ТАЙНЫЙ ОСТРОВ

3

Поутру 25-го застучали двери, заскрипели калитки… С котомками за плечами выходили мобилизованные. Лейтенант Ершов, с глазами узкими и красными от бессонных ночей (как из райвоенкомата сюда выехал, почти и не спал), но подтянутый и бодрый ждёт на крыльце сельсовета…
Вера тут же стоит, неподалёку, в своём городском платье, платочек в руке мнёт. Лейтенант строго поглядывает на неё, но пока молчит.
Подходят мужики: на руках младший ребёнок, жена ухватилась за локоть, ребятишки постарше к ногам жмутся. Парней матери и сёстры провожают…
Прошли по главной улице, вышли к большаку, к мосту через речку. Дальше никогда провожать не ходили. Прощаться стали. Бабы завыли. Тут Верка больше не сдерживалась, к лейтенанту бросилась. Ершов коротко, сильно прижал её и отстранил, отвернулся, платочек, что она в руку вложила, в карман галифе сунул.

… Поначалу невесело шагали, потом Ванька Попов гармошку развернул, ещё кто-то. Все заговорили, запокуривали на ходу…
Шли по старой Сухтинской дороге вдоль озера в райцентр (озеро узкое, но почти на сто вёрст вытянутое).
На дороге местами ещё булыжное мощение осталось, по большей же части уже обычный просёлок, умятый телегами — машин и тракторов тут ещё и не видывали…
Сколько веков этой дороге?.. Шли по ней когда-то кандальники под охраной конвоя; тянулись купеческие обозы на городские ярмарки; проезжали по ней Великие Князья и Цари — на молебны в северные обители; уходили из века в век рекруты; ковыляли калики перехожие; а по большей части — тряслись на тележонках да уминали лаптями крестьяне, жители сел да деревень, что как бусы на нитку на эту старинную дорогу нанизаны…
К вечеру партия мобилизованных из Семигорского сельсовета в количестве пятидесяти человек, пройдя за день около сорока километров, остановилась в стенах бывшего монастыря, в селе Крутицы. И монастырь назывался Богородице-Рождественский Крутицкий… Впрочем, и тут уже не монастырь, а то что осталось от него. В сестринском корпусе, закрытая по летнему времени, школа. Какие-то розовые развалины в зарослях иван-чая… В Богородицком храме был теперь клуб, и в тот вечер показывали фильм.
Почти все пошли на фильм — до их краёв кино редко доезжало. Смотрели на незнакомую шахтёрскую жизнь. Переживали, когда вредители устроили обвал в шахте, смеялись шуткам героя фильма Вани Курского… А уже после фильма устраивались на ночлег — прямо во дворе, на траве, ночь была тёплая… Кто-то напевал песню из фильма: «Спят курганы тёмные, солнцем опалённые…» Тут же на гармошке пытались подбирать мелодию, слова вспоминали…
У костров, домашними запасами подкрепляясь, негромко переговаривались…
— Тут монашки жили, я ещё помню, — рассказывал немолодой серьёзный мужик (весь день он молчал, а тут, видно от воспоминаний, расчувствовался). — С мамкой ходили сюда, у ней тут сестра была, тётка моя, значит, божатка. Добрая была тётка-то. Да и остальные-то монашки — добрые. Говорят, среди них и дворянки были, так у тех в кельях и сахарок водился. Вот и даст, бывает, какая, сахарку-то…
— А правда, что господ из города за деньги принимали? — спросил нагло ухмыляясь дюжий парняга, развалившийся у костра, ковырявший травинкой в зубах.
До мужика не сразу дошёл смысл, а когда понял — аж побелел от обиды:
— Чего мелешь-то? Дурак! — прикрикнул.
— А чего им — ни семьи, ничего…— тот же парень сквозь зубы цедил.
— Да разве ж для того люди в монастыри уходили?! В миру-то грешить сподручнее. А здесь — молились да работали…
— Ты пропаганду-то религиозную не разводи, дядя, — парень уже явно издевался над мужиком, приятели его — трое парнишек, ради выпендрёжа перед которыми он и старался — хихикали.
Прекратил это кураженье, неожиданно Митька Дойников.
— Замолчи-ка ты, дружок! С тобой, видать, девки-то не гуляли — беспокойный такой на это дело…
— Чего? — верзила поднялся.
Дойников тоже не мал ростом, но на голову этого ниже. Да тот и в плечах широк. Только это Митьку, одного из лучших кулачных бойцов Семигорской округи не смутило — без замаха, снизу, локоть под дых здоровяку воткнул. Тот и согнулся сразу…
— Ну-ка, ну-ка… Хватит там! Разошлись!..
Обоих под руки друзья-земляки прихватили, развели.
— Ты молодец, — сказал Иван Попов Дмитрию Дойникову и руку протянул, тот небрежно ладонь сунул, но рукопожатие было крепкое. Оба ведь и свою недавнюю стычку помнили.
— Ничего, ерунда всё… Надо таких на место ставить, — сказал Митька.
— Он вон какой здоровый, а ты его сразу… — уважительно Иван сказал.
— Да, ну… — отмахнулся Митька. — Большие шкафы громко падают, — весело добавил.
Оба присели у костерка.
И тут две неожиданные фигуры в монастырских воротах показались… Странники по этой дороге (да и по другим — от деревни к деревне, от монастыря к монастырю) и раньше ходили, и нынче ходят… А эти, как не сразу поняли мобилизованные — один слепой, другой глухонемой. Слепой — довольно высокий с седой клочкастой бородой — одной рукой опирался на посох, другой — на плечо своего поводыря. Поводырь — ростиком пониже, костью пошире, лицо круглое и бородка округлая. Сам показал руками, мол, — не говорю, не слышу… Одеты были оба чисто, опрятно, да уж больно как-то, даже для тех кто из дальних деревень, необычно — так, может, лет тридцать назад одевались, а может, и сто… В армяках, кушаками подпоясанных, в войлочных круглых шапках, в портках, в лаптях с онучами. Лапотки, однако, новые, беленькие…
— О, давайте к нам, божьи люди, — сразу к костру их позвали, зная, что странники либо сказку расскажут, либо песню споют. Дали им место на брёвнышке у костра, дали и котелок на двоих, и хлеба… Не торопили, ждали пока странники поедят, а и они терпения не испытывали быстро управились.
— Благодарствую, служивые, — слепой сказал, котелок с ложками отдавая.
— А ты откуда знаешь, что мы служивые-то, а? Да мы ещё и не служивые… Это тебе немой что ли нашептал? — опять тот здоровый парень засекаться начал, он сейчас тасовал колоду карт, раскидывал на себя и своих приятелей…
— Все мы служивые, — слепец ответил.
А немой, закончив жевать, перекрестился и достал вдруг из котомки лыко, крючок-кочедык, да и принялся лапоть плести…
— Ишь, как ловко-то у глухого-то получается. Ну, а ты-то что умеешь? — слепого спросили.
— Да какие наши умения…
— Расскажи-ка, дедушка, сказку, — кто-то попросил.
— Сказку… Ну, что ж… Сказку — можно! Про солдата и расскажу… — С достоинством ответил странник. Сидел он прямо, и глядел мутными слепыми глазами прямо — чуть мимо костра, в сгущающиеся сумерки. Тут, потеснее к ним садится стали, кто-то толкнул кого-то, ругнулись, кто-то закурил, другому прикурить дал. Странник дождался, когда все успокоятся и начал:
— Чур, мою сказку не перебивать, а кто её перебьёт, тот трех дней не переживёт… — заговорил мягким, одновременно и пугающим и насмешливым вроде голосом. — Вот, вышел один солдат со службы, идёт и думает: служил я царю двадцать пять годов, а не выслужил и двадцати пяти реп, и никакой на рукаве нашивки нет! Видит — идёт ему навстречу старик. Поравнялись, старик и спрашивает: «О чём, служивый, думаешь?» «Думаю, говорит, — о том, что служил царю двадцать пять лет, а не выслужил и двадцати пяти реп, и никакой на рукаве нашивке нет!» «Так чего же тебе надо?» — старик спрашивает. «А хоть бы научиться в карты всех обыгрывать, да никто бы меня не обидел». — (Призывники-картёжники при этих словах переглянулись, заусмехались). — «Хорошо, я дам тебе карты и сумочку: тебя никто не обыграет и не обидит». Взял солдат от старика карты и сумочку и пошёл. Приходит он в деревню и просится ночевать. Ему и говорят: «Здесь у нас тесно, а вон в том новом дому, если не побоишься — ночуй». «Чего же мне бояться?» «Да так». Купил солдат свечку да полуштоф водки, пошёл в тот дом и уселся. Сидит, карты перебирает; рюмочку выпьет и карточку положит. В самую полночь вдруг двери отворились, и бесёнок за бесёнком полезли в комнату; набралось их пропасть и стали плясать. Солдат смотрит и дивится. Но вот один бесёнок подскочил к солдату и хлестнул его хвостом по щеке. Встал солдат и спрашивает: «Ты что это — в шутку или вправду?» «Какия шутки!» — отвечает бесёнок. Тогда солдат и крикнул: «В сумку!», — как его встречный дед научил. И все черти полезли в сумку, ни одного не осталось.
На утро солдат видит: хозяева дома несут гроб. Вошли в комнату, хозяин и говорит: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа!» «Аминь!» — ответил солдат. «Да ты разве жив?» — спрашивают его. «Как видите!»
Солдат так полюбился хозяевам, что они оставили его у себя пожить и женили на своей дочери. И зажил солдат богато и с женой согласно. Через год родилась у него дочь. Надо ребёнка крестить, а матери крестной нет — никто к солдату нейдёт. Вышел он на большую дорогу и думает: какая женщина встретится первая, та пусть и будет крестною матерью. Только что успел он это подумать, видит, идёт старая старуха — худая-прехудая, кости да кожа и коса на плече. Солдат и говорит ей: «Бабушка, у меня дочь родилась, а крестить никто не идёт». «Так что же, — отвечает — я окрещу, идите в церковь, я сейчас приду».
Принёс солдат младенца в церковь, и кума пришла, сняла с плеча косу и положила у порога, а когда окрестили ребёнка, взяла опять косу и пошла. Солдат и говорит ей: «Кума, зайди поздравить крестницу!» «Хорошо, — та говорит, — вы идите и приготовляйтесь, а я сейчас приду».
Пришёл солдат домой, приготовил всё, скоро пришла и кума. Опять сняла с плеча косу, положила у порога и села за стол. Когда отпировали, она встала и говорит: «Кум, проводи меня!» Солдат оделся и пошёл провожать куму. Вышли они в сени, она и говорит: «Кум, хочешь ли научиться ворожить?» «Как бы не хотеть!» «А ты знаешь ли, кто я? Я ведь смерть. Если тебя позовут к больному, и ты увидишь, что я стою у него в головах, не берись лечить, а когда буду стоять в ногах, то берись; спрысни больного раз холодной водой, он и выздоровеет. Прощай!»
В этот год в той деревне сделалось столько больных разными болезнями, что солдат едва успевал переходить из одной избы в другую. И всех вылечивал — в ногах кума-то стояла.
Случилось, что заболел царь, а слух о солдате, что он хорошо лечит, разнёсся уже по всему государству. Вот его и призывают к царю. Входит солдат к царю, поглядел и видит: его кума стоит в головах. Плохо дело — солдат думает. Однако велел принести скамейку и положил на неё царя. Когда это сделали, солдат и давай вертеть скамейку с царём, кума же его стала бегать кругом, стараясь быть в головах у царя и до того добегала, что устала и остановилась. Тогда солдат повернул к ней царя ногами, вспрыснул его водой, и царь сделался здоров.
«Ох, кум, кум! Я тебе сказала, что когда стою в головах, то не берись лечить, а ты по-своему делаешь, ну, я тебе за это припомню!» — смерть говорит. «Ты это, кума, в шутку или в правду говоришь?» «Какия тут шутки!» «Так в сумку!» — крикнул солдат, и смерть залезла в сумку. Пришёл солдат домой и бросил сумку на полати.
Через год времени приходит к солдату Микола милостивый и говорит: «Служивый, отпусти смерть! Народу старого на земле много, он просит смерти, а смерти нет». «Пусть пролежит ещё два года, тогда и отпущу», — сказал солдат.
Прошло два года. Солдат выпустил смерть из сумки и говорит: «Каково, кума, в сумке?» «Ну, кум, будешь ты просить смерти, я не приду к тебе». «Обо мне, кума, не беспокойся, я и сам на тот свет приду!»
Тут слушатели заулыбались, задвигались. Но это ещё не был конец сказки. Слепец продолжал (напарник его всё так же невозмутимо орудовал кочедыком, уже заплетая головку лаптя):
— Вот солдат живёт да поживает; в карточки играет да водочку попивает; жена и дочь у него уж умерли, а он всё жив. Однажды играл в одном доме в карты, да и услышал, что скоро придёт антихрист и станет людей мучить. Солдат испугался и отправился на тот свет. Шёл, шёл, шёл, наконец, приходит к лестнице, которая тянулась до неба и сел отдохнуть; потом, собравшись с силами, полез по лестнице. Лез, лез, лез и прилез к самому раю. А у дверей рая стоят апостолы Пётр и Павел. Солдат и говорит им: «Святые апостолы Пётр и Павел, пустите меня в рай!» «А ты кто такой?» — спрашивают его. «Я солдат». «Нет, тебя не пустим, иди туда, вон тебе рай!» И указали ему на ад. Солдат пошел к аду, у ада стоят два бесёнка. Солдат и говорит: «Святые апостолы Пётр и Павел в рай меня не пускают; пустите ли вы меня в ад?» «Иди», — говорят ему бесёнки и пропустили его в ад.
Приходит солдат в ад; отвели ему там особую комнату. Он и лёг отдыхать. Отдохнувши, насбирал толстых палок и понаделал из них ружей, наловил чертей, составил их в роту и начал их обучать военному искусству. Если который из чертей заленится, то ему и палкой надаёт. И всех чертей в аду замучил.
Узнал сатана, что солдат, который должен быть в раю, живёт у него в аду, и захотел его душою завладеть. Приходит к солдату и говорит: давай играть в карты! Только с таким условием: если я тебя обыграю, то ты будешь мой, а если ты меня, то я тебе отдам грешную душу. Солдат согласился, и они уселись играть. Играют, играют и всё солдат выигрывает. Нет, говорит сатана, больше играть с тобой не буду, ты, пожалуй, у меня все души выиграешь.
Узнали и бесы, что это тот самый солдат, у которого они сидели в сумке, и решились его выгнать из ада. Наговорили на него сатане, что он мучит чертей и никому спокою не даёт своим солдатским ученьем, и сатана дал приказание по аду, чтобы выгнали тотчас же солдата. Окружили черти солдата и объявили ему приказ сатаны. Делать нечего — взял солдат свою амуницию и две выигранныя им у сатаны души (жены и дочери) и пошёл. Только вышел он из своей комнаты, видит, все черти выстроились в ряд, заиграла музыка и запалили из ружей. «Э, чертовское отродье! Обрадовались, что я пошёл!..» И всех их выругал.
Приходит он опять к раю и говорит: «Святые апостолы Пётр и Павел, пустите меня в рай!» « Да ведь ты отказался от рая, — говорят ему, — ступай в ад». «Да я там был!» «Так ещё сходи». «Да пропустите вот хоть эти две грешные души». «Ну, пусть оне идут», — сказали апостолы и отворили ворота. Солдат поставил впереди душу жены, сам встал за нею, а позади себя поставил душу дочери. Так все трое и вошли в рай. И до сих пор живут они да поживают в раю, ни нужды, ни горя не знают.
Вот какие нечаянные случаи встречаются на пути жизни! А всё Бог и Его святое провидение правят делами и намерениями нашими…
Кто посмеялся, кто сказал:
— Вот бы нашу смерть кто-нибудь в сумку спрятал…
Кто-то уже спал, кто-то стал укладываться после сказки… Странники куда-то в темноту ушли, тоже легли вроде… И Дмитрий Дойников и Иван Попов растянулись, положив под головы котомки.
… Млечный путь лежал над ними дорогой из вечности в вечность…

Не спал в эту ночь Николай Иванович Попов — молился за внука. Не спасла Катерина — молилась за сына и зятя. Не спала её дочь Анастасия — утирала слёзы, думая о муже, вспоминала молитву да не вспомнила — как могла Бога и Мать Его за мужа и брата просила…
В каждом доме села, в каждой избе ближних и дальних деревенек шептались молитвы, проливались и утирались слёзы…
И восстал из вод озера монастырь. И горели свечи в храме Спаса Всемилостивого, и молились иноки, и подпевали молившимся за Россию инокам монахини в Богородицком храме Крутицкого монастыря, и сливались их голоса с ангельскими гласами …

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

К вечеру следующего дня мобилизованные семигоры пришли в город.
Шли по мощёной булыжником улице. По бокам её — фонари, тротуары — деревянные мостки, пружинящие под ногами редких прохожих. (И хочется парням да и мужикам по этим мосткам пройтись).
Вдоль дороги двухэтажные деревянные, на несколько квартир, дома, обнесённые дощатыми заборами, за которыми просматривались дворы с сарайками, с верёвками с бельём, с поленницами дров, огородиками…
Видно, как колышутся занавески на окнах. Жёлтый жилой свет там — в квартирах…
В канаве стоит коза, будто задумалась, перестала даже жевать, наверное, от шума, производимого пятьюдесятью парами, топающих, шаркающих, стучащих по мостовой ног.
Но вот ступили на центральную улицу — чёрную, гладкую:
— Асфальт! — сказал кто-то.
Тут уже и каменные дома были, хотя деревянные всё же преобладали.
Вышли на центральную площадь с высоко поставленным памятником Ленину посредине и чахлыми кустиками акации вкруг него. Подошли к двухэтажному каменному дому, выкрашенному серой и белой краской, обнесённому решётчатым забором. Табличка со звездой и золотыми буквами подтверждала, что это и есть райвоенкомат.
Ершов скомандовал устало-равнодушно:
— Становись! Смирно! Вольно. — Его команды уже привыкли выполнять и построились по росту быстро и вопросов не задавали. -Подождите тут, — просто сказал лейтенант и шагнул на крыльцо. Но перед высокой дверью короткими привычными движениями поправил портупею и согнал назад складки гимнастёрки под ремнём. Из двери ему навстречу сунулась голова в фуражке:
— О, здравия желаю!..
— Привет!
И дверь за лейтенантом захлопнулась.
Строй, конечно, сразу нарушился, кто на скамейку присел, кто к забору прислонился, закурили некоторые…
Минут через пять на крыльцо вышел не Ершов, к которому уже привыкли, которого уже «наш лейтенант» называли, другой командир — также туго перетянутый портупеей, в сапогах с гладкими блестящими голенищами…
Вышел он на крыльцо, постоял, поглядел на вольницу. Да как рявкнет:
— Становись!
И когда не все и сразу выполнили команду, крикнул:
— Разойдись! — и через секунду: — Становись! Равняйсь! Смирно!
— Вот это дак начальник, сразу видать!
— Кончилась вольница…
— А лейтенант-то наш — всё, видно, сдал нас с рук на руки…
— Меня зовут майор Сухотин! Поступаете под мою команду! Выходи со двора! В колонну под два становись!
И уже к ночи прибыли в казарму, размещавшуюся, как говорили знающие, бывавшие в городе мужики, на «льнострое» — незаконченной стройке комбината по переработке льна.
Здесь уже по-армейски, из полевой кухни накормили. Спать, правда, на голых грубо сколоченных нарах пришлось.
Весь следующий день для мобилизованных в суете прошёл: Сухотин и его помощник старшина Козлов делили команду новобранцев на отделения, назначали командиров этих отделений, назначали дневальных, объясняли обязанности дневальных. Суета…
— Долго нас тут держать-то будут? — спросил Дойников у старшины. Тот — ростом под два метра, левая сторона лица шрамом пропахана. Усмехнулся:
— А ты торопишься? Я вот на финской бывал, — и он вдруг резко наклонил голову, и на лопатистую ладонь левый глаз выкатился. Стеклянный.
Кто рядом стояли — сначала не по себе тем стало, потом засмеялись. А потом Козлов рявкнул: «Отставить смех!» И глаз на место вставил.
На другой день строевые занятия начались, сборка-разборка винтовки — проводили их «старики»-срочники из гарнизона. Появился и лейтенант-политрук.
Появились в казарме газеты. Вечером политрук читку организовал.

«Сообщение Советского Информбюро.
24 июня 1941 года.
В течение 24-го июня противник продолжал развивать наступление на Шауляйском, Каунасском, Гродненско-Волковысском, Кобринском, Владимир-Волынском и Бродском направлениях, встречая упорное сопротивление войск Красной Армии.
Все атаки противника на Шауляйском направлении были отбиты с большими для него потерями. Контрударами наших механизированных соединений на этом направлении разгромлены танковые части противника и полностью уничтожен мотополк.
На Гродненско-Волковысском и Брестско-Пинском направлениях идут ожесточённые бои за Гродно, Кобрин, Вильно, Каунас.
На Бродском направлении продолжаются упорные бои крупных танковых соединений, в ходе которых противнику нанесено тяжёлое поражение.
Наша авиация, успешно содействуя наземным войскам на поле боя, нанесла ряд сокрушительных ударов по аэродромам и важным военным объектам противника. В боях в воздухе нашей авиацией сбито 34 самолёта.
В Финском заливе кораблями Военно-Морского Флота потоплена одна подводная лодка противника.
В ответ на двукратный налёт на Севастополь немецких бомбардировщиков с территории Румынии советские бомбардировщики трижды бомбардировали Констанцу и Сулин. Констанца горит. В ответ на двукратный налёт немецких бомбардировщиков на Киев, Минск, Либаву и Ригу советские бомбардировщики трижды бомбардировали Данциг, Кёнигсберг, Люблин, Варшаву и произвели большие разрушения военных объектов. Нефтебазы в Варшаве горят.
За 22-е, 23-е и 24-е июня советская авиация потеряла 374 самолёта, подбитых, главным образом, на аэродромах. За тот же период советская авиация в боях в воздухе сбила 161 немецкий самолёт. Кроме того, по приблизительным данным, на аэродромах противника уничтожено не менее 220 самолётов.

* * *

Финляндия предоставила свою территорию в распоряжение германских войск и германской авиации. Вот уже 10 дней происходит сосредоточение германских войск и германской авиации в районах, прилегающих к границам СССР. 23 июня 6 германских самолётов, вылетевших с финской территории, пытались бомбардировать район Кронштадта. Самолёты были отогнаны. Один самолёт сбит, и четыре немецких офицера взяты в плен.
24 июня 4 немецких самолёта пытались бомбардировать район Кандалакши, а в районе Куолаярви пытались перейти границу некоторые части германских войск. Самолёты отогнаны. Части германских войск отбиты. Есть пленные немецкие солдаты.

* * *

Румыния предоставила свою территорию полностью в распоряжение германских войск. С румынской территории совершаются не только налёты немецкой авиации на советские города и войска, но и выступления немецких и румынских войск, действующих совместно против советских войск. Неоднократные попытки румыно-немецких войск овладеть Черновицами и восточным берегом Прута кончились неудачей. Захвачены немецкие и румынские пленные.

* * *

25 июня подвижные части противника развивали наступление на Вильненском и Барановичском направлениях.
Крупные соединения советской авиации в течение дня вели успешную борьбу с танками противника на этих направлениях. В ходе боя отдельным танковым группам удалось прорваться в район Вильно — Ошмяны.
Упорным сопротивлением и активными действиями наших наземных войск пехотные соединения противника на этих направлениях отсечены от его танковых частей.
Попытки противника прорваться на Бродском и Львовском направлениях встречают сильное противодействие контратакующих войск Красной Армии, поддержанных мощными ударами нашей авиации. В результате боёв механизированные соединения противника несут большие потери. Бой продолжается.

* * *

Наша авиация нанесла ряд сокрушительных ударов по аэродромам немцев в Финляндии, а также бомбардировала Мемель, корабли противника севернее Либавы и нефтегородок порта Констанца.
В воздушных боях и огнём зенитной артиллерии за 25 июня сбито 76 самолётов противника; 17 наших самолётов не вернулись на свои базы.

* * *

Немецкий лётчик, взятый в плен после того, как его самолёт был сбит нашей авиацией на советско-финской границе, заявил: «С русскими воевать не хотим, дерёмся по принуждению. Война надоела; за что дерёмся, не знаем».

* * *

На одном из участков фронта немецкие войска шли в бой пьяными и несли большие потери убитыми и ранеными. Пленные немецкие солдаты заявили: «Перед самым боем нам дают водку».

* * *

Наши лётчики Н-ской авиационной части в воздушных боях сбили 10 самолётов противника. Командир полка, Герой Советского Союза майор Коробков сбил два бомбардировщика противника; радист-стрелок Шишкович во время исполнения боевой задачи сбил два самолёта противника системы «Мессершмитт». Командир Сорокин при выполнении боевой задачи девяткой самолётов был атакован 15-ю самолётами противника, в бою сбил 6 самолётов и потерял четыре. Майор Ячменёв, будучи ранен в обе ноги, отказался ехать в госпиталь и продолжал выполнять боевые задачи.

* * *

Красноармеец Н-ского стрелкового полка Романов, подкравшись к вражескому разведчику-мотоциклисту, уничтожил его. Командир подразделения этого же полка младший лейтенант Мезуев, будучи трижды ранен, не ушёл с поля боя и продолжал вести бой.

* * *

Шофёр строительного батальона Н-ского воинского соединения задержал четырёх немецких лётчиков, которые выбросились с подбитого самолёта и пытались скрыться.

* * *

Командир одной из пулемётных рот, находясь в окружении более 8-ми часов и непрерывно ведя бой с противником, удержал позицию до прихода подкрепления.

* * *

Младший сержант Трофимов, командир орудия, в обстановке, когда орудие находилось в окружении противника, а боевой расчёт орудия был выведен из строя, увёл в укрытие трёх раненых бойцов своего орудия, а затем сам хладнокровно расстреливал противника прямой наводкой. Когда сопротивление стало бесполезным (танки противника были почти на огневой позиции), Трофимов взорвал орудие, а сам умело вышел из окружения врагов».

— Товарищ старшина, — опять у Козлова спрашивали, — а финны, они, как солдаты, как?..
— Ничего, воевать умеют, — сразу понял невнятный вроде бы вопрос старшина. Глаз стеклянный больше не показывал.
В той же газете на задней странице было помещено объявление: «Цирк «Союз», дрессированные животные, клоуны, акробаты...»

2

Уже больше недели находились семигоры и мобилизованные из других районов на сборном пункте «льнострой»…
Неожиданно к Ивану тот здоровяк, с которым Митька Дойников в монастыре сталкивался, подошёл: «Слушай, земляк, Иван, да, тебя зовут-то?..» Иван знал его отдаленно, где-то раньше видывал — из их сельсовета, но из другого колхоза парень. Да уже по дороге и в казарме немножко познакомились. Парень-то — добродушный на самом деле…
— Ну, Иван.
— А меня Фёдор, ну, Федька…
— Да я знаю уже…
— Слушай, а пошли в цирк!
— Чего? В какой цирк…
— Ну, вот, — Федька сунул в руки ему газету. — Пошли, а… Хочется. Никогда не были ведь, а и будем ли, если не сходим. Эти уперлись, боятся, — кивнул на свою компанию в углу казармы…
— Дак, как, когда…
Федька услышал колебание в его голосе, прилип, как репей.
— А вот с десяти утра. Мы на утренней поверке скажемся, позавтракаем и смотаемся… Да чего ты — в самоходы вон ходят…
— В какие ещё самоходы?
— Да на рынок вон бегали наши, без спроса… На рынок можно, а в цирк нет?..
Дойников, войдя в казарму, глянул в их сторону подозрительно:
— Вы чего там?
— Да нет, ничего… — Иван знал, что Митьку сейчас звать бесполезно, командиром отделения его назначили, дак он вдруг такой весь правильный стал, серьёзный. А в цирк Ваньке захотелось, очень захотелось. — Ну, давай! — Федьке шепнул.
Как решили, так и сделали. На утреннее представление пошли.
Шатёр цирковой неподалёку от рынка и стоял. Будто и нет войны никакой — идут дети. И взрослые идут. Билеты в кабинке кассы покупают. На яркой афише у входа — черноволосая красавица в платье с широким, но коротким подолом, с какой-то вичкой в руке, а перед ней на тумбочке на задних лапках собачка кудреватая, похожая на овцу…
— Слушай, Федька, денег-то нет у меня…
— Так и у меня нет…
Стали бродить близ шатра. С одной стороны там за шатром временный забор стоял, автомобили с ярко раскрашенными фургонами… Кого-то ругали там, женский голос кричал:
— Опять напился? Я буду таскать мешки? Артисты будут таскать? Всё — будем ставить вопрос об увольнении…
Прижались к забору парни, одна доска сдвинулась… Пьяный мужичонка в чёрном рабочем халате стоял, болтаясь из стороны в сторону перед высокой строгой женщиной. Стоял тут же автомобиль с фургоном, задняя дверь приоткрыта и видны мешки.
— А давайте мы поможем, — вмиг оценил ситуацию Федька.
Женщина на него обернулась:
— Сколько вас? — раздражённо спросила.
— Двое!
— Давайте, ребята — вот эти мешки, вон туда перетащить, — уже радостно заговорила женщина. — В другие фургоны не суйтесь, — предупредила, — там животные. Места на представление нужны? — спросила просто.
— Да, — одновременно выдохнули парни.
— Ну, я вас посажу… Так, полчаса до начала. Успеете?..
Иван и Фёдор даже раньше, чем за полчаса, разгрузили машину. В мешках, как поняли они — корм животным, зерно… Слышно было, как за закрытыми дверями фургонов кто-то мягко по-кошачьи ходит, рычит; собаки взлаивают…
— Всё, ребята, заканчиваем, заканчиваем, пойдёмте — я проведу вас, — появилась та женщина. И по какому-то тёмному закулисью она вывела их в зал, посадила в первом ряду.
Грянула музыка, прожекторы осветили арену, и вышел красавец с пышными усами, в сверкающей одежде. Набрав в выпяченную грудь воздуха, он крикнул: «Представление начинается!»
Они оказались в сказке… По команде дрессировщицы Иссидоры Быстрицкой — собачки бегали на задних лапах, медведь танцевал, а тигр прыгал в огненный обруч. Воздушные гимнасты летали под куполом. Куплетисты распевали, наяривая на крошечных гармошках (Иван удивлялся — как они на кнопки-то попадают?): «Будем бить фашистов стаю мы и в хвост и в гриву!..» Рыжий клоун падал, поднимался и снова падал, и слёзы из его глаз вдруг брызгали параллельными земле струйками. А потом клоун обметал метёлочкой пыль с ушей зрителей. От счастья, от волнения Иван Попов забыл себя, забыл, где он, когда клоун и его своей волшебной метёлочкой коснулся…
Когда из цирка шли, сначала молчали, так поражены были представлением. Потом Фёдор сказал:
— Вот. Теперь и на войну можно…— И добавил раздумчиво: — А я бы, наверно, на этой Иссидоре женился…
— Она б тебя быстро надрессировала, — сразу ответил Иван и сам засмеялся своей такой удачной шутке…
А на площади с памятником Ленину посредине, под репродуктором стояла толпа, и спокойный простой голос Сталина говорил…
«…Неужели немецко-фашистские войска в самом деле являются непобедимыми войсками, как об этом трубят неустанно фашистские хвастливые пропагандисты? Конечно, нет! История показывает, что непобедимых армий нет и не бывало. Армию Наполеона считали непобедимой, но она была разбита попеременно русскими, английскими, немецкими войсками. Немецкую армию Вильгельма в период первой империалистической войны тоже считали непобедимой армией, но она несколько раз терпела поражения от русских и англо-французских войск, и наконец была разбита англо-французскими войсками. То же самое нужно сказать о нынешней немецко-фашистской армии Гитлера. Эта армия не встречала ещё серьёзного сопротивления на континенте Европы. Только на нашей территории встретила она серьёзное сопротивление. И если в результате этого сопротивления лучшие дивизии немецко-фашистской армии оказались разбитыми нашей Красной Армией, то это значит, что гитлеровская фашистская армия также может быть разбита и будет разбита, как были разбиты армии Наполеона и Вильгельма. Что касается того, что часть нашей территории оказалась всё же захваченной немецко-фашистскими войсками, то это объясняется главным образом тем, что война фашистской Германии против СССР началась при выгодных условиях для немецких войск и невыгодных для советских войск. Дело в том, что войска Германии, как страны, ведущей войну, были уже целиком отмобилизованы, и 170 дивизий, брошенных Германией против СССР и придвинутых к границам СССР, находились в состоянии полной готовности, ожидая лишь сигнала для выступления, тогда как советским войскам нужно было ещё отмобилизоваться и придвинуться к границам. Немалое значение имело здесь и то обстоятельство, что фашистская Германия неожиданно и вероломно нарушила пакт о ненападении, заключённый в тысяча девятьсот тридцать девятом году между ней и СССР, не считаясь с тем, что она будет признана всем миром стороной нападающей. Понятно, что наша миролюбивая страна, не желая брать на себя инициативу нарушения пакта, не могла стать на путь вероломства. Могут спросить: как могло случиться, что Советское Правительство пошло на заключение пакта о ненападении с такими вероломными людьми и извергами, как Гитлер и Риббентроп? Не была ли здесь допущена со стороны Советского Правительства ошибка? Конечно, нет! Пакт о ненападении есть пакт о мире между двумя государствами. Именно такой пакт предложила нам Германия в тридцать девятом году. Могло ли Советское Правительство отказаться от такого предложения? Я думаю, что ни одно миролюбивое государство не может отказаться от мирного соглашения с соседней державой, если во главе этой державы стоят даже такие изверги и людоеды, как Гитлер и Риббентроп. И это конечно при одном непременном условии — если мирное соглашение не задевает ни прямо, ни косвенно территориальной целостности, независимости и чести миролюбивого государства. Как известно, пакт о ненападении между Германией и СССР является именно таким пактом. Что выиграли мы, заключив с Германией пакт о ненападении? Мы обеспечили нашей стране мир в течение полутора годов и возможность подготовки своих сил для отпора, если фашистская Германия рискнула бы напасть на нашу страну вопреки пакту. Это определённый выигрыш для нас и проигрыш для фашистской Германии. Что выиграла и что проиграла фашистская Германия, вероломно разорвав пакт и совершив нападение на СССР? Она добилась этим некоторого выигрышного положения для своих войск в течение короткого срока, но она проиграла политически, разоблачив себя в глазах всего мира, как кровавого агрессора. Не может быть сомнения, что этот непродолжительный военный выигрыш для Германии является лишь эпизодом, а громадный политический выигрыш для СССР является серьёзным и длительным фактором, на основе которого должны развернуться решительные военные успехи Красной Армии в войне с фашистской Германией. Вот почему вся наша доблестная Армия, весь наш доблестный Военно-Морской Флот, все наши летчики-соколы, все народы нашей страны, все лучшие люди Европы, Америки и Азии, наконец, все лучшие люди Германии — клеймят вероломные действия германских фашистов и сочувственно относятся к Советскому правительству, одобряют поведение Советского правительства и видят, что наше дело правое, что враг будет разбит, что мы должны победить.
В силу навязанной нам войны наша страна вступила в смертельную схватку со своим злейшим и коварным врагом — германским фашизмом. Наши войска героически сражаются с врагом, вооруженным до зубов танками и авиацией. Красная Армия и Красный Флот, преодолевая многочисленные трудности, самоотверженно бьются за каждую пядь советской земли. В бой вступают главные силы Красной Армии, вооруженные тысячами танков и самолётов. Храбрость воинов Красной Армии — беспримерна. Наш отпор врагу крепнет и растёт. Вместе с Красной Армией на защиту Родины подымается весь советский народ.
Что требуется для того, чтобы ликвидировать опасность, нависшую над нашей Родиной, и какие меры нужно принять для того, чтобы разгромить врага? Прежде всего необходимо, чтобы наши люди, советские люди поняли всю глубину опасности, которая угрожает нашей стране, и отрешились от благодушия, от беспечности, от настроений мирного строительства, вполне понятных в довоенное время, но пагубных в настоящее время, когда война коренным образом изменила положение. Враг жесток и неумолим. Он ставит своей целью захват наших земель, политых нашим потом, захват нашего хлеба и нашей нефти, добытых нашим трудом. Он ставит своей целью восстановление власти помещиков, восстановление царизма, разрушение национальной культуры и национальной государственности русских, украинцев, белорусов, литовцев, латышей, эстонцев, узбеков, татар, молдаван, грузин, армян, азербайджанцев и других свободных народов Советского Союза, их онемечение, их превращение в рабов немецких князей и баронов. Дело идет, таким образом, о жизни и смерти Советского государства, о жизни и смерти народов СССР, о том — быть народам Советского Союза свободными, или впасть в порабощение. Нужно, чтобы советские люди поняли это и перестали быть беззаботными, чтобы они мобилизовали себя и перестроили всю свою работу на новый, военный лад, не знающий пощады врагу. Необходимо, далее, чтобы в наших рядах не было места нытикам и трусам, паникёрам и дезертирам, чтобы наши люди не знали страха в борьбе и самоотверженно шли на нашу отечественную освободительную войну против фашистских поработителей. Великий Ленин, создавший наше государство, говорил, что основным качеством советских людей должны быть храбрость, отвага, незнание страха в борьбе, готовность биться вместе с народом против врагов нашей родины. Необходимо, чтобы это великолепное качество большевика стало достоянием миллионов и миллионов Красной Армии, нашего Красного Флота и всех народов Советского Союза. Мы должны немедленно перестроить всю нашу работу на военный лад, все подчинив интересам фронта и задачам организации разгрома врага. Народы Советского Союза видят теперь, что германский фашизм неукротим в своей бешеной злобе и ненависти к нашей Родине, обеспечившей всем трудящимся свободный труд и благосостояние. Народы Советского Союза должны подняться на защиту своих прав, своей земли против врага. Красная Армия, Красный Флот и все граждане Советского Союза должны отстаивать каждую пядь советской земли, драться до последней капли крови за наши города и села, проявлять смелость, инициативу и сметку, свойственные нашему народу. Мы должны организовать всестороннюю помощь Красной Армии, обеспечить усиленное пополнение её рядов, обеспечить её снабжение всем необходимым, организовать быстрое продвижение транспортов с войсками и военными грузами, широкую помощь раненым. Мы должны укрепить тыл Красной Армии, подчинив интересам этого дела всю свою работу, обеспечить усиленную работу всех предприятий, производить больше винтовок, пулемётов, орудий, патронов, снарядов, самолётов, организовать охрану заводов, электростанций, телефонной и телеграфной связи, наладить местную противовоздушную оборону. Мы должны организовать беспощадную борьбу со всякими дезорганизаторами тыла, дезертирами, паникерами, распространителями слухов, уничтожать шпионов, диверсантов, вражеских парашютистов, оказывая во всём этом быстрое содействие нашим истребительным батальонам. Нужно иметь ввиду, что враг коварен, хитёр, опытен в обмане и распространении ложных слухов. Нужно учитывать всё это и не поддаваться на провокации. Нужно немедленно предавать суду военного трибунала всех тех, кто своим паникёрством и трусостью мешают делу обороны, не взирая на лица. При вынужденном отходе частей Красной Армии нужно угонять весь подвижной железнодорожный состав, не оставлять врагу ни одного паровоза, ни одного вагона, не оставлять противнику ни килограмма хлеба, ни литра горючего. Колхозники должны угонять весь скот, хлеб сдавать под сохранность государственным органам для вывозки его в тыловые районы. Всё ценное имущество, в том числе цветные металлы, хлеб и горючее, которое не может быть вывезено, должно безусловно уничтожаться. В занятых врагом районах нужно создавать партизанские отряды, конные и пешие, создавать диверсионные группы для борьбы с частями вражеской армии, для разжигания партизанской войны всюду и везде, для взрыва мостов, дорог, порчи телефонной и телеграфной связи, поджога лесов, складов, обозов. В захваченных районах создавать невыносимые условия для врага и всех его пособников, преследовать и уничтожать их на каждом шагу, срывать все их мероприятия. Войну с фашистской Германией нельзя считать войной обычной. Она является не только войной между двумя армиями. Она является вместе с тем великой войной всего советского народа против немецко-фашистских войск. Целью этой всенародной отечественной войны против фашистских угнетателей является не только ликвидация опасности, нависшей над нашей страной, но и помощь всем народам Европы, стонущим под игом германского фашизма. В этой освободительной войне мы не будем одинокими. В этой великой войне мы будем иметь верных союзников в лице народов Европы и Америки, в том числе в лице германского народа, порабощенного гитлеровскими заправилами. Наша война за свободу нашего отечества сольётся с борьбой народов Европы и Америки за их независимость, за демократические свободы. Это будет единый фронт народов, стоящих за свободу против порабощения и угрозы порабощения со стороны фашистских армий Гитлера. В этой связи историческое выступление премьера Великобритании господина Черчилля о помощи Советскому Союзу и декларация правительства США о готовности оказать помощь нашей стране, которые могут вызвать лишь чувство благодарности в сердцах народов Советского Союза, являются вполне понятными и показательными. Товарищи! Наши силы неисчислимы. Зазнавшийся враг должен будет скоро убедиться в этом. Вместе с Красной Армией поднимаются многие тысячи рабочих, колхозников, интеллигенции на войну с напавшим врагом. Поднимутся миллионные массы нашего народа. Трудящиеся Москвы и Ленинграда уже приступили, к созданию многотысячного народного ополчения на поддержку Красной Армии. В каждом городе, которому угрожает опасность нашествия врага, мы должны создать такое народное ополчение, поднять на борьбу всех трудящихся, чтобы своей грудью защищать свою свободу, свою честь, свою родину — в нашей отечественной войне с германским фашизмом. В целях быстрой мобилизации всех сил народов СССР, для проведения отпора врагу, вероломно напавшему на нашу родину, — создан Государственный Комитет Обороны, в руках которого теперь сосредоточена вся полнота власти в государстве. Государственный Комитет Обороны приступил к своей работе и призывает весь народ сплотиться вокруг партии Ленина-Сталина, вокруг Советского правительства для самоотверженной поддержки Красной Армии и Красного Флота, для разгрома врага, для победы. Все наши силы — на поддержку нашей героической Красной Армии, нашего славного Красного Флота! Все силы народа — на разгром врага! Вперёд, за нашу победу!»
И грянула песня: «Вставай, страна огромная!», от которой, казалось, зашевелились волосы, сердце похолодело, а потом будто вспыхнуло, и захотелось тут же идти и бить врага, и если нужно — умереть за то, о чём говорил Сталин.

3

На следующий день уходила уже на фронт первая партия из их призывной команды. Пятнадцать человек среди них и Митька Дойников. За эти дни Иван сдружился с ним… Странно — учились вместе, всё детство, хоть Митька из Космино был, рядом прошло — не было дружбы. А потом и вовсе — из-за него же, из-за Митьки, Иван и из школы-то ушёл. Да ещё и к Валентине, Митька подкатывал… А вот же, сдружились за эти десять дней так, будто братьями они стали. А даже с родственником, мужем сестры Насти, Егором Друговым, особой дружбы не сложилось…
— Ну, Иван, не поминай лихом, прощай, пиши. Я свой адрес, как известен будет, тебе через дом перешлю. За Вальку зла не держи. Ничего не было у нас. А тебе если глянется — не теряйся. Она, вон как бросилась: «Ваня, скажи ему», — припомнил Дойников последнюю гулянку в Семигорье, усмехнулся.
— Да, ну… — Ванька почувствовал как щёки и уши краской залились. Никто не видел, а ведь вечером-то, перед отправкой, когда он за водой на колодец ходил — повстречались. И он, понимая, что сейчас должен сказать, пересилил себя, сказал: «Валя, ты дождись…» «Зачем?» «Вернусь — посватаюсь». «Вернись». А провожать не вышла. Ни ему, ни Митьке, никому другому платочек не подарила…
Поезд увозил Дмитрия Дойникова и его товарищей в учебную часть. Это уже на другой день пути им сказали, когда уже и сами по названиям станций поняли, что везут их в противоположную от всех фронтов сторону. Вагоны были товарные со сколоченными внутри нарами. Митька лежал, подложив руки под голову. Поспать бы — не спалось, вспоминался дом в деревне Космино, родные, друзья…
Три сестры у него — две старшие и младшая. Братик ещё был младший — умер младенцем. Отец, когда Митьке десять лет было, в двадцать восьмом, с другими мужиками в Ленинград на заработки уехал. Вековой отхожий промысел у Косминских мужиков был — в Питер, плотниками. И город-то, вроде, каменный, а по плотницкой части хватало работы… К севу мужики, как обычно, вернулись домой, а Алфей Дойников, отец Митькин, там остался. Мать сперва мужиков пытала, потом отстала, сказали ей точно, что не вернётся… Сам Митька, когда постарше стал, из неясных разговоров старших сестёр, да и других деревенских — понял, что у отца там, в Ленинграде-то, семья другая заимелась. И никак он понять не мог (и до сих пор не понял, хотя вроде как умом, не душой, принял) — как же смог отец от жены и детей уйти? Мать молчала. Как отрезало — ни слова не говорила об отце. В тридцатом она первой в Космине в колхоз вступила. «Безмужней — в коллектив прямая дорожка», — в шутку или всерьёз — не поймёшь — сказала. Так в колхозе с утра до ночи и работала, отдыха не зная, а по ночам кружева плела. К кружевам-то и всех дочерей приучила. Плели, в контору кружевной артели сдавали. Да ведь и Митьку, после школы-то (семь классов он закончил), в артель эту пристроила, к старичку бухгалтеру в помощники, а уже от артели его и в город отправили на бухгалтерские курсы. А после курсов уже сам бухгалтером стал. Работа, конечно, почётная, но и ответственная — почти пятьсот кружевниц в Семигорской округе… Работу каждой обсчитай да рассчитай… Мать-то больно уж гордится им. Да как не гордиться-то — одна поднимала. Старших сестёр уже замуж выдала в соседние деревни, младшая ещё с ней живёт…

Предыдущая страница Следующая страница