ТАЙНЫЙ ОСТРОВ

Конец К началу

ДМИТРИЙ ЕРМАКОВ,
писатель, член Союза писателей России.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

1

История состоит из судеб отдельных людей. Судьбы отдельных людей сливаются с судьбами народа и влияют на ход истории… «История» или «случайность», или что-то ещё — выдвигают личности, определяющие судьбы народов?.. Как вопрошал поэт: «Кто более матери истории ценен?» Кто? Иван Попов, например, или Сталин? «Простой» человек или руководитель масштаба Гитлера?..
Все ценны, наверное, по-своему…

В судьбах Сталина и Гитлера можно найти много сходного: оба руководители крупнейших государств, оба — руководители авторитарного типа, оба пришли к власти в ходе коренных политических преобразований в России, Австро-Венгрии, Германии и Европе в целом.
Если обратиться к истокам: оба из небогатых семей. Гитлер, правда, из мелкобуржуазной среды (его отец, выходец из деревни, пробился сначала в чиновники, был таможенным служащим, а затем и домовладельцем); отец Сталина, как известно, был сапожником. Сталин учился в семинарии, отец Гитлера мечтал видеть сына аббатом. Сталин писал в юности неплохие стихи (одно из стихотворений ещё до революции было включено в антологию грузинской поэзии), Гитлер хорошо рисовал, мечтал стать сначала художником, а потом архитектором. Оба родились и жили в империях. Сталин — в Российской, Гитлер — в Австро-Венгерской. Оба в юности примкнули к революционному движению. Оба были специалистами «по национальному вопросу» — Сталин с точки зрения марксизма, стиравшего национальные различия (воплотившегося позже в понятии «единая общность советских людей»); Гитлер — с точки зрения национального социализма.
Не будем забывать — Гитлер боролся за воссоединение немецкого народа — австрийских немцев с немцами остальной Германии (лидером подобного же движения стал Маннергейм в Финляндии). Вспомним, что любимый герой советского юношества — Овод (и, разумеется, его прототипы из реальной жизни), так же боролся за национальное освобождение Италии, и фашизм — понятие, ставшее нарицательным, появился и получил своё название именно в Италии.
Как же случилось, что идеи национального освобождения, воссоединения разобщенного народа трансформировались в идеи национального превосходства и мирового господства? Видимо, освободительные идеи дали толчок давним, вековым (а то и тысячелетним) идеям о германском величии и т. д. Вспомним, что движение на восток, захват, в первую очередь, именно славянских территорий германскими племенами происходил и в первом тысячелетии (что подтверждается историческими, археологическими и т. д. источниками) новой эры и, возможно, ранее…
Впрочем, идеология гитлеровского национал-социализма подпитывалась и ярым антикоммунизмом, на удочку которого попались такие выдающиеся русские (разумеется, антикоммунисты), как Ильин и Шмелев.
… Под шумок антикоммунизма, гораздо позже, и даже, казалось, что небезуспешно, вновь пытались внутренние и внешние враги разрушить Россию-СССР. Им удалось отторгнуть от империи национальные части. Но удалось это лишь политически, люди лишь на время были отравлены «свободой», духовное родство и даже экономическая связанность не дали вроде бы отпавшим частям империи отпасть на самом деле от России и русских…
Если Гитлер, образно выражаясь, — пасынок империи (Австро-Венгерской), стремившийся на первом этапе своей политической деятельности, к объединению с родной семьёй — Германией, то Сталин — дитя империи, ни о каком существовании Грузии вне Российской Империи (как бы ни называлось это государство) он и не думал. Более того, он понимал и сознавал верховенство в этой империи — русского языка, русской культуры, русского народа (не в силу его силы, количества и т.д., а в силу его объединяющей и защитной для других народов империи роли).
Теперь все знают о знаменитом тосте Сталина «за русский народ» на банкете в честь Победы. Меньше известно ещё одно обстоятельство: накануне банкета Сталину дали список участников банкета и выступающих на нём артистов… «А почему в списке нет хора имени Пятницкого?» — спросил у помощника Сталин. «Артисты распущены в отпуска, не собрать…» «Соберите!» Разумеется, хор был собран, артисты стояли, как положено в русских народных костюмах. Вот тогда-то, поведя рукой в сторону хора, Сталин и сказал те знаменитые слова: «Я хотел бы поднять тост за здоровье нашего Советского народа и, прежде всего, русского народа. Я пью, прежде всего, за здоровье русского народа потому, что он является наиболее выдающейся нацией из всех наций, входящих в состав Советского Союза. Я поднимаю тост за здоровье русского народа потому, что он заслужил в этой войне общее признание, как руководящей силы Советского Союза среди всех народов нашей страны. Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он — руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение. У нашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941— 42 годах, когда наша армия отступала, покидала родные нам села и города Украины, Белоруссии, Молдавии, Ленинградской области, Прибалтики, Карело-Финской республики, покидала, потому что не было другого выхода. Иной народ мог бы сказать правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство, которое заключит мир с Германией и обеспечит нам покой. Но русский народ не пошел на это, ибо он верил в правильность политики своего правительства и пошел на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии. И это доверие русского народа Советскому Правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества — над фашизмом. Спасибо ему, русскому народу, за это доверие! За здоровье русского народа!»
Он и режиссёром был гениальным (вспомним и парад на Красной площади в ноябре 1941, и салюты в честь освобождения городов), он знал, что каждое его слово и поступок имеет как моментальное, так и историческое значение…
Гитлер в этом тоже толк понимал (предвоенная Олимпиада в Берлине, факельные шествия…) Но за Сталиным была ещё и сила исторической правды.
Гитлер оставил «Майн кампф» — интереснейшие воспоминания о своём жизненном пути и размышления о политике, о нравственности и т. д. Многие мысли из этой книги не могут не вызывать сочувствия, образ бедного юноши пробивающегося через тернии жизни к заветной мечте, а затем и посвящающего себя идеалам борьбы за свой народ — безусловно положительный… Если бы не знать, кем станет, к чему приведёт свой народ, какие беды принесёт он миллионам людей, чем закончит этот мальчик и юноша…
Сталин воспоминаний не оставил. В основном, жизненный путь его достаточно изучен историками. Отношение к личности — от восторженного, до полного неприятия даже и спустя десятилетия после его смерти. Впрочем, неминуемо настанет время, когда Сталин станет таким же историческим персонажем, как Иван Грозный или Пётр Первый (да любой другой правитель или просто известный человек) — уйдёт не только то поколение, которое испытало на себе всё — радости и горести, победы и трагедии, которые, если и не совершились по личному приказанию, то всё равно связаны с именем Сталина (в силу того образа правления, когда всё, что совершалось в стране, связывалось с именем руководителя), уйдёт поколение их детей и внуков, которые ещё как своё личное воспринимают мнение отцов и дедов… Время лечит души не только отдельных людей, но и народов. В памяти людей и в учебниках истории останутся даты, факты и личность.
Что бы там ни было — останется в истории Сталин-революционер, сподвижник Ленина; и Сталин — руководитель государства. Останутся такие события, как коллективизация и индустриализация, Вторая Мировая война (и Великая Отечественная, как её часть). Останется СССР, как величайший в истории человечества эксперимент социалистического многонационального государства. Какие-то события со временем приобретут большую значимость (придёт понимание их большей значимости), как, например, разгром «троцкизма». Возможно, что откроются какие-то неизвестные страницы истории…
Главным в деятельности Сталина видится, всё-таки, то, что будучи, безусловно, коммунистом, он понял невозможность, губительность идей «мировой революции», сумел на новых началах сохранить империю, в которой, как и прежде, при равенстве всех народов (а в реальности и в больших льготах для «малых» народов — вспомним ту же автономию Финляндии в Российской империи, вспомним, усиленное развитие республик и народов их населяющих за счёт, во многом, России и русских), роль «удерживающего» играл народ русский.
Сталин и Гитлер — два величайших деятеля своего времени, две мощные личности… И всё-таки, как сказал поэт (поэтам дано провидеть и облекать провидение в самое точное слово), поэт, ставший в том же веке поэтом народным: «Сталин умер. Гитлер — сдох». Это написал гений — Николай Рубцов.
 

2

Конечно, только домой. А там Ольга… Степан всё чаще и всё с большей тревогой думал о той женщине, которую подобрал три года назад на льду фронтового озера с ребёнком на руках… Ну, поехала она в Семигорье, жила у его родителей (всё-таки, переселилась потом в комнатку при школе), ну, писала ему… Но имеет ли всё это какое-то значение? Да и, вообще, любит ли он её, любит ли она его, или всё что произошло — лишь стечение обстоятельств?..
С такими-то думами, в такой растерянности и явился в дом сестры. Племянников, которых, проезжая на фронт, только спящими видел — приобнял; сестру, стыдясь чего-то — тоже обнял, прижался щекой к щеке. Достал из мешка подарки, у американцев выменянные: сигареты вкусные в красивых пачках, детям — коробочку с карамелью и книжку с картинками, на которых от ртов нарисованных героев поднимались будто пузыри, а в пузырях буквы нерусские… «Комексы», — непонятно пояснил Степан. Выложил на стол консервы, тоже американские.
С Леонидом, шурином, на улице в палисадничке, на скамеечке, на солнечном припёке сидя, бутылочку распили…
— Вот теперь я нагулялся, — говорил захмелевший Степан. — На людей поглядел и себя показал. В лагере-то?.. Да чего… Везде надо работать. Я и работал. А шпане всякой, карманникам этим, я спуску не давал, — он поднимал руку и крепко сжимал кулак, будто давил в нём кого-то… — А потом фронт. С финнами всё больше дело имели. Кровью вину свою искупил!
— Дак на тебе ж вины-т не было. Все же знают это! — Леонид осуждающе головой покачал.
— Была вина! Не та, что я сказал, но была. — Степан замолчал, а Леонид сидел, ждал, что он скажет такое. И Степан сказал: — Вина всегда есть, всегда. — Непонятно сказал, но шурин не стал добиваться разъяснения, кивнул и наполнил стаканы.
— За победу!..
-… А потом на машинах всё, — продолжал Степан. — Финны — культурный народ, — вспомнилась поездка и разговор с попутным лейтенантом, сожжённая колонна… — Аккуратный народ, — проговорил медленно Степан. — Сколько же они наших положили, в машинах из засад сожгли… Наливай!
Леонид всё молчал, и хотя он и всегда молчаливый был, Степан (тоже не болтун, но сегодня расслабился) по-своему его молчание понял:
— Ну, вы, железнодорожники, хоть и не на фронте, а тоже на военном положении были…
— Да мы и остаёмся на военном… Просился я — хоть бы и в железнодорожные войска, ты поди-ка и не знаешь, что есть такие… Нет — здесь нужен и точка! Ну, и правда, работы хватает, сейчас в ночную пойду. Паровозы, они хоть и железные, а тоже — ранения получают, вот мы и лечим их… Нет, мне хватит, — накрыл стакан ладонью, докурил самокрутку и пошёл в дом, собираться на работу.
Утром у Степана болела голова. А сестра говорила:
— Ольга — женщина образованная, но простая. Я дак полюбила её. Да мы как сёстры. Ой, Стёпа, если бы у вас заладилось — лучше-то бы и не надо…
— Ну, огольцы, папу-маму слушайтесь. В гости приезжайте, — сказал племяшам, приподняв их снова на руки. Вещмешок за плечи закинул, пошагал через город, по дороге к озеру. И дальше, по старой Сухтинской дороге, вдоль вечного, родного Сухтинского озера. Не близок путь, но всё ближе и ближе к дому подвигается бывший колхозник и лагерник, фронтовик, шофёр Степан Бугаев…
С Ольгой встретился и сразу понял, что ничего она ещё не решила и не мог он её неволить, не хотел. «Я не знаю, мне всё кажется, что муж жив», — призналась она. Степан, набычившись, поднялся из-за стола, сидели в её комнатушке при школе, провёл твёрдоё ладонью по светлой головёнке Кольки, усыпавшего тут же на диванчике. Пошёл из дома, в ночь…
— Степан, Стёпа, подожди! — Ольга за ним кинулась.
Он остановился у крыльца, она спустилась, встала рядом…
— Ну, — он грубовато сказал, протянул руку к ней.
Она от руки увернулась:
— Ты прости меня, Стёпа…
— Ладно, — хлёстко сказал, махнул рукой и пошёл прочь, мимо церкви и кладбища, мимо чёрных домов…
А уже не весна — лето вступало в силу! Терпко пахло свежей листвой, в каждом кусту свистели, заливались какие-то птицы, кто-то шуршал в траве… Жизнь во всех её проявлениях набирала и набирала силу!..
А Степану не хотелось жить.
Он вышел к озеру, долго сидел на камне — бездумно ли, думал ли о чём… Когда зарозовело на востоке небо, поднялся и пошёл домой, где давно уже тревожно ждала его мать.

Он отдохнул с неделю, переговорил с председателем Дойниковым и махнул снова в город. Месяц жил на квартире сестры, спать под столом себе стелил — местечка-то мало. Каждое утро он отправлялся на огромную свалку металлолома неподалёку от железнодорожной станции. Часто и без обеда, до темна, пока хоть чего-то видно было — копался в железе. Инструментом ему мужики из депо, где шурин его Леонид работал, помогали. А Леонид, когда выходной выпадал (а случались они даже не каждую неделю) или если удавалось пораньше с работы уйти, и не было очень срочной работы дома — приходил, помогал Степану.
Через месяц Степан Бугаев собрал нечто похожее на машину— полуторку. Погода сухая стояла, удалось до самого Семигорья проехать.
Председатель колхоза Дойников покачал головой, пожал руку:
— Премия с меня, Степан, — сказал.
Стал Степан Бугаев первым в округе шофёром.

* * *

Однажды Иван пошёл в гости в часть к Степану Бугаеву, на КПП его уже знали, сразу сказали:
— Уехал твой землячок. Просил передать, что прощаться некогда было. На попутке до станции… — Иван понимающе кивнул.
Но вот и для него, Ивана Попова, пришло это счастье — путь домой. Дружок-землячок Фёдор Самохвалов завербовался работать на строительстве верфи, а Иван ни на какие уговоры не поддался…
Как приказ о демобилизации вышел, как командир части распоряжение отдал — все пятнадцать в тот день демобилизованных, на плечи вещмешки закинув, за ворота части вышли и не по-армейски вольно, не обращая внимания на патрули, к недалёкому вокзалу пошли… До Вологды — всем одна дорога, а уж оттуда — кто на Москву двинет, кто на Питер, кто на Урал…
Иван за военные годы немало в поездах-то поездил, но впервые попал в настоящий пассажирский вагон (как-то так повезло им). Попахивало табачным и угольным дымком, в титане кипятилась вода, в приоткрытую форточку залетал свежий ветер… На груди Ивана Попова красовалась всего-то одна медаль — «За освобождение Заполярья»… Но отсутствие орденов совсем не расстраивало Ивана. Ничто его не расстраивало! Он лежал на верхней жёсткой полке и смотрел в окно, за которым проплывали места всё более похожие на его родину: леса, речушки, и неожиданная поляна со стогом посредине, полустанок, на котором поезд не остановился, жёлтый приземистый домик и кажется чьё-то лицо в окне, снова лес, лес, речушка, деревенька…
Его друзья-однополчане шумят, выпивают, знакомятся с такими же демобилизованными, расположившимися в другом конце вагона и с какими-то штатскими…
— Иван, ну хоть сегодня-то!.. — зовут его выпить.
Иван улыбается, молчит и отрицательно мотает головой. И снова смотрит в окно… Где всё длится и длится долгий летний северный вечер…
Уже ночью, светлой почти как тот долгий вечер, поезд встал на какой-то станции… Наконец-то все спали — храпели, сопели, стонали… Иван вышел из вагона. Прямо перед ним было одноэтажное рыжее здание вокзала, освещенное единственным фонарём, висевшим над дверью в здание и надписью чёрными буквами по белому: «Няндома». Никогда Иван не слышал такого названия. Что это — город или село? Что за люди живут здесь?.. В полумраке белой ночи угадывались за вокзальным строение какие-то дома, похоже — бараки, заборы какие-то, деревья… «И здесь люди живут», — подумал Иван. «И везде люди живут». «Потому что они люди. И надо жить». «И это прекрасно!» Так в этой тишине белой ночи на станции Няндома думал Иван. И вдруг зашептал благодарно: «Ищите Бога, ищите слёзно, ищите, люди, пока не поздно, ищите всюду, ищите каждый, и вы найдёте Его однажды…» Захолонуло сердце — (дала, что ли рана о себе знать?), но он ещё благодарно шептал: «Слава Тебе, Господи, Слава Тебе…» И ему будто ответил колокольный звон и будто бы хор прекрасных неземных голосов возгласил: «Слава! Слава!..»
Поезд гуднул и тронулся, Иван очнулся (неужели уснул, стоя на перроне?) и торопливо вспрыгнул на железную ступень вагона.
… В Вологде однополчане расстались. До райцентра Иван на пригородном поезде доехал, дальше — пешочком. Всё ближе, ближе дом родной… Мать, дедко, сестра, племяшки. Валя. Все её письма в заветном, вместе с Евангелием, свёртке хранятся в вещмешке. И всё же, какое-то сомнение в душе Ивана остаётся, почему-то не может он до конца поверить в своё счастье… Ему стыдно, он никак не показывает в своих к ней письмах этого недоверия, но всё-таки, что-то гложет, что-то…
… Она писала Ивану, иногда сама верила, что дождётся его, что будут они жить счастливо. Но сама же понимала, что не будет уже никакого счастья, что не дождалась уже… Зимой с 42-го на 43-й — мать умирала, братишка простудился и тоже уж не вставал, на отца похоронка пришла… Не было в доме уже почти ничего, а больных надо было кормить… Братишка двенадцатилетний в бреду ли, в яви, попросил: «Валя, я супу хочу из курочки…» Ревела и варила варево из остатков картошки (ещё и год-то предыдущий неурожайный на картофель вышел). Глотов уж не первый раз к ней подваливал, да она гнала его. А тут (как узнал, учуял?) — ведь курицу потрошеную принёс (ночью подъехал, как всегда откуда-то «из района»), да ещё и куль муки. Уступила…
… К исходу первого дня Иван достиг Крутиц и решил не проситься на ночлег, а переночевать в том же монастыре (вспомнил как летом 41-го по пути в военкомат там ночевали). А чего — лето, ночь тёплая... Через полуобрушенные ворота он пошёл на монастырский двор… «Стой, назад!» — остановил его голос, и из-за кирпичного столба вышагнул солдат с петлицами войск НКВД, с автоматом ППШ, направленным на Ивана. Тот остановился растерянно.
— Назад, говорю, — уже не грозно часовой повторил.
— А что такое-то, браток?
Часовой оглянулся во двор, вышагнул за ворота, сказал негромко:
— Дембель, что ли? Домой идёшь?
— Ну! В Семигорье. Переночевать тут хотел, мы, когда на войну уходили… — Но часовой не стал слушать его рассказ:
— Закурить есть, дембель?
Иван не курил, но сигареты (союзнические!) домой, мужикам попробовать, вёз.
— Есть, — скинул мешок, развязал, достал пачку. — Бери, я не курю.
— Да куда всю-то, — застеснялся часовой, коренастый парень с лихо выбившимся из-под пилотки чубом, но пачку красивую уже вертел в руках. — Трофейная?
— Нет, союзническая, бери , бери… Так чего тут есть-то?
Часовой опять оглянулся во двор, глянул на угловую деревянную вышку, на которой тоже часовой стоял и которую только сейчас заметил Иван, вскрыл пачку, достал сигарету, прикурил, держал так, чтобы скрывать в кулаке огонёк.
— Вкусно, — сказал. (Иван уже привык — так говорили все, кто пробовали эти сигареты, и даже знал, что, наверное, ещё скажет этот солдат). — Слабоваты только… А тут лагерь, немцы, пленные, какой-то завод тут будут строить.
— Какой ещё завод?
— Да вроде рыбный завод, — сказал часовой и тут спохватился, что, пожалуй, уже лишнего сказал. — Ладно, ты, дембель, давай, иди своим путём, не поспать тебе тут, точно.
Иван пошёл вдоль монастыря. Он даже видел через проломы в стене всполохи костров, и то ли показалось ему, то ли на самом деле — немецкую речь и даже песню и смех слышал… Вот так же ведь и они у костра сидели и песни пели, и смеялись. Да ещё были те странные странники, сказку рассказывали. Про солдата и смерть, кажется. Он, Иван, совсем на того сказочного солдата не похож, но смерть пока что, даже на войне его обошла… И даже подумалось — а не там ли, не у тех ли костров за стенами сейчас те странники?..
Он снова шёл по ночной, родной, старой Сухтинской дороге. Потом лёг, подстелив шинель под придорожным кустом, выбрав место посуше.

… Он лежал, с раскрытыми глазами; млечная звёздная дорога тянулась над ним из вечности в вечность…
 

3

С конца мая установилась сухая погода. Сенокосить пора, а травы мало, плохая трава. Да и зерновые — беда, слёзы, а не зерновые…
«Дождь нужен, нужен дождь…» — думает председатель колхоза Дмитрий Алфеевич Дойников. Да и так все знают — нужен дождь… «Хоть правда — попу молебен заказывай», — горько усмехается Дойников стоя на краю ячменного поля, вспомнив материн рассказ о таких молебнах…
Эти тонкие как волосы стебельки (а васильки тут же и прекрасно растут!), эта сухая, в камни ссохшаяся земля!.. Всё бы он, председатель, отдал, за то, чтобы пошёл сейчас дождь…
По дороге пылила полуторка — единственному шоферу в округе Степану Бугаеву зато хорошо: дорога твёрдая, будто асфальтовая, «полуторка», собранная Бугаевым, — птицей летает. А кого привёз-то? Да ведь попа и привёз, ишь ты, прямо к церкви. И церква-то закрыта, а всё приезжает батюшка. Алтарь-то, говорят, сохранил старик Попов в сохранности… А и ладно, что сохранил. Не жалко…
Мысль о молебне занозой в мозгу засела. И, подумав, глянув ещё раз на высыхающее поле, пошагал Дмитрий Дойников больными ногами к церкви. Даже в такую жару он не мог снять сапоги с твёрдыми голенищами (вернее — снять-то мог, идти бы не смог).
Дойников заглянул в сторожку. Попов и священник, оба были там.
— Николай Иванович, выйди-ка на минутку, — позвал председатель.
— Чево, Митрей?..
— Слушай-ка, Николай Иванович, дождя-то нет всё… — он не знал, как начать разговор.
— Да, — сочувственно закивал старик.
— А вот, говорят, молиться можно…
— Как же, можно, — согласно кивнул старик, — молиться всегда можно…
— Ну, молебен, то есть, о дожде бы…
— Это бы дело, — утверждающе кивает старик.
— Так ты бы не мог, с батюшкой-то поговорить? — решился Дойников спросить.
— Можно и поговорить… — Старик помолчал и добавил: — Только чтоб агитацию-то нам не приписали.
— Понимаю, Николай Иванович. Ты уж поговори с отцом Анатолием. Не припишут агитацию. Не для того же выпустили-то его, — сказал ещё, для большей убедительности, Дойников.
Старик Попов кивнул снова, оглянулся на дверь сторожки, сказал:
— Да ведь надо бы и отблагодарить батюшку-то…
— Ну, мы подумаем. Колхозных-то фондов нет на такой случай… Ну да, чего-нибудь…
— Николай да Иванович, ты чего там? — послышался из сторожки голос отца Анатолия.
— Иду, батюшка, тут вот дело есть… — откликнулся старик Попов, а Дойникову строго сказал: — Иди, старухам скажи, они знают чего делать.
Дмитрий радостно закивал, он и сам уже будто поверил, что по молебну непременно будет дождь.
Первым делом он зашёл в дом, где жила старуха Ильинична. Сказал ей. Та радостно закивала:
— Вот это дело, Алфеевич, давно пора, а то ведь без сена и без зерна останемся.
И уже вскоре из окна колхозной конторы Дойников наблюдал, как засуетились старушки, потянулись в белых платочках к церкви…
Из села постарались незаметно по одному да парами выйти, а там уж на просёлке собрались, и процессия двинулась: впереди шёл величественно, в церковном облачении священник, рядом семенил старик Попов, за ними человек двадцать старушек, да и несколько баб помоложе и (куда от них денешься) кой-какие ребятишки…
Дойников, вроде бы по своим делам, тоже в поля пошёл, кликнул и Ивана Попова — тот недавно вернулся, был бригадиром назначен, работал пока в колхозной мастерской, готовил сенокосную технику…
Дойников и Попов позади молебна шли. Когда процессия останавливалась на краю поля и слышалось пение молитв, они тоже останавливались, но близко не подходили…
Знает Иван, что и так у Митьки неприятности — ездил недавно он в район, на партконференцию, думал, что примут в партию. А у него спросили: «Где ваш комсомольский билет?» А нет билета. Ему все военные документы восстановили после того боя на высоте (перед которым все документы по приказу командира полка сдали), когда по госпиталям валялся, а про комсомольский билет и не подумали. А сам он — и не вспомнил. А тут вот припомнили ему. Он всё объяснил, но… Не приняли в партию. Пока… Расстраивался Дмитрий. Ивану по-дружески рассказывал. Так что Иван Попов понимал, чем рискует сейчас председатель и почему близко к молящимся не подходит.
Хотел Иван деда догнать, с молебном идти, но передумал, не оставил Митьку. Так и шли от поля к полю — молебен впереди, позади председатель с бригадиром…
— Как ноги-то? — спросил Иван, кивнув на председательские сапоги.
— Держат … Болят, конечно, каждый вечер отмачиваю в тазике…
И снова шли по ссохшейся земле вдоль поля.
Иван мысленно молился… Дмитрий с тоской и затаённой надеждой посматривал на небо…
— Гляди-ка, чего делают-то?! — ткнул Ивана локтем и кивнул вперед Митька…
— Катают, что ли?.. — пожал плечами Иван.

... — Батюшка, а ведь надо бы нам тебя покатать, — сказала одна из старух, что ещё помнила старину, когда священника на таком молебне всегда катали по полю.
Не любил эти предрассудки отец Анатолий. И никогда раньше не делал этого, но сейчас, тут, он понял, что и так надо, что это даже необходимо…
Передал старику Попову чашу с водой и кропилом, подтянул рясу, сел, а потом и лёг на сухую траву.
— Ну, давайте, матушки-бабы, катите!
И покатили!..
— Вам дай волю только! — притворно сердясь, говорил отец Анатолий, отряхая рясу.
— Ну, теперь уж дождю быть! — радостно говорили старухи.
Тут и закончили молебен, священник вылил остатки воды из чаши на поле …
— Через часик — милости просим за стол! — пригласили отца Анатолия, который в сопровождении Николая Ивановича Попова возвращался в церковь.
Довольные богомольцы расходились по домам. А вскоре за селом на берегу озера стали собираться столы. Сам собой собирался праздник. Или это не праздник был?..
А Иван решился к Валентине пойти. Ведь как вернулся — наедине-то и не поговорили, всё будто уходит, убегает от него Валентина. У фермы в загоне топтались коровы, только что закончилась дойка и, кажется вечный, затвердевший в неснимаемом своём (и от дождя, и от пыли) балахоне, пастух Кукушкин, покрикивая, щёлкая кнутом, снова выгонял коров на выпас… Доярки сливали молоко в бидоны и расходились по домам до вечерней уж дойки. А вон и Валя…
— Валентина…
— Здравствуй, Ваня, — не сговариваясь, свернули с дороги ведущей к селу на боковую тропинку, к озеру…
Берег тут был твёрдый до самой воды, каменистый. Валуны испещрены белыми чаячьими каплями, вода недвижна…
— Валя…
— Иван, прости меня. Не смогу я с тобой быть…
— Почему, — хрипло спросил Иван.
— Не могу… Ты найди себе… Вон сколько девок…
Она резко развернулась и пошла по тропе к дороге. Иван стянул сапоги и, не снимая штаны и гимнастёрку, пошёл в воду, едва не по колена вошёл. И лёг. И вода проникала сквозь ткань, обнимала тело, гладила волосы, заливала лицо… И хватанув ртом воды, он сел в воде. Стайка маленьких, как хвоинки, рыбок ткнулась ему в ногу и разлетелась…
В ушах его звенело, звон набирал силу, сливался в гул, торжественный и грозный. Старец в чёрной в белых крестах одежде взял Ивана за руку и ввёл в храм. И вместе с монахами Иван взмолился: «Отче наш, иже еси…»
«Солнечный удар что-ли?» Иван встрепенулся, поднялся, склонился к воде и умылся, щедро смачивая и голову, хотя и так весь сырой был… И закончил молитву: «… яко же и мы оставляем должником нашим…»
Пошёл к селу.
А там несли на берег столы, скамьи, еду, разводили костёр и варили похлёбку…
К июлю 45-го в Семигорье вернулись многие из оставшихся в живых фронтовиков. Все они сейчас были тут. Были тут и овдовевшие солдатки. Были и девушки ждавшие-переждавшие парней с войны. Были тут дети, позабывшие за годы войны отцов. Сидел за столом совсем состарившийся, с трясущимися руками директор школы Антон Семёнович Снятков. Сидел на почётном месте (уже в «штатском») священник отец Анатолий, а рядом с ним председатель колхоза «Сталинский ударник» Дмитрий Алфеевич Дойников. Был тут и Степан Бугаев — глыбился за столом. Была тут тонкая, светлая, как берёзка, и (сейчас вдруг все это увидели) очень красивая учительница младших классов Ольга Сергеевна (и поверилось всем, что наконец-то сойдутся они — Степан и Ольга). Сидела рядом с сыном Иваном Катерина Попова, а рядом ними и дед Попов. Пришёл и председатель сельсовета Ячин — усадили за стол. И ветеринару Глотову место было. И Васька-косой тут как тут, из бутылки по стопкам на своём конце стола разливает…
И вдруг — кто же это по дороге-то так браво идёт? Что за военный — высокий, статный, в ремнях… Да неужто ж это Оська Поляков? Он и есть!
— Сынок, сынок!.. — мать его вскочила, бросилась к сыну. А медали и ордена-то так и сияют на груди у него.
Ох, у многих девок тут сердце ёкнуло. А фельдшерица Ирина — не знает что и делать, бежать ли к нему, или… Ведь ни на один-то её привет он не ответил, а в последнем письме и вовсе известил мать, что женился.
— Так где жена-ти? — мать спросила, приходя в себя.
— Служит жена. Врач она в военном госпитале — работы сейчас много…
— Вот это дак ко времени, Осип!
— Ну-ко, товарищ майор, за победу!
-За победу, за победу!..
И пили семигоры за победу, и, не чокаясь, за невернувшихся, и за будущий дождь и урожай.

… А над озером из жаркого ли марева, из веры ли людской соткалось облако и набухало оно и отражалось в озере светлым белым островом. А потом стало быстро расти, чернеть, заполнять собой небо…
 

ГЛАВА ОДИНАДЦАТАЯ

1

Война с Японией в 1904 — 1905 годах и поражение в ней, отторжение Южного Сахалина, потеря Россией влияния на севере Китая, потом интервенция 1918 — 1925 годов, оккупация Приморья и Северного Сахалина… — печальные страницы русской (да и японской) истории в двадцатом веке…
Японская интервенция на Дальнем Востоке, охватившая Приморскую, Амурскую, Забайкальскую области и Северный Сахалин, являлась составной частью дальневосточной военной интервенции против РСФСР государств Антанты (кроме Японии, в интервенции участвовали Англия, США, Франция, Италия и Канада) и оказалась самой продолжительной — с 1918-го по 1925 год (материковые районы были освобождены к 1922 году, Северный Сахалин в 1925 году).
Всего в интервенции 1918-25 гг. участвовало свыше семидесяти тысяч японских солдат и офицеров, что в несколько раз превосходит численность войск других участников интервенции вместе взятых.
Вот лишь некоторые данные об ущербе, нанесенном экономике Дальнего Востока японской интервенцией 1918-25 гг. Лес: за 1918-19 гг. вывезено около 170 тыс. куб. м., в 1921— более 141 тыс., в 1922 — свыше 339 тыс.; итого, более 650 тыс. куб. м. (данные без учета Сахалина). Рыба: в результате захвата рыбных промыслов Николаевского-на-Амуре и сахалинского районов в Японию ежегодно вывозился весь улов лососевых и до 75% улова сельдей, общие убытки рыбной отрасли составили более четырех с половиной миллионов рублей золотом. Транспорт: из Забайкалья и Приморья угнано свыше 2000 вагонов (ущерб только Забайкальской ж. д. составил 3,25 млн. руб. золотом), из 549 судов, числившихся в 1918 г. в составе русского гражданского флота на Дальнем Востоке, к 1922 г. осталось 301 (из 227 речных судов — только 96). Общие убытки водного транспорта Амура составили свыше 14 млн. рублей золотом. Золото: из вывезенного в 1918 г. из Казани в Омск части золотого запаса России Япония получила 2672 пуда (более 43 т).
20 января 1925 годя в Пекине была подписана Конвенция об основных принципах взаимоотношений между СССР и Японией, по которой между странами устанавливались дипломатические и консульские отношения, и СССР соглашался (вынужден был соглашаться в тех условиях) со всеми договорённостями между Россией и Японией, заключёнными после русско-японской войны 1904-1905 гг. Но при этом: «…уполномоченный Союза Советских Социалистических Республик имеет честь заявить, что признание его правительством действительности Портсмутского договора от 5 сентября 1905 г. никоим образом не означает, что правительство Союза разделяет с бывшим царским правительством политическую ответственность за заключение названного договора».
Между тем, в период после 1905 года Российское влияние в Маньчжурии заменяется экономическим влиянием Японии. В 1910 году Японская Империя присоединила к себе Корею. А в 1931 году в результате прямой агрессии на территории Маньчжурии было создано марионеточное государство Маньчжоу-Го, на территории которого разместилась Квантунская армия. Именно с территории этого государства осуществлялись постоянные провокации против СССР, в том числе и крупные военные операции. В 1938 году произошли столкновения на озере Хасан, а в 1939 сражение на Халхин-Голе (на границе Монголии и Маньчжоу-Го). Всё это указывало на реальную возможность войны с Японией. Поэтому в 1940 году был создан советский Дальневосточный фронт.
Однако обострение ситуации на западных границах заставило СССР искать компромисс в отношениях с Японией. Последняя, в свою очередь, выбирая между вариантами агрессии на север (против СССР) и на юг (против США и Великобритании), всё более склонялась к последнему варианту и стремилась обезопасить себя со стороны СССР. Результатом временного совпадения интересов двух стран стало подписание 13 апреля 1941 года Пакта о нейтралитете, согласно одной из статей которого: «… в случае, если одна из договаривающихся сторон окажется объектом военных действий со стороны одной или нескольких третьих держав, другая договаривающаяся сторона будет соблюдать нейтралитет в продолжение всего конфликта».
Казалось бы, Япония эту договоренность соблюла, в войну против СССР не вступила… Однако на наших границах японцы держали Квантунскую армию — самую крупную группировку своих сухопутных войск. На 1 января 1942 г. численность Квантунской армии достигла 1 миллион 100 тысяч человек, что составляло около 35% всех сухопутных сил Японии. При этом японские войска вели себя так, как будто вот-вот собираются нарушить нейтралитет. Так, в 1941 году японские войска нарушили нашу сухопутную границу 136 раз, в 1942 — 229 раз, в 1943 — 433 раза.
Японский флот блокировал советские дальневосточные порты. С лета 1941года по конец 1944-го было задержано 178 наших судов, а 18 наших судов были потоплены японскими кораблями и подводными лодками.
Япония и после подписания Пакта о нейтралитете не оставляла мысли об агрессии против СССР.
Вот лишь некоторые официальные заявления японских политических и военных деятелей уже после подписания Пакта о нейтралитете…
В мае 1941 года министр иностранных дел Японии Ёсуке Мацуока в заявлении министру иностранных дел Германии Риббентропу говорил: «Никакой японский премьер-министр или министр иностранных дел не сумеет заставить Японию остаться нейтральной, если между Германией и СССР возникнет конфликт. В этом случае Япония будет вынуждена, естественно, напасть на Россию на стороне Германии. Тут не поможет никакой Пакт о нейтралитете».
Из стенограммы императорского совещания 2 июля 1941 г. :
«1. Независимо от изменений в международном положении Империя будет твёрдо придерживаться политики построения сферы совместного процветания Великой Восточной Азии, что явится вкладом в достижение мира во всем мире.
2. Наша Империя будет продолжать свои усилия, направленные на разрешение китайского инцидента и будет стремиться обеспечить прочную основу безопасности и сохранения нации.
Это предусматривает шаги для продвижения на Юг и в зависимости от изменений в обстановке включает также разрешение северной проблемы.
3. Наша Империя исполнена решимости устранить все препятствия на пути достижения вышеуказанных целей.
Резюме:
…
2. С целью гарантировать безопасность и сохранение нации наша Империя будет продолжать все необходимые дипломатические переговоры по поводу южных районов, а также предпринимать другие меры, которые могут потребоваться… При осуществлении указанных планов наша Империя не остановится перед возможностью оказаться вовлеченной в войну с Великобританией и Соединенными Штатами.
3. … Мы будем скрытно усиливать нашу военную подготовку против Советского Союза, придерживаясь независимой позиции. В это время мы будем вести дипломатические переговоры с большими предосторожностями. Если германо-советская война будет развиваться в направлении, благоприятном для нашей Империи, мы, прибегнув к вооружённой силе, разрешим северную проблему и обеспечим безопасность северных границ».
Из выступления премьер-министра Коноэ: «… Для создания сферы совместного процветания Великой Восточной Азии будет необходимо ускорить разрешение китайского инцидента, вопрос о котором всё еще остается открытым. Далее, я также считаю, что для закладывания фундамента безопасности и сохранения нашей нации, с одной стороны, мы должны продвинуться на Юг, а с другой — избавиться от наших трудностей на Севере. Для этого мы должны в соответствующий момент разрешить северную проблему, воспользовавшись преимуществами ситуации в мире, особенно в связи с развитием германо-советской войны. Эта северная проблема является самой важной не только с точки зрения обороны нашей Империи, но также и для обеспечения стабильности во всей Азии».
Председатель Тайного совета Хара: «Я полагаю, все из вас согласятся, что война между Германией и Советским Союзом действительно является историческим шансом Японии. Поскольку Советский Союз поощряет распространение коммунизма во всём мире, мы будем вынуждены рано или поздно напасть на него. Но так как Империя всё ещё занята китайским инцидентом, мы не свободны в принятии решения о нападении на Советский Союз, как этого хотелось бы. Тем не менее, я полагаю, что мы должны напасть на Советский Союз в удобный момент… Кто-то может сказать, что в связи с Пактом о нейтралитете для Японии было бы неэтично нападать на Советский Союз. Но Советский Союз и сам привык к несоблюдению соглашений. Если же мы нападем на Советский Союз, никто не сочтет это предательством. Я с нетерпением жду возможности для нанесения удара по Советскому Союзу. Я прошу армию и правительство сделать это как можно скорее. Советский Союз должен быть уничтожен».
Это лишь некоторые заявления японских политиков и военных в канун и в начале войны между СССР и Японией.
Вот такие заявления, миллионная Квантунская армия на границе СССР и Маньчжоу-Го, постоянные провокации и заставляли Советский Союз держать на Дальнем Востоке и в Монголии значительные военные силы, которые, конечно, могли пригодиться на Западном фронте…
Хотя армия у японцев была слабовата против советской, что и констатировали конфликты у озера Хасан и на Халхин-Голе, но зато у них имелся мощный военно-морской флот. Советская дальневосточная эскадра значительно уступала японцам, не имея в своём составе ни одного крупного корабля, у японцев же только авианосцев было более десяти…
И всё-таки, Япония не вступила в войну против Советского Союза даже осенью 1941 года, когда немецкие войска стояли под Москвой. Вместо этого 7 декабря 1941 года японские авианосцы нанесли удар по Пёрл-Харбору, начав, таким образом, войну с США и Великобританией.
Почему? Почему не начали войну с ослабленным в то время Советским Союзом, но не побоялись вступить в войну с мощнейшими противниками?
Наверное, причина такого решения не одна. Возможно, что всех причин мы ещё и не знаем…
Группировка Советких войск была всё-таки мощная (не по зубам самураям), флот здесь мало помог бы японцам. В то же время размещение американского флота в Пёрл-Харборе могло свидетельствовать о желании американцев первыми начать войну (для обороны им достаточно было держать сильный флот на своём западном побережье). Конечно же, японцы не хотели и не могли вести борьбу на два фронта. В то же время, мощный японский флот как раз гарантировал успешную борьбу с американцами и англичанами. Следующий фактор — южное направление удара гарантировало японцам в случае победы овладение районами, богатыми полезными ископаемыми. К тому же после оккупации Германией Голландии и Франции их заморские территории оказались «бесхозными». Администрация Индокитая, контролируемая из Виши, разрешила Японии оккупировать северную часть своей страны, и японские войска вошли во «французский Индокитай» — это нынешние Вьетнам, Лаос и Камбоджа. Отсюда до богатой нефтью Индонезии (голландской колонии) — рукой подать. А нефть для Японии, не имеющей своих природных запасов, да ещё в условиях войны, — важнейший стратегический продукт. Сибирские нефтяные месторождения в то время еще не были открыты. И этот фактор тоже подталкивал японцев на Юг. Где они неизбежно сталкивались с американцами и англичанами…
Как бы то ни было — в 41-м году Япония не выступила против СССР, а уже на состоявшейся 28 ноября — 1 декабря 1943 года Тегеранской конференции союзники — СССР, США, Великобритания — намечают контуры послевоенного устройства Азиатско-Тихоокеанского региона.
А на Ялтинской конференции в феврале 1945 года СССР берёт на себя обязательство вступить в войну с Японией не позже чем через три месяца после поражения Германии.
5 апреля 1945 года СССР денонсировал пакт о нейтралитете между СССР и Японией. 15 мая Япония аннулировала все договоры и союз с Германией в связи с её капитуляцией. 12 июля — посол Японии в Москве обращается к СССР с просьбой о посредничестве в мирных переговорах с США и Великобритаией, на что ему сообщают, что ответ не может быть дан в связи с отъездом Сталина и Молотова в Потсдам. На Потсдамской конференции (17 июля — 2 августа) СССР подтверждает обязательство вступить в войну с Японией не позже, чем через 3 месяца после капитуляции Германии. 6 августа — первый ядерный удар США по Японии.
8 августа в 17 часов по московскому времени Молотов принял японского посла и сообщил ему, что с полуночи 9 августа СССР и Япония находятся в состоянии войны.
9 августа — на рассвете СССР начал боевые действия в Маньчжурии. В этот же день был совершён второй ядерный удар США по Японии.
Группировка советских войск на Дальнем Востоке включала Забайкальский, 1-й и 2-й Дальневосточные фронты. Она насчитывала более полутора миллионов человек, более 26 тысяч орудий и минометов, 5 556 танков и самоходно-артиллерийских установок, 3 446 боевых самолетов. Состав Квантунской армии на тот момент: около 850 тыс. чел., 6260 орудий и миномётов, 1150 танков, 1500 самолётов.Таким образом, советские войска превосходили противника в людях — в 1,8, в танках — в 4,8, в авиации — в 1,9 раза.
Советские военно-морские силы на Дальнем Востоке уступали японскому флоту в крупных надводных кораблях, но их появление в наших водах при господстве в воздухе советской авиации было маловероятным.
Войска Забайкальского, 1-го и 2-го Дальневосточного фронтов перешли в наступление в ночь на 9 августа. Одновременно армейская и морская авиация нанесла мощные удары по укрепленным районам в приграничной полосе. Застигнутый врасплох противник не смог оказать организованного сопротивления и стал отходить вглубь Маньчжурии. К исходу 11 августа соединения 6-й гвардейской танковой армии преодолели Большой Хинган и неожиданно для японского командования вышли на маньчжурскую равнину в районе города Лубэй.
Войска 1-го Дальневосточного фронта, воспользовавшись темнотой и проливным дождем, атаковали оборонительные сооружения по всему фронту. Они заняли передовые позиции врага и тем самым нарушили систему его обороны. Войска левого крыла фронта 11 августа овладели Хуньчуньским укрепленным районом и во взаимодействии с Тихоокеанским флотом развернули наступление вдоль северокорейского побережья. Уже на следующий день высаженный с кораблей десант изгнал японских оккупантов из корейских портов Юки и Расин. Спустя четыре дня в результате ожесточенных боев наш морской десант выбил японцев из Сейсина.
2-й Дальневосточный фронт вёл наступление через Амур, в форсировании которого основную роль сыграли корабли Краснознаменной Амурской флотилии.
С утра 11 августа войска фронта при содействии Северной Тихоокеанской флотилии развернули наступление на Сахалине. Таким образом, в первые шесть дней наступления войска трёх наших фронтов полностью преодолели приграничные укрепления противника, разгромили основные силы Квантунской армии и, продвинувшись на 100 — 500 километров, вышли в Центральную Маньчжурию, на линию Харбин, Чанчунь, Мукден. Японские войска оказались перед катастрофой. 14 августа 1945 г. правительство Японии приняло решение о капитуляции. Однако Квантунская армия продолжала сопротивляться. Это заставило советские войска не прекращать наступление. 17 августа войска Забайкальского фронта соединились с Народно-освободительной армией Китая и к исходу 19 августа продвинулись в глубь Маньчжурии на 600 километров. Столь же успешно наступали и другие наши фронты. На заключительном этапе Маньчжурской стратегической операции воздушные десанты, в составе которых находились и моряки-тихоокеанцы, освободили от японцев порт Дальний и военно-морскую базу Порт-Артур. 19 августа 1945 в Мукдене советские войска взяли в плен императора Маньчжоу-Го Пу И (ранее — последний император Китая). 25 августа наши войска вступили в административный центр Южного Сахалина город Тоёхара. В этот же день морской десант овладел военно-морской базой Отомари. 1 сентября наши войска заняли острова Большой и Малой Курильской гряды. Безвозвратные потери Советских войск в результате боевых действий против Японии составили 12 тысяч человек.
2 сентября на борту линкора «Миссури» в Токийском заливе был подписан акт о капитуляции Японии. Завершилась Вторая Мировая война.
 

2

После отпуска, в который он съездил в родное Семигорье, майор Поляков вернулся в назначенный день в свой полк, располагавшийся вблизи одного из военных аэродромов в Подмосковье.
В своём батальоне Поляков увидел пополнение — трое молоденьких, только что после учебки…
— Сколько прыжков с парашютом? — спросил у крепкого белоголового паренька.
— Пять…
И тут оба узнали друг друга:
— Да, ты не земляк ли мой? — пригляделся к парню майор.
— Так точно, товарищ майор. Костя я Реутов…
— А! Ну, а меня-то узнал?
— Так точно.
Косте было особенно приятно найти тут земляка, да ещё и командира своего. Он хоть уже три месяца служит, да ведь… Да какое «уже» — всего три месяца…
В тот же вечер полк был поднят по тревоге, посажен в большие транспортные самолёты и с пересадкой где-то под Саратовом переправлен на Дальний Восток…

… Костя сидел у иллюминатора, за которым была сейчас белая кипень облаков. Будто на Сухтинском озере в туман попал… Вспомнился тот — то ли сон, то ли видение. «Что там сказал старик-то мне?.. «Небесного воинства воин…» А это ведь мне предсказание, что буду в десанте служить. Вот же — лечу по небу…»
Ровно гудят двигатели, в салоне полумрак. Десантники — кто спит, кто переговаривается тихонько с соседом… «Полинке потом напишу, как летели…» Он пишет ей почти каждый день и от неё почти каждый день письма получает. Наверное, её письмо (а то и несколько) придёт в часть сегодня, завтра, послезавтра… «Интересно, переправят письма туда, куда летим?»
Самолёт вышел из облаков, и стала видна земля. Или это море, такое зелёное? Да нет — это леса. Тайга! «Сибирь-матушка!» — сказал кто-то… А что это? Избы вроде, церковь… Как дома… Как там дома-то!? Тоской сердце сжимается… И снова забелило иллюминаторы облаками… Костя заклевал носом, уснул…

Уже неделю шли бои, а десантники будто на курорт прилетели. Сидели в каких-то казармах, выводились, видно, чтобы не закисли, на спортивные и строевые занятия во двор, обнесенный высоким деревянным забором…
Но в это утро чувствуется суета: на КПП самые бравые солдатики стоят, территорию с вечера вымели… Начальство ожидается. Приехал генерал…
Осипа в штаб полка вызвали.
— Майор Поляков, вашему ударно-штурмовому батальону поручается задание особой важности, — чётко выговаривая слова, говорил командир дивизии. С вами в операции будет принимать участие отряд СМЕРШ. Вернее, они-то и будут осуществлять операцию. Ваша задача — обеспечить прикрытие «смершевцев». Вылетаете завтра утром, двумя самолётами, вот сюда, — генерал ткнул пальцем в карту…
Всё гладко шло, как и обговорили с командиром группы смершевцев, сразу по приземлении окружили здание аэровокзала… Японцы были испуганы, не сопротивлялись…
Смершевцы уже окружили группу людей в здании вокзала, выводят. Вон и маленький, в круглый очках — последний император Китая, он же император Маньчжоу-Го — Генри Пу И… Десантники на своих местах, оцепили по периметру весь аэродром, дулами автоматов по сторонам водят…
И вдруг выстрел, откуда-то сверху и сбоку (с крыши какого-то здания за стеной, отгораживающей аэродром). И сразу же смершевцы сбивают с ног императора, закрывают его собой, а на линии огня оказывается стоявших позади них молоденький, любопытный (подошёл близко к группе захвата) десантник.
Десяток автоматных очередей и карабинных выстрелов тут же ударили в точку того выстрела. А Осип Поляков бросился к Косте Рогозину, лежавшему на бетонных плитах.
Он лежал, в голубых его глазах отражались белые облака, и тёмное пятно набухало под ним.
— Костя, Костя, — трясёт его за плечо Поляков.
Но Костя уже далеко, уже полетела душа его через всю-то Россию к родному Сухтинскому озеру, в Семигорье.
И стал он, Костя Рогозин последним семигором, погибшим на этой проклятой войне…

«17 августа 1945 года в аэропорту Мукдена при попытке бегства советскими десантниками были арестованы так называемый «император» марионеточного, созданного японской военщиной государства Маньчжоу-Го, Генри Пу И, его брат Пу Цзе и сопровождавшие их японские военные. Причем, была предотвращена попытка физического устранения бывшего «императора»…» — писали газеты.
 

3

2 сентября 1945 года Иосиф Виссарионович Сталин выступил с обращением к советскому народу по случаю победы над Японией и окончания Второй Мировой войны.
Газету с выступлением на колокольне (пожарной каланче) семигорского храма читал ветеринар Глотов, пониженный недавно из районного ветеринарного врача и уполномоченного по конным заготовкам до ветврача колхоза. Его слушали старик Попов и Васька-косой.
— Не части, Сано, — попросил Николай Иванович.
И Глотов, поправив очки, читал не торопясь, с выражением…
«Товарищи!
Соотечественники и соотечественницы! Сегодня, 2 сентября, государственные и военные представители Японии подписали акт безоговорочной капитуляции. Разбитая наголову на морях и на суше и окружённая со всех сторон вооружёнными силами Объединенных Наций, Япония признала себя побеждённой и сложила оружие.
Два очага мирового фашизма и мировой агрессии образовались накануне нынешней мировой войны: Германия на западе и Япония на востоке. Это они развязали вторую мировую войну. Это они поставили человечество и его цивилизацию на край гибели. Очаг мировой агрессии на западе был ликвидирован четыре месяца назад, в результате чего Германия оказалась вынужденной капитулировать. Через четыре месяца после этого был ликвидирован очаг мировой агрессии на востоке, в результате чего Япония, главная союзница Германии, также оказалась вынужденной подписать акт капитуляции.
Это означает, что наступил конец второй мировой войны. Теперь мы можем сказать, что условия, необходимые для мира во всем мире, уже завоеваны.
Следует отметить, что японские захватчики нанесли ущерб не только нашим союзникам — Китаю, Соединённым Штатам Америки, Великобритании. Они нанесли серьёзнейший ущерб также и нашей стране. Поэтому у нас есть ещё свой особый счёт к Японии.
Свою агрессию против нашей страны Япония начала еще в 1904 году во время русско-японской войны. Как известно, в феврале 1904 года, когда переговоры между Японией и Россией еще продолжались, Япония, воспользовавшись слабостью царского правительства, неожиданно и вероломно, без объявления войны, напала на нашу страну и атаковала русскую эскадру в районе Порт-Артура, чтобы вывести из строя несколько русских военных кораблей и создать, тем самым, выгодное положение для своего флота. И она действительно вывела из строя три первоклассных военных корабля России. Характерно, что через 37 лет после этого Япония в точности повторила этот вероломный прием в отношении Соединенных Штатов Америки, когда она в 1941 году напала на военно-морскую базу Соединенных Штатов Америки в Пёрл-Харборе и вывела из строя ряд линейных кораблей этого государства. Как известно, в войне с Японией Россия потерпела тогда поражение. Япония же воспользовалась поражением царской России для того, чтобы отхватить от России южный Сахалин, утвердиться на Курильских островах и, таким образом, закрыть на замок для нашей страны на Востоке все выходы в океан и, следовательно, также все выходы к портам советской Камчатки и советской Чукотки. Было ясно, что Япония ставит себе задачу отторгнуть от России весь ее Дальний Восток.
Но этим не исчерпываются захватнические действия Японии против нашей страны. В 1918 году, после установления советского строя в нашей стране, Япония, воспользовавшись враждебным тогда отношением к советской стране Англии, Франции, Соединённых Штатов Америки и опираясь на них, вновь напала на нашу страну, оккупировала Дальний Восток и четыре года терзала наш народ, грабила советский Дальний Восток.
Но и это не всё. В 1938 году Япония вновь напала на нашу страну в районе озера Хасан, около Владивостока, с целью окружить Владивосток, а в следующий год Япония повторила своё нападение уже в другом месте, в районе Монгольской Народной Республики, около Халхин-Гола, с целью прорваться на советскую территорию, перерезать нашу Сибирскую железнодорожную магистраль и отрезать Дальний Восток от России.
Правда, атаки Японии в районе Хасана и Халхин-Гола были ликвидированы советскими войсками с большим позором для японцев. Равным образом была успешно ликвидирована японская военная интервенция 1918-22 годов и японские оккупанты были выброшены из районов нашего Дальнего Востока. Но поражение русских войск в 1904 году в период русско-японской войны оставило в сознании народа тяжелые воспоминания. Оно легло на нашу страну черным пятном. Наш народ верил и ждал, что наступит день, когда Япония будет разбита и пятно будет ликвидировано. Сорок лет ждали мы, люди старого поколения, этого дня. И вот, этот день наступил. Сегодня Япония признала себя побежденной и подписала акт безоговорочной капитуляции.
Это означает, что южный Сахалин и Курильские острова отойдут к Советскому Союзу и отныне они будут служить не средством отрыва Советского Союза от океана и базой японского нападения на наш Дальний Восток, а средством прямой связи Советского Союза с океаном и базой обороны нашей страны от японской агрессии.
Наш советский народ не жалел сил и труда во имя победы. Мы пережили тяжелые годы. Но теперь каждый из нас может сказать: мы победили. Отныне мы можем считать нашу отчизну избавленной от угрозы немецкого нашествия на западе и японского нашествия на востоке. Наступил долгожданный мир для народов всего мира.
Поздравляю вас, мои дорогие соотечественники и соотечественницы, с великой победой, с успешным окончанием войны, с наступлением мира во всем мире!
Слава вооружённым силам Советского Союза!
Слава нашим дальневосточным войскам и тихоокеанскому военно-морскому флоту, отстоявшим честь и достоинство нашей Родины!
Слава нашему великому народу, народу-победителю!
Вечная слава героям, павшим в боях за честь и победу нашей Родины!
Пусть здравствует и процветает наша Родина!»
— Вот как — «мы, люди старого поколения!» — вдруг, вздёрнув голову, с привизгом вскрикнул участник Цусимы Никола Иванович Попов. — Дождались мы, старые русские люди! Наваляли япошкам!
— Наваляли, — согласился Глотов.
— Так им, так, — поддакнул Васька…

… В окрестных полях вовсю шла уборочная. Стрекотали косилки, снопы с ближних полей возили на лошадях, с дальнего поля в кузове грузовика. Гудели молотилки. Пахалась кое-где зябь, и на пашню с криком опускались озёрные чайки, будто нечаянным снегом прикрывали землю…
Слышались по округе то частушки и смех, а то и ругань, и плачь. Трудная, с радостями и печалями, продолжалась в Семигорье жизнь. На всех долгих пологих склонах окрестных холмов, на полях и лугах, на дорогах и тропах, в огородах и садах — жизнь и надежда.
Леса чуть тронуты желтизной и багрянцем. Ещё нежарко по-осеннему греет солнце, отдаёт последнее в этом году тепло. Далеко ещё до холодов, до снега…
Спокойно Сухтинское озеро, нескоро ещё вспенят его воду осенние штормы. Будто застыла вдалеке на синей воде рыбачья лодка…
И кто, кто слышит таинственный колокольный звон и пение незримых певчих на тайном острове?..
Кто-то слышит…

Предыдущая страница К началу