гудериана.
Осталось восемьсот метров... Можно стрелять. Но Стороженко сдержался. «Впереди – овражек. Чтобы его обогнуть, немцам придется развернуться и подставить борта. Только бы выдержали ребята! Ведь в танках немало молодых, необстрелянных парней».
Вот и овраг. «Тигры» нехотя отвернули вправо. «Пора»,– решил Стороженко и скомандовал: «Огонь!» Раздался залп, другой, третий... Все решает скорость стрельбы. Молодцы, ребята. Четыре секунды – выстрел! Перед оврагом полыхают пять факелов. Десять! Хотелось бить и бить по бестолково метавшимся танкам. Но Стороженко заметил, что «фердинанды» и часть «тигров» перестроились в боевой порядок и стволами прощупывают высотку. «Полный назад!» – скомандовал он. Все десять танков задним ходом рванулись за гребень холма и скрылись на его обратном скате. И вовремя! Фашисты открыли ураганный огонь по капонирам, где только что стояли «тридцатьчетверки».
Пятнадцать атак предприняли в тот день фашисты! Двадцать девять танков догорало на ржаном поле, девять из них подбил экипаж лейтенанта Стороженко.

«Подтянув резервы и перегруппировав свои силы, противник ввел в дело новую сильную группировку танков. При этом основная их масса была брошена против 6-й гвардейской армии и 1-й танковой армии в направлении Обоянь – Прохоровка».
Г.К. Жуков

Приказ был коротким: двумя ротами выступить против танков противника. «Двумя неполными ротами»,– отметил про себя лейтенант Стороженко и внимательно осмотрел все шестнадцать танков. Многие уже побитые, обгорелые, на броне вмятины от снарядов. В экипажах немало раненых и обожженных.
– Отступать нам некуда,– сказал Стороженко.– Стоять насмерть!
Стоять насмерть! В дни Курской битвы эти слова стали привычными. Все знали: надо любой ценой выстоять.
Все видел Стороженко: горел в танке, схоронил немало товарищей, выходил один против десяти «пантер». Но когда сосчитал движущуюся на него армаду, стало не по себе – сто восемьдесят «тигров», «пантер» и «фердинандов».
Лавина катилась прямо в лоб. Встречный бой явно не выиграть. И Стороженко решил перехитрить немцев. Шесть танков атаковали фашистов с фланга, а десять остались в засаде. Сначала немцы не обратили внимания на эту атаку, но, когда одна за другой загорелись несколько «пантер», лавина развернулась и двинулась на «тридцать-четверки». Этого и ждал Стороженко. Тут же из засады ударила вся рота!
Четыре с половиной часа продолжался бой. Тридцать шесть танков оставили фашисты на поле и отхлынули назад. Но на этом они не успокоились и, получив подкрепление, двинулись в обход оврага. Здесь их встретил 209-й отдельный противотанковый артиллерийский дивизион. «Сорокапятки» стояли на открытом месте. Фашисты знали, что это не такие уж мощные орудия: «тигра» могут взять только в упор, да и то сбоку. И танки двинулись прямо на дивизион.
А тут еще появились самолеты... После бомбежки от пушек, казалось, ничего не осталось. Но когда танки подошли на дистанцию прямого выстрела, «сорокапятки» заговорили одна за другой. Завертелся на месте один «тигр», второй, третий... Артиллеристы били по гусеницам. Но танков было много, очень много, и они упрямо лезли вперед.
Оглушенные, контуженые, раненые орудийцы и не думали отступать или менять позицию. Никто не дрогнул, не спрятался в окоп, не ушел от пушки. А если кто-нибудь на мгновение терял голову от страха, если казалось, что наступил конец и больше нет сил наводить орудие или подносить снаряды, он оборачивался на правый фланг, туда, где стояла пушка Николая Соломахи. Там, между окопчиком с боеприпасами и орудием, сновала тоненькая девичья фигурка. Черт его знает, откуда у этой девчонки столько сил! Как она вообще попала в артдивизион, как таскает снаряды?! Как выдерживает бомбежки и танковые атаки?! Да еще помогает раненым.
Если б кто знал, сколько пришлось пережить семнадцатилетней Нине Букреевой, сколько она хлебнула горя, пока в ее селе бесчинствовали немцы, сколько было расстреляно родственников и одноклассников, то понял бы, что у Нины свой, личный счет к фашистам.
Уже в конце сорок второго до их деревни дошли слухи о зверствах, чинимых гитлеровцами в Михайловском районе. Говорили, что фашисты загоняют в сараи женщин, стариков, детей, забрасывают их гранатами и поджигают. Этому не верили. Вернее, боялись верить. Ведь это же дикая бессмыслица – убивать стариков и годовалых ребятишек!
Да, бессмыслица! Да, дикая! Но это была планомерная деятельность оккупантов. Весь мир знает о трагедии французского Орадура, чехословацкой Лидице, белорусской Хатыни. Я расскажу о том, что произошло на курской земле, в деревеньке Большой Дуб.
В Михайловском районе действовал крупный партизанский отряд под командованием А.Т. Кожина. Каратели против них были бессильны. Тогда небезызвестный Адольф Хойзингер разработал операцию «Белый медведь». Вот ее итоги: карателями сожжено восемнадцать деревень, расстреляно пятьсот двадцать мирных жителей. В деревнях Холстинка, Погорелое, Звезда и Большой Дуб население уничтожено поголовно.
...В двух с половиной километрах от оживленной трассы Железногорск – Киев стоит скромный памятник: скорбящая женщина и мальчик в форме суворовца. Я видел, как сюда сворачивают переполненные автобусы, юркие легковушки и даже самосвалы с рудой... Они притормаживают в сторонке, глушат моторы, и к памятнику люди идут пешком. Вокруг такая пронзительная тишина, что ее просто невозможно нарушить.
«Здесь похоронены мирные жители поселка Большой Дуб, расстрелянные и заживо сожженные 17 октября 1942 года немецко-фашистскими карательными войсками» – написано на постаменте. То же самое выбито с другой стороны, только название поселка – Звезда.
Людей убивали целыми семьями. Пятеро Алешкиных, шестеро Агафонкиных, семеро Мясюговых, девять Кондрашовых, одиннадцать Федичкиных, тринадцать Ворониных... Здесь же возраст. Алешкины: дед с бабкой и трое внуков, старшему шесть, младшему один годик. Федичкины: дед с бабкой, дочки и шестеро внуков, младшему два года. Кондрашовы: тоже старик, старуха и внуки: младшему один годик.
Рядом с памятником – погреба, в которые фашисты загнали всю деревню, забросали гранатами и сожгли. Каратели думали, что свидетелей их злодеяний нет. Но еще живы люди, которые все видели и все помнят! Надежда Тимофеевна Дугинова успела спрятаться в огороде. Она видела, как повесили ее мужа, как расстреляли детей, но не шелохнулась, словно окаменела от горя. Видела, как бежала по улице соседка Мария Новосельцева с внуком на руках,– их сразила автоматная очередь. Видела, как пятилетний Ванюша Алешкин спрятался в бочке с водой. Когда кончился воздух и он вынырнул, его схватили, пристрелили и швырнули в погреб, где уже полыхал огонь.
Шестьдесят восемь лет минуло с того страшного дня. Многое забылось, отболело... Но как забыть слезы старух, бессильные проклятья стариков, детский плач и крик?! Как забыть треск автоматов, взрывы гранат, хохот фашистов, гул пламени и раздирающий душу вопль Ванюши Алешкина, когда его, мокрого и трясущегося, вытаскивали из бочки, когда к его крохотному сердцу подносили пистолет?!
Скромный памятник. Погреба. Сморщенные, покореженные яблони, которые все видели. Стоят в сторонке люди – старые и молодые, стоят и плачут, не скрывая слез... Вот из автобуса вышла группа совсем молодых парней и девчат. Прочитали надписи на постаменте, стали на колени и... запели.
Я никогда не слышал этой мелодии, да и хор был не очень слаженный, но удивительно чистая и скорбная мелодия, прерываемая рыданиями, так схватила нас за сердце, так нам вдруг стало горько и больно, что мы тоже стали на колени... Кто знает, что мы чувствовали, но, кажется, никогда не любили свою землю так сильно, как в тот миг, никогда так ясно не понимали, что вот эта деревенька Большой Дуб и есть наша многострадальная, политая кровью Родина, за которую до последнего патрона дрались наши деды, отцы и братья, за которую отдавали жизнь даже дети!
– Как хорошо, что я пошла в артиллерию, как хорошо, что сама, вот этими руками, убивала фашистов и мстила за Ванюш Алешкиных! – отряхивая с колен камешки, сказала Нина Сергеевна Букреева. – Мне предлагали стать связисткой, санинструктором, но я хотела получить оружие, из которого можно убивать! Устроили испытание: посадили в окоп и прямо на меня пустили «тридцатьчетверку». Я успела бросить гранату под гусеницы, а когда танк прошел надо мной, еще и в корму. Так я стала противотанкистом... А в том бою, под Прохоровкой, мы все-таки сдержали танки: часть подожгли, часть повернула назад.


 

НИ ШАГУ НАЗАД!

«На Орловско-Курском направлении противник за четыре дня наступления понес тяжелые потери в танках, живой силе и не добился успеха... Усилив потрепанные соединения, немцы с утра предприняли ряд ожесточенных атак. Завязались упорные бои, часто переходящие в рукопашные схватки».
(От Советского Информбюро, 9 июля)

Сахарный завод под Яковлевкой... Это место вошло в историю Курской битвы. За него сражались целые батальоны. Но на территории самого завода в развалины врос взвод автоматчиков Ильи Непочатых. Даже в те дни, когда откатывались наши танки, когда отходила артиллерия, автоматчики не бросали завода. Дрались в окружении. Отстреливались до последнего патрона. Ходили в контратаки, возвращались с трофейным оружием и били немцев из их же автоматов.
С танками было хуже. Два противотанковых ружья не такая уж большая сила, но свое дело они делали. Главное, остановить танк, а там в ход шли бутылки с горючей смесью. Один остановили совсем невероятным способом – шинельной скаткой. Она угодила в зуб ведущего колеса, да так удачно, что гусеница соскочила! «Пантера» завертелась на месте и тут же вспыхнула, подожженная бутылками.
В ночь на 9 июля фашисты прекратили атаки. По ночам они вообще не воевали: выставляли дежурный пулемет, и он постреливал для острастки. Зато ракет не жалели: видимость, как днем. А тут вдруг ни пулемета, ни ракет.
– Что-то затевают. Надо полюбопытствовать,– предложил Непочатых.
– Можно,– поднялись двое парней.
Сняли сапоги и каски, запаслись гранатами и скользнули в темноту. Вернулись довольно быстро.
– Худо дело, командир. Не иначе спалить нас хотят: понаставили, гады, огнеметов! А на высотке – крупнокалиберный пулемет, чтоб, значит, расстреливать нас, когда полезем из подвалов.
В ту же ночь взвод оставил сахарный завод и отошел к котельной. А командир с разведчиком подобрались к высотке. Пулеметчика сняли без единого выстрела.
Как всегда, на рассвете фашисты начали артподготовку. Потом ударили из огнеметов. Развалины заполыхали... А когда вперед бросились эсэсовцы, сержант Непочатых ударил им в спину! Подгоняемые смертельным огнем своего же пулемета, они кинулись к котельной и напоролись на кинжальный огонь автоматчиков. Илья тем временем хладнокровно расстрелял огнеметчиков и, заодно, орудийный расчет.


 

ПРОХОРОВКА

Немецкие танки шли к Прохоровке. Подрывались, горели, но лезли, лезли и лезли вперед. Их было так много, что уничтожить все, казалось, просто невозможно. Да и наши силы не беспредельны! Хотя все поля усеяны трупами гитлеровцев, хотя не было высотки, на которой бы не догорали «тигры», платить за это приходилось высокой ценой.
У Прохоровки прорвавшиеся танки встретила 19-я мотомехбригада. Командир 76-миллиметрового орудия сержант Губин смотрел на медленно ползущие танки, а думал вовсе не о предстоящем бое. Всего два часа назад он побывал дома! Ведь его родное Вязовое в тридцати километрах отсюда. Мать узнала не сразу. Еще год назад она получила извещение, что ее Коля пропал без вести. А он был тяжело ранен. И надо же так сложиться фронтовой судьбе, что воевать Николаю пришлось чуть ли не на окраине своего села!
Наводчик Иванов скосил глаза:
– Ты чего радуешься? До танков меньше километра!
– Ничего, пусть лезут... Ты, главное, следи за пушками. Видишь, как бестолково башнями крутят? Значит, нас не обнаружили.
– Дуриком идут. На психику давят,– сплюнул Иванов.
– Работаем, как и раньше,– напомнил Николай.– Первый снаряд по гусеницам. Танк, само собой, разворачивается. Второй – в борт! Тут же переносим огонь на соседний... Начнем с крайних, а то, чего доброго, обойдут с флангов. Давай! – совсем не по-уставному скомандовал он.
Больше сержант ничего не говорил. Пушка методично изрыгала снаряды, и ни один не проходил мимо цели. Горят уже два, нет, три танка! Но на их месте появляются новые и подбираются все ближе. Рвутся снаряды, свистят осколки, смрадный чад повис над полем, но артиллеристы бьют и бьют по стальной стене. Вот снаряд рикошетом отскочил от «тигра», но танк загорелся.
– Что за чертовщина? – удивился Губин и припал к панораме.
Танк как на ладони. Почему-то желтый. «Из Африки, что ли? – подумал Губин. – Интересное кино: снаряд чиркнул по лобовой броне, а густой дым валит сзади! И экипаж не выскакивает. Больше того, башня медленно поворачивается в сторону батареи.
– Эге, хитришь, фашист! – обрадовался Николай. – Сбили твою спесь-то! Поджег на корме дымовую шашку и думаешь, избавился от путевки в рай? Нет, гад, не на тех напал. Снаряд!
Два выстрела раздались одновременно. Теперь уже по-настоящему вспыхнул «тигр», но и его снаряд разорвался у самого орудия. Упал Иванов. Николай тут же занял его место.
– Снаряд,– прохрипел он.– Снаряд!
Но снаряда не было. Оглянулся... От расчета остались двое: он да ефрейтор Козлов.
– Сейчас,– простонал Козлов.
Он полз на боку, прижимая к груди снаряд. Снаряд был красным от крови. Николай бросился к товарищу, на ходу доставая индивидуальный пакет.
– Стреляй! – процедил Козлов и пополз за следующим снарядом.
Еще два часа орудие сержанта Губина посылало по танкам противника окровавленные снаряды. А потом Козлов не поднялся. Упал рядом и Губин. Орудие замолчало. Давно молчала и вся батарея. А перед ней догорало девятнадцать танков… Теперь немцы без опаски двинулись вперед. Но тут в контратаку пошли «тридцатьчетверки».

«Перегруппировав в течение 10 июля свои основные силы на более узком участке, противник вновь бросил их в направлении Прохоровки, рассчитывая здесь смять наши ослабевшие войска... К исходу 11 июля на участке Воронежского фронта наступил опасный кризис сражения».
Г. К. Жуков.

Всего одну ночь Николай Губин пробыл в медсанбате. Гудела голова, ватными стали ноги, почему-то не гнулись пальцы, но утром он ушел в свою часть. «Черт с ней, с контузией,– решил он.– Отлежусь потом». Получил новое орудие, сколотил расчет – и снова на огневую позицию.
В бой вступили с ходу. На руках выкатили пушку на бугорок и тут же открыли огонь: танки были в трехстах метрах! Отбились. Только вырыли ровики для снарядов, окопчики для себя – навалились самолеты. От беспомощности артиллеристы скрежетали зубами и грозили «юнкерсам» кулаками. Ушли самолеты – снова поперли танки. Панорама сбита. Половина расчета уничтожена. Но пушка стреляет! И ни один танк не прошел через высоту!
К вечеру атаки прекратились. Ночью Губин послал своих ребят к разбитым пушкам. С одной сняли уцелевшую панораму, от другой натаскали снарядов, около убитых немцев набрали гранат и автоматов. Губин ничего не скрывал.
– Утром фашисты снова полезут. Сзади, как видите, наших нет. Так что пропускать фрицев нельзя. Короче говоря, задача такая: не геройски погибнуть, а задержать врага. Поэтому зря не высовываться и без толку не рисковать. А сейчас как следует окопаться: не исключено, что драться придется в окружении.
Утром артиллеристы были готовы к последнему бою. То, что он последний, всем стало ясно, когда они увидели ползущие колонны танков. Пытались считать. Где-то на пятой сотне плюнули. Обнялись. Разошлись по своим местам. Не сговариваясь, осушили фляжки с драгоценной водой: хоть перед смертью досыта напиться.
То, что увидел Николай, когда зачем-то оглянулся, так его поразило, что он, забыв об осторожности, вскочил во весь рост и закричал:
– Братцы! Наши-и-и!
Еще недавно чистое поле было заполнено сотнями краснозвездных танков. Они уже заметили немцев и перестраивались в боевой порядок.
Так началось величайшее в истории Отечественной войны встречное танковое сражение. Тысяча двести танков и самоходных орудий участвовали в этой битве! Отборным фашистским, дивизиям «Рейх», «Мертвая голова» и «Адольф Гитлер» противостояла 5-я гвардейская танковая армия генерал-лейтенанта П. А. Ротмистрова, 5-я гвардейская армия А. С. Жадова и еще два танковых корпуса.
Но битва развернулась не только на земле. Ожесточенные бои велись и в воздухе. Небо над Прохоровкой прикрывала 5-я воздушная армия. К этому времени наши танкисты уже научились бороться с «тиграми» и «пантерами», а вот против термитных бомб, которые сбрасывали «юнкерсы», были бессильны.
Эскадрилья истребителей, где был и лейтенант Кононенко, получила приказ перехватить самолеты противника и не пропустить к Прохоровне. Десять «лавочкиных» против пятидесяти «юнкерсов» и тридцати «мессершмиттов»!
– Внизу уже шел страшный бой,– вспоминал Герой Советского Союза Н. Н. Кононенко.– Танки стреляли в упор, шли на таран, экипажи схватывались врукопашную. Мы летели на малой высоте и все хорошо видели. Только отвернули на солнце и набрали высоту, показались немецкие самолеты. «Мессеры» начали отсекать нас от бомбардировщиков. Но мы в бой не ввязывались и еще больше отвернули на солнце.
«Убери ведущего «юнкерса!» – приказал я своему ведомому Коле Артамонову.
Коля спикировал, и «юнкерс» загорелся. Следом бросились и мы. Прорвались сквозь строй «мессеров» и навалились на бомбардировщиков. Только так мы могли помочь танкистам! Сейчас не до истребителей. Главное – не пропустить к Прохоровке «юнкерсы». Сорок минут продолжался бой, и ни один фашист к танкистам не прорвался. Девятнадцать самолетов загнала в землю наша эскадрилья. Но и сами потеряли пятерых…
Только мы приземлились и заправились горючим, как снова ракета. Опять в бой! На этот раз прямо над Прохоровкой. Иногда мы так увлекались погоней за бомбардировщиками, что забывали о «мессерах». Так случилось со старшим лейтенантом Кучеренко. Он увлекся атакой и не заметил, что у него на хвосте висят четыре «мессера». Конечно же, они бы его сбили. Но ведомый Кучеренко, девятнадцатилетний Толя Добродецкий, бросился на таран. «Мессершмитт» тут же загорелся. В воздухе было так тесно, что в них врезался еще один «мессер». Так Толя одним тараном сбил два истребителя и спас товарища. За этот подвиг Добродецкому посмертно присвоили звание Героя Советского Союза.
В тот же день мне пришлось сделать семь вылетов. Самолет не успевали заправлять. Я приземлялся, пересаживался в другой, уже готовый к бою, и снова в небо. К концу дня танковое сражение закончилось. Сверху не было видно даже земли – всюду груды покореженного железа. Но видел я и другое: наши войска движутся на запад, а немцы спешно окапываются и переходят к обороне. Был в этой победе и мой вклад – десять сбитых самолетов. С этого дня фашисты больше не наступали, а мы их гнали и гнали, вплоть до самого Берлина.

«Первый этап – оборонительное сражение – наши войска за-вершили на Центральном фронте 12 июля, на Воронежском фронте – 23 июля... Второй этап битвы – контрнаступление – также начался не одновременно».
Г. К. Жуков.


 

ЗНАМЯ НАД ОРЛОМ

«Севернее Орла наши войска прорвали сильно укрепленную оборонительную полосу противника по фронту протяжением 40 километров и за три дня напряженных боев продвинулись вперед на 45 километров. Восточнее Орла наши войска, преодолевая упорное сопротивление противника, продвинулись вперед на 20 -25 километров».
(От Советского Информбюро, 15 июля)

– Придется штурмовать,– сказал капитан Мохначев.– Если не выбьем немцев из этой проклятой конюшни, атака захлебнется. Местность, как видите, открытая. Конюшня хоть и разрушена, а дот получился непробиваемый. Словом, пойдут добровольцы.
Все шестьдесят разведчиков шагнули вперед. И вот среди бела дня по простреливаемому со всех сторон полю они пошли в атаку. Когда до конюшни осталось метров сто, упал капитан Мохначев. К нему подполз сержант Санько. Капитан сидел в траве, ругался и... Тут Санько стало дурно: у капитана ниже колена была оторвана нога. Но голень держалась. На одной коже. А капитан почем зря костерил разорвавшуюся рядом мину и пытался оторвать перебитую ногу.
– Чего уставился?! – побелевшими глазами взглянул он на Санько.– Нож есть? Режь! Как это не можешь?! Режь, говорю! – схватился он за пистолет.
Санько взмахнул ножом, аккуратно отложил в сторонку ногу капитана, обутую в стоптанный сапог, перетянул ремнем бедро, взвалил командира на спину и пополз к своим. Сдал в медсанбат – и снова к конюшне.
Метрах в тридцати от дота засел в воронке – его обнаружили и не давали высунуться. Вдруг он услышал голос старшины: «Санько, давай сюда!» Оказывается. Разведчики добрались до конюшни и заняли левый угол. «Прикройте!» – крикнул Санько. Потом выждал момент, вскочил во весь свой двухметровый рост и в три прыжка был у своих.
Десять атак предприняли фашисты на левый угол конюшни, но разведчики их отбили. К вечеру в живых осталось всего двенадцать человек. И все же они не только держались, но и сковали дот: отсекли его от траншеи и не давали подносить боеприпасы.
Утром началась артподготовка, подошли танки, хлынула пехота... Это был знаменитый прорыв у деревни Вяжи, открывший путь на Орел.
И вот наступила ночь на 5 августа 1943 года. Наши войска стояли на подступах к Орлу, у самого железнодорожного вокзала! В 23 часа 30 минут в расположение разведроты пришел подполковник Лапин.
– Орловцы среди вас есть? – спросил он.
– Нет,– ответил старшина.
– Может, кто-нибудь бывал здесь до войны и знает город?
Молчание.
– Та-а-к... А старые разведчики есть?
– Остался один Санько, да и того стукнуло в ногу. Остальные там,– кивнул старшина на свежие могильные холмики.
– Что с ногой? – поинтересовался подполковник.
– Пустяки, царапина, – ответил Санько.
– Вот что, Иван Дмитриевич,– торжественно начал Лапин.– Есть очень важное и очень трудное задание. Я бы даже сказал, нахальное задание,– улыбнулся он.– Поэтому нужны надежные люди.
– Где их взять? Из пополнения все, толком не обстреляны… Вот разве Образцов
– Надо человек десять… Смотри сюда,– сказал Лапин и развернул сверток.
– Знамя! – ахнул Санько.
– Да, Ваня, знамя. Утром – общее наступление. Будем штурмовать Орел. Сам знаешь, как много значит знамя в бою. Если оно впереди, к нему рвутся любой ценой... Надо проникнуть в город, найти самое высокое здание и укрепить на нем знамя!
– Да-а, задача... Где хоть это здание?
– Их два. Церковь и жилой дом на Красноармейской, 13.
– Проводника бы, что ли, – вздохнул Санько. – Как ее искать, эту Красноармейскую?
– Придется по карте.
Санько спрятал знамя под гимнастерку и склонился над картой… Через полчаса в темноту скользнули девять разведчиков. Проскочили железнодорожное полотно. Залегли. По улицам снуют мотоциклисты, ползут танки, тянут пушки. Переждали в развалинах. Потом по одному, прикрывая друг друга, перебежали улицу. Вот и силуэт пятиэтажного дома с круглой пожарной вышкой.
«Нашли! – обрадовался Санько. – Как же наверх-то? – думал он, ощупью пробираясь вокруг дома.– Стоп! Кажется, лестница... Ну да, пожарная лестница».
Вернулся к своим, сказал, что с ним пойдет Образцов. Остальным – прикрывать.
Потрогал лестницу – болтается как веревка.
– Если сорвусь, – полезешь ты, – шепнул он Образцову. – Сорвешься и ты, падай молча. Понадобится помощь, махну пилоткой: на фоне неба увидишь.
Санько забросил за спину автомат и схватился за перекладину. Лестница качнулась, скрежетнула, сверху посыпалась пыль: расшатанные крепления чуть держались в кирпиче. На третьем этаже руки провалились в пустоту. Сколько ни щупал, ни царапал стену – лестницы не было. «Спокойно! – приказал он себе.– Думай! Ведь можно подняться и по внутренней лестнице. Только тихо. В доме могут быть фашисты».
Спустился на второй этаж, влез в окно и осторожно двинулся, наверх. На уровне пятого этажа снова перебрался на пожарную лестницу – здесь она уцелела. По крыше шел крадучись, чтобы не гремело железо. Сверху все как на ладони! На площади немцы устанавливают противотанковые надолбы, чуть левее – пушки. «Эх, гранатку бы на вас!» – вздохнул Санько и полез на пожарную вышку. Как ни старался, взобраться не мог: не за что уцепиться. Попытался влезть изнутри, сквозь разбитый потолок – никак не мог достать до железного прута, к которому хотел привязать знамя.
Пришлось подползти к самому краю крыши и махнуть пилоткой... Когда подошел Образцов, Санько встал ему на плечи, дотянулся до прута и крепко-накрепко привязал знамя.
Назад вернулись почти без приключений, если не считать, что наткнулись на немцев. Пришлось забросать их гранатами.
Никогда Санько с таким нетерпением не ждал рассвета. Как только заголубело небо и первые лучи солнца высветили затаившийся город, все увидели: над развалинами, превращенными в доты, над фашистскими траншеями, пушками и танками гордо реет Красное знамя! В едином порыве, с кличем «Даешь Орел!» бойцы ринулись на штурм.


 

«ПРИКАЗ ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО

Сегодня, 5 августа, войска Брянского фронта при содействии с флангов войск Западного и Центрального фронтов в результате ожесточенных боев овладели городом Орел.
Сегодня же войска Степного и Воронежского фронтов сломили сопротивление противника и овладели городом Белгород.
Месяц тому назад, 5 июля, немцы начали свое летнее наступление из районов Орла и Белгорода, чтобы окружить и уничтожить наши войска, находящиеся в Курском выступе, и занять Курск.
Отразив все попытки противника прорваться к Курску, наши войска перешли в наступление и заняли Орел и Белгород. Тем самым разоблачена легенда немцев о том, что будто бы советские войска не в состоянии вести летом успешное наступление.
Сегодня, 5 августа, в 24 часа, столица нашей родины – Москва будет салютовать нашим доблестным войскам, освободившим Орел и Белгород, двенадцатью артиллерийскими залпами из 120 орудий
Вечная слава героям, павшим в борьбе за свободу нашей Родины».

Этот грандиозный салют стал предвестником самого главного, прогремевшего в день Победы 1945 года!


 

SENATOR — СЕНАТОР
Пусть знают и помнят потомки!


 
® Журнал «СЕНАТОР». Cвидетельство №014633 Комитета РФ по печати (1996).
Учредители: ЗАО Издательство «ИНТЕР-ПРЕССА» (Москва); Администрация Тюменской области.
Тираж — 20 000 экз., объем — 200 полос. Полиграфия: EU (Finland).
Телефон редакции: +7 (495) 764 49-43. E-mail: [email protected].

 

 
© 1996-2024 — В с е   п р а в а   з а щ и щ е н ы   и   о х р а н я ю т с я   з а к о н о м   РФ.
Мнение авторов необязательно совпадает с мнением редакции. Перепечатка материалов и их
использование в любой форме обязательно с разрешения редакции со ссылкой на журнал
«СЕНАТОР»
ИД «ИНТЕРПРЕССА»
. Редакция не отвечает на письма и не вступает в переписку.