журнал СЕНАТОР
журнал СЕНАТОР

СИЛОЙ ЛЮБВИ И ВЕРЫ


 

НАДЕЖДА ГОРБАЧЁВА,
доцент кафедры гуманитарных дисциплин АФ МГУКИ.

НАДЕЖДА ГОРБАЧЁВА, День Победы, победа-65, журнал Сенатор, МТК Вечная Память, 65-летие Победы /

В середине 80-х годов прошлого века c группой туристов я посетила Чехословакию и Польшу. Изумлению не было предела.
В Праге нашим экскурсоводом по городу была импозантная женщина лет сорока. Она бойко говорила на русском языке, рассказывала увлечённо и интересно. Но вдруг она замолчала, посмотрела на нас пристальным, задумчивым взглядом и сказала: «Знаете, я решила, что не поведу вас на мемориал славы павшим в годы войны с немцами. Мы уже объелись всеми этими разговорами об умерших, бесконечными посещениями кладбищ. Сколько можно! Ну, была война. Но после войны прошло уже почти сорок лет. Сколько же можно оплакивать солдат этих!? Надоело…».
Она повела нас в магазин, где продавали легковые машины. Надо сказать, что было любопытно и занимательно получить неожиданную, не предусмотренную протоколом, информацию. Ещё каждый из нас понял, что здесь, за границей, к войне с фашизмом уже давно относятся без всякого трепета, что от разговоров о войне «устали» и стараются не вспоминать о ней.
Позже эти настроения появились и быстро распространились по всей России. То, что называлось патриотическим воспитанием, подаваемым через призму памяти о войне и погибших на ней, исчезло почти на два десятилетия.
Выросло поколение, которое с трудом вспоминает даты, знаменующие собой великие освободительные войны. Молодые сбиваются, какая же война была в 1941-1945 годах, Первая Мировая или Вторая, а если — Вторая Мировая — почему она называется ещё и Великой Отечественной? Понятно, что эмоционально новое поколение никак не сопереживает тем событиям, которые у нас, сегодняшних пятидесятилетних, по-прежнему вызывают трепет, боль, сочувствие. (Я не утрирую ситуацию, 1 сентября каждый год я встречаю новые студенческие группы и вижу, как далеки они и информационно, и эмоционально от всего, что связано с войной 1941-1945 годов).
Возможно, сегодня, когда общая атмосфера в стране стабилизировалась и когда, наконец, появились проекты не коммерческого характера, а призванные разбудить уснувшие душу и совесть, чтобы отдать дань справедливого уважения и почитания тем, кто не щадил жизни за Отечество.

 

Мы, дети 60-х, знаем о Великой Отечественной войне не только по книгам и фильмам. Мы — дети и внуки тех, кто в сороковые годы сражался на фронтах или трудился в тылу. О войне мы знаем непосредственно по их скупым воспоминаниям, не официальным, не хрестоматийным, а по человеческим, эмоциональным, зачастую отрывочным и немногословным, потому что пережившие это поистине жуткое время не любили говорить о нём в подробностях.

Мы, дети 60-х, точно знали по личному опыту, что в России не было ни одной семьи, которой бы не коснулась война. Например, в подъезде дома, где я живу почти с рождения, было 6 квартир. Вся детвора была осведомлена, что в 1 квартире живёт бывшая блокадница Ленинграда (Петербурга), во 2-й — герой войны, в 4 — герой-партизан, в 5 — военный врач, которая проработала во фронтовых госпиталях с первого до последнего дня Великой Отечественной, в 6 — жил инвалид войны…

Я с приёмными родителями жила в 3 квартире. Родная мать у меня умерла, когда мне был год. Отец… нашёл другую любовь. Приёмной матерью мне стала родная сестра родного отца: Горбачёва Матрёна Андреевна.

Приёмные родители на войне не были, им было под 60, когда они взяли меня в свою семью. Знаю, что в годы войны приемный отец, Пётр Иванович, «ковал победу в тылу», работая на оборонном предприятии. Он был «списан» под чистую, так как перенёс два инфаркта ещё до событий военного времени.

Но среди родственников новой моей семьи были, конечно, те, которые пошли на войну, защищали Россию, получали увечья, отдавали жизнь за Родину.
Вспомним о них…

Со слов Горбачёвой-Рожковой Матрёны Андреевны, 1907 года рождения.)

Фёдор Андреевич Горбачёв, День Победы, победа-65, журнал Сенатор, МТК Вечная Память, 65-летие Победы / Фёдор Андреевич Горбачёв
Фёдор Андреевич Горбачёв.

ФЁДОР АНДРЕЕВИЧ ГОРБАЧЁВ (1922-1942).
«Фёдор был старшим из мальчиков в большой семье Горбачёвых, которая жила в селе Бакино, недалеко от города Александрова, Владимирской области. В семье родилось двенадцать детей, но выжило только шестеро. Дети умирали через одного в первые месяцы жизни. Фёдор был шестым родившимся, но третьим выжившим. Родители и старшие сёстры — Матрена и Зина — в нем души не чаяли. Мальчик был очень спокойный, покладистый, ласковый; ещё все отмечали, что был Фёдор самым красивым из детей: волосы русые, глаза синие, огромные, нос абсолютно правильной формы, как будто копию нарисовали с античной статуи.

Рос Фёдор быстро, был смекалист, в пять лет уже безбоязненно сидел на лошади. Был в хозяйстве конь Сивко, очень спокойный и умный. Сивко понимал, когда к нему подходили дети, и если по поводу взрослых мог выражать свои лошадиные недовольства: упрямиться, не желая выходить со двора, то от детей терпел всё. Например, любимым занятием Федюшки (так звали мальчика все в семье) было трепать его по мощной гриве или, держась за гриву, залезать на мощную спину коняги. Лишь однажды, когда Федюшка, разбаловавшись, стал тонким прутиком «охаживать» его по бокам, чтобы вывести из сарая, конь, пристально посмотрев на ребенка, поднял заднюю ногу и не ударил, а словно попытался отодвинуть маленького человека. Правда, удар все равно оказался ощутимым, и Федюшка полетел в сено, которым был набит сарай. Визгу и крику было много, а мать, Марфа Сергеевна, прибежавшая на плач, поняв, что случилось, приговаривала: «Сам виноват, меру надо знать во всем. Это тебя Сивко пожалел, если б с силой ударил — убил бы». На лбу у Федюшки долго не заживали следы от подковы, и остался на всю его жизнь небольшой шрам, метка, о которой говорили так: «Ты теперь, Фёдор, не потеряешься, у тебя отметина есть».
Характер у подрастающего мальчика был настолько хорошим, что мать, бывало, глядя на него, вдруг начинала плакать, приговаривая: «Вот Бог дитятку послал: и умом, и красотой вышел, и характер золотой, и помощник безотказный. Вот мне утешение-то в старости будет…».
В годы коллективизации в Бакино пришли новые партийцы и начали не агитировать, а насильно загонять в колхоз. Очень немногие соглашались обобществлять собственные хозяйства. Моя приёмная мать так рассказывала: «Только голытьба да лентяи были «за» колхозы. А все настоящие хозяева не верили нововведениям. Отец на общем собрании селян прямо сказал, что «срамные штаны не отдаст нехристям и ворам». Матрёна помнила и другие слова своего отца: «С голоду пухнуть буду, землю жрать, а в ваше коллективное скотство никогда не пойду». Дорого обошлись эти слова Андрею Фёдоровичу Горбачёву. О них было доложено в Александровский партийный комитет. Через несколько дней в Бакино приехали военные люди и, ничего не объясняя, арестовали А.Ф. Горбачёва.

Был человек, хороший хозяин, отец большого семейства, верный муж — и не стало человека.

С этого времени никто уже «смелых слов» не говорил. Боялись. Матрёна Андреевна, старшая в семье, постоянно говорила, что страх людьми овладевает очень быстро. Все в селе вдруг стали шептаться о том, что Андрея Фёдоровича забрали за «пропаганду» несоциалистических идей. Из Бакино, кроме Горбачёва, увезли еще 5 крепких хозяев. Хозяйства сдали в колхоз, жен и детей выгнали на улицу, дома национализировали. Из этих шестерых только Андрей Фёдорович, отсидев 4 года, вышел на свободу, но через два года его снова забрали по старому обвинению. Где он окончил свою жизнь ? никто не знает. Известно только, что строил он Беломорско-Балтийский канал. Жену Андрея Горбачёва, Марфу, и детей стали называть «недобитками врага народа».

Когда отца семейства забрали по доносу в НКВД в 1932 году, Фёдор остался за старшего мужика в доме. Было ему 10 лет.

К этому времени в семье уже были другие мальчики: Иван и Николай. Сам, еще совсем ребенок, Федюшка острее всех переживал за отца, жалел мать, постоянно гладил ее по рукам, по лицу, приговаривая: «Я так люблю тебя, мама, не плачь, не плачь». Эти трогательные сцены настолько запечатлелись в памяти Матрёны, что она постоянно о них рассказывала, подчёркивая, каким хорошим и жалостливым был её брат.

Федор вел хозяйство и вместе со старшими сестрами помогал матери поднимать младших детей…

Через какое-то время Матрёна вышла замуж и уехала в Александров…

И вдруг — война. В Бакино долго никто не верил в эти сообщения. На общем собрании даже выкрикивали, что это враги «распускают слухи, и никакой войны нет». Но через неделю из Александрова приехал отряд бойцов, всех мужиков выстроили на площади у сельсовета и главный из них пошел вдоль живого ряда, указывая пальцем тем, кто должен сделать шаг вперед. Почти все мужики в Бакино попали под мобилизацию. Не взяли только откровенных стариков и абсолютных детей.

По официальным источникам, по школьной программе мы знаем, что в действующую армию в годы войны брали с 18 лет. Но есть основание не доверять официальным хроникам, так как все, в многочисленной семье Горбачёвых, утверждали, что из Бакино забрали даже 16-летних. Естественно, забрали и Фёдора. Марфа Сергеевна плакала день и ночь, приговаривая: «Не увидимся мы больше на этом свете».

Обо всем дальнейшем известно крайне мало. Доподлинно семья знала одно: Фёдор один месяц был в учебке. Возможно, столь коротким срок обучения объяснялся тем, что молодой солдат хорошо владел оружием, имел исключительно острое зрение. Когда в мирной жизни ходил на охоту, бил белку со 100 метров. В деревне все удивлялись остроте его зрения и терпению в добыче зверя. Благодаря, наверное, всему этому Фёдора сделали снайпером.

В одном из писем мать прочла, что воюет Фёдор хорошо, начальство им довольно и что «уже много фрицев полегло от его руки». Фёдор участвовал в битвах за Москву. В апреле 1942 года он был на очередном задании. Необходимо было выследить и уничтожить снайпера, который с вражеской стороны прицельно убивал наших солдат. Снайперское место Ф. Горбачёва было высоко на дереве. Как впоследствии рассказывал его однополчанин в письме Марфе Сергеевне, Фёдор с честью выполнил задание, уничтожил фашиста. Пришло время спуститься с дерева и сдать пост. Но Фёдор не учёл того, что немецких снайперов было двое. Второй немец выследил его и, выстрелив, попал в голову. Фёдор умер мгновенно.

Когда матери отдали похоронку, она словно окаменела, несколько дней ничего ни ела, ни пила, сидела на одном месте и смотрела прямо перед собой. Через неделю, вся почернев и высохнув от горя, она вдруг заговорила, но не с кем-нибудь, а с самим товарищем Сталиным. Она просила его вернуть ей сыночка, вернуть мужа. Она рассказывала о своей жизни, о несправедливостях новой власти...

Домашние поняли, что рассудок Марфы Сергеевны помутился. Казалось, семья обречена, надежд не было никаких. Только благодаря Матрене, которая, узнав о новой трагедии в семье, приехала в Бакино и забрала с собой младших детей, семья уцелела. Марфу Сергеевну поместили в больницу, откуда она больше не вышла, посещать её было запрещено, так как из уст её постоянно слышались слова: «Товарищ Сталин…».

Так коллективизация рушила крепкие сплоченные русские семьи. Так война забирали самых добрых, смекалистых, достойных представителей нации.

В семье Горбачёвых, как уже было сказано, до зрелого возраста дожили шестеро детей: Матрена, Зинаида, Иван, Александра, Дарья, Николай. Всех их старшая Матрёна привезла на Алтай, в Барнаул.

Мужем Александры стал Григорий Шадрин — участник сражений, инвалид Великой Отечественной войны.

Шадрин Григорий Иванович, День Победы, победа-65, журнал Сенатор, МТК Вечная Память, 65-летие Победы / Шадрин Григорий Иванович
Шадрин Григорий Иванович.

ШАДРИН ГРИГОРИЙ ИВАНОВИЧ (1924-2006)/
Говоря о Фёдоре, я пересказывала воспоминания Матрёны Горбачёвой. А с Григорием Ивановичем Шадриным была знакома с детства.
Он был среднего роста, голубоглазый, как Фёдор Горбачёв, но черноволосый и имел огромные кустистые брови, что делало выражение его лица неприветливым и несколько угрюмым. Был Григорий Иванович крайне неразговорчивый. А ещё у меня был постоянный трепет перед ним, потому что он был не таким как все: у него не было руки. Когда летом в жаркую погоду дядя Гриша снимал рубаху, зрелище было странно-жуткое: от плечевого сустава свисал кусок руки сантиметров 10-15. Все называли этот обрубок руки «культей». И хотя руки как таковой не было, дядя Гриша, особенно весной и осенью, постоянно говорил: «Ох, как рученька-то моя болит…». Я удивлялась: руки нет, но она всё же болит. Потом жена Григория Ивановича сказала, что болит у ее мужа, конечно, не рука. Просто в голове осталась боль от той раны, которая была получена на войне и теперь ему постоянно кажется, что рука у него на месте, но всегда страшно болит.

Было жутко смотреть, как дядя Гриша шевелил культей. Кожа на конце того, что когда-то было рукой, была мягкой и вся сморщенной. Рукав рубахи он заправлял под ремень брюк, но культя и там постоянно шевелилась, словно жила отдельной, своей собственной жизнью.

Так в четыре-пять лет от роду я впервые столкнулась с тем, что такое война. На всю жизнь осталось осознание ужаса от того, что человек должен воевать, теряя руки и ноги, должен раньше срока умирать. И ещё одно понимание засело в голове практически с младенческого возраста: люди шли на войну, чтобы защищать Родину, значит Родина — самое главное, что есть у человека.

Я часто спрашивала дядю Гришу:

— А зачем вы пошли на войну? Если бы были дома, и рука бы у вас была целой и не болела бы, хотя её вовсе и нет.

Дядя Гриша смотрел грустными-грустными глазами и чаще всего не вступал со мной в диалог. Лишь однажды он сказал:

— Знаешь, Надежда, если бы все в сорок первом по углам попрятались, не пошли бы с немцем воевать, кто бы защитил тебя и других ребятишек от гибели.

— А зачем нас защищать? Война ведь где-то далеко была.

— А немец бы и сюда дошел или прислал кого-нибудь, чтобы всех вас убить…

Стало понятно, что война не просто место, где умирают и теряют части тела мужчины, война — это когда и женщинам, и детям, и старикам становится очень плохо. И чтобы защитить своих жен, детей, свою землю мужчины идут на войну.

Григорий Иванович был третьим, самым младшим ребенком в семье. Старшим был брат Леонтий. Ещё была сестра Александра.

Григорий Иванович родился в 1924 году и, когда началась война, ему еще не было восемнадцати. Леонтия признали негодным к военной службе, у него было очень больное сердце. Получалось, что из всей семьи Шадриных защищать Родину было некому. «Как-то стыдно было дома сидеть, когда все на фронт идут», — вспоминал Григорий Иванович. Это казалось несправедливым. И Григорий пошёл в военкомат, где назвался совершеннолетним. В то время особо не спрашивали метрические карты, ориентируясь прежде всего на внешние данные. Внешне он выглядел не вполне по-взрослому. Его отправили домой. Но ждать совершеннолетия подросток не стал и сбежал на фронт.

Так, благодаря романтическому представлению о чести и долге, Григорий Иванович Шадрин, семнадцати лет от роду, попадает на поля сражений Великой Отечественной войны. Ему, как и миллионам других, тогда казалось, что война продлится недолго, что если все русские мужики навалятся на немцев, немцы сразу сдадутся, и война закончится. «Была ещё и героическая мысль: совершить какой-нибудь подвиг, например, взять в плен главного фашиста, Гитлера, и прославиться на всю страну», — как-то сказал он.

О своих мытарствах после побега из дома Григорий Иванович никогда не рассказывал. Знаю только, что в 1942 году он попадает в учебку. Там поначалу не выдавали даже военного обмундирования. Кто в чем был одет, в том и начал обучаться военному делу. Учение было странным уже потому, что настоящего оружия в учебке не было. Выдавали жерди, к которым были привязаны штыки. Приказывали представлять себе, что в руках ружьё. Учили целиться, прикладывая жердь со штыком к плечу. Учебных гранат тоже не было. Их заменяли грубо выструганные из дерева болванки, даже отдаленно не напоминающие смертоносные снаряды. При этом кормили скудно. За три месяца учебы он похудел на шесть килограммов.

После учебки Григорий Иванович участвовал в боевых действиях в течение 9 месяцев, а затем был направлен в распоряжение Курско-Шевченковского 40 стрелково-противотанкового полка. Задача военного руководства была сформулирована абсолютно четко: всех вновь прибывших распределить по парам, присвоив номер первый или номер второй. Григорий Иванович стал номером первым. Все образованные пары должны были готовить дорогу для танков и пехоты, то есть уничтожать доты и дзоты на том пути, по которому должны пойти боевые машины. Фронт был многокилометровым и хорошо укрепленным с немецкой стороны. Каждая пара противотанкового полка должна была обезвредить свою конкретную огневую точку. Вначале пути двигался номер первый, за ним — номер второй. В правой руке у каждого было по несколько противотанковых гранат. Григорий с напарником почти вплотную подползли к доту и начали закидывать его гранатами. В этот момент и случилась трагедия. Номер второй, нарушив приказ, оказался не за Григорием, а рядом с ним. Григорий сделал резкий бросок вперёд, чтобы увеличить расстояние между собой и напарникам, то есть хотел соблюсти инструкции. В этот момент между солдатами упала противотанковая граната, брошенная со стороны фашистского дота. Противотанковая граната взрывается не сразу. Это ребята знали. Теоретически именно противотанковую гранату можно успеть отбросить от себя, что Григорий и попытался сделать. Гранаты, которые держал правой рукой, бросил в сторону немцев, а отбросить немецкую гранату не хватило доли секунды. Граната разорвалась. Григорий, по его собственному признанию, вначале не почувствовал никакой боли. «Только тихо вдруг стало, — говорил он, –контузило». Потом, оглянувшись через плечо, он онемел от ужаса, увидев обезглавленное тело своего напарника…

Хронологию дальнейших событий он мысленно впоследствии так и не восстановил. Очнулся в госпитале, где ему рассказали, что родился он «в рубашке», так как нашли его совершенно случайно через сутки после окончания боя.

Нашла собака медицинского батальона. Нашла потому только, что хозяин ее остановился покурить, а пес убежал далеко в сторону от места, где проходили поисковики.

Пролежав сутки в поле среди мертвых солдат, Григорий потерял много крови. Врачи были убеждены, что он не выживет. Началась гангрена. Рука почернела и стала разбухать. Антибиотиков не было и тогда попытались спасти молодого человека способом, о котором я ни от кого, кроме Григория Ивановича, никогда не слышала и нигде не читала, но он уверял, что говорит чистую правду.

Существовали какие-то белые черви, которых запускали в гнойные раны, и они поедали весь гной. В результате гангрену приостановили, но большую часть руки пришлось отнять.

Так как Григорий Шадрин отстал от своего полка, домой, на Алтай, была послана похоронка. И только его мать верила, что сын жив. Она продолжала и день, и ночь молиться о его спасении.

И он вернулся.

Вернулся в апреле 1944 года, когда его, конечно, уже успели оплакать. Долго в Барнауле смотрели на него как на чужого, как на воскресшего из мертвых. Матери Григорий Иванович сказал: «Твоя вера спасла меня».

За мужество Григорий Шадрин был награждён орденом Красной Звезды и несколькими медалями.

Война между тем продолжалась, тыл должен был крепить фронт и ковать победу. Работы было много. Имея теперь только одну руку, Григорий устроился экспедитором. Перевозил лесоматериалы, продукты питания, водку. Так проработал почти семь лет. Но однажды, это было в 1951 году, в дороге в дождь машина сломалась. И Григорий, и шофёр пытались отремонтировать грузовик, чтобы хоть как-то добраться до склада. Провозились всю ночь, а когда вернулись, оказалось, что не хватает ящика водки и части продуктов. Дальше был суд. И Григорий Шадрин, и шофёр грузовика клялись, что ничего не брали. Им не поверили. Каждый из них был осуждён на 10 лет строгого режима.

О том, что было и как было в тюрьме, он никогда никому не рассказывал, даже через много и много лет.

Г. И. Шадрин. Копия картины П. П. Рубенса, День Победы, победа-65, журнал Сенатор, МТК Вечная Память, 65-летие Победы / Г. И. Шадрин. Трамвайное депо. Барнаул. 1965 г
Г.Шадрин: копия картины П.Рубенса.

 Семья Г. И. Шадрина. Жена Александра. Дочь Нина, День Победы, победа-65, журнал Сенатор, МТК Вечная Память, 65-летие Победы / Семья Г. И. Шадрина. Жена Александра. Дочь Нина
Семья Г.Шадрина. Жена Александра. Дочь Нина.

В 1953 году после смерти Сталина дело Г. Шадрина было пересмотрено, Григорий был реабилитирован.

Трудовая деятельность Григория Ивановича продолжалась еще 33 года. Он работал в 1 трамвайном депо г. Барнаула. Работал штукатуром-маляром. Женился. В семье появилась дочь Нина.

А еще в 60-е годы открылась у Григория Ивановича страсть к рисованию.

Рисовал он самозабвенно, отдавая художеству всё свободное время. При этом он почти не писал картин на собственные сюжеты, предпочитая делать копии с полотен великих мастеров. Особый интерес вызывали сюжетные полотна, где в центре были персонажи из античной мифологии или эпохи Возрождения. Несколько полотен сохранилось в его семье и сегодня. Писал он масляными красками, а так как достать хорошие кисти было невозможно, он сам делал кисточки. Самые тоненькие делал из волос своей маленькой дочери. И ведь получалось. Он поступил на учёбу в художественное училище, но завершить образование не сумел, так как необходимо было работать и содержать семью. Григорий Иванович ушел из жизни в 2006 году.

Размышляя сейчас, во взрослом возрасте, о жизни моих родственников, о жизни невесёлой, сотканной больше из трагедий, чем из радостей, я в то же время обострённо осознаю, что на плечах своих именно такие люди вынесли победу и подарили нам мир без фашизма.
Вечная им память!

БАРАНОВ ЕВДОКИМ ПАВЛОВИЧ (1910-1972).

В семье мужа также были родные люди, воевавшие за Родину, за Отечество и оставившие неизгладимый след в жизни многих людей.

Евдоким Павлович Баранов — русский, коренной сибиряк. Родился в селе Глушинское Томской губернии (ныне с. Глушинка, Алтайского края). По семейным воспоминаниям обладал чрезвычайной физической силой и выносливостью, унаследованной от своего отца — Павла Баранова, который переносил мельничный жернов через реку, заносил коня на крыльцо барского дома. Евдоким был достоин отца: мог поднять сруб бани и положить под него шапку, взять за копыто коня и повалить его на землю.

До событий войны был женат, имел пятерых детей.

Жена Евдокима, Феодосия Филимоновна Турова, была глубоко верующим человеком. Ее Евангелие и икона Николая Великого Мирликийского Чудотворца хранятся в семьях дочерей, а в нашей семье хранится медный крест со Спасителем и медный триптих с Пресвятой Богородицей и младенцем Христом в окружении двенадцати апостолов.

Евдоким Павлович был призван на фронт в августе 1941 года. К этому времени ему уже исполнился 31 год. Это был сложившийся, взрослый человек, с устоявшимися жизненными принципами и нравственными критериями. По характеру — спокойный и сдержанный человек, трудолюбивый, добросовестный в любой работе. Известие о мобилизации в действующую армию воспринял как должное. Он сказал жене, что просто обязан идти и защищать землю от врага. После отъезда, в течение трех месяцев, от него не было никаких вестей. А в Глушинку уже стали приходить первые похоронки. В семье Барановых начали думать, не случилось ли чего с Евдокимом Павловичем. Одна Феодосия Филимоновна молилась о спасении своего мужа.

Наконец, пришло известие: оказалось, что отец большого семейства, Е. П. Баранов, находится в действующей армии на Дальнем Востоке. Из писем стало ясно, что воюет он в артиллерии. В них он писал, что «работает при кoнях». Естественно, о конкретных военных действиях, происходящих на фронте русско-японской военной операции, ничего не сообщал. Письма представляли собой рассуждения о жизни, о Родине, просьбы жене беречь себя и детей. Ещё были наказы дочерям и сыновьям, как жить.

Вернулся с войны только в 1946 году.

Вернулся живым и невредимым, имея несколько боевых наград.

О войне он почти ничего не рассказывал. Все знали лишь одно, что воевал в Маньчжурии, был на Дальнем Востоке. О чём он всегда с удовольствием вспоминал: о людях, с которыми был на фронте, о природе, непохожей на природу родного Алтая, и о просторах России, по которым добирался домой. В Глушинке было несколько мужиков, вернувшихся с войны. Все они были похожи в одном: в немногословии рассказов о военном времени.

Пожалуй, только в общении с детьми Евдоким Павлович иногда позволял себя разговорить. Но разговоры эти носили скорее шутливый, а не серьёзный характер. Внук Евдокима вспоминал один из таких разговоров:

— Дед, а как было на войне?

— Как было? Да так и было: вон там — японцы стоят, а здесь — мы. Так и стояли, ждали, кто первый полезет драться… Но мы не боялись, а японцы нас сильно боялись.

— Значит война не страшная?

— Война-то… Война всегда страшная, просто знать надо, за что воюешь. Если веришь в правоту свою, это помогает страх преодолеть.

— А какие они, японцы?

— Какие? Да, маленькие они. Под мышку влазят…

Такими были рассказы. Короткими и поучительными.

Один раз дед проговорился, что ходили они брать «языка».

— А как брали?

— Да, как брали… Сходили за сопку, да и взяли. Я вон за эту «прогулку» медаль получил.

— Дед, а на войне ты убивал?

Помолчав, Евдоким ответил: «Не надо тебе этого знать. И никому не надо».

После возвращения Евдоким Павлович стал работать старшим конюхом в родном селе. Свою работу любил. Любил лошадей и всё, что с ними связано. Знал повадки каждого животного, разговаривал с ними, что-то объяснял им. И говорил, что умнее лошадей нет на свете животных.

Благодаря деду внуки Евдокима впервые осознавали себя в качестве личности. Однажды, когда Баранову И. было года три, дед впервые привел его на конюшню и сказал: «Покатаемся на коньке. Сейчас посажу тебя». И посадил. Было и страшно, и здорово, и так высоко над землёй, что ребенок почувствовал вселенский восторг, а Евдоким вдруг тихо-тихо сказал: «Никогда ничего не бойся. Жизнь — тяжёлая штука, страха в ней будет много, но страх — он сам испугается тебя и отпустит, если ты ему смело в глаза посмотришь. На войне некоторые тоже боялись, и страхом одурманенные совершали глупости, а победившие страх — побеждали врага… Так-то, внук». Внук не всё понимал из слов деда, но главное уяснил: в жизни нельзя бояться, иначе страх победит и унесёт с собою. Надо быть смелым и тогда победишь. Евдоким Павлович был прекрасным природным педагогом.

Уже будучи старым, Евдоким Павлович не потерял большую физическую силу. Не в меру ретивый конь достаточно сильно лягнул Евдокима. Дед взял коня за копыто и, подняв ему ногу, принудил лечь его на землю, приговаривая: «Не балуй, Серко».

Евдоким Павлович был с юмором, но юмор у него был своеобразный. Строили в селе баню. «А что, Евдоким, поднимешь сруб?». Дед в ответ снял шапку у задавшего вопрос товарища, приподнял одной рукой сруб бани, а другой — положил под него шапку. Естественно, таким же образом шапка была впоследствии возвращена владельцу.

Дед прожил тихую, казалось бы, ничем не приметную жизнь. Много и тяжело работал, долго воевал, воспитал шестерых детей. Жил, как жили миллионы людей в России. И что удивительно, это поколение не растеряло несмотря ни на катаклизмы исторического периода, ни духовной теплоты, ни доброты, ни способности радоваться жизни, любить детей и всё живое на земле.

Умер Евдоким Павлович в 1972 году.

КОСЫНКИН МИХАИЛ ИВАНОВИЧ (1902-1973)

Михаил Иванович Косынкин родился в Пензенской области в семье крестьянина. Рано, в 18 лет, женился на Марии Жориной. В 1933 году, спасаясь от голода, семья Косынкиных (Михаил, Мария, двое детей) переехала в Томскую область «искать лучшей доли». Они взяли с собой и бабушку Евдокию. Оставлять её одну означало обрекать на верную, голодную, мучительную смерть. Мужа Евдокии, Сергея, репрессировали по причине «большого кулацкого богатства» и расстреляли ещё в конце 20-х годов. В 1937 году семья обосновалась в сибирском городе Томске. У Михаила было два брата, Ермолай и Василий. Оба участвовали в Великой Отечественной войне. Один, Ермолай, стал кадровым офицером, дослужился до звания полковника. Василий Косынкин погиб на фронтах войны.

Михаил Иванович был грамотным, хорошо читал и считал. Это помогло ему устроиться на ответственную работу: весовщиком на Томской железной дороге. Обладая большой физической силой, Михаил, помимо основной работы, постоянно помогал разгружать вагоны, был грузчиком. Когда началась Великая Отечественная война ему дали «бронь» от призыва. Но в действующую армию он всё же попал. В 1942 году, когда Михаилу исполнилось 40 лет, его мобилизовали. Он был направлен в артиллерийские войска.

Воевал честно, что подтверждают полученные за фронтовые подвиги награды: медаль «За отвагу», «За оборону Советского Заполярья», «За взятие Будапешта», «За взятие Берлина», «За спасение раненых». Письма от Михаила приходили крайне редко, но по ним и по наградам можно проследить весь славный военный путь простого русского мужика, который уже в зрелом возрасте прошёл почти всю Россию и ещё пол-Европы, защищая Отечество от фашистов.

К сожалёнию, фотографий времён войны не сохранилось.

Сначала Михаил Иванович воевал в Заполярье (с 1942 года), затем его перебросили в Венгрию. Закончил он свой фронтовой путь в Берлине. Это помнят обе его дочери (Валентина — в Томске, Матрёна — в Барнауле).

Жена Михаила Ивановича была очень религиозна. Православная вера, воспринятая в детстве, не была «выбита» годами атеизма, а вот Михаил вступил в партию, что означало веру в коммунизм и предполагало не религиозность.

В семье бывали «идейные споры»:

— Вот ты, Мария, зачем так часто ходишь в церковь?

— А ты зачем на партсобрания ходишь? У каждого своя вера.

На этом «идейные» споры обычно заканчивалось, потому что Михаил, по воспоминаниям дочерей, был не просто спокойным, а даже несколько флегматичным. Поэтому на жену, молящуюся Богу, не давил, не запрещал молиться, хотя и опасался неприятностей со стороны партийных органов.

Было у Михаила и у Марии трое детей: Пётр, Матрёна, Валентина. Спустя годы, Матрёна рассказывала: «Мама пойдет молиться за отца (который на фронте) в церковь, а я убегу в садок, прыгаю на одной ноге и прошу у Боженьки, чтобы мой папа вернулся живой». Вообще в семье, оставшейся без кормильца, на Бога уповали сильно, молились каждодневно о том, чтобы русские победили, о том, чтобы отец вернулся живым.

И он вернулся. Без единой царапины. И с заграничными безделушками. Но особый восторг вызвал бидон с виноградом, который к моменту приезда домой, конечно, превратился в вино. Но Михаилу так хотелось, чтобы дети увидели диковинную ягоду неимоверно крупного размера.

Матрёна вспоминала и забавные истории, которые иногда рассказывал Михаил. Вот одна из таких историй. «Нашли наши цистерну со спиртом, которую фашисты бросили при отступлении. Солдатам выпить охота, но все боятся отравиться. Но охота — пуще неволи. Не стали пить только двое: командир и я. На следующий день командир сожалел, что спирта уже нет. Но я-то припас, и мы выпили немного «за победу». Но надо сказать, что к спиртному Михаил Иванович был, в принципе, равнодушен и до и после войны.

Много о войне Михаил Иванович вспоминать не любил. Единственный раз он ответил внуку на вопрос о войне, когда тот, прикрепляя на свой детский капюшон его многочисленные военные награды, спросил:

— Деда, а как там, на войне?

— Там — страшно. И не дай тебе Бог узнать когда-нибудь, что такое война на самом деле!

В большинстве случаев Михаил просто отшучивался или надолго замолкал, погружаясь в себя, когда его пытались расспросить о том, как было «там». Дочь спрашивала:

— Папа, почему ты пришел с войны, а волосы у тебя все белые?

— В Заполярье много снега, вот он и побелил меня.

— Расскажи какой-нибудь случай.

— Был случай. Такого быть не могло. Кругом рвутся снаряды. Орудие взрывом сломало. Весь расчет погиб… А я уцелел. На мне — ни царапины.

И партийный Михаил Иванович добавлял:

— Наверное, кто-то за меня сильно просил…

Думаю, сотни тысяч и миллионы советских женщин и детей просили Бога о спасении своих мужей и отцов.

Чувство огромной любви к Родине помогло победить советскому народу в Великой Отечественной войне, но и великая сила человеческой любви, вера в Бога поддерживали тех, кто сражался на фронтах войны. И пусть официально церковь была отделена от государства, Бога из души русского человека вырвать было невозможно. На него уповали — он помогал. А как еще объяснить те чудеса спасения, которые случались на фронтах Великой Отечественной?

Михаил Косынкин, прошедший адские круги войны, не сломался на ней, не потерял душевности, доброты и веры в то, что жизнь прекрасна, а Земля Русская — лучшая Земля в мире!


 

SENATOR — СЕНАТОР
Пусть знают и помнят потомки!


 
® Журнал «СЕНАТОР». Cвидетельство №014633 Комитета РФ по печати (1996).
Учредители: ЗАО Издательство «ИНТЕР-ПРЕССА» (Москва); Администрация Тюменской области.
Тираж — 20 000 экз., объем — 200 полос. Полиграфия: EU (Finland).
Телефон редакции: +7 (495) 764 49-43. E-mail: [email protected].

 

 
© 1996-2024 — В с е   п р а в а   з а щ и щ е н ы   и   о х р а н я ю т с я   з а к о н о м   РФ.
Мнение авторов необязательно совпадает с мнением редакции. Перепечатка материалов и их
использование в любой форме обязательно с разрешения редакции со ссылкой на журнал
«СЕНАТОР»
ИД «ИНТЕРПРЕССА»
. Редакция не отвечает на письма и не вступает в переписку.