Продолжение Предыдущая страница

НИКОЛАЙ КУЛЬТЯПОВ,
ветеран спецслужбы в отставке,
член Союза писателей России.

В последнее время мы все чаще уходили на боевые операции. Партизанские связные приносили свежие достоверные сведения, обращая наше внимание, что в районе Пинска снова сосредоточились крупные немецкие соединения. Фашисты, по-видимому, затеяли провести массовую операцию против партизан, может быть, даже и прочёсывание отдельных участков. Мария Ковальцева во время очередного сеанса радиосвязи передала обобщённые сведения на «большую землю». Наша авиация незамедлительно отреагировала и произвела бомбовый налёт на сосредоточение немецких войск под Пинском. Получилась очень удачная операция, в которой были задействованы наши силы и регулярная Красная армия.
А у нас в отряде все по-прежнему, а я с интересом наблюдал за дальнейшим развитием отношений между моим другом и его жгучей избранницей. Зимний период не создавал благоприятных условий для тайных свиданий нашим влюблённым голубкам. Однажды Тетцов попросил нас удалиться из землянки, и мы проявили братское понимание, чтобы в зачатке не дать погибнуть его трепетным чувствам. А Иван Чулков не успокаивался — он привык все дела доводить до конца. Чтобы внести хоть какую-то ясность, он ещё раз встретился с Зиной Остапенко и подробно расспросил её относительно Лысенко. При этом он строго предупредил её, чтобы об этом разговоре никто не узнал. Она сразу заверила, что умеет хранить тайну, поэтому не подведёт. Так вот, она откровенно поведала дотошному Ивану:
— Встретились мы все в лесу. Как бы случайно. Причина одна — прятались от немцев. А как там оказалась Зина Лысенко, точно не знаю. В то время в лес бежало очень много народу, поэтому особых подозрений это не вызывало. Я предложила девчатам идти со мной к партизанам. Все согласились, так как деваться им было некуда. Я догадывалась, где вы находитесь, и сразу наметила маршрут.
— А эта Лысенко ничем не выделялась? Что-нибудь бросилось в глаза? Может, что-то записывала, делала какие-то метки на деревьях?..
— Да нет. Я бы сразу обратила внимание и сообщила об этом. Поверьте, просто не к чему придраться.
— Ну и хорошо. Надеюсь, ты понимаешь, что я это делаю не из ревности. Служба у меня такая.
Она среагировала с комсомольским пониманием и усмехнулась. А серьёзный Чулков принял к сведению и поблагодарил Зину.
Партизанской кухней командовала пожилая женщина Марфа Игнатьевна. В этом деле она слыла большим специалистом, поэтому всем без исключения нравились её блюда, поскольку сравнивать было не с чем. Общей столовой отряд не разжился, а потому бойцы и обслуживающий персонал горячую пищу в котелках уносили в свои землянки, где не спеша наслаждались кулинарными изысками, приготовленными в скромных полевых условиях. Иногда ей на кухне помогали и прибывшие девушки. Но Зина Лысенко делала это гораздо чаще других, проявляя личную инициативу. Даже Марфа обратила внимание, что она порой это делает слишком навязчиво: то вдруг предлагает свои услуги, то просто крутится около кухни и отвлекает своими пустыми разговорами. Конечно же, Иван Чулков тоже усёк эту особенность со стороны своей подконтрольной. По-прежнему опыт и чутье подсказывали ему: что-то здесь нечисто. А если так, то ей с нечистыми руками или помыслами нечего делать на кухне.
Сходить в её родную деревню не представлялось возможным, поэтому он продолжал тайно следить за её активным поведением, увлечениями и интересами. В один из дней Зина воспользовалась ситуацией, когда Марфа Игнатьевна покинула кухонную землянку по каким-то делам, и прошмыгнула туда... Это сразу вызвало подозрение, и наблюдавший за ней Чулков внезапно ввалился туда. А поскольку сделал это вовремя, то удалось предотвратить ужасное ЧП. Она не успела высыпать ядовитый порошок в закипающий котёл с супом. При виде разведчика от неожиданности она выронила из рук пакетик с порошком. Вещественное доказательство валялось у её ног, и она ничего уже не могла с ним сделать.
Лысенко взяли под стражу, и на первом же допросе, где присутствовали командир отряда Бондарь, Чулков, Шилин и Тетцов, она призналась, что была давно завербована тайной полицией, а в последний раз ей поручили ответственное задание попасть к партизанам, войти в доверие, выбрать удобный момент и совершить диверсию. Она клялась и божилась, что это её первая и последняя попытка, направленная против партизан. Зато какая! Даже если это правда, то она могла погубить весь отряд. А она в слезах уверяла:
— Я не хотела, меня запугали. Я очень виновата перед вами... Простите.
Вот так работали фашисты, используя любые средства и возможности в борьбе против неуловимых партизан. Они неоднократно предпринимали попытки заслать в наш отряд своих людей. И некоторые — как правило, обманутые или под воздействием угроз и реальной расправы над ними — вынуждены были идти на предательство.
В начале марта 1943 года нашу группу почему-то срочно отозвали на «большую землю». На подготовленную в прошлый раз взлётно-посадочную площадку приземлился самолёт. Он доставил в партизанский отряд боеприпасы и тушёнку под названием «Второй фронт», забрал тяжелораненых и всю нашу группу, после чего удачно взлетел и взял курс в обратном направлении.
На этот раз мы оказались в Подольске Московской области, где временно разместился Наркомат государственной безопасности Белоруссии. Гомельское управление, которое готовило нас и руководило, находилось в этом же здании. Для начала нас расквартировали поблизости от управления, выдали удостоверения, где указывалось право на ношение оружия (пистолет ТТ) и уточнялось, что в настоящее время мы находимся в резерве. При этом нам пояснили: «На всякий случай. Время-то вон какое, так что всюду патрули, проверки».
Несмотря на большую занятость, находилось время и для отдыха. Мы любили бродить по городу — и неудивительно: ведь за время последней командировки в тыл откровенно соскучились и почти одичали в лесу. А здесь работали кинотеатры и другие культурные заведения, нам удалось даже побывать в Москве, где мрачные проспекты и улицы своим видом напоминали о военном положении. Стекла домов были заклеены бумажными полосками, но мужественный город жил и продолжал трудиться на благо победы, а всюду куда-то спешили сосредоточенные люди, что-то перевозили машины, по-прежнему функционировало метро, служившее одновременно и надёжным убежищем на случай воздушной тревоги.

Через некоторое время нас снова вызвали в управление, где полковник государственной безопасности Филимонов провёл с нами ознакомительную беседу. В основном она касалась предстоящей заброски в тыл противника и конкретных задач. Как мы поняли, теперь предстояло воевать в Гомельской области. Командиром нашей группы, получившей название «Бывалые», был назначен капитан госбезопасности Николай Исаакович Шибеко. В неё входили Шилин, Гаврилов, Мацюта, Тетцов, Орлов, я и радистка Мария Ковальцева. Вскоре нас снабдили всем необходимым для проведения разведывательно-диверсионной деятельности: толовыми шашками, магнитными минами, немецкой валютой, летним обмундированием, телогрейками и продуктами, которые не отличались разнообразием и выглядели довольно просто: сухари, тушёнка, шоколад и, как всегда, фляжка спирта. В полдень всю группу на машине доставили на военный аэродром. Поскольку полковник лично сопровождал нас, невольно сложилось мнение, что намечается что-то очень серьёзное. Перед вылетом Филимонов на всякий случай предупредил, что, к сожалению, ранее имели место случаи, когда заброшенные в тыл врага группы попадали прямо на «вилы» фашистам. А происходило это потому, что немцы устраивали ложные посадочные площадки. И, как положено, с условными кострами и ракетами. Полковник был откровенен и в другом: с партизанским отрядом, который действует в Речинском районе, пока не удалось связаться, так что прыгать придётся вслепую, полагаясь только на карту, а после приземления посоветовал действовать по обстановке... «Так что, как говорится, ни пуха, ни пера. — Мы не успели мысленно послать его к чёрту, а он продолжил:
— Желаю удачи, сынки. На вас мы возлагаем большие надежды».
Пролетая над линией фронта, где в ночное время были хорошо видны трассирующие пули, огоньки, сигнальные ракеты, нам на этот раз удалось избежать неприятной встречи с немецкими «мистерами», так что неравная воздушная дуэль не состоялась. С каждой минутой мы все дальше углублялись в тыл противника. А когда уже приближались к лесному массиву белорусского Полесья, в салоне привычно для нас замигал сигнал. Лётчик обернулся и крикнул: «Подходим к цели». Находившийся всегда с нами инструктор прицепил тросики к вытяжным кольцам парашютов, после чего открылся люк, в который ворвался прохладный ветер. По команде «Пошёл» мы друг за другом унеслись в воздушные просторы Речинского района. В сплошной ночной тьме мы старались приземлиться как можно кучнее. Да и лётчик молодец — удачный выбрал момент для выброски, поэтому почти вся группа приземлилась на небольшой поляне. Только троих: Мацюту, Шилина и Орлова — все же отнесло к лесу. В этой округе действовало несколько партизанских отрядов, а вместе они представляли грозную силу. Видимо, благодаря этому немцы и не пытались предпринимать контрмеры в опасных для них чащобах, которых они откровенно побаивались, не говоря уж про масштабные атаки и преследования.
Апрельская ночь выдалась тихая и почти безветренная, хотя и прохладная. Всей группой нам до утра пришлось коротать её. А восход солнца предвещал новые заботы и испытания. Капитан Шибеко достал карту районов Гомельской области и указал место нашего приземления. Где в настоящее время базировался искомый нами партизанский отряд, мы, конечно, не знали — могли только предполагать. Мне с Костей Гавриловым было поручено самостоятельно передвигаться в Жлобинский район и организовать там диверсионные группы, после чего действовать по усмотрению и с учётом оперативной обстановки. Шибеко показал на карте наш примерный маршрут. Простившись с друзьями, мы двинулись в совершенно неведомый край. Пробираться пришлось долго: то по болотам, то по глухому лесному массиву, стараясь избегать населённые пункты. К каждому шуму и треску относились настороженно: прислушивались и всякий раз готовились к отражению вражеской атаки — ситуация требовала от нас внимательности и крайней осторожности. Встречались и естественные преграды. Когда нам путь преградила небольшая, но достаточно глубокая речушка, пришлось включить смекалку. С трудом мы раздобыли старый сухой лежняк, с помощью строп соорудили небольшой плотик и отправились на противоположный берег. Кое-как переплыли, а затем отсиделись в густом кустарнике, одновременно осмотрелись и обсохли. И снова в дорогу, всюду таившую в себе опасность. Вот так прошёл ещё один день: в пути и в поисках.
А утро предвещало весеннее тепло, которое прибавляло нам настроение и придавало сил... На окраине небольшого перелеска мы случайно наткнулись на замаскированную землянку, оборудованную умелыми руками. Все было сделано так искусно, что даже если захочешь — не сразу найдёшь. Мы тоже чуть было не прошли мимо, но обратили внимание не крышку от люка, которую или забыли присыпать сверху, или ветерок раздул ветки и листву. Когда мы проникли внутрь и осветили фонариком подземное убежище, то увидели в углу столик, скамейку и много соломы...
— Вот это подарок! Да это целая штаб-квартира, — выразил откровенное довольство сияющий Костя.
Переночевав, мы отправились дальше. Теперь мы уже не сторонились деревень, так как настала пора устанавливать связь с местным населением. Подошли к одной из них и рискнули заглянуть в крайнюю хатенку. Там оказалась средних лет женщина, а рядом с ней в недоумении застыла уже взрослая дочь. Костя приветливо улыбнулся и спросил:
— Кто-нибудь есть ещё в хате?
— Никого нема, — уверенно пояснила женщина и для убедительности замотала головой.
— Мы советские разведчики, так что не пугайтесь. Хотим спросить.
Хозяйки сразу расслабились и перво-наперво проявили свойственное этим радушным краям гостеприимство.
— Да вы сядайце, хлопцы. Я зараз, — заверила она, а сама, видимо, надумала за чем-то сходить.
— Тихо, не суетитесь, — жестом остановил её Костя.
В этот момент он, вероятно, вспомнил случай со «свахой», когда мы крепко влипли. Мы присели на лавку около стола, и женщина стала нам объяснять:
— Деревня, куда мы забрели, называется Перевичи, недалече отсюда маслобойня. На пригорке она. Иногда приезжают полицаи, которые обосновались на станции Салтановка — это примерно версты три-четыре по дороге. А партизан поблизости нет — ничего не слыхивали о них, — закончила она и уставилась на нас в ожидании уточняющих вопросов.
Мы долго задерживаться не имели права, поэтому попросили, чтобы её дочь проводила нас до леса. Пелагея — так звали мать — сразу испугалась и всем своим естеством решительно возразила. Но Костя всем своим доброжелательным видом успокоил её:
— Мамаш, да вы не беспокойтесь: ничего с ней не случиться. Клянусь, что вернётся в целости и сохранности. Ну, бывайте и будьте здоровы.
Мы покинули хату и через огород заспешили к лесу. В дороге Валентина — дочь Пелагеи — нам подробно обрисовала обстановку в округе, даже сообщила о трагической гибели какой-то группы десантников. «Орёл» её называли, а может, это и обычные слухи. А действия, приведшие к их уничтожению, якобы происходили как раз в этом районе. Нас это крайне заинтересовало, но мы не стали задерживать её, а так хотелось уточнить некоторые аспекты. Неожиданно Костя предложил Валентине сотрудничать с нами — она сначала удивилась, но в принципе не возражала, хотя и не догадывалась, что от неё требуется, — и первую встречу назначил ей в условном месте через три дня, вторую — в случае провала по каким-то причинам — через неделю. Так в этих загадочных краях появилась наша первая связная. Это вдохновляло.
На вторую встречу Валентина принесла нам список полицаев и фамилии лиц, активно сотрудничающих с немецкими властями, на станции Салтановка. Она и в дальнейшем усердно работала с нами, будто, кроме испытываемой ею ответственности и чувства долга, был у неё какой-то личный интерес. Однажды она передала нам немецкую листовку, в которой указывалось, что за поимку предводителя партизан фашистские власти назначили вознаграждение в 6 коров, или 6 гектаров пахоты, или же по половине того и другого. В придачу к этому местный комендант обещал 30 пачек махорки и 10 литров водки. Я откровенно возмутился:
— Надо же! Мало того, что они толкают людей на предательство, так они решили ещё и спаивать их.
— Так у них задача такая. А насчёт вознаграждения — просто удивили. Надо же, решили не жадничать. Вот как надоели и осточертели им партизаны! — поддержал меня напарник.
— Да врут они все. Я им ни капельки не верю: ничего они никому не дадут. Это же фашисты! — категорично выразилась Валентина и продолжила: — А за мёртвого партизана обещают половину указанного вознаграждения. Жителям деревень, знавшим о местонахождении партизан и не сообщившим об этом, грозит обвинение «в бандитизме» и расстрел. Вот это они могут и сделают с превеликой радостью.
Позже мы узнали, что в ряде случаев гитлеровцы пытались создавать из крестьян так называемые отряды самообороны, которые должны были, вооружившись топорами, ножами и дубинами, беспощадно уничтожать нападающие «банды», то есть партизан, которые в большинстве своём оказались не по зубам ни фашистам, ни полицаям, ни другим формированиям.
В один из дней вместе с Валей на конспиративную встречу с Костей пришёл мужчина в железнодорожной форме и представился:
— Григорий Кулик.
Он также высказал добровольное желание сотрудничать с нами, и Костя предложил ему написать расписку. Тот без раздумий согласился и выразил свою готовность — видимо, психологически был готов к этому, — посчитав за высокую честь помогать советской разведке в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками. А в качестве подтверждения своих патриотических намерений Кулик передал расписание поездов, следующих через станцию Салтановка в районный центр Жлобин и дальше. Конечно, для нас эти сведения были крайне важны, в то же время мелькнула трезвая мысль: а не завербован ли он тайной полицией? Поэтому мы решили подвергнуть его испытанию — проверка никогда не помешает. Костя дал ему задание — совершить диверсию на железнодорожных путях, к которым у него есть доступ, поэтому ему легче сделать это.
— Нам известно, что через станцию проходят поезда с горючкой, иногда они останавливаются для осмотра. А это очень благоприятный момент. Так что постарайтесь использовать. Только необходимо учесть: поставив магнитную мину под любую цистерну, не забудьте выдернуть чеку. — Он показал, как это делается, и вручил Кулику две мины. — А ещё вот вам пачка немецких марок, только действуйте разумно.
Тот обрадовался и заверил, что будет расходовать их осторожно. Следующая встреча была назначена далеко от нашей стоянки и опять вместе с Валентиной. Григорий Кулик, снабжённый взрывоопасным грузом, удалился, а Валентина сообщила нам, что недалеко от неё проживает ветеринарный врач Сварич, который с большим усердием служит немцам, поэтому представляет большую опасность для окружения.
— Эту сволочь мы как-нибудь подловим, — заверил Костя Гаврилов, чтобы вселить в неё уверенность и показать, что любая информация не остаётся без внимания. — Не горюй Валя, все будет хорошо. Что ещё можешь сообщить?
— В деревне Перевичи живёт девушка по имени Катя, недавно проживает, поэтому фамилию не знаю, так вот, она работает в городе Жлобин в почтовом отделении, иногда приезжает домой.
— Вот это то, что нам нужно, — обрадовался Гаврилов. — В следующий раз ты приведи её, да так, чтобы без хвоста — сама понимаешь, её надо ещё проверять — и отдельно от других.
Она пообещала и как-то странно усмехнулась, продемонстрировав тем самым, что все прекрасно понимает. Так постепенно налаживалась наша оперативная работа, которая немыслима без связных и других честных людей, желающих от всего сердца оказывать нам посильную помощь в сборе необходимых сведений о противнике, разоблачении и наказании предателей Родины. Без кары на оккупированной территории нельзя — чтобы враги народа знали, что рано или поздно за все придется отвечать и платить своей жизнью.
Военное время не стояло на месте, мы не засиживались в своих тайных берлогах, поскольку дел было невпроворот. Мы с Костей по-прежнему действовали вдвоём, хотя прекрасно понимали, что состав группы надо расширять — обстановка и поставленные перед нами задачи требовали этого. Вскоре узнали о подрыве двух эшелонов с горючими материалами. А поскольку это произошло в десяти километрах от станции Салтановка — в сторону фронта, — теперь мы не сомневались: это филигранная работа Григория Кулика. Но любое задание и его результаты — даже положительные, — осуществлённые кем бы то ни было, требовали уточнения, детального разбора и проверки. И мы не ошиблись в своих догадках, следовательно, не ошиблись и относительно самого Кулика.
Дальнейшие события развивались стремительно, и в этом большая заслуга Валентины Балагур, которая для нас оказалась ценной находкой. Она бесстрашно и чётко выполняла все наши поручения. Для этого она без особых подозрений посещала железнодорожную станцию, так как использовала предлог проведывания тётки Варвары, которая больна и требует ухода. После совершения очередной диверсии у фашистов каждый раз возникали новые подозрения, а они копились, наслаивались, поэтому за неблагонадёжными, на их взгляд, рабочими станции усилился контроль, а порой и тайное наблюдение со стороны полиции. Однако, пребывая в лесу, мы многого не знали, да и фашисты не спешили делиться своими секретными планами. Но мы к этому стремились, чтобы более эффективно громить врага. Однажды мы уже настроились уточнить кое-какие нюансы, однако запланированная ранее встреча с Григорием Куликом не состоялась. Естественно, нас это обстоятельство сильно встревожило, так как срывались намеченные диверсионные мероприятия.
— Надо же, мужик-то вроде серьёзный и дисциплинированный. Всегда был точен, и вдруг... — выразил я своё беспокойство.
Костя в очередной раз взглянул на часы и озабоченно покачал головой.
— Согласен. Думаю, что не просто так: не мог же он забыть. Видимо, дело настолько серьёзное, вот он и решил перестраховаться.
Зато в тот день состоялась приятная встреча с Катериной, которую привела исполнительная Балагур. По нашей просьбе скромная на вид девушка рассказала немного о себе, а мы не только прислушивались, но и приглядывались. Сложилось впечатление, что она ничуть не смутилась и не испугалась при виде нас, только что покинувших медвежий угол. В целом она произвела хорошее впечатление. Когда мы ей предложили сотрудничать с нами, она моментально согласилась, словно ждала этого, хотя и понимала, чем ей это грозит. Однако опасность и каждодневный риск не испугали её. Ещё больше нас обрадовало то, что мы ещё не давали ей задания, а она могла рассказать много интересного для разведчиков-диверсантов. В частности, она сообщила, что в Жлобине формируются особые стройбатальоны фашистов, а вот для чего, ей пока неизвестно. Да она и не проявляла особого интереса.
Мы поспешили выразить своё понимание. Затем я дал понять, что с нынешнего дня она должна стать совсем другим человеком, теперь от её мозга и языка будет зависеть очень многое, в том числе и жизнь, а глаза и уши как губка должны все вбирать, впитывать в себя, отсеивать лишне, анализировать и запоминать. А при встрече информировать нас.
— Вот эти батальоны и станут для тебя первым поручением. Здесь важно все: их численность, командиры и начальники, в каком направлении от города они будут сосредотачиваться, откуда и куда завозят железобетонные изделия и так далее. Будь внимательна, наблюдательна и очень осторожна. Надейся только на свою память. А ещё подбери надёжную во всех отношениях подругу, такую же симпатичную, как ты, — с ней тебе сподручнее будет работать. Так что желаем удачи.
Уже наступали вечерние сумерки, поэтому девушки заспешили: им ещё предстояло добраться до своей деревни. А наш путь, к большому сожалению, в противоположную сторону — в свою штаб-квартиру на природе, как мы в шутку называли своё надёжное тайное убежище. И очередную ночь опять предстояло коротать вдвоём.
Забот у нас, конечно, хватало, но в последнее время не покидала мысль о продажном ветеринаре Свариче. Надо бы подробнее узнать, что это за гусь. По словам связной Катерины Чеприной, он хитрый как лис, с вечно прищуренными глазками, сверкающими своей подозрительностью. Очень скользкий тип, каждое утро регулярно выезжает на запряжённых лошадях на работу. А едет он по одной и той же просёлочной дороге.
И тогда мы устроили засаду. Человек он пунктуальный, поэтому ждать пришлось недолго. Ещё издалека мы приметили его: средних лет, невзрачный, хоть и в шляпе. Спереди и сзади — никого. Нас это устраивало. Мы выскочили из оврага внезапно и сразу к нему в дрожки.
— А ну стой, дядько, — пригрозил Костя и наставил на него автомат.
Я заметил, как он полез в карман, и крикнул:
— Вздёрни руки вверх и без шуток!
После задержания его он так перепугался, что даже не пытался сопротивляться. При обыске нашли немецкий «парабеллум». Обезоруженным он и вовсе скис. К сожалению, партизаны не баловали эти места своим присутствием, поэтому наше неожиданное появление ошарашило Сварича. По документам, выданным местными властями — подписано унтершарфюрером Придривом, — он служит в немецком отделе ветеринарной службы.
— Не убивайте меня, братки, — трусливо залепетал он. — Я же не по своей воле тружусь у них. Профессия у меня такая, очень редкая... Вот я и согласился под принуждением, чтобы только выжить, — продолжал выкручиваться он. Невольно я отметил про себя, что сравнением с лисом Катерина дала ему точную характеристику.
— Заткнись и слушай. Ты, продажная шкура, заслужил позорную смерть, и она уже заглянула в твои трусливые глаза, — припугнул его я и приставил ствол к его впалой груди.
— За что? Да как же так можно? У меня же семья, её же поить-кормить надо, а вы... — продолжал жалостливо скулить презренный выродок.
— Не ной, тебе уже ничто не поможет, — злобно прикрикнул на него Костя. — Слишком много у тебя грехов — пришла пора расплаты. Единственное, что может спасти тебя, так это согласие неустанно замаливать их. Так что выбирай: или мы тебя сразу и с позором вздёрнем на ветке от имени советской власти, или ты одумаешься и станешь работать на нас. Другого выхода нет.
— Всё, братки, сделаю, только не убивайте. Пожалейте старого и больного человека, — он съёжился, сгорбился и вдавил голову в плечи. Всем своим видом он производил жалкое и неприятное впечатление.
— Тогда вот тебе бумага — пиши. — Он дрожащими руками взял карандаш и стал выводить под диктовку, что согласен добровольно сотрудничать и всеми силами помогать советской разведке в борьбе с немецко-фашистскими захватчиками и их приспешниками.
Когда он расписался и поставил дату, довольный Костя взял подписку, пробежался глазами и спрятал в карман.
— Она будет храниться вечно. Так что не вздумай удрать — все равно найдём. А если предашь нас и приведёшь карателей, то пощады не жди. Усёк? Да и немцы не любят предателей: сам понимаешь. Что они сделают с тобой, когда прочитают это, — он похлопал по грудному карману, ставшему надёжным сейфом. — Вот тебе первое задание: узнать, сколько прошло эшелонов с танками за неделю и каковы планы немцев на ближайшее время. Следующая наша встреча будет на этой дороге. Жди нас в любой час и любую минуту. А теперь трогай и начни новую жизнь, а не прежнюю, скотскую.

В один из весенних звонких дней к нам пожаловала связная Балагур, и не одна: с ней пришли четверо мужчин. Мы подпустили их на близкое расстояние, держа автоматы на взводе. Первыми подошли Валентина и высокий мужчина: видимо, старший среди них.
— Это мадьяр, а зовут его Миклон, — представила связная, которой мы доверяли на сто процентов.
Он не остался в долгу и на ломаном русском языке пояснил, что давно искал встречи с партизанами, чтобы вести борьбу с фашистами, которые насильно мобилизовали их в свою армию.
— Мы не хотим воевать на их стороне.
Эта новость нас обрадовала. В то же время мы не могли понять, как Валентине удалось перевербовать этих мадьяр из железнодорожной охраны. Все они были без оружия, хотя заверили, что достать его смогут. Беседа наша затянулась: нам хотелось как можно больше узнать о них. А в душе продолжали ликовать: ведь мы даже не мечтали о такой удаче — к нам пожаловали четыре готовых бойца! Конечно же, мы по достоинству оценили их искренне желание сотрудничать с нами, но в целях проверки дали конкретное задание: подорвать и сжечь бензохранилище, которое находится в стороне от станции. А вот как они совершат эти диверсию — их дело, пусть включают смекалку и свой опыт. Мы дали им понять, что стать партизаном не так-то просто, это надо заслужить, и не на словах, а в боях и конкретными делами. А контроль за выполнением этого задания мы возложили на связную. Озадаченные солдаты охраны ушли, а задержавшейся Валентине было поручено как можно быстрее разыскать на станции Григория Кулика и передать ему, чтобы он срочно под благовидным предлогом выехал в город Жлобин и встретился в почтовом отделении с Катериной Чеприной, которая ему все объяснит. Конечно, мы рисковали, в том числе и чужими жизнями, но обстоятельства требовали немедленных действий.
— Но будь осторожна, Валя, — предупредил её Костя. — В таких опасных играх — кто кого, — к большому сожалению, бывают и неудачи. Помни об этом и заранее все просчитывай.
Уже на следующий день мы с Костей решили изменить свою базу обитания — мало ли что может произойти, да и требования конспирации таковы, — но связная, которая не вызывала у нас ни малейшего сомнения в надёжности, заранее была поставлена в известность о новом месте явки.
Тёплыми бессонными ночами мы часто вспоминали своих боевых друзей, лишь косвенно догадываясь об их лесных походах и решительных действиях. Только проводились они в других районах Гомельской области, где тоже хватало работы для диверсантов. Однажды ночью мы услышали взрывы, которые донеслись со стороны железнодорожной станции. Как мы ранее договаривались, после операции мадьяры с оружием должны уйти в лес. Несмотря на темень, мы устремились на своё прежнее место встречи, однако пришлось с беспокойством ждать, так как они добрались туда только утром. К нашему приятному удивлению, их уже оказалось шестеро. Теперь не было никаких сомнений, что они решили действовать сообща с нами. А первое наше задание они выполнили блестяще. Двое новых солдат, что пришли с Миклонем, как раз находились в охране бензохранилища, поэтому совместными усилиями легко совершили диверсию и сразу бросились в лес. Однако в темноте пришлось поплутать, но с рассветом все же нашли нужное место.
Всего нас оказалось уже восемь человек, одно плохо — не все мадьяры прихватили с собой оружие, поэтому первое время обходились тем, что было у нас в наличии. Костя отдал изъятый «парабеллум» Миклону, остальным безоружным мы торжественно вручили по лимонке. Судя по их решительности, почему-то мы не сомневались, что своё оружие они добудут в предстоящих боях. А поскольку собрались мы в лесу не для того, чтобы коротать время у костра, то с первого же дня занялись изготовлением мин. Для этого нужен был тол. Миклон и его друзья пообещали раздобыть его. Когда они вернулись с похода, то притащили с собой артиллерийские снаряды и целыми днями выплавляли из них тол. В целом они оказались толковыми парнями: находчивыми, смелыми и хорошо знающими подрывное дело. Мы Костей имели в запасе толовые шашки и детонаторы к ним, а когда взрывная масса из снарядов была собрана воедино, мы уже стали сооружать мощную мину. Бугрич из досок от стола соорудил ящик, и мина обрела свою деревянную оболочку. Вооружившись, мы решили отправиться на «железку», чтобы опробовать её в деле, и не куда-то, а ближе к станции Салтановка. И хоть железнодорожная ветка сильно охранялась, но мадьяры, видимо, уже заранее прикинули место, где можно легко и без шума подобраться. А далее — дело техники: тщательно установив мину, они замаскировали её и подползли к нам. Ночь выдалась на славу: тёплая и тёмная, правда, с небольшим моросящим дождём, но это тоже нам на руку. Нервное напряжение нарастало с каждой минутой, а ждать пришлось часа два — вот сколько пришлось нам испытывать себя. И все же наша родненькая мина чётко сработала. Да ещё как! На наших глазах вражеский эшелон с мощной военной техникой пошёл под откос: со страшным скрежетом и окутанный гарью и пылью. Возликовав от увиденного, в принципе ужасного зрелища массовой смерти: солдат и металла, которые полыхали вместе — вот что делает с людьми проклятая война: смерть одних искренне радует других, — мы, окрылённые и подгоняемые взволнованными чувствами от только что одержанной победы, поспешили удалиться в лес. Погони не последовало, поэтому далее мы не особо спешили.
Что в действительности побудило мадьяр и на что они рассчитывали, мы с Костей в то время ещё не знали, но постепенно убеждались в истинности их мотивов активно бороться с фашизмом. Они оправдывали наше доверие, и с каждой удачной операцией наша уверенность в них возрастала. Вот так наша небольшая, чисто мужская группа с каждым фронтовым днём только крепла и мужала. Позже в отряд влились две девушки: Валя и Мария, которые почти сразу проинформировали нас как о совершенных диверсиях на бензохранилище, так и на железной дороге. Благодаря нашим скоординированным действиям на станции распространились панические слухи, что в этом районе высадился десант русских и теперь такое начнётся!.. Немцам ничего другого не оставалось, как усилить охрану самой станции и путей силами власовцев.

Подполье в Гомельской области регулярно вело пропагандистскую работу в тылу немецких оккупационных войск. Но главное — это все же диверсии, чтобы не давать фрицам покоя, чтобы они бесились от своего полного бессилия в борьбе с неуловимыми партизанами. Накануне заброски сюда нам сообщили, что ещё осенью 1942 года партизанами Белоруссии, Калининской области и Латвии на стыке трёх республик был создан Братский партизанский край, заключённый в треугольнике между городами Полоцк, Себеж и Невель. Теперь этот край играет важную роль в дальнейшем развитии партизанского движения в тылу групп фашистских армий «Север» и «Центр». Партизаны в Освейском, Дриссенском и Полоцком районах Белоруссии разгромили большинство гарнизонов. Не выдержав ударов, оккупанты оставили Клястицы и Соколище, а к концу 1942 года пять белорусских партизанских бригад с боями заняли Россонский, Освейский и Дриссенский районы и стали хозяевами положения. На территории края была восстановлена советская власть, крестьяне вновь начали работать в колхозах, выращивать и сдавать партизанам хлеб, картофель, овощи, мясо. Работали кожевенные, сапожные, швейные мастерские, которые обеспечивали партизан одеждой и обувью. В посёлке Россоны была даже открыта столовая. Всю организаторскую и агитационно-массовую работу среди населения взяли на себя подпольные райкомы ВКП(б). Вот так во вражеском тылу на площади около 10 тысяч квадратных километров и населением до 100 тысяч человек был создан Братский партизанский край, где действовали 24 бригады и два отдельных отряда. Общая численность их личного состава превышала более 10 тысяч бойцов и командиров. Немцы называли этот Братский партизанский край «красным бельмом».
Вскоре мы действовали в тесном контакте с партизанами. Так, специальная группа, в которую входили и мы, возглавляемая опытным чекистом Николаем Шибеко, разгадывала планы гитлеровцев и своевременно предупреждала народных мстителей, одновременно вела большую разведывательную работу в логове врага. Не раз мы вовремя предотвращали расправы фашистов над мирным населением, уничтожали коммуникации и склады врага. Так что дел всем хватало.
В один из дней к нам из Жлобина прибыл наш опытный подпольщик — железнодорожник Кулик, которому удалось добыть очень ценные сведения о сооружении немцами бункеров в районе города. Он прямо заявил, что вдоль реки они готовят неприступную крепость: видимо, рассчитывает удержать стратегически важный город Жлобин при стремительном наступлении Советской армии. Эту информацию срочно доставили капитану Шибеко, а затем проинформировали армейскую разведку. С того дня Григорий Кулик остался в нашем отряде, так как возвращаться ему было опасно.
Пришла пора встретиться с ветеринарным врачом Сваричем, а то как бы он не подумал, что мы забыли его. Я и Костя двое суток дежурили на знакомой дороге, но тот так ни разу и не появился. «По всей вероятности, он как лис предпринял хитрый манёвр и изменил свой маршрут следования до станции», — решили мы, не скрывая своей досады.
Вернувшись, поделились своими мыслями с Куликом — услышав эту фамилию, тот сразу оживился и изменился в лице.
— Сварич Митрофан Сидорович? О нем речь?
— Да, — подтвердил я.
— Да кто ж его не знает. Так вот, этот ветеринар — редкая сволочь! Да ещё продажная. Вы, вероятно, не в курсе трагических событий 1942 года, когда в этом районе погибла почти вся группа десантников, именовалась она «Орёл». А предал её тот самый Сварич.
Далее Григорий поведал нам об обстоятельствах, которые развернулись в то злополучное суровое время. Когда он закончил, наступила гробовая тишина, которую все восприняли за минуту молчания. Я молча взглянул на Костю, тот тоже устремил на меня взгляд сожаления, и мы без слов поняли друг друга: какую же мы совершили ошибку, отпустив его при первой встрече.

* * *

Основной штаб под руководством Шибеко находился в Речинском районе. У них всегда под рукой была радиостанция, поэтому все сведения, что мы добывали различными путями — а их и на этот раз накопилось предостаточно, — доставлялись к ним. Путь до них не близок и небезопасен, но идти надо, ведь любые разведданные должны поступать своевременно — в этом их ценность.
«Трогательную» встречу с предателем Сваричем мы пока отложили до лучших времен.
— Никуда эта сволочь не денется, не уйдёт от нашего справедливого возмездия. А пока доложим о нем Шибеко, — предложил Костя, рассчитывая получить от руководства конкретные указания на этот счёт.
Утром после завтрака мы двинулись небольшим отрядом в дальний путь — маршрут этот для нас был знаком. Продвигались, как говорится, по пересечённой местности: то перелесками, то по болотам, то по сплошным чащобам, то по бездорожью. Наконец-то добрались. Нашему приходу боевые товарищи искренне обрадовались. Среди собравшихся вокруг нас оказался и капитан Шибеко. Николай Исаакович и его верная спутница жизни Клавдия Георгиевна всегда отличались гостеприимством.
— А вот и наши дорогие хлопцы, — выплеснул капитан свою улыбчивую радость. — Товарищи, к нам пожаловали Добчинский и Бобчинский.
Так в шутку называли меня и Костю. В это время его жена находилась у костра и готовила любимые нами пончики. Вскоре за обедом завязался весёлый и непринуждённый разговор. Нам хотелось много рассказать о себе и своих делах и узнать последние партизанские новости от боевых товарищей, с которыми давненько уже не виделись. Позже все собранные нами сведения подробно доложили капитану. Я познакомил его с Куликом, который детально показал на схеме и изложил на словах план укрепрайона вдоль реки города Жлобин. Это очень заинтересовало Шибеко:
— Да вы просто молодцы! Вы даже не представляете, как это важно сейчас! Командованию нашей армии это просто необходимо, так как готовится крупное наступление. А разведданные — как продукты: тоже имеют сроки годности и полезности. Чуть просрочил — и выбрасывай, так как они без надобности.
Радистка Мария быстро связалась с «большой землёй» и передала срочное спецдонесение. Позже из центра мы получили благодарность. Мы гордились тем, что наш труд не пропал даром и был высоко оценён правительственными наградами.
А в тот вечер капитан побеседовал с нашим пополнением — мадьярами, которые тоже рассказали ему немало интересного. Это и понятно: ведь они служили на стороне фашистов, однако нашли в себе мужество и добровольно перешли к нам. И за это время успели совершить ряд подвигов.
— Относительно предателя Сварича принимайте решение самостоятельно: вам на месте виднее — стоит ли рисковать своими людьми ради него. А что касается полномочий, то они у вас есть. К изменникам Родины от имени советской власти вы вправе применить исключительную меру наказания — смертную казнь. Но для этого надо быть уверенными в правоте и обладать доказательствами. Он по национальности кто? Белорус? — Мы пожали плечами. — Тогда вряд ли при отступлении немцы возьмут его с собой — не такая уж дюже ценная фигура для Третьего рейха. Попробуйте использовать его «втёмную» для дезинформации фрицев или в других целях. А после освобождения Белоруссии от фашистов всякая подобная мразь и продажная нечисть предстанут перед народным судом.
К нашей радости, с очередной боевой операции по разгрому немецкого аэродрома вернулся партизанский отряд Хохлова, куда входила и группа «Шустрые». Они привели двух пленных немецких офицеров. Однако в отряде не оказалось ни одного переводчика. Пленные же на все вопросы на русском языке скалили зубы и демонстративно отворачивались. Только периодически выкрикивали: «Хайль Гитлер!», и больше ничего. Поскольку они упорно стояли на своём, командир принял решение пустить их «в расход».
Уловив подходящий момент, радистка Мария Ковальцева стала расспрашивать меня о своей родной деревне Перевичи.
— Ничего говорить не буду, поскольку гораздо лучше меня это могут сделать другие. Ты познакомься с девушками, которых я привёл. — Как она обрадовалась, когда я свёл её с землячками. — Вот Мария — тёзка твоя, а это Валя — между прочим, они родом оттуда. Узнаешь? — резвился я, глядя на их счастливые лица.
Они запрыгали от радости и обнялись, а потом удалились, чтобы никому не мешать и посекретничать.
В партизанском отряде Хохлова обходились без землянок, вместо них для жилья использовались армейские палатки. В одной из них размещался и штаб с нашей радиостанцией. Отряд часто выдвигался в походы для проведения боевых операций, а немецкие подразделения в это время сосредотачивались вокруг Речицы. Бои проходили жестокие, иногда с большими потерями среди партизан, но отряд пополнялся новыми добровольцами, в основном из числа молодых людей, проживавших в деревнях местной округи. Я знал, что мой закадычный друг Сашка Тетцов прикреплён к этому отважному отряду и так хотел увидеть его. На моё счастье, вскоре он тоже объявился.
— Сашка! Дружок мой дорогой! — не удержался я. — Живой, лесной бродяга? Вот это встреча, я только что думал о тебе, а ты тут как тут.
— Так я только что вернулся с задания, — улыбнулся он, и усталости на его лице как не бывало.
— Тогда будем считать твоё присутствие подарком для меня.
— А ты для меня лучший подарок, — произнёс Сашка и протянул правую руку — левая была перевязана и висела на тряпке, узлом завязанной на шее.
— Что с ней? — забеспокоился я.
— Да пустяки, немного зацепило, когда брали двух «асов» при уничтожении полевого аэродрома.
Я откровенно удивился:
— Подожди, а как ты оказался в группе «Шустрые»?
— Разве Шибеко тебе ничего не говорил? — теперь уже настала его очередь удивляться.
— Подробно нет, — признался я, продолжая осматривать друга.
Я знал, что в группу «Шустрые» входили Тетцов, Чулков, Орлов, Чирков, Турцевич, Бекаревич, затем она разделилась: некоторые ушли в свои районы Гомельской области.
— С тех пор мы действуем вроде бы отдельно, а цель-то у нас общая, — усмехнулся Тетцов. — Так что громили, громим и будем громить врага. Такие, брат, дела и задачи. Тебе ли не знать.
Я отметил про себя: «Как же он возмужал и повзрослел, и размышлять стал масштабно, как полководец. Вот что делает с нами война».
Взглянув на часы, я с нескрываемым недовольством дал понять, что пора собираться в обратный путь.
— Да не горюй, дружок! Обязательно настанет наше победное время. А мы с тобой ещё свидимся, и не раз. Не правда ли? А если погибнем... честь нам и слава! Просто так мы не дадимся и с собой прихватим немало фашистов, чтобы другим меньше досталось.
На ходу мы обменялись ещё некоторыми фразами, а потом крепко обнялись — как родные братья. Теперь я знал, что группа, которой руководил Сашка, действовала недалеко от города Речица — в самом логове врага. Да и все остальные находились в таких же тяжёлых и опасных условиях.
Задерживаться надолго в штабе нам не было смысла: спешили выдвинуться, пока не стемнело. Получили от Шибеко дополнительные указания, а они заключались в активизации диверсионной работы. На складе получили боеприпасы, магнитные мины и толовые шашки, после чего по-дружески распрощались с остальными боевыми друзьями и отправились в свой район боевых действий.

* * *

Стремительно наступая по всему фронту, советские войска гнали фашистов с белорусской земли. Немаловажную роль в единой борьбе с немецкими ордами оказывали диверсионно-разведывательные группы. И их заслугу в этом никто не умалял. Да мы и сами ощущали это, в том числе заботу и бережное отношение к каждому бойцу.
Не скрою, порой очень трудно было: накапливалась физическая усталость, нервное напряжение в любой момент могло привести к срыву, но приходилось терпеть. Утешало одно: ведь мы действовали на своей земле, а значит, у себя у себя дома, поэтому стойко переносили все трудности и чётко выполняли свой солдатский долг.
Однажды первая группа из трёх мадьяр ушла с Костей на повреждение телефонно-телеграфной связи между Салтановкой и городом Жлобин. Остальные бойцы пошли со мной, чтобы осуществить диверсию на «железке» — эту задачу пока никто не отменял, более того, она оставалась приоритетной.
Мы знали о немецких засадах и минных полях, поэтому предпочли пойти по ранее неизведанной нами дороге. А путь этот значительно приближал нас к фронтовой полосе. Станция Салтановка осталась на много вёрст в стороне от шоссейной дороги, а мы продолжали двигаться по глухим местам. Вскоре оказались в каких-то дебрях и долго блуждали по лесной чаще, но все же выбрались из неё и наткнулись на сплошной кустарник, за которым виднелось небольшое поле, а за ним дома. Рискнули в дневное время произвести разведку. Я посчитал, что с этой задачей лучше всех должны справиться Мария и Валя. В других местах, где нам удалось побывать прежде — а мы облазили почти весь район, — было много общего и знакомого, а тут такая подозрительная глушь, что на первый взгляд показалось даже жутковато. Такое нервозное состояние было от того, что девушек мы послали далеко не на прогулку, да и сами пришли сюда не к тёще на блины.
«А вдруг предстоит бой... Нежелательно, — заранее забеспокоился я. — Тем болеё что у нас на всех один автомат и несколько гранат».
Решили ждать доклада наших разведчиц. Через некоторое время они вернулись и доложили, что деревня называется Заболотня.
— Мы прикинулись голодными беженками. Как нам сообщила старушка, партизаны заглядают сюда изредка, а полицаи не так дюже озоруют. На вопрос относительно железной дороги она пояснила: «Вярсты тры, не больш, толькі тут зараз балоціна будзе». Мы поняли, что добиться от неё чего-то большего вряд ли удастся, поэтому распрощались с ней.
Судя по карте, кругом действительно топи. Иного выхода у нас уже не было: в болото так в болото. Честно скажу, очень неприятное ощущение гружёными передвигаться по пояс в вонючей и булькающей трясине. Но мы все же благополучно добрались до небольшого сухого островка. Измотанные, мы решили передохнуть и дождаться темноты. С рассветом я в разведку отправил Миклона и его друга Бугрича. Они взяли у меня бинокль и скрылись в туманной завесе. Спустя часа два мы услышали грохот проходящего недалеко тяжёлого состава: значит, железная дорога совсем рядом. Вернувшиеся разведчики подтвердили, что недалеко отсюда высокая насыпь, но охрану они не заметили. А промчавшийся эшелон был с тяжёлыми танками и мощными орудиями.
Мы отправились к железной дороге. Когда подошли вплотную, Миклон, Бугрич и Кулик очень быстро взобрались на насыпь и с профессиональной точностью установили довольно большую мину, рассчитанную на тяжёлый состав. Замаскировав все свои следы, мы снова углубились в болото. После длительного пребывания в воде да ещё тухлой мы ощутили небольшой озноб, но сомнение заставило нас дождаться результата.
«А вдруг не сработает? — беспокоил меня этот самый актуальный на сегодняшний день вопрос. — Обидно будет: шли в такую даль, и впустую».
Я уверял себя и своих товарищей: не может быть такого, однако ничего другого не оставалось, как убедиться в этом. Как назло, ждать пришлось до вечера — и опять неудача: немцы словно издевались над нами или предчувствовали свою погибель, поэтому не спешили навстречу смерти.
— Но уж в ночное-то время точно должны проследовать составы, — высказал свои мысли Григорий Кулик.
А ему можно верить. И тем не менее действующая железная дорога казалась вымершей, словно вся немецкая промышленность и её сателлитов или перестала выпускать военную продукцию или принято решение больше не поставлять её на фронт. А ведь она так необходима их армии. А вдруг они теперь внесли какие-то коррективы? Изнурительные минуты и часы продолжали испытывать наше терпение. И именно тогда, когда мы принимали сомнительные по полезности болотно-грязевые процедуры. Чтобы окончательно не простыть, мы решили возвращаться. И в этот момент наконец-то услышали нарастающий грохот. Группа с замиранием сердца застыла, будто одним неловким движением могла спугнуть фашистов и их долгожданный состав. И взрыв прозвучал, да такой мощный, что оглушил всю сонную округу. До нас доносились шум и скрежет падающих и сталкивающихся вагонов. Каждый из нас ощутил на себе жар, копоть и словно вкушал запах взрывчатки, а до слуха якобы продолжали доноситься глухие взрывы, короткие очереди, истошные крики и прочие голоса. Мы могли только догадываться, что они на немецком языке. Сомнений не было: подорван эшелон с живой силой противника. Или в крайнем случае смешанный. Нас охватило всеобщее ликование, и мы могли позволить себе дружное «ура». Испуга и боязни мы совершенно не испытывали, так как в этот момент вся группа была уверена, что преследование не последует: кто же кроме нас сунется в эти губительные топи? Да и где немцам взять для этого людей?
Нас не мог не радовать и то обстоятельство, что диверсия была совершена в том месте, где из-за отдалённости и особенностей этого края, вызванных прежде всего удалённостью и наличием непроходимых болот, охрана дороги немцами не осуществлялась. Вот теперь фашисты везде нас будут ждать и бояться внезапного нападения, даже там, где практически это исключено.
С трудом мы выбрались на берег и ушли из этого района, сознательно обогнув деревню Заболотня. Теперь мы двигались в другом направлении, полагая, что такой малой группой можем где угодно затаиться, а в темноте уйти от погони. Однако, продвигаясь по лесной чаще, мы все же соблюдали предосторожность. Измождённые, но довольные своей удачно проведённой операцией, мы добрались до своей стоянки. Нас приветливо встретила группа Кости — заждались братки, — которая ещё в первый день похода лишила немцев связи на данном направлении. Мы в свою очередь поделились, что наша последняя операция тоже оказалась на редкость удачной, хотя и отнявшая много сил. Зато закалила, особенно девушек — они не хныкали, не стонали и ни раза не пожалели, что отправились с нами.
А немецкое командование было в бешенстве. Под самым носом партизаны совершали диверсии — и безнаказанно, так как каждый раз им удавалось ускользнуть в неизвестном направлении. Фашисты вынуждены были предпринимать экстренные меры и мобилизовать все свои силы, включая полицию и отряд власовцев, на зачистку того или иного квадрата, где, по их мнению, должны скрываться лесные бандиты. Об их планах нам своевременно сообщали подпольщики, которые проживали на станции и работали в некоторых оккупационных учреждениях. Делалось это через надёжных связных, знающих места нашего базирования. Поэтому вражеские отряды встречали в благоприятных для партизан местах, устраивали внезапные засады, загоняли в непроходимые болота и минные поля. Хотя справедливости ради следует честно признать, что не все шло так гладко, как хотелось бы. К сожалению, мы встречались с неимоверными трудностями, не обходилось и без потерь.
После одного из боев уже на базе командир партизанского отряда продемонстрировал нам трофеи. На этот раз нашёлся человек — бывший учитель немецкого языка в сельской школе, — который перевёл.
— Вот отрывок из письма убитого немецкого офицера, который вчера руководил карательным подразделением: «...Партизаны здесь всюду и везде, в лесах и болотах, иногда кажется, что они за каждым деревом. Они будто вырастают из-под земли и, как звери, нападают на нас. Убивают и исчезают, как дьяволы, проваливаясь в преисподнюю. От них нет никакого спасения, и мы ничего с ними сделать не можем. Особенно страшно с наступлением темноты, порой кажется, что они отовсюду ползут, подкрадываются все ближе и ближе и окружают. От их невидимого и предполагаемого присутствия меня охватывают леденящий холод и ужас!..»
А вот вырезка из немецкой газеты, которая была обнаружена при нем: «Красные же партизаны — это двуногое зверье, остервенелые, ненавидящие все, что только не советская власть, коей они преданы с фанатизмом янычар. Таких партизан не надо гнать в бой наганом или же заградительным пулемётом. Они сами ищут боя, и каждый из них сам по себе политрук».
Партизаны оживились и зашумели. Командир отряда встал и поднял руку.
— Вот высшая оценка нашей борьбы. Как видите, враг боится нас и трепещет. Так что партизанская война продолжается, и мы должны быть готовы к новым сражениям и подвигам, пока не прогоним всех фашистов с нашей земли. Чтобы ни одного не осталось!
И притаившийся лес услышал эмоциональные возгласы и дружный гул одобрения.
А через несколько дней в целях безопасности мы временно покинули свой основной лагерь, хотя продовольствие и боеприпасы оставили в тайнике и тщательно замаскировали. Вернувшись через три недели на своё насиженное уже место, следов пребывания карателей не обнаружили: значит, или не дошли, или миновали его где-то в стороне.
На железнодорожной станции у нас имелся надёжный связной из числа подпольщиков Владимир Малышев, а в деревне Круговец — Леонид Кириллов. Позже они рассказали нам о проводимых немцами засадах, блокаде и прочёсывании леса, но все их попытки оказались безуспешны, что их только злило и доводило до бешенства. По настойчивым приказам сверху местная немчура предпринимала всевозможные меры в борьбе с лесными мстителями. Сосредотачивая крупные силы, они рассчитывали на уничтожение крупного партизанского отряда, поэтому и бросались то туда, то сюда. Иногда нам тоже приходилось нарываться на них, но наша небольшая группа, будучи мобильной и выносливой, оказывалась для них просто неуловимой.

Продолжавший сотрудничать с немцами Сварич не ожидал нашего внезапного появления в деревне Перевичи, в которой он проживал внешне тихо и незаметно, но я не думаю, что спокойно: ведь каждый изменник как мышь всего боится, а больше всего того, что рано или поздно ему за все придётся ответить. А жить-то всем хочется.
Мы с Костей пробрались в деревню под покровом беззвёздной ночи, в редких домах горел свет от керосиновых ламп. Подкравшись к его избе, мы постучали в окно.
— Кто там? — послышался испуганный голос женщины.
— Пусть выйдет хозяин: дело есть, — повелительным тоном прошептал я.
Наверняка нас услышали, но ответа не последовало — все затаилось и стихло, словно умерло от внезапного разрыва сердца. Но наши то сердца колотились — одно это уже радовало. Мы предполагали, что Сварич, чтобы хоть как-то обезопасить себя, раздобыл новое оружие — ведь его «парабеллум» при первой встрече был конфискован в пользу партизан. Поэтому мы были готовы ко всему. Уставший ждать хозяина, Костя послал угрозу:
— Считаю до пяти и бросаю гранату.
И только после этого на крыльце появился Сварич, который всем своим видом и полусонным лепетом выразил крайнее недовольство. Но инициатива была в наших руках.
— Ты чего прячешься от нас? Вот что, продажная шкура, последний раз предупреждаем: шума пока поднимать не будем — не хочется будоражить всю деревню. А жене своей передай: чтобы ни звука о нашей встрече. Завтра утром ждем тебя в условленном месте. И без шуток. Усёк? — грозно предупредил Костя, хотя руки у него уже сейчас чесались.
Перепуганный Сварич согласился, и мы растворились в сонной тьме.
— Очень подозрительный этот гусь. Мне тоже хотелось прямо тут его шлёпнуть, — высказался я по дороге.
О том, что он работает на фашистов, мы знали по имеющейся у него справке. Но мало ли таких, которые по различным причинам: добровольно или вынуждены были устраивать к ним. А кто-то даже для дела, по заданию партизан или подпольного комитета. А вот относительно его очевидного предательства может засвидетельствовать только один человек — Григорий Кулик. Вот и принимай тут решение, которое даже на первый взгляд хоть и попахивает смертным приговором, но небольшие сомнения все же есть. Костю даже передёрнуло от моих размышлений, так как он был настроен агрессивно.
— Так что же будем делать с этой гнидой? — задался он вопросом.
— Лично моё мнение: ещё раз посоветоваться с друзьями и подробно расспросить Кулика, а для возмездия у нас ещё есть время, — выразил я свою точку зрения.
Однако на следующий день встреча не состоялась — Сварич не явился, видимо, почувствовав опасность: ведь крысы всегда ощущают её заранее и первыми бегут с тонущего корабля.

* * *

Долго засиживаться без дела мы не могли, и вскоре весь наш отряд отправился на очередную операцию. И как всегда, в сторону Жлобина. При пересечении дороги увидели глубокие следы, которые тут же расшифровали. Пришли к выводу, что движение машин и конных повозок здесь устойчивое. Пока вокруг тихо, в нескольких местах заминировали трассу самодельными пехотными минами, которые смастерили смышлёные мадьяры Миклон и Бугрич — настоящие мастера своего дела. Глядя на них, мы с Костей неоднократно отмечали про себя: повезло нам с ними. По нашим предположениям, ждать придётся недолго. И тогда мы с обеих сторон дороги устроили засаду. Однако ожидание затянулось: мы привыкли уже, что война преподносит нам сюрпризы. Вот и на этот раз отняла у нас несколько томительных часов. И все же мы дождались: услышав приближающийся шум машины, мы оживились и приготовились к бою. Немецкий грузовик с шестью солдатами, сидевшими в кузове с открытыми бортами, спешил в сторону Салтановки. Мощный взрыв остановил его и охватил пламенем. Мы из засады открыли огонь по солдатам, которые выпрыгнули из кузова. В результате короткой перестрелки ответным огнём ранило одного мадьяра. Подоспевшая Мария быстро оказала ему медицинскую помощь, так как у нас с собой всегда имелась медицинская сумка. К счастью, больше никого не зацепило.
В целом мы оказались довольны. Как говорится, на ловца и зверь идёт. А охота показала неплохой результат: теперь мы полностью обеспечили себя немецкими автоматами и патронами — для нас это было крайне важно. Хотя даже на этом примере можно судить, что оружие доставалось нас дорого, ценой крови. Мы продолжили движение в сторону «железки». Вскоре показались столбы: сразу обратили внимание, что телефонная связь немцами восстановлена — пришлось её срочно нарушить и тем самым внести в чёткую и налаженную работу фашистских служб и учреждений дезорганизацию и неудобства. Как-никак мы же диверсанты!
Зато на железнодорожной линии мы столкнулись с трудностями: там дежурил полицейский патруль. Установили наблюдение за ним: благо, лесной массив с мелкими зарослями кустарника надёжно укрывал нас.
— Главное, хлопцы, абы тихо, — требовал от группы Костя.
Мы поползли и приблизились к насыпи. Прячась в густом буреломе, дождались своей помощницы — темноты. Теперь нас не удивило, что полицаи-охранники шли друг другу навстречу с включёнными карманными фонариками. Невольно припомнился факт, когда мы наблюдали за полицаями-стукачами с консервными банками на шее...
На этот раз мы ждали удобного момента. Только охранники удалились на почтительное расстояние, Миклон, Бугрич и Кулик взобрались на насыпь. Дружная работа закипела, и вскоре под рельсы тщательно подсунули ящик с толом. Едва они успели вернуться к нам, как на тёмном горизонте с разных сторон появились черные фигуры полицаев, которых выдавали точки-фонари. Встретившись недалеко от нас, они потоптались на месте, обменялись фразами и даже закурили, затем снова подались топтать белорусские шпалы — как только те терпели и выдерживали поганые немецкие сапоги?
Но, когда патруль прошёл мимо нас, мы обрадовались: значит, заложенную мину фрицы не заметили. Тогда скоро рванёт, а для них это грозит большими неприятностями, если, конечно, останутся живы... а мёртвым уже все равно. Мы отползли в безопасное укрытие. Невольно мне припомнились редкие случаи, когда патрульная охрана обнаруживала мину... От этого даже сейчас горькая обида распирала меня: значит, где-то поспешили, проявили элементарную халатность и недоработали, — винил я себя. Тогда мы вынуждены были исправлять свои ошибки, но делать это приходилось в гораздо более сложных условиях, так как враг был уже начеку. Однако нам не привыкать: ведь любая диверсионная работа требует смертельного риска, и заключается она не только в том, чтобы незаметно поставить мину и смыться. Этому предшествует большая подготовка, а она тоже представляет опасность. Да и немец с полицаями чему-то учатся от нас, проявляют смекалку и хитрость: во-первых, они тоже жить хотят, а во-вторых, не прочь и отличиться в борьбе с коварными партизанами. А нам, чтобы выполнить порученное задание, приходится подобрать удачное время, условия и найти такой способ, позволяющий перехитрить врага. Только в этом случае успех обеспечен. Вот поэтому иногда приходилось не по одному часу лежать недалеко от насыпи железнодорожного полотна, пока не сработает мина-убийца, а уж потом с лёгким сердцем делать ноги. А не удастся вовремя удрать — принимай бой, который сопряжён с очередным риском и возможными жертвами.
На этот раз мы не стали ждать результата нашей диверсии, так как были уверены в её благоприятном исходе. К тому же недалеко отсюда в тихой деревушке проживал наш связной Николай Малахов, который позже принесёт нам сведения о последствиях совершенной нами операции. И все же мы сами хотели хотя бы услышать грохот и отголоски салюта этой маленькой победы.
Встреча с ним не отняла у нас много времени. И на этот раз наш путь лежал не на базу, а в лесную чащу, где скрывалась деревня Круговец. На самом краю небольшого поля притаился скромный домик, где жила мать нашей Марии. Мы решили порадовать её, а заодно с помощью Марии и Валентины пополнить свои продовольственные припасы. Они ушли, а мы остались ждать и представлять, какую сейчас радость испытывает наша Машенька и её маманя от этой внезапной встречи. Матери всегда ждут своих детей, а дочерей с войны, пусть и партизанской, где тоже убивают, особенно. Они поджидают их днём и ночью и будут рады увидеть или что-то узнать в любое время. Ведь, на их взгляд, война — это не женское дело, хотя и с горестным женским лицом. В принципе с этим можно согласиться, но у нас-то война народная, а раз так, что и приходится воевать не только мужчинам, но и женщинам и даже детям. Все вносят свой посильный вклад в наше общее дело.
После таких размышлений невольно разведчики сами переключались на свои семьи, которые, к большому сожалению, не могли порадовать не только своим присутствием, но даже весточками из глубокого вражеского тыла, что живы и здоровы и при каждом удобном случае продолжают бить фашистов. Девчата вернулись счастливые и с домашней едой, а такая всегда кажется особенно вкусной, поскольку приготовлена с душой. Пока мы торопливо угощались, они рассказали последние новости. Подкрепившись, мы в приподнятом настроении продолжили свой нелёгкий путь.
А вскоре нас порадовали приятные сюрпризы. В районе деревень Малая Рудня и Большая Рудня стали встречаться отдельные группы партизан из отряда имени Ворошилова: в основном такие же, как и мы, — диверсионные. Но у каждой были свои задачи, поэтому приходилось расставаться и желать друг другу удачи и новых побед.

* * *

Походы и бои занимали нас не каждый день. Во время отдыха и временного затишья мы в своём узком кругу решали разные вопросы. Однажды дошла очередь и до Сварича: пора с ним определяться. Жарких споров, различных мнений и предложений поступило много, но решили не горячиться и выслушать Григория Кулика.
— Да, я живой очевидец карательной расправы над бойцами диверсионной группы «Орёл». А предал её не кто иной, как Митрофан Сидорович Сварич. Мои показания могут подтвердить жители станции: Назаров, Свинук, Орехович и другие. Так что если хотите узнать моё мнение, то я давно уже вынес его: смерть предателю.
Прозвучало убедительно, уточняющие вопросы не потребовались. И после единогласного голосования в эту же ночь мы в полном составе отправились в деревню Перевичи.
Воспользовавшись таким случаем, Валентина забежала к матери и попросила её позвать Митрофана Сидоровича.
— Под любым предлогом надо вытащить его во двор.
Дверь открыла жена Сварича и с недовольным видом проворчала, что Митрофан вот уже четвертые сутки не ночует дома, появляется только днём.
Мы оказались в недоумении. Чем же это вызвано, непонятно. Может, заподозрил предатель свою кончину, вот и пошёл на хитрость. А вдруг и вправду немцы задействуют его по ночам? Поджидая его на дороге, мы потратили впустую время, но встретить его так и не удалось. Однако от суда народа он все же не ушёл и получил свое.
Мы снова приступили к подготовке очередной диверсии. В один из дней, совершив ночной рейд по знакомому маршруту, мы подорвали эшелон с живой силой противника. Правда, на этот раз едва унесли ноги от преследователей: пришлось петлять, путать следы, разделяться и прибегать к другим хитростям и уловкам. Оторвавшись от полицаев, мы возвращались мимо деревни Круговец. Густые сумерки уже опустились, призывая округу ко сну, но все же мы заметили, что в некоторых домах горят лампадки.
Мария предложила нам зайти в дом, где проживают её мать, сестра и братик. Кто же откажется от горячей пищи и полноценного отдыха в домашних условиях... Но и сомнения не покидали нас: как бы не накликать на этот дом беду. И все же соблазн победил: мы незаметно, как нам казалось, пробрались в хату. Как ни в чём не бывало расположились на ночлег и даже не предполагали, что на нашу группу уже давно объявлена охота. А за этим домом установлена тайная слежка как полицейскими, так и агентурой. И кто бы мог подумать, что одной из осведомительниц являлась соседка, простая и неприглядная на вид женщина, постоянно наведывавшаяся под различными предлогами в этот дом, в том числе и со своими бытовыми проблемами, просьбами о помощи и бедами. Даже вроде бы опытная Мария не могла заподозрить её в предательстве, а она оказалась завербованной службой тайной полиции. Но узнали мы об этом только после той трагической ночи.
А пока события и обстановка не предвещали нам ничего плохого. Изрядно уставшие после очередной боевой операции и ухода от погони, мы оказались в уютно убранной комнате. На столе оказалось почти все, чтобы накормить нас, — об этом позаботилась Мария, да и мама её не скупилась, приняв нас за своих сынков. Прошло не более полутора часов, как нас приняли в этом приветливом доме, а мы по-прежнему пребывали в полном неведении, что черные тучи вокруг нас сгущаются — вот-вот разразится смертоносная гроза. А время пошло уже на секунды.
На наше счастье, Миклон вышел на кухню покурить и тут услышал детский крик: «Немцы, немцы!» Затем раздался выстрел, буквально разорвавший деревенскую тишину. Мы тоже услышали его и переглянулись. Более расторопным оказался Костя, который выскочил из-за стола и ринулся к двери, но немецкая речь остановила его. Только сейчас до нас дошло, что, скорее всего, мы окружены. Однако что-то нам подсказало, что одно спасение в этой ситуации: через окно на кухне. Мы быстро выломали обе створки и бросили две гранаты. Воспользовавшись замешательством немцев, поочерёдно сиганули в окно. Только хозяйка осталась, полагая, что её не тронут. Пропуская детей вперёд, группа понеслась по открытому полю. А там, на наше счастье, красовался большой стог сена — он прикрыл нас собой: за ним ничего не было видно. Это и спасло нас от немедленного преследования. Но позже оно все же состоялось: пришлось отстреливаться короткими очередями. Когда добежали до опушки леса, сразу укрылись в небольшом овраге. И тут же мимо промчались четыре всадника, но заботливая лесная тьма укрыли нас надёжно. Преследователи так нас и не обнаружили, а прочёсывать лес ночью не рискнули. Примерно через полчаса мы услышали очереди и увидели, как загорелся дом, который ещё совсем недавно приютил нас. Вот так каратели расправились с ним, чтобы отомстить хотя бы ему.
Дети обо всем догадались.
— Мама, мамочка, — тихо зарыдали они, едва сдерживая себя, чтобы не перейти на крик.
Некоторые бойцы прижали их к своей груди и пытались успокоить, но горькие слезы безостановочно катились по их горячим щекам. У нас самих-то комок подступил к горлу, так как винили себя и скорбели по поводу гибели этой несчастной женщины-матери, которая так много сделала для нас добра. Конечно же, мы ругали себя, что подвергли опасности этот светлый дом и его хозяев.
«Из-за нашей беспечности и роковой ошибки погиб хороший человек: как нам теперь смотреть в глаза Марии, её брату и сестрёнке? — эти мрачные мысли не выходили из головы. Затем пришло профессиональное отрезвление и появились новые: — Интересно, кто же нас заложил? И как эти люди не могут понять, что, продавшись новой враждебной власти за паршивые немецкие марки, богаче они не станут — все равно придётся отвечать перед законом и своим народом. Хотя бы сейчас одумались, когда Белоруссия и весь Советский Союз, считай, уже на пороге освобождения от фашистской заразы».
Мы долго сидели в укрытии, согревая своим теплом осиротевших детей, но они не переставали рыдать, поскольку горе их безутешно, никто и никогда не вернёт им матери — она одна и навсегда: другой взамен не дадут.
Собираясь в путь, Миклон недосчитался своего рюкзака с толовыми шашками. Стал припоминать и вспомнил, что второпях забыл прихватить его: так, бедный, и остался на кухне.
— Эх ты, раззява, — взорвался от злости Костя. Миклон что-то возразил, что и сам был взбешён и зол на себя. По натуре своей мой друг Костя Гаврилов был человеком вспыльчивым и не любил, когда ему перечат. Он даже схватился за оружие, но вовремя одумался. Пришлось и мне вмешаться, чтобы усмирить их.
На рассвете мы поспешили в сторону деревни Малая Рудня, где проживала наша связная Дарья Никифоровна Нечаева, женщина средних лет, которой мы полностью доверяли. У неё мы оставили сестру и брата Марии и объяснили, что случилось с их мужественной матерью.
Все это время на душе у нас было неспокойно: не могли избавиться от траура и одновременно так хотелось разобраться в причине своего провала, приведшего к таким страшным последствиям. Через неделю мы незаметно пробрались к деревне Круговец и осмотрели пепелище — это все, что осталось от дома Марии, где погибла её мать. Анализируя обстановку и ситуацию, мы стремились узнать подробности случившейся трагедии. На наше счастье, на другой окраине этой деревни проживал связной Леонид Кириллов, он и поведал нам о том, что случилось после того, как нам удалось выскочить из дома:
— Мальчик Миша Бурец, ещё совсем юнец — восьмилетний пацанёнок, — оказывал мне кое-какие услуги по хозяйству. По складу характера он довольно шустрый и смышлёный. Так вот, однажды он где-то нашёл ящик с патронами, а вечером какую-то часть решил набрать в сумку и принести мне, чтобы похвастаться. Видимо, доверял мне. А я его действительно ждал. Однако в тот вечер он почему-то задержался, чем удивил меня. Скорее всего, он случайно приметил вас, когда вы пробирались, а затем проскочили к тётке Наталье. Не придав этому особого значения, он куда-то зашёл или занялся своими делами. А может, и залёг, чтобы проследить и в чём-то убедиться. А когда продолжил свой путь, то первым увидел, как со стороны станции спешат немцы. Вот тут он своим детским умом и осознал всю назревающую опасность. Хоть и темно было, но ему удалось разглядеть, что вела их какая-то женщина. Вроде бы и малец, а все же Миша смекнул, зачем они идут сюда. Вот и решил предупредить вас. Для этого и закричал, но фашист-подлюка убил его.
Леонид Кириллов замолчал и сильно сомкнул веки, которые выдавили горькие мужские слезы — нам показалось, что они не из его глаз, а из его обожжённой этим горем трогательной души. Затем он взял себя в руки и продолжил:
— Поверьте, вся эта страшная трагедия произошла на моих глазах, так как я находился за забором, но все произошло так быстро... Я уже ничем не мог помочь. Ни ему, ни вам. Если б он сразу прибежал ко мне и все рассказал... Вот так нелепо погиб наш юный герой. Так что же такое творится на свете, когда дети ценою своей жизни идут на подвиги?! Им бы ещё жить да жить, а они... — Мы дружно сняли свои шапки и опустили головы. После минуты молчания, сжимая кулаки, связной продолжил: — А привела немцев соседка тётки Натальи небезызвестная всем склочница Марфа Бублич. Уж я-то даже во тьме узнал её. После той роковой ночи она сбежала отсюда и отсиживалась на станции у своей сестры. А дом её до сих пор пустует. Теперь он как бельмо в нашей деревне.
Закончив своё прискорбное повествование, Леонид опустился на скамью: у него уже не осталось сил стоять.
Возникло желание немедленно спалить вражью избу, но не захотели пачкаться, да и ветер мог перенести огонь на соседние дома.
А вскоре мы спешно покинули эти места, поскольку поступил приказ срочно перебазироваться в другие леса, западнее Жлобина. Но и там мы всеми боевыми средствами не давали покоя фрицам.
Во время одного из походов мы стали свидетелями солидной колонны, которая двигалась по шоссе Речица — Жлобин, однако атаковать большое сосредоточение вражеских войск, двигающихся к фронту, мы не имели ни достаточных сил, ни возможности. Как же нам было обидно ощущать себя беспомощными, так как, к большому сожалению, наша группа шла уже налегке, полностью истратив весь своей некогда мощный диверсионный потенциал. Именно поэтому мы и уходили в речинские леса, чтобы влиться в большой партизанский отряд Хохлова, который активно действовал в этих местах. Там же находились наш командир Шибеко и диверсионная группа «Шустрые», которой по-прежнему руководил удачливый Сашка Тетцов. Когда мы добрались, друга своего я не застал: он ушёл со своей группой далеко за пределы города Речица. Зачем, я не знал, мне только сказали, что по спецзаданию капитана Шибеко.

* * *

А жизнь и война продолжались, с каждым днём приближая историческое событие, которого все с нетерпением ждали. Советские войска стремительно наступали, освобождая от фашистов города и населённые пункты Белоруссии. В один такой прекрасный и памятный день был освобождён город Речица, где активное участие принимали партизаны отряда Хохлова. А в него входила и наша группа. В тяжёлых кровопролитных боях погибло немало партизан, в том числе и четверо наших мадьяр, в живых остались только Миклон и Бугрич.
Город после освобождения от немецко-фашистских захватчиков пострадал незначительно, так как немчура в панике не успела претворить намеченные планы: на них и без этого хватает злодеяний. Вести об отступлении немцев быстро распространились по лесам: даже из отдалённых уголков стали выходить партизанские отряды, которые с радостью вливались в состав действующей армии и гнали фашистов на запад.
Благодаря командирам и политработникам теперь я уже владел более полной информацией о партизанском движении и общих успехах. Немецкое командование предпринимало против партизан края самые жестокие меры. Если в 1942 году гитлеровцы вели с партизанами борьбу силами отдельных гарнизонов, отрядами и подразделениями общей численностью от нескольких сот до двух тысяч человек, то уже с начала 1943 года они вынуждены были направить сюда войска общей численностью до 60 тысяч солдат и полицейских. Силы карателей превосходили общую численность партизанских соединений во много раз. В течение всего января и февраля 1943 года охранные части вермахта несколькими группами, действовавшими с разных направлений, вели наступление на партизанский край. Их артиллерия беспрерывно обстреливала места предполагаемого нахождения лесных баз. Часто в воздухе появлялась авиация. Летчики, не найдя партизан, наносили бомбовые удары по населённым пунктам, сравнивая их с землёй. Однако бригады сумели сохранить свои обозы и продовольственные базы. Немцы по-прежнему были лишены возможности бесперебойного снабжения своих войск на фронте через густую сеть дорог, проходивших через территорию края.
В конце 1943 года наступающие части Красной армии вышли на близкие подступы к границам края. Партизанам пришлось действовать практически в условиях переднего края, вести непрерывные бои с частями вермахта, одновременно спасая от карателей население. Во второй половине июня 1944 года войска 1-го и 2-го Прибалтийских фронтов начали наступление. Оно шло в направлении Братского партизанского края. В это время партизаны вели активные операции, согласованные с действиями войск на фронте.
Местность края в географическом отношении была более выгодна для партизан: леса, болота, большое количество озёр и рек затрудняли проходы для немецких войск и тяжёлой техники. Партизаны на своей территории всегда имели возможность заблаговременно подготовиться к встрече карателей путём создания огневых мешков, ловушек, засад и в сочетании с нанесением коротких контрударов с тыла, флангов и фронта внезапно уничтожить врага. Все это давало им возможность сравнительно легко и с небольшими потерями бить противника. Таким образом, Братский край был колыбелью для организованной массовой народной войны на большом участке советско-германского фронта.
Отряды «Бывалые» и «Шустрые» под командованием капитана Шибеко временно находились в городе и ждали возвращения бойцов из дальних рейдов, а позже весь спецотряд в полном составе отправился в Гомель. Управление государственной безопасности после освобождения города обосновалось в небольшом деревянном здании. Все особо важные и секретные сведения, собранные за период нашей работы в тылу, а также отчёты о проведённых боевых операциях были переданы полковнику Филимонову. Только сейчас мы узнали об общих успехах. В итоге результаты получились внушительные, что не могло не радовать не только всех, но и каждого из нас.
Так, с 3 августа по 15 сентября 1943 года на оккупированной территории РСФСР, Белоруссии и части Украины для оказания помощи частям Советской армии в завершении разгрома немецких войск в Курской битве проводилась полномасштабная операция под кодовым названием «Рельсовая война». На местах были определены участки и объекты действий каждому из 167 созданных для этого партизанских формирований. Они обеспечивались взрывчаткой, минно-подрывной техникой, к ним засылались специалисты-подрывники. Партизаны Белоруссии пустили под откос 761 вражеский эшелон, Украины — 349, Смоленской области — 102. В результате слаженных действий при проведении этой операции магистрали Могилев — Кричев, Полоцк — Двинск, Могилев — Жлобин не действовали весь август 1943 года. На других железных дорогах движение нередко задерживалось на 3–15 суток. Действия партизан значительно затруднили перегруппировку и снабжение отступающих войск противника.
Опыт «рельсовой войны» был использован и в другой операции под кодовым названием «Концерт», проводимой с 19 сентября по конец октября 1943 года. В ней участвовало 193 партизанских формирования Белоруссии, Прибалтики, Ленинградской и Калининской областей. Протяжённость по фронту составила около 900 километров, а в глубину — 400 километров. её действия предшествовали и вообще были тесно связаны с предстоящим наступлением советских войск на Смоленском и Гомельском направлениях, а также битвой за Днепр. В результате партизанских операций 1943 года пропускная способность железных дорог снизилась на 35-40 процентов, что привело к срыву планов врага по накоплению материальных средств и сосредоточению войск на главных военных направлениях. Кроме этого, немцы вынуждены были задействовать крупные силы для охраны железных дорог, а их протяжённость на оккупированной территории СССР составляла 37 тысяч километров. Только в летней кампании 1942 года действия партизан отвлекали 24 вражеские дивизии, 15 из которых постоянно занимались охраной важных коммуникаций.
И вот теперь все шло к концу, победному концу! Всей нашей диверсионно-разведывательной группе словно предоставили отпуск. Однако мы догадывались, что этот отдых кратковременный. С каждым днём мы убеждались: видимо, нас снова готовят во вражеский тыл. Но мы к этому уже привыкли, поэтому психологически всегда были настроены к этому. В то же время как следует отдохнуть и набраться сил не помешало бы, поэтому и с радостью наслаждались мирной жизнью, где нам ничто не угрожало. А познав кровь и смерть, а также многие лишения и военные трудности, ценить каждый день и каждый час мы уже научились.
И все же по настроению своих начальников мы поняли, что вот-вот кончится наша мирная жизнь, которую мы заслужили в качестве подарка. Однако по каким-то неведомым нам причинам планы руководства в последний момент изменились, а может, просто перенесли прежде намеченные сроки — мы никогда не вдавались в подобные детали, — поэтому продолжали спецподготовку, полагая, что самое главное должно случиться неожиданно. Вот в таком состоянии — вроде бы неопределённом и в то же время всегда в боевой готовности — мы и пребывали. Чуть позже нам объявили, что группу оставили в резерве. Нам выдали удостоверения личности, где было указано «с правом ношения оружия». Это было сделано не только для строгого военного патруля, но и для того, чтобы мы не ощущали себя обезличенными бойцами, хотя и относились к солдатам невидимого фронта.
В те дни душа просто летала от радостных ощущений. «Какое счастье, что мы все же выжили и теперь я вместе с Сашкой Тетцовым», — про себя восклицал я каждое утро, потягиваясь в постели, а затем несколько минут поглядывал на своего товарища, который с полудетским умилением продолжал сладко и беззаботно дрыхнуть. Он даже не подозревал, что я уже радуюсь за него. Вот что значит неразлучные друзья: даже в разлуке мысленно мы не расставались и часто представляли, чем же сейчас может заниматься закадычный друг. Как мы мечтали о встречах, и вот теперь наша мечта претворилась. А теперь в свободное от занятий время весело коротали отпущенные нам часы и минуты. Делали это по-разному, но чаще всего снова и снова путешествовали по городу, любовались административными зданиями и жилыми домами, которые назло врагам уцелели. Даже теми, что оказались частично разрушенными. К сожалению, деревянные постройки редко где уцелели от бомбёжек и артиллерийских снарядов. Что же касается окраин города, то они были усыпаны землянками: вот где приученное население пряталось при объявлении воздушной тревоги. А многие, лишившиеся крова, вынуждены были постоянно ютиться там. Но отважные люди, пережившие такое тяжёлое лихолетье в условиях страшной оккупации, несмотря на голод и нищету, трудности и лишения, не озлобились и при каждой встрече с нами демонстрировали доброжелательность и приветливость. Они не только к нам, военным, относились с уважением и искренне выражали благодарность за освобождение, но и друг к другу были почтительны, ласковы и заботливы, изъявляли готовность оказать любую помощь. Это бросалось в глаза как в мелочах, так и во время добровольных субботников по очистке города от разрушений, завалов и мусора. Такой сплочённости и взаимной поддержки, единому патриотическому порыву и стремлению быстрее восстановить свой родной город можно было только позавидовать. Да, гомельчане спешили и трудились по-фронтовому. Я думаю, такой героический настрой был по всей стране, в каждом населённом пункте, освобождённом от оккупации немецко-фашистских захватчиков. Ради этого мы и воевали, чтобы в итоге увидеть, как расцветают освобождённые города, разрушенные посёлки, села и сожжённые деревни.
Но слишком многое напоминало в те дни о проклятой войне. Красивейший парк культуры и отдыха — его горожане раньше называли раньше «красавец города» — был превращён фашистами в сплошное кладбище с берёзовыми крестами. Завоеватели почти всей Европы нашли себе смерть на белорусской земле. Зная об их бесчинствах, к ним не было ни сочувствия, ни сожаления по поводу их преждевременной кончины на чужой земле, которую они пришли покорять, а заодно беспощадно карать и уничтожать всех славян. Забыли пророческие слова: «Кто с мечом к нам придёт, тот от меча и погибнет». А им все неймётся, так и норовят отхватить от страны Советов самые лакомые куски.
Трудовые дни быстро летели, постепенно жители своим героическим трудом восстанавливали разрушенный Гомель, а вместе с ним и любимый парк, казавшийся ранее уютным и живописным, где когда-то в чистом озере плавали красавцы лебеди. Каким-то чудом уцелела небольшая беседка, где в мирное время проводили свой досуг многие жители города — прежде всего влюблённые парочки, поэтому она для них особенно памятна.

Предыдущая страница Следующая страница