СТАРАЯ МИНА

— Фууух... — облегчённо выдохнули десять глоток. И снова пошли вперёд, друг за другом, расталкивая грудью зеленовато коричневую болотную жижу. На маленьком островке попадали устало на землю. К Максиму сразу подошёл сопровождавший группу офицер-посредник. Приблизил побледневшее лицо в крупных каплях пота:
— Сержант, я не буду засчитывать группе поражение. Мина — непредвиденное обстоятельство!
— Спасибо, товарищ лейтенант, — Максим посмотрел на бойцов и перевёл взгляд на часы, — А ну, попрыгали, хромоногие!
Группа поднялась и неуклюже запрыгала в мокрых, забитых по грудь болотной жижей, маскхалатах.
— Все! Вперёд, желудки! Вам бы только сухпай трескать и на траве валяться, — Максим прыгнул с берега в вонючее месиво первым. За двести метров до точки выхода группы выслали вперёд двоих. Вернулись — у одного руки и лицо в крови.
— Товарищ сержант, — задышал Максиму боец в ухо. — Там на берегу все кусты заплетены спиралями Бруно. Мы сунулись, не заметив, и вот Серёга порезался.
— Черт! — Максим приподнял бровь, — Когда же «Синие» заграждения поставить успели?
— Нет, товарищ сержант, — снова зашептал боец, — Проволока старая, ржавая уже вся.
— Так, бойцы! Быстро промыть ему порезы водой и антисептиком обработать. Ты, — ткнул пальцем в грудь бойцу, — Бери троих и резать бегом — штык-ножами. Мы через пять минут около вас.
Когда группа подошла к берегу, проход был уже расчищен.
— Товарищ сержант, здесь еще две противопехотные мины и одна ЯМ (ящичная мина в деревянном корпусе), судя по взрывателю. Неизвлекаемая, — помолчал боец, — Мы трогать не стали.
— Так, ребята, напоролись видно на старый оборонительный рубеж, — Максим вновь взглянул на заляпанный циферблат и вопросительно посмотрел на посредника. Тот покачал головой, мол, твоя ситуация, сам и разбирайся.
— Так, Кудряшов, — отбросил сомнения командир группы, — Давай вперёд, щупай мины. Остальные за мной. След в след.
Двигались медленно. Попутно нашли и обезвредили ещё две противопехотки и одну мину — лягушку. Выйдя на поляну, увидели изломанную линию окопов. Посередине, на выносе пулемётной точки, ржавый, тупорылый немецкий пулемёт и на нем остатки маскхалата. Подошли ближе. У кого-то под ногой брякнула каска, отлетела, перевернулась, и вылетевший из неё серовато-белый череп оскалился на солдат. Бойцы заозирались.
Берёзки на поляне беспощадно посечены пулями и осколками. На осевших брустверах, в поплывших ходах сообщений, на поляне — везде лежали в полуистлевшем обмундировании останки людей. Русские, немцы. Все вперемешку. О ярости боя говорило все: и эти огненные следы на деревьях, и скелеты, лежавшие грудой друг на друге, белые кисти сжимали друг друга в последнем смертельном объятии.
— Смотрите, — один из бойцов поднял каску, — это наша, русская.
Все посмотрели на пулемёт.
— Товарищ сержант, он что, закрыл пулемёт собой?
Максим сглотнул комок в горле, представив, как рвет его тело свинец из этого крупнокалиберного пулемёта.
Лейтенант присел на корточки и погладил изъеденный ржавчиной ствол.
— Да-а-а... — протянул он, — дела... Подарил своим несколько мгновений жизни, чтобы успели они. Ну, что делать будем, сержант?
— Сейчас уходим, — глухо ответил тот. — Только нанесу координаты на карту. Мужики, ищите медальоны или документы. Пять минут.
Скоро группа собралась под берёзой около пулемётной точки.
— Нет у них документов, — доложил ефрейтор.
— Значит, разведвзвод какой-то погиб, — задумчиво выговорил Максим и заторопил, - Все, вперёд. Нам нельзя опаздывать, у нас свой бой.
Двинулись быстро. Каждого подгоняло увиденное, и когда группа замерла перед броском из тыла на линию обороны условного противника, Максим увидел, как играют желваки на скулах ребят. Он поднял ракетницу.
Через неделю его и командира взвода вызвал к себе комбат.
— Тут такое дело, — исподлобья взглянул на них. — Твои орлы нашли место боя, –утвердительно сказал майор, — Вам их и хоронить. Завтра с утра отделение в парадную форму, холостые выстрелы на три залпа. Остальные в полевой форме и в двенадцать часов на кладбище около Волоколамского шоссе. Там братская могила, там им и лежать.
— Товарищ майор, а удалось установить, что за бойцы? — спросил комвзвода.
Майор качнул седоватой головой:
— Немцев установили, а кто наши, и откуда они взялись — нет.
Пасмурный день туманил братскую могилу. Двадцать три гроба, обитых красной материей, стояли в мокрой глинистой яме, перед которой, замерев в почётном карауле, стояло семеро солдат. Распоряжавшийся майор предупредил командиру взвода, что приедут студенты, поучаствовать в церемонии:
— Пусть твои за порядком посмотрят.
Пока свободные бойцы разошлись по воинскому кладбищу. Ровные ряды стройных, неброских гранитных памятников. И на каждой плите имена. Много имён. Стоящий рядом с Максимом рослый правофланговый Спотарь зашептал, указывая подбородком на близлежащий камень:
— Товарищ сержант, гляньте.
Максим посмотрел на памятник. «Мария Семёновна Карытшева, санинструктор 12.12.1924-01.12.1941, Иван Солдатенков боец 14.05.1922-01.12.1941»... На каждом памятнике по три фамилии. Много памятников, много фамилий.
Спотарь, не желавший нарушать тишину кладбища, снова торопливо зашептал на ухо сержанту, срываясь с русского на белорусский:
— Я думал — они все пожилыми были, а они — такие же как мы сейчас.
Максим посмотрел с удивлением на Спотаря и подумал, что, пожалуй, впервые видит того взволнованным.
Спотарь, попавший в часть практически из тюрьмы за поножовщину, не признававший в роте авторитетов, кроме старшего лейтенанта Бесчастных, стоял перед ним, и на его глазах блестели слезы...
— Товарищ сержант, я же думал, они все старые, как мой дед... А они молодыми погибли. И девушка. Ей же семнадцати не было. За что? За что они погибли?
Максим, криво усмехнувшись, бросил:
— А как сам думаешь, за что они погибли?
Разговор прервался. Появилась большая группа весёлых молодых ребят с преподавателями. Они, шумно переговариваясь, прошли к могиле и стали примащиваться на краях гранитных плит. Спотарь двинулся с места и, нависнув над крайними, прошипел:
— Встаньте с могилы!
— Что? — не понимающе произнёс светловолосый парень, на коленях у которого примостилась небольшого росточка девушка.
— Встаньте, пожалуйста. На могилах сидеть нельзя, — уже громко и внятно произнёс Спотарь.
Максим заторопился к спорящим.
Девушка испуганно попросила:
— Давай, Денис, отойдём, — потихонечку добавила, — он какой-то нервный.
Остальные бойцы тоже заставили студентов подняться.
Максим стоял и за спинами не слышал того, что говорили у могилы. Доносились обрывки слов:
— Погибли... Советскую... Все как один... Никто не... Забыто...
Фразы путались и метались в голых ветках мрачных тополей по краям кладбища. Наконец, раздались хлёсткие залпы, рванулись в небо стаи испуганных птиц, и толпа весёлых молодых ребят устремилась с кладбища. Бойцы же подошли к могиле и, сняв перчатки, руками бросали мёрзлые комья на крышки гробов. Только сейчас Максим заметил, что он и все солдаты взвода без головных уборов. Чеканя шаг, прошло отделение с автоматами по направлению к выходу. Бойцы построились в колонну по три и не в ногу пошли к автобусу. Последними шли сержант с лейтенантом.
У Максима от чего-то щемило сердце, и перед глазами стоял дед, уже совсем старенький, с седоватым венчиком редких волос на голове. Маленький Максимка залез к нему на руки:
— Деда, а, деда? Откуда у тебя такой шрам на плече? — Мальчик потрогал дедово плечо, где через рубашку прощупывался рубец старой раны.
Дед погладил мальчика по голове и вдруг сильно-сильно прижал его к себе, уткнувшись носом в завиток на макушке.
— Деда, деда, ты чего плачешь? — растерялся Максимка.
— Нет, внучек, ничего, — счастливо улыбался дед, вдыхая солнечный запах волос внука, вытирая слезящиеся глаза правой рукой.