Ночь. Под родными небесами
Природа спит счастливым сном.
Костры за дальними дворами
И ржанье лошади в ночном.
Сосновый бор вдали синеет,
Но на востоке уж алеет
Его лазурная гряда.
Светлеет небо, тает мгла.
Вот солнце первый луч бросает
На зеленеющий ковер,
На пашни, на речной простор
И всё вокруг вдруг оживает.
Прекрасно утро под Москвою.
С чем можно мне тебя сравнить.
Я познакомился с тобою
И до сих пор не мог забыть
Твоих веселых и игривых
Берез красавец шаловливых
И стройный стан сосны в лесах
И песни, песни в небесах.
Какое чувствуешь раздолье
В едином слове «Подмосковье».
Тебя, как первую любовь
Я вспоминаю вновь и вновь.
Здесь, в Подмосковье, близь столицы,
Если поехать на Талдом,
Стоит огромный белый дом.
Сейчас законом он хранится.
Через ажурную ограду
Сквозь ветви елей вековых
Два грозных льва сторожевых
Глядят на белую громаду
Седого древнего дворца,
Храня завет его творца.
И чинно, словно для парада
Стоит равняясь колоннада.
Колонны – белые до слез,
Их кудри молодых берез
От взора путника закрыли.
Мне старожилы говорили,
Что дом когда-то надлежал
Быть дачей летней фаворита
Который как-то приказал
Свою статую из гранита
И двух оседланных коней
Поставить у входных дверей.
Шли годы. И хозяин новый
Старинным домом завладел
Он в деле был весьма толковый
И очень в этом преуспел.
Богачъ Трапезников, хранитель
Законов русской старины
Был коренной московский житель
Он никогда не знал нужды.
Родней он тоже был богат.
Его известный старший брат
Был при дворе императрицы.
Известно, что и он в петлице
Носил немало орденов,
А разных званий и чинов
Имел в избытке он «по блату»
Благодаря родне и злату.
Но, надо нам сказать по чести,
Так, беспристрастно и без лести,
Его жена «Княжна Ната»
Была собою не дурна.
Трапезников в своей округе
Гостеприимный был сосед.
Друзей из Клина иль Калуги
Он каждый день ждал на обед.
Здесь частым гостем был министр,
Дружок заморский бургомистр,
Сэр Диллон и Мусье Дижам
В сопровожденьи милых дам.
Лишь первый луч блеснет рассвета
Играя зайчиком в окне,
Еще храня покой планеты
Луна купается в реке,
Как по дороге пыль взметая.
Качаясь словно на волнах
Уж мчалась тройка удалая
Пугая галок на буграх.
Но вот в семнадцтом потянуло
Октябрьским бурным ветерком
Гостей как будто ветром сдуло.
И сразу опустел весь дом,
Уехал частый гость министр
Дружок заморский бургомистр
Сэр Диллон и Мусье Дижам
В сопровожденьи милых дам.
Трапезников недолго думал
Сложив все ценности в сундук,
С женой не покладая рук
Трудился ночь. И он подумал
Наступит же такое время
Когда людское наше племя
Утихомирится опять
И сможет он все вновь достать.
Здесь африканские алмазы.
Бриллианты, жемчуг и топазы
И аметисты, изумруд
И серебра примерно с пуд
И кузнецовская посуда
И золотых монет три пуда
И сто с бриллиантами колец…
Все уложили, наконец.
Закончив дело с петухами,
Супруги наскоро собрались
И выйдя задними дворами
В Москву на вороных помчались.
Удрала прочь война-воровка.
Вернулись деды и отцы.
На время русская винтовка
Была поставлена в козлы.
А в Лондоне в отеле «Гранд»
Наш старый белоэмигрант
Вдруг сразу чем-то занемог
И врач ему помочь не мог.
Вдова известно горевала,
Но время – лекарь. А потом
Ей часто появляться стало
Во сне виденье – белый дом…
С тех пор, Наталью Николавну
Тянуло страшно под Москву
В родные русские чертоги.
Не будем к женщине мы строги
Однажды, раннею весной
Уладив все свои дела
Она явилась под Москвой.
Как этот день она ждала!
Москва раздвинула границы
Ей не узнать уж прежних мест
Горят вечерние зарницы
Вдоль улиц и наперекрест…
Но вот знакомая дорога
Еще один лишь поворот
И вот она, вновь у порога
Ажурных крашеных ворот.
Над ними вывеска висит
Она прохожим говорит
«Здесь создан трудовой приют»
И называется «Ревтруд»
Через ажурную ограду
Сквозь ветви елей вековых
Два грозных льва сторожевых
Глядят на белую громаду
Седого древнего дворца
Храня завет его творца
Все также, словно для парада
Стоит равняясь колоннада
Нет лишь фигуры фаворита
Его статую из гранита
В сердцах в двадцатом разнесла
Сама приютская братва.
В тот мирный и далекий час
«Княжну» я видел и не раз.
Бывало за стаканом чая,
Многозначительно вздыхая,
Пристраиваясь к печке ближе
Она расскажет о Париже…
Так проходили вечера…
Но вот нагрянула война
Из тучи черной грянул гром
Негаданным, нежданным градом
Свинцовым гибельным дождем.
Фугасной, бомбой и снарядом.
«Княжна» к ограде зачастила
Бывало целый день она
С раствора взора не сводила
И все ждала, ждала, ждала
Наверно Гитлер ей поможет
Вернуться в подмосковный дом,
А завладевши сундучком
Она прожить известно сможет.
В нем африканские алмазы,
Бриллианты, жемчуг и топазы
И аметисты, изумруд
И серебра примерно с пуд
И кузнецовская посуда
И золотых монет три пуда
И сто с бриллиантами колец
Она достанет наконец.
Вот пал Смоленск, Можайск, Калуга
Врагами занята округа
И вот на карте новый крест
«Княжна» выводит за присест.
Мы помним, как в огне сражений
Судьба решалась поколений
Горели небо и земля…
Но над Москвой взошла заря
«Заря пленительного счастья»
Враг был разбит. Но дни ненастья
Еще тянулись чередой
И шел еще смертельный бой.
Подчас не знаем мы откуда
Придет нежданная беда.
Налет. И под развалин грудой
«Княжна» была погребена.
«Ходили слухи много лет
Что в полночь чей-то силуэт
Вдруг появлялся у ворот
Чего не выдумал народ!»

Вот так, приятель мой на этом
И завершает свой рассказ
Без выдумки и без прикрас
Меня он уверяет в этом.

Признаюсь, под большим секретом,
Что думал я не раз о том
Как бы туда поехать летом
И посмотреть на этот дом.

Быть может через много лет
Сундук потомки извлекут
На строгий, беспристрастный суд.
И клад увидит белый свет.

И может вспомнят как Деникин
Тот самый «белый генерал»
Победы Сталину желал
Хоть счет имел к нему великий.

Непостижимо? Но так было
На склоне его долгих лет
И был на то один ответ.
Что им тогда руководило

Он верно просто помнил свято
Где был рожден и кем рожден.
Не мог себе позволить он
И в мыслях предавать солдата.

Об этом видно мой приятель
Подумал взявшись за перо,
О том, что было так давно.
А ты как думаешь читатель?

Рисунок сделан автором в роковое для Советского Союза время.