ТАЙНЫЙ ОСТРОВ

2

Озеро нынче спокойное. А бывает — подует дольник-ветер вдоль озера (оно вытянуто, как щука, с юга на север), разгонит волну — страшно…
Иван Попов спускается по заогородной тропке к озеру. Вечереет. И долго ещё и после зорьки будет витать миражный, забелённый туманом, свет. Потом на краткий миг стемнеет — и снова заря, уже утренняя…
Роста Иван небольшого, но плечистый, ладный, волосы светло-русые, глаза серые — летом до голубизны выгорают… Мать его, Катерина, бывает, глянет нечаянно, ахнет — отец же вылитый! На деда своего — Николая Ивановича — тоже похож.
Семилетку Иван не кончил (семилетняя школа помещается в том же доме неподалёку от храма, где раньше была церковно-приходская). Из-за ерунды вроде и получилось-то, а — наотрез: не пойду больше и всё тут!
Учился Иван не очень хорошо, но школу любил, старался. В одном с ним классе учился Митька Дойников. Тот вроде и не старался, а отличник был, на лету всё схватывал. В любых делах — Митька заводила. А насмешник такой, что не дай бог на язык ему попасться. Ванька попался.
В пятый класс он пошёл в пиджаке, перешитом матерью из старого отцовского. Радовался — настоящий пиджак, как у взрослого!.. И чего Митька смешного нашёл — давай смеяться, пальцем тыкать: «Батькин пиджак, батькин пиджак!» (А Ваньке особенно обидно от того, что отца-то своего он в глаза не видывал). Смеётся Дойников да ещё такие рожи корчит, что и весь класс — впокатушку. Ванька и сорвался, убежал. И с тех пор в школу — ни ногой. Хоть мать и силком заставить пыталась и со слезами: «Не позорь меня перед людьми. Скажут — безотцовщина, дак и не выучился…» Даже директор школы Антон Сергеевич приходил, и с матерью, и с ним разговаривал… Нет, не стал больше Ванька учиться. В колхоз работать пошёл. С тех пор — все работы прошёл. Сначала отправили его со «старшИм» огород пахать (на колхозном огороде сажали картошку, морковь, огурцы, капусту). Гряду пахать — это не как поле под жито, надо лошадь левее плуга держать. Вот он, Ванька, и направлял её, а старшой плуг вёл…
Потом уже Иван сам и боронил, и поле пахал. Приметил председатель его тягу к механизмам — на конную молотилку поставил. Тут уже двое парнишек лошадей подгоняют, а он за старшего — снопы на барабан подкладывает, когда нужно механизм смазывает, настраивает… Так вот уже несколько лет у него и идёт работа в колхозе — весной пашет, летом косит траву на конной косилке, потом зерновые (ячмень, рожь, овёс) косит, потом, осенью, он же и молотит на конной молотилке. (Часть зерна в колхозе сушили и молотили по старинке — в овинах, цепами), зимой — вывозил в поле навоз, возил сено, дрова… Всё у него хорошо получалось, всё ему нравилось в этой работе, и не жалел Иван, что из школы ушёл.
С девушками он, и правда, не гулял. Как в школе ещё в Вальку Костромину влюбился — так ведь на других и не смотрел, а и ей-то сказать не мог. Не то что сказать — выдать себя хоть чем-то боялся… А она в последнее время с Митькой Дойниковым гуляет…
Года два назад, весной, Ванька (да и все кто не поленился) хорошо рыбы взял. Сети прямо на водополье (заливаемом в половодье луге) ставили, рыба в считанные минуты сети забивала, успевай освобождать и снова забрасывать.
И поехали удачливые рыбаки-семигоры в город, на базар, рыбу продавать. Иван в том числе. Хорошо заработал. Там в городе и купил гармошку. Почти что все деньги на неё и извёл.
Мать узнала — только руки развела, хотела хлестнуть его мокрой тряпкой, да махнула, отвернулась, ушла… Отец-то его, муж её — тоже играл, продала она гармонь, когда одна с дочерью и сыном осталась…
Иван быстро на гармони играть выучился. Может, для того больше и выучился, чтоб с пляской не приставали — не умел он плясать, стеснялся…
Но, что бы причиной ни было — а играть любит. Ах, как гармошка ему нравится! Розовые меха, перламутровые кнопки, кожаные ремни, податливый его пальцам голос… Всю душу его гармошка выпеть может. И ведь никто не учил. Сам, на слух, любую мелодию (не только под пляску, но и песни) подобрать может…
Тропа петляет среди ивовых кустов и зарослей осоки. Взлетел из травы голенастый с длинным кривым клювом кулик. Слышны пронзительные крики чаек впереди, на озере. Стрекозы перелетают со стебля на стебель, зависают в воздухе, их так много, что кажется, это они своими слюдяными, синеватыми, взблескивающими на солнце крылышками и делают лёгкий ветерок…
Иван вышел на берег, столкнул на воду лежавшую в траве плоскодонку, влез, вставил вёсла в уключины, погрёб.
И ещё долго шуршали вёсла и борта о хвощи и осоку, пока лодка не вышла на чистую воду.
Солнце садится в заозёрный лес. Вода — лазоревая, розовая, сиреневая…
Сеть поставлена от прибрежной мелкоты (от того места, где заканчивалась озёрная трава) вглубь озера, к середине, натянута между двумя крепко вбитыми в глинистое дно батогами. По верхнему краю сетки — берестяные поплавки, по нижнему — грузила (две тяжелые ржавые гайки от какого-то механизма и старинные — из обожженной глины с камнем внутри).
Сетку Иван не снимал — только проверял, склонившись, поднимал кусок сети, вынимал рыбу. Всё больше лещ, но вот и щука, вот и хищные горбатые окуни, вот и царь-рыба — нельма.
… Так бывает на озере — туман сгущается вдруг, внезапно, такой, что не видишь пальцев собственной вытянутой руки.
Да где же берег-то? Уж какой бы ни был туман, а в своём-то озере не заблудится ведь семигор…
Но не шуршат вёсла осокой — будто не к берегу, а дальше в озеро плывёт Иван.
И вдруг лодка упёрлась в берег. Он потыкал веслом, раздвигая туман, вылез, поддёрнул лодку за носовую цепь. Звуки будто вязли в набухшем воздухе — не слышен ни плеск воды, ни звон цепи.
Еле виднелись вблизи кусты, деревья… Иван не узнавал место.
И тишина. Тишина такая — будто мхом уши заложило.
Но что это?.. Звук — сперва далёкий, потом ближе, ближе. Голоса… Поют что ли? Молятся?.. Церковь. Ворота в неё открыты, а там огоньки свечей и негромкое, торжественное пение. Да что же это за церковь-то? Такой и не видывал. Иван поднялся от воды, приблизился к храму, но дальше, за порог, не может и шага сделать. И к нему вышел монах, старый, весь в чёрном и кресты белые на одежде, а за ним ещё шестеро в монашеской одежде стоят, опустив очи долу…
— Опять враг на Русь пришёл. Будем молиться. А ты иди и не бойся. Иди! Бог с тобой, Иван… Вернёшься — вместе помолимся, — молвил старец.
И снова всё стало расплываться, глохнуть, исчезать, затягиваться туманом.
… Говорят сказки, мол, был остров посередь озера — с монастырём на нём. Пришли в смутные времена воровские люди в их места — деревни, сёла, храмы Божьи грабили, узнали и про монастырь на острове. Решили, что уж там-то, в защищённом водами озера монастыре — богатства несметные хранятся. Собрали все лодии в прибрежных деревнях, поплыли к острову.
И узнали монахи о приближающихся врагах. А было монахов тех семеро вместе с игуменом. И молились они. И когда вступили враги на остров, вдруг не стало ни острова, ни монастыря, ни монахов, ни воровских тех людей… И лишь на великие церковные праздники или же перед великой бедой открывается тот остров чистому душой человеку…
Иван вернулся к лодке, столкнул на воду, поплыл. Туман расступился. Да вон и берег, вон и село!
Вернулся домой. А всё, как бы, не в себе был, всё понять не мог — виделось ли ему или же на самом деле всё было…
— Где ж ты столько времени был-то? — мать заругалась. — Я уж хотела мужиков поднимать.
Иван на часы-ходики глянул — было пять минут пятого уже нового дня — 22 июня 1941 года.
— На озере, сеть проверял…
— Да где же рыба-то? — мать всё успокоиться не могла. — Где ты был-то, Ванька?..
— На озере, — повторил он. — Рыбу-то я оставил в лодке. Я сейчас!
— Да сиди уж…
Но он уже выскочил из избы.

3

На рассвете 22 июня, в день Всех Святых в земле Российской просиявших, армии Германии и её союзников перешли границу СССР. Авиация немцев бомбила советские города… Что толкнуло Гитлера и его окружение на этот шаг? Почему не остановил их печальный опыт прошлых нашествий?..
О глубинных причинах такого решения (германский комплекс империализма; вековая борьба Запада-«Ветхого Рима» с «византийским» Востоком, выразившаяся в немецком же устойчивом выражении «дранг нах Остен», или даже особенности характера Адольфа Гитлера, или всё это вместе) — можем только догадываться.
Но ещё в «Майн Кампф», надиктованной в начале двадцатых годов и опубликованной в 1926 году, Гитлер говорил: «Только с Англией в качестве союзника, с прикрытой спиной, можно начать новое германское вторжение в Россию». Значит, и думал уже о неизбежности войны с Россией и даже размышлял о том, при каких условиях можно эту войну начинать. В двадцатые годы…
И придя к власти, этих планов, конечно же, не оставил. «Мирный договор» 1939 года и для Гитлера, и для Сталина был лишь паузой перед неизбежным столкновением. Но не мог Гитлер напасть на Россию, имея за спиной Великобританию, как активного (именно активного) противника. Значит, нужно было заручиться гарантией в том, что британцы не станут вести активные боевые действия против Германии (о «союзничестве» с Британией речи уже не было).
И Гитлер такую гарантию получил. («Второй фронт» был открыт лишь в 1944-м, когда разгром Германии был неизбежен). Британцы, как и накануне Первой Мировой (тогда правительство Великобритании заверило немцев, что Британия останется нейтральной), продемонстрировали мастерство двойной игры: гарантировав Германии относительно спокойный тыл, они подтолкнули Гитлера на Восток.
Из различных, в том числе и весьма достоверных источников советская разведка знала о достигнутой между Германией и Великобританией договоренности.
К концу 1940 года руководство Германии завершило стратегическое планирование войны против СССР. Замысел предстоящей войны и общие указания по порядку действий были изложены в директиве № 21 от 18 декабря 1940 г., получившей наименование «Барбаросса».
Тогда же, в конце 1940-го, Сталин читал эту переведённую на русский и отпечатанную в двух экземплярах директиву.

«… Главному командованию опираться на следующие соображения.
Общий замысел.
Главные силы русских сухопутных войск в Западной России необходимо уничтожить смелыми действиями проникающих далеко на вражескую территорию танковых клиньев, не допуская отвода боеспособных войск противника вглубь страны. Посредством быстрого продвижения наших войск нужно выйти на линию, из-за которой русские ВВС не смогут осуществлять налёты на объекты на территории Германского рейха. (Именно поэтому столь важно было уже в 1941 году, в дни, когда многим казалось, что план «Барбаросса» успешно выполняется, нанести бомбовые удары по Берлину, что и сделали советские лётчики). Конечная цель операции — создание щита, разделяющего азиатскую и европейскую части России на главной линии Волга-Архангельск. В этом случае объекты последнего промышленного региона, который останется в распоряжении русских, Урала, могут быть в случае необходимости уничтожены Люфтваффе. В ходе этой операции русский Балтийский флот будет быстро лишён своих баз и соответственно не сможет далее принимать участия в боевых действиях. Эффективное вмешательство русских ВВС должно быть предотвращено с самого начала операции путём мощных атак против них.

Предполагаемые союзники и их задачи.
На флангах нашего оперативного пространства мы можем рассчитывать на взаимодействие и на участие в войне с Советской Россией Румынии и Финляндии. Определить, каким именно образом вооруженные силы этих двух стран будут действовать под немецким командованием и когда они вступят в войну, является задачей Верховного командования Вермахта, которую ему надлежит выполнить в разумные сроки и доложить об этом.
Задача Румынии будет состоять в том, чтобы связывать действия вражеских войск на ее участке и оказывать помощь в тыловых районах.
Финляндия будет прикрывать передвижения северной немецкой группы войск, которая выступит с территории Норвегии (части 21-й группы), а затем будет действовать во взаимодействии с этими войсками. Уничтожение противника на полуострове Ханко также станет обязанностью Финляндии. (Именно северной группе германских войск не удалось выполнить задачу, поставленную планом «Барбаросса». А вот финны сыграли гораздо большую роль, чем отводил им Гитлер).
Следует предполагать возможность использования шведских железных и автомобильных дорог для переброски войск северной немецкой группы самое позднее к моменту начала операции.

Проведение операций.
В районе предстоящих боевых действий, разделенном Припятскими болотами на южный и северный участки, основной упор должен быть сделан на северный участок. Здесь должны будут действовать две группы армий. Южной из этих групп — в центре общего фронта — ставится задача прорыва наиболее мощными танковыми и моторизованными соединениями из района Варшавы и к северу от нее на территорию Белоруссии и уничтожения дислоцированных там сил противника. Так, сильным подвижным частям должны быть созданы условия для поворота на север. Здесь в тесном взаимодействии с северной группой армий, наступающей с территории Восточной Пруссии на Ленинградском направлении, немецким войскам предстоит уничтожить силы противника в Прибалтийском регионе. Только после достижения вышеизложенных целей, за которыми предстоит захват Ленинграда и Кронштадта, следует продолжить наступательные операции по овладению важнейшими линиями коммуникаций и ключевыми оборонительными узлами на пути к Москве. (Не в этом ли тоже причина столь упорной обороны Ленинграда? В конце-концов — овладей немцы Ленинградом — победа всё равно была бы за нами…) Только неожиданно быстрое крушение сопротивления русских может послужить оправданием попытки достигнуть двух главных целей одновременно. Наиважнейшая задача 21-й группы в ходе операций на Востоке заключается в защите Норвегии. Имеющиеся сверх этого силы (горный корпус) следует использовать в первую очередь для прикрытия района Петсамо и его рудников вместе с Арктической трассой, а затем во взаимодействии с финскими войсками они будут продвигаться к Мурманской железной дороге и перережут пути поступления снабжения в район Мурманска. Возможность использования для такого рода операции более крупных немецких сил (от двух до трех дивизий), выступающих из района Рованиеми и южнее, зависит от готовности Швеции предоставить для таковой переброски шведские железные дороги. (К вопросу о нейтралитете Швеции: осенью 1941 года король Швеции Густав V Адольф направил Гитлеру письмо, в котором пожелал «дорогому рейхсканцлеру дальнейших успехов в борьбе с большевизмом»; нейтральная Швеция уже и свой немалый вклад внесла в эту борьбу: в первые же дни войны через территорию Швеции была пропущена германская дивизия для действий в Северной Финляндии. И хотя, действительно, немецкие войска (во всяком случае — открыто) больше не передвигались через территорию нейтральной Швеции — через её территорию развернулся транзит немецких военных материалов в Финляндию; немецкие транспортные суда перевозили в Финляндию войска, укрываясь в территориальных водах Швеции, причем до зимы 1942-43 г. их сопровождал конвой шведских военно-морских сил. Торговля Швеции с нацистской Германией достигала 90 процентов всей шведской внешней торговли. С 1940 по 1944 год шведы продали фашистам более 45 млн. тонн железной руды. Уже в 1944 году, когда исход войны ни у кого не вызывал сомнений, немцы получили из Швеции 7,5 млн. тонн железной руды). Основная масса финской армии будет иметь задачей, в соответствии с продвижением, достигнутым северным крылом немецкой армии, связать максимальное количество русских войск наступлением к западу — или с двух сторон — от Ладожского озера. Финны также захватят Ханко. Группа армий, развернутая к югу от Припятских болот и действующая из района Люблина, должна будет сконцентрировать главные усилия на продвижении к Киеву, чтобы ее сильные танковые соединения вышли во фланг и в тыл русским войскам, смяв их и окружив до отхода к Днепру. Немецко-румынская группа на правом фланге будет иметь следующую задачу: защита румынской территории и, таким образом, прикрытие южного фланга всей операции; связывание сил противника на данном участке фронта во взаимодействии с северными частями южной группы армий; затем по мере развития ситуации, осуществление второго броска и таким образом — во взаимодействии с ВВС — недопущение отступления противника в порядке за реку Днестр. После того как будет сломлено сопротивление противника к северу и к югу от Припятских болот, в ходе преследования неприятеля предстоит обеспечить выполнение следующих задач: на юге необходимо как можно скорее овладеть Донбассом, являющимся важнейшим районом с точки зрения военной экономики; на севере нужно быстро захватить Москву.
ВВС.
Задачей ВВС станет нанесение, насколько это будет возможно, наиболее значительного ущерба русским ВВС и сведение на нет их способности к эффективному противодействию, а также поддержка операций сухопутных сил на главных участках и направлениях — на участке центральной группы армий и там, где южная группа армий будет предпринимать основные усилия. Русские железные дороги должны либо уничтожаться, либо — в случае наличия наиболее важных объектов в пределах досягаемости (т.е. железнодорожных мостов) — захватываться смелыми действиями парашютных и посадочно-десантных войск.
ВМС.
Во время войны с Советской Россией задача ВМС будет заключаться в обороне немецкого побережья и в предотвращении прорыва каких бы то ни было морских сил противника с Балтики. Поскольку, когда мы достигнем Ленинграда, советский Балтийский флот лишится последней базы и окажется, таким образом, в безнадежном положении; прежде этого следует избегать крупных морских операций. После уничтожения советского флота обязанностью ВМС станет сделать Балтийское море в полной мере пригодным к судоходству, в том числе и для осуществления снабжения по морю северного крыла армии. (Траление минных полей!)

Очень важно, чтобы все командующие и командиры разъяснили подчиненным, что необходимые меры в соответствии с этой директивой принимаются как превентивные для предотвращения возможности того, что русские займут по отношению к нам позицию иную, чем это обстоит сейчас. Количество офицеров, задействованных в подготовке на ранней стадии планирования, должно быть максимально ограниченным, и каждый офицер должен получать лишь ту информацию, которая необходима для выполнения поставленных перед ним задач. В противном случае возникает возможность того, что о наших приготовлениях станет известно тогда, когда еще не все будет готово для проведения предполагаемой операции. Это повлечет за собой для нас тяжелейшие политические и военные последствия. (Так, в итоге, и случилось. Руководство СССР было в достаточной мере информировано о военных приготовлениях и планах Германии. При этом было сделано всё, возможно, даже в ущерб явной ближайшей пользе, чтобы исключить обвинения СССР в агрессии).

Я предполагаю дальнейшие совещания с командующими в отношении намерений, обрисованных в этой директиве. Доклады о проведении предполагаемых приготовлений всеми родами войск вооруженных сил будут направляться ко мне через Верховное командование Вермахта.
А. Гитлер».
После разгрома СССР планировался захват Афганистана, Ирана, Ирака, Египта, района Суэцкого канала, Индии, Гибралтара, лишение Англии сырьевых источников, осада и прямая интервенция на Британские острова.
После решения «английской проблемы» гитлеровцы в союзе с Японией намеревались путём высадки крупных морских десантов захватить США и Канаду.
Но прежде нужно было в кратчайшие сроки решить и навсегда закрыть «русскую проблему».
Что мог сделать в этой ситуации Сталин?..
Готовиться к войне и стараться оттянуть её начало — что он и делал.
И, конечно же, даже понимая опасность пропустить первый удар, Сталин делал всё, чтобы защитить СССР от обвинения в агрессии. Отсюда и, якобы, неготовность (знали, готовились) к войне, и приказы «не поддаваться на провокацию», как следствие — поражения первых месяцев войны.
Да, Сталин понимал, что, скорее всего, первая линия обороны станет жертвой, якобы, нерешительности (лично его, Сталина, якобы, нерешительности) в первые часы и даже дни войны. Он сознательно шёл на эту жертву (сознавая и все обвинения, которые, рано или поздно, тайно или явно, падут именно на него)…
21 июня, когда немецкие войска уже были развёрнуты для наступления, в войска западных округов СССР поступил следующий документ:
«1. В течение 22 — 23.6.41 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение немцев может начаться с провокационных действий.
2. Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения.
Одновременно войскам Ленинградского, Прибалтийского, Западного, Киевского и Одесского военных округов быть в полной боевой готовности встретить внезапный удар немцев или их союзников.
3. Приказываю:
а) В течение ночи на 22.6.41 г. скрытно занять огневые точки укрепленных районов на государственной границе;
б) Перед рассветом 22.6.41 г. рассредоточить по полевым аэродромам всю авиацию, в том числе и войсковую, тщательно ее замаскировать;
в) Все части привести в боевую готовность без дополнительного подъема приписного состава. Подготовить все мероприятия по затемнению городов и объектов.
Никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить.
Тимошенко.
Жуков».

* * *

Над озером, над заозёрным глухим лесом, над Семигорьем, над миром вставало солнце, разгоняло ошмётки тумана.
Иван спустился по росяной тропке к воде. Всмотрелся в озёрную даль, хоть и знал, что не увидит там ничего особенного: зелёный шёлк осоки, вода, чайки и утки на лёгких волнах, тёмная полоса дальнего берега…
Взял мешок с рыбой. Пошёл домой. Но по пути свернул к церкви, к деду Николаю.
Дед в сторожке при церкви и кладбище живёт. Толстые липы и берёзы над могилами затеняют кладбище, сирень опьяняет запахом…
Иван не хотел будить деда, положил две рыбины на крыльцо и пошёл прочь. Но сообразил, что рыб могут утащить вороны, которые во множестве сидят на макушках старых деревьев или вон та чёрная с рыжими подпалинами собака, неизвестно чья и откуда тут взявшаяся…
Он вернулся к сторожке, дёрнул дверь. Она подалась, сразу пропуская в единственную комнату: окошко напротив двери, под ним топчан с раскинутым старым тулупом, стол сбоку. В углу над столом икона. Дед на коленях. Молится.
Поднялся тяжело.
— Чего ты? — Глянул на ходики, подумал сразу — не пропустил ли время для первых «склянок». Не пропустил.
— Вот, дед. Рыба… — И, помолчав, добавил: — Дед, а я ведь, кажись, на острове был сегодня.
— На каком? Зачем?
(В озере было несколько небольших пустынных островков, на которых разве только захваченные непогодой рыбаки иногда ждали спокойной воды).
— На том… На тайном…
Старик посмотрел на него, недоуменно сперва. Потом нахмурился, потом бороду почесал.
— И чего же видел там?
— Святых видел. Сказали, война будет.
— Ну, не знаю… Давай рыбу-то, спасибо… Много взял, молодец, — похвалил, кивнув на мешок.
А когда ушёл внук, пал на колени, зашептал молитву истово — ведь и сын Иван этих монахов видел. Перед тем, как ушёл из дома насовсем…
Сын его, тоже Иван, отец Ивана, ушёл ещё на «германскую» (только по весне женился, а в августе забрали), жена дочку первую уж без него, но в положенный срок родила. В семнадцатом Иван вернулся. На две недели только и приехал. На гармошке поиграл, дочь на руках подержал, посенокосить успел и снова ушёл. Когда уж прощались, тоже сказал тихонько вдруг: «Батя, я на острове был… Молятся там…» И ушёл. Через полгода письмо. «Погиб за рабоче-крестьянскую власть». А ещё через три месяца родила Катерина сына, которого тоже Иваном назвали…

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Красное солнце встало над миром.
С колокольни разнеслись, будто подскакивая раскатились по округе, шесть ударов в колокол. Иван запряг жеребца в косилку. Поехал на указанный бригадиром лужок. Хоть и воскресный день — да ведь трава-то не ждёт. Перестоит — силу потеряет…
От бессонной ночи и монотонной тряски на косилке разморило его. К речке сбежал, умылся. А когда поднимался — снова услышал дребезжащий звон от села, с колокольни… Нет — не часы дед отбивает. Пожар что ли? Иван заоглядывался тревожно. Не видно дыма нигде.
Поехал в село…
У сельсовета уже толпа.
На крыльце: председатель сельсовета Ячин — щуплый пожилой человек в пиджаке поверх старой гимнастёрки, в фуражке без кокарды; председатель колхоза Коновалов — высокий, худой, сутуловатый (пиджак на нём висит, будто с чужого плеча), со щёткой усов и зачёсанными назад волосами; представитель райкома партии, выходец из Семигорья, потому всем известный Круглов — круглый и белесый, с неизменным портфелем подмышкой; незнакомый молодой человек военной форме.
— Это-то что за офецер? Баской-ти?.. — старуха, видно, ещё не понявшая о чём речь, у товарки спрашивает.
— С района, говорят, приихал…
— Тихо вы, тарахтелки! — ругается стоящий рядом ветеринар Глотов, но сам ещё добавляет поучительным тоном: — Офицеры-то при царе были — теперь командиры…
С крыльца доносятся фразы, по мере их понимания, мрачнеют лица людей:
— … Товарищи, фашисты напали на нашу Родину!.. Дадим отпор фашистам… Слава нашей советской родине, слава партии большевиков, слава товарищу Сталину!.. Все как один…!
— Да что случилось-то?
— Война, немцы напали. Говорят, Молотов по радио выступал.
— Ну, дадим немчуре…
— Как бы тебе не дали…
— Что за разговоры!
— Тихо там!
— Товарищи, теснее сплотимся вокруг нашей партии!..
«Опять враг на Русь пришёл. Будем молиться. А ты иди и не бойся. Иди! Бог с тобой…», — снова прозвучали внутри Ивана Попова слова монаха…

К вечеру стали собираться на праздник.
Война — войной, а праздник он всегда был…
Те, кто из дальних-то деревенек шли, ещё и не знали ничего. Так что, как новая партия парней и девок в село заходила, начиналось:
— Слыхали?
— Чего?
— Война!
— Какая ещё война?!
— С немцами! Молотов, говорят, выступал!..
Начальство: Ячин, Коновалов, Круглов, лейтенант Ершов сидели в сельсовете у раскрытого окна, курили.
— Надо ещё собрание сделать. Люди подходят. Надо выступить, разъяснить ситуацию. А гулянка бы сегодня и вовсе ни к чему… — представитель райкома Круглов сказал.
— Нет. Это Савелий Ферапонтович никак нельзя. Гулянку не остановить. Пусть… — председатель колхоза Коновалов своё мнение высказал. Ершов с председателем согласился. И Ячин поддакнул:
— Пусть гуляют. Приказа ведь о мобилизации ещё нет…
— Ещё нет, — подтвердил Ершов. Он знал, что завтра приказ будет, потому он и здесь. Завтра, после того как, по телефону вот сюда в сельсовет передадут приказ — он и начнёт работу по мобилизации…
А гулянка зачиналась без спросу и разрешения…
Пиликает гармонь, по улице парни идут.
Как в деревенку заходим –
Телеграмму подаём:
«Убирайте, бабы, девок,
Нет, так замуж уведём!»
— Это косминские, что-ли? — райкомовец спросил.
— Нет… Это, кажись, бариновские, — председатель сельсовета сказал с усмешкой.
А с улицы неслось:

По деревенке пройдём
Да девяносто один раз.
Все окошечки завешены –
Не видно, девки, вас.
Тут и девки откликнулись:
Мы, девчата боевые,
В девках не останемся.
Ох, и горе же тому,
Которому достанемся.

— Да, девки у нас боевые! Точно — не засидятся, — снова председатель сельсовета Ячин сказал и улыбнулся.
— Да женихов-то сколько уйдёт… Вернулись бы… — покачал головой председатель колхоза.
Словно в подтверждение его слов кто-то выдал (наверное, поколение за поколением семигорских парней сочиняли по новой эту частушку):
— Завтра в армию забреют,
Завтра в армию возьмут!
Завтра слёзоньки у девушек
Из глазок потекут!
— Ну, дадут фашисту по зубам и вернутся! — бодро Круглов сказал.
— Не говори «гоп»…— Коновалов начал, да сам себя и оборвал.
Стали по домам расходиться. Круглов — к старикам родителям, которые уж заждались его, первым, пожав всем руки, ушёл, будто укатился, плотно зажимая подмышкой свой портфель. Коновалов гостеприимно пригласил лейтенанта переночевать у него (правда жил-то в неражной бобыльской избушке, родительский его дом одряхлел без присмотра, и давно уже разобран на дрова). Ячин тоже позвал. Но Ершов попросился ночевать в сельсовете.
— Ну, так и ладно, кабинет-то я запру, а вот тут на диванчике — пожалуйста. А-то — ко мне всё-таки? — Полуэкт Сергеевич Ячин приговаривал, запирая дверь в кабинет.
— Нет… Я, знаете, поздно ложусь… — лейтенант Ершов говорил, посматривая на стоявшие тут старые напольные часы, тикавшие громко и как-то в разнобой. — Прогуляться ещё хочется… — И вдруг спросил: — А это откуда тут такие? — кивнул на часы…
— А это-то… Часы-то… — Ячин замешкался, а Коновалов сказал:
— Это от старого хозяина, поповский дом-то, выслали его…
Ершов кивнул.
— Ну, ваше дело молодое… — Ячин сказал, протянул руку лейтенанту.
Ершов, оставшись один, закурил снова. Запоздало подумал, что надо было хотя бы поужинать у председателя. Вынул из планшетки (кожа её тёмно-коричневая без единой ещё царапины) кусок пирога, завёрнутый в газету, налил в стакан стоялой воды из графина… Гармонная игра, частушки, голоса, долетали с улицы, беспокоили, звали…

Хулиган мальчишка ходит
По тесовому крыльцу.
Слезы катятся у девушки
По белому лицу.

В чистом поле я родился
Воспитали у чужих.
Хулиганству научился
У товарищей своих.

А вот девушки поют:

Раз гармошка заиграла,
Значит надо выходить,
И самой повеселиться
Да и всех повеселить.

Говорят, что боевая –
Просто бойковатая.
Вся семейка боевая,
Я невиноватая!

Говорят, что некрасива –
Что же я поделаю?
За красой не за цветами –
В полюшко не сбегаю.

Хорошо гармонь играет,
Хорошо и слушать-то.
Задушевная подруга,
Игроки и сушат-то.

Олег Ершов — городской. Закончил десять классов и военное училище. Причём, выпустили их из училища досрочно (и доучиться-то месяц оставалось) — 14 мая. Направили, практически всех, на западную границу. В такой ситуации о скорой войне догадался бы и полный дурак. Так что, о том, что очень скоро (не через год-два, а в ближайшие месяцы) придётся вступить в бой с фашистами — все военные, от наркома обороны до курсанта-первокурсника знали.
Угораздило же его — Ершова — накануне выпуска, 13 мая, в госпиталь попасть с воспалением лёгких. Через месяц дали недельный отпуск, а затем — в распоряжение райвоенкомата, направлявшего когда-то в училище. Что ж — теперь он точно знал, что в тылу не засидится, скоро на фронт, может, вот с теми, кто сейчас гуляют на улице…
Ершов курил, стряхивая пепел за окно. На столе лежала пачка газет. Взял для интереса верхнюю, прочитал: «Колхозное знамя». «Орган райкома ВКП (б)». На первой же странице сводка показателей работы колхозов и совхозов района. И по всем показателям «Сталинский ударник» впереди. «Ну, ещё бы! Отстающему колхозу такое бы название не дали», — подумал Олег. И заглянул в конец сводки — последним по всем показателям был колхоз под названием «Смычка»…
Пробежал и заметку под мутной фотографией: натужно улыбающаяся (от ретуши похожая на пожилую цыганку) женщина в платке и халате держала в обеих руках по поросёнку…
«Не по дням, а по часам.
Работая свинаркой на ферме колхоза «Вожатый», Августа Мефодиевна Дробова во время опороса в течение трех недель проводила дни и ночи на ферме, там и спала… Ни одного случая падежа!
Под ее внимательным уходом поросята росли не по дням, а по часам. В недельном возрасте они весили пять-шесть килограммов и прибавляли от 600 до 1000 граммов в сутки.
Всем бы свинаркам перенять опыт Августы Дробовой!» И подпись: «Колкор Корин».
«Это кто ж такой — «колкор»? — Ершов озадачился. — А, наверное, «колхозный корреспондент». И ещё подумал — этому бы Корину на ферме поспать, как той свинарке…
Ещё одну заметку прочитал, уже только потому, что тем же Кориным подписана была.
«Беда рекордистки Вероники.
Доярка колхоза им. Кирова Нина Петровна Зубова обнаружила, что у коровы-рекордистки Вероники болит сосок. Нина Петровна всполошилась, побежала в контору колхоза, из глаз ее текли слезы.
Через некоторое время о больном соске Вероники узнали в колхозе все. Партбюро колхоза ставит этот вопрос на своем срочном заседании. Секретарь партийной организации тов. Позгалец на этом заседании с тревогой говорит: «Представляете ли вы, товарищи, что значит сосок Вероники? Это честь нашего колхоза. Это мировой рекорд от коров остфризской породы. В капиталистических странах больше 10 тысяч литров молока от таких коров не получали, мы хотим взять от Вероники 11 тысяч литров. Надо сейчас же принять самые решительные меры к тому, чтобы сосок Вероники был в ближайшее время вылечен! За работу, товарищи!»
Олег представил, как прочитал бы про «сосок Вероники» в своей группе в училище… Губы в улыбку потянулись… И тут же понял, вспомнил, что большинство ребят из его группы уже воюет. Но… аккуратно вырвал лист с заметкой о рекордистке Веронике, свернул, сунул во внутренний карман гимнастёрки.
Он будто специально себя всё сдерживал, не бежал на голос гармошки и девичий смех… Но вот, неторопливо, будто ещё накапливая солидность в себе, поправил портупею, одёрнул гимнастёрку, вышел на крыльцо сельсовета, запер, как наказал председатель дверь, ключ под порог сунул. Вышел на улицу…

Играли Ванька Попов и гармонист из Космина, ближайшей деревни. Они как будто соревновались, а может, наоборот, передых друг другу давали, играли по очереди. Плясали тоже вперемежку — семигорские девчата, косминские парни, и из других деревень…
— О! Товарищ командир, к нам давайте! — первой увидела Ершова невысокая крепкая девушка в платье по-городскому сшитом, в блестящих даже сейчас, в сумерках, ботиночках…
Ершов подошёл. Опять портупею поправил, достал пачку «Казбека». Самый бойкий, видно, из местных стрельнул тут же у него папироску.
— Как думаете — долго воевать будем? — парень спросил, прикурив от спички, тоже протянутой Ершовым. Был это Митька Дойников.
— Не думаю, что очень долго, но и лёгкой эта война не будет. Всерьёз будем воевать, товарищи…
— Ишь, какой сурьёзный! — опять та девушка голос подала (подружки её захихикали). И не глядя на Ершова, будто и нет тут его, выскочила в круг, гармонисту махнула, выдала:

— Полюбила лейтенанта –
И ремень через плечо.
Получает тыщу двести
И целует горячо!

— Ну, Верка даёт! — сказал кто-то. И осуждение и зависть в голосе.
Ершов папиросу замял, вышел в круг тоже. Частушек он не знал, да и плясал не очень. Но тут пошёл, пошёл — топнет, ладонью по голенищу хлопнет…
Иван Попов играет на гармошке. Две девчоночки обмахивают гармониста веточками, комаров отгоняют.
Ершов старательно пляшет, каблуками крепко землю мнёт…
— Сноп бы под ноги — вымолотил бы, — кто-то из парней говорит со смешком.
А Митька Дойников Валю Костромину на глазах у всех лапает…
— Да отстань ты! — она на него ругается и ближе к Ивану отходит.
— Что отстань-то! Война же, заберут вот завтра! — тянет её за руку от круга Митька.
— Вань, ну скажи ты ему! — Валя просит.
— Отстань от неё.
— Чего?!
Гармошка замолчала. Все на них смотрят, видят, что дело нешуточное.
— Чего отстань-то? — это уже Ивану Митька говорит. — Я вот тебе отстану, — в плечо толкнул. Иван ремень гармони с правого плеча уже скинул…
Если б не Ершов, добром бы не кончилось.
— Нам завтра, ребята, может, в бой идти вместе. А вы! Думайте хоть! Всё, шутки кончились. Война! — и будто самого себя убедил, серьёзный стал, в пляску уж не пошёл больше. А пошагал, да так твёрдо, уверенно — будто и по делу какому, будто и знал куда… Остановился, развернулся, к сельсовету пошёл.
— Товарищ военный, — женский голос позвал. «Вот оно, — внутри заныло сладко. — Вот оно…» Две девушки у соседнего дома стояли. Одна — та, что частушку про лейтенанта пела. — А вы бы нас не проводили? Вот надо ей в соседнюю деревню, а поздновато уж, темно.
— Провожу, конечно…
Туда втроём шли по ночному просёлку, девушки запевали частушки, смеялись, спрашивали о чём-то лейтенанта и тот отвечал… На околице одна из подружек простилась, к своему дому побежала.
Шли обратно… Всё дышало кругом… «Дёргал» в поле дергач; соловьи, будто парни гармонисты, сменяли друг друга в любовном свисте; казалось, кто-то перешёптывался и вздыхал в кустах; туман, живой, шевелился над озером. Пахло травой, влагой, землёй, жизнью…
И вела, влекла лейтенанта Верка Сапрунова, отчаянная девка, к стожку за леском, вчера смётанному…

А в Семигорье ещё догуливают…
— Смотри-ка, директор-то… Ничего себе, пьяный же в доску… — один парень другого локтем в бок тычет, на директора школы Антона Сергеевича Сняткова, ведомого женой, кивает.
— Эх вы, дурачки, он же жалеет вас, не на праздник же вам идти-то, — говорит жена, рукой обхватившая мужа, плечо подставившая, тащившая его на себе домой …
А парни-то и не смеялись — поражены были, впервые директора школы в таком состоянии видели.

Начало Следующая страница