Конец Начало

НИКОЛАЙ КУЛЬТЯПОВ,
ветеран спецслужбы в отставке,
член Союза писателей России.

В начале марта 1944 года нас всех срочно вызвал в управление госбезопасности полковник Филимонов. Мы сразу настроились: кажется, и про нас вспомнили, так что теперь только держись!
— Вот что, хлопцы! — начал он без предисловий. Мы удивились такому простому обращению и продолжали с напряжением слушать. — Для вас опять настало время боевых действий: сами понимаете, война ещё не закончена и фашист окончательно не добит... Вашей группе «Бывалые», а в её состав входят все те же за небольшим изменением: командир группы капитан государственной безопасности Шибеко, бойцы Тетцов, Чулков, Мацюта, Громов, Тулупов, Савицкий, Турцевич и Едвира Ковальская, предстоит срочно отправиться в тыл немецких оккупационных войск. А если точно, то в Беловежскую пущу, в партизанское соединение Сабурова. Сразу предупреждаю: задание очень важное, так что не расслабляться, но, думаю, вам не привыкать. С собой возьмёте все самое необходимое, а боеприпасы и остальное снаряжение в грузовых мешках будет сброшено на парашютах.
— Что-то новенькое, — шепнул мне на ухо сидевший рядом Сашка. — Неужели в самое пекло к фрицам?
Я ему в ответ одними жестами и мимикой:
— Такова уж наша работа чекистов: как ни старайся, а заранее все равно не угадаешь и все не предвидишь.
— Да, друг, это уже четвертая заброска нашей группы в тыл противника. Будем надеяться, что и на этот раз все обойдётся.
Взглянув на Сашку Тетцова, я не сомневался, что он в это твёрдо верит. Он улыбнулся и незаметно для остальных крепко пожал мне руку. Одновременно мы продолжали слушать наставления полковника, а он довёл до нас кое-какие существенные детали, которые показались нам не только интересными, но и важными.
В этот же день я побывал в библиотеке и узнал много полезного для себя. В частности: «Беловежская пуща — наиболее крупный остаток реликтового первобытного равнинного леса, который ещё в доисторические времена произрастал на территории Европы. Постепенно он был вырублен, но в относительно нетронутом состоянии в виде крупного массива сохранился только в современной Белоруссии и в Польше.
Через Беловежскую пущу проходит государственная граница между Польшей и Советским Союзом, а если точнее, то Белорусской республикой. Название происходит от названия центрального населённого пункта — Беловежа, находящегося сейчас на территории Польши, по аналогии с названиями других пущ: Кобринская, Гродненская, Шерешевская, Налибокская и так далее.
Наступил долгожданный и в то же время волнительный день. В полном боевом снаряжении нас доставили на небольшой полевой аэродром. Однако почему-то отсутствовала Едвира Ковальская. Через час она вместе с полковником Филимоновым на легковой машине тоже подъехала и присоединилась к нам. Мы уже настроились и ждали команду «На посадку», однако вместо этого полковник поделился с нами печальной новостью...
— Я не вправе скрывать это, поэтому считаю своим долгом поделиться. До вас нами была заброшена в тыл врага такая же диверсионная группа, но, по сведениям от партизан, она высадилась на ложную площадку, устроенную немцами. К сожалению, вся группа погибла. Мы проанализировали эту ситуацию и приняли решение задержать ваш вылет на сутки.
Сложив всю свою поклажу и парашюты в кучу, мы попытались забыться и расслабиться перед опасным вылетом. Но не так-то просто заставить себя мысленно отключиться и вычеркнуть из памяти все плохое: пришлось в состоянии мятежной нервозности коротать это мучительное время ожидания. В голову лезла всякая ерунда, да и сон, как назло, отбило напрочь. Так что все это время тревога не покидала нас и сотни раз мучил один и тот же прилипчивый вопрос: «А вдруг и нашу группу ожидает засада?»
— А не перешла ли нам дорогу чёрная кошка? — попытался нарушить повисшую тишину и снять гнетущее напряжение Чулков, а сам озарил всех открытой улыбкой. — Никогда такого не было, а тут нате... Ведь далеко не просто так нас снабдили соответствующим образом.
— Конечно. И уж точно не для того, чтобы прикармливать эту кошку. Так что, мои боевые друзья и подруги, не будем заранее унывать, советую отбросить все мрачные мысли, — посоветовал самый опытный среди нас капитан Шибеко. — Выше головы, орлы! Наша гвардия нигде не унывала и не пропадала. Не правда ли, Мацюта?
Капитан дружески похлопал по его крепкому плечу и пообещал разузнать насчёт обеда. Но даже после приёма пищи время не ускорилось и своей мучительной медлительностью продолжало издеваться над нами, а воображение по-прежнему рисовало самые невероятные и трагичные картины.
Только вечером следующего дня снова прибыл полковник в сопровождении трёх сотрудников и уверенным голосом сообщил:
— Получен ответ из штаба партизанского соединения. — Оказывается, все это время велась напряжённая работа: нас это радовало. — Вашу группу будет встречать отряд прикрытия, условный сигнал прежний: три зажжённых костра и три жёлтые ракеты по курсу вашего полёта. И все равно будьте внимательны.
Затем полковник отвёл капитана в сторону и дал ему короткие указания и последние распоряжения. Я наблюдал, как Шибеко уверенно кивал и что-то повторял. Мы цепочкой подошли к самолёту «Дуглас» и произвели посадку. Когда расселись и плотно застегнули шлемы, то показалось, что все вокруг моментально стихло и все треволнения, суета исчезли и растворились теперь уже в светлых мыслях: ведь мы скоро окажемся в облаках. А улетаем мы не на прогулку, а на задание, чтобы воевать в тылу врага за свою Родину. Что может быть выше этой благородной миссии и долга! Давно заждавшийся самолёт разбежался, лихо взмыл над лесочком и взял курс на запад.
Несмотря на задержку и все волнения, полет прошёл без зенитных обстрелов, атак немецких истребителей и прочих небесных происшествий. В глубокую ночь мы уже приблизились к лесному массиву партизанской зоны. Внизу замелькали зажжённые костры, они полыхали по краям посадочной полосы. Самолёт сделал разведывательный круг над лесной поляной, в этот момент небо озарили три жёлтые ракеты, что означало: на земле готовы принять нас вместе с ценным грузом. На втором заходе сначала выбросили мешки, и тут же поступила команда приготовиться к прыжкам. Загорелась сигнальная лампочка, открылся люк, и мы один за другим уверенно сиганули в прохладную тьму. Нам предстояло преодолеть несколько тысяч метров воздушного пространства.
Небольшим ветром меня относило в сторону от площадки-ориентира, а приземление на густой лес всегда таит неизвестность и грозит опасностью. Как же мне не хотелось получить травму. Я реально оценивал складывающуюся для меня нежелательную ситуацию и всячески сопротивлялся, однако все принятые мною усилия по управлению парашютом оказались напрасными: я все же повис между двух сосен. Снизу было видно, как нас в воздухе прилично разбросало, поэтому за каждым были посланы партизаны. Ко мне подбежал один из них и спросил:
— Гэй, дзядзька, трэба табе дапамагчы?
— Трэба, трэба, — обрадовался я такому заботливому участию.
— А папяросы ёсць або няма? — вдруг переключился партизан, будто этого требовали меры предосторожности. Но и на пароль это явно не походило, а больше на обычные меркантильные соображения.
— Да помоги же ты, бисова твоя душа, опуститься на землю. Вот тогда все будет, — от злости выпалил я, пытаясь освободиться самостоятельно, но у меня ничего не получалось.
Партизан, видимо, оказался доверчивым и быстро вскарабкался на дерево. Мне оставалось только наблюдать, как он режет стропы парашюта. В конце концов я рухнул на землю и признал, что земное притяжение все-таки есть и некоторых неудачников оно в назидание на будущее награждает синяками, царапинами и шишками.
— Вот это приземление! Довольно жёсткое, — признал я, а сам был рад: хорошо ещё, что так обошлось. Могло быть гораздо хуже.
Встав, я попрыгал: ноги вроде целы. С трудом расстегнул карабины и освободился от парашюта. Проворный партизан помог мне собрать его и с завистью заглянул в мои глаза. Я прочитал в них: «А мне ни разу не приходилось», — и сразу вспомнил про своё обещание. Искать пришлось недолго.
— Вот тебе за помощь.
Когда он в темноте с трудом прочитал на коробке слово «Казбек», то сильно изменился в лице: его откровенному ликованию не было предела. А я за него был рад и за себя немного, что удружил, доставил наивному лесному человеку удовольствие.
Всю нашу военную поклажу и грузовые мешки с парашютами мы погрузили на отдельную подводу. А нас распределили по другим. Ещё раз осмотревшись, мы двинулись в путь, полагаясь на опыт партизан. Во время отдыха на крошечной полянке мы встретили яркий рассвет, который отдельными нитями пробился сквозь густую хвою и известил, что нас ожидает хорошая погода. Я зажмурился и нисколько не сомневался, что ясное, безоблачное небо весны предвещало приятный тёплый день. На душе сразу отлегло, забылось даже неудачное для меня приземление. Но вскоре снова родилось ощущение опасности — и не только у меня: оно уже сидело в нашей крови. Мысли об осторожности и постоянной бдительности больше не покидали нас: ведь мы снова во вражеском тылу, а значит, смерть, как медведь-шатун, бродит или, наоборот, притаилась где-то рядом. её не видно, но она прячется за каждым деревом, кустом, пригорком и оврагом в ожидании своего рокового часа. Успокаивало только одно: впереди и сзади нас ехали на подводах партизаны, а они-то должны хорошо знать эти места. Выглядели они спокойными и расслабленными: похоже, и вправду ничто в этом лесу не угрожает.
Мы расположились на подводе вчетвером: партизан, что помог мне удачно свалиться с дерева, Едвира, я и Шибеко. Казалось, что капитан вроде бы пристально смотрит вдаль, на самом же деле он о чём-то думал. Мы продвигались медленно и молча, словно специально, чтобы не нарушать утреннюю лесную тишину. Едвира обратила внимание на печальный вид командира и тихо напела ему:
— Капитан, капитан, улыбнитесь, ведь улыбка — это флаг корабля...
Я с радостью поддержал её, прекрасно зная слова этой песни из популярного кинофильма «Дети капитана Гранта».
При этом особый акцент мною был сделан на последних словах куплета:
— Только смелым покоряются... леса!
Шибеко улыбнулся от такой неожиданной импровизации и охотно принял экспромт, оказавшийся уместным.
Мы преодолели уже порядочное расстояние от места нашего приземления, поэтому ощущали себя в полной безопасности. Едвира не могла унять свою творчески настроенную душу и затянула лирическую песню «Зоренька ясная». На этот раз все только восхищались её чудесным голосом. А он был у неё такой нежный, душевный и колоритный, что невольно улетучились все переживания и невзгоды. Наслаждаясь сольным концертом Едвиры, мы добрались до основной базы партизанского соединения Сабурова. Нас сразу окружила дружная семья народных мстителей, и мы едва успевали отвечать на их многочисленные вопросы, которые касались буквально всего, особенно «как там Москва?». Любознательных сабуровцев можно понять: ведь мы прибыли с «большой земли», а значит, как они ошибочно полагали, непременно из самой столицы. Следовательно, их отряду оказана большая честь. Это, конечно же, радовало их и вселяло гордость. Им просто не терпелось узнать, как можно больше, и в нас они видели живых носителей последних новостей и произошедших на наших глазах важных событий.
После того как мы осмотрелись и немного обжились, к нам в землянку заглянул капитан Шибеко. Вместе с ним показался высокого роста, стройный, в военной форме командир партизанского соединения Сабуров, следом подошли штабные офицеры.
— Поздравляю всех с прибытием на многострадальную белорусскую землю, — торжественно произнёс командир сводных отрядов и поочерёдно пожал всем руку. — В ближайшее время предстоят трудные бои, а это накладывает жестокие испытания. Думаю, что вам не привыкать. Так что отдыхайте и готовьтесь к завершающей фазе по окончательному уничтожению фашистов на нашей земле. Желаю удачи, дорогие собратья! — как-то душевно и по-домашнему просто сказал Сабуров и приветливо улыбнулся.
Мы дружно и протяжно ответили: «Ура-а!!!»
Так начались наши относительно новые и одновременно ничем не примечательные партизанские будни, но уже с другими людьми и в других условиях — в Западной Белоруссии.

* * *

Все наши парашюты были сданы в сапожную мастерскую партизанского отряда — была здесь и такая, — которая находилась рядом с баней, прачечной, кухней и примитивным лазаретом в простой армейской палатке. Обследовав каждую из них, мы убедились, что оказались в небольшом военном городке, только в лесном. Нас это не только не пугало, а даже радовало: молодцы, товарищи партизаны, прекрасно обустроились. Серьёзная теоретическая выучка и практическая военная подготовка, особенно огневая, строгий распорядок и неукоснительная дисциплина, царившие в соединении, способствовали успехам в проведении как крупных, так и незначительных боевых операций.
Я невольно вспоминал свое первое пребывание в тылу противника: обстановка на фронтах была совсем иной, поэтому, несомненно, это сказывалось на настроении. Даже погода казалась какой-то неласковой и холодной. И совсем другое дело сейчас, когда наши войска вот-вот выдавят врага с нашей территории, хотя он отчаянно цепляется за каждый клочок и от злости продолжает свирепствовать. Но все мы были уверены, что совсем скоро раздавим фашистскую заразу на нашей земле. Для этого у нас есть все. Даже тёплые солнечные лучи ранней весны подбадривали партизан. Только что вернувшаяся с очередного боевого задания группа после доклада командиру присоединилась к остальным, собравшимся вокруг костра. Их сразу засыпали вопросами, и они скромно рассказали о своих решительных действиях, даже не считая их подвигами. Одновременно поведали и о своих ошибках и относительных неудачах. К сожалению, масштабные боевые операции редко обходились без потерь и ранений, но у разведчиков-диверсантов было железное правило своих не бросать и обязательно донести до базы.
Поэтому работы у местного врача всегда хватало, а порой под полную завязку. Быстро познакомившись почти со всеми, я пришёл к выводу, что сабуровцы — народ весёлый и жизнерадостный, простой и отзывчивый, в беде никто никогда не бросит. Но мы сюда прибыли воевать, поэтому не могли долго задерживаться в этом соединении. А цели и задачи у нас были немного иные. Уже через несколько дней мы всей группой, за исключением Едвиры Ковальской, которая всегда оставалась при штабе, приступили к выполнению оперативных мероприятий. И делали это по личному указанию или под непосредственным руководством капитана Шибеко. Каждый поход тщательно продумывался и отрабатывался до мелочей. И, когда все было готово, пришла пора подключиться и Едвире Ковальской. Мы подошли к старой польской границе и беспрепятственно сопроводили её на территорию Польши. Задание для нас вроде бы и несложное, но сколько в нем оказалось загадочного и секретного! Однако и без того немногословный капитан все полученные наставления полковника держал в себе. Мы же, рядовые бойцы, должны держать язык за зубами и все его указания выполнять беспрекословно. Прежде чем побывать в Брестском районе, нам предстояло навестить отряд особого назначения, которым командовал Медведев. А это совершенно в другую сторону: Гродненская область, Лидский район. Чтобы нам не тратить время, в штабе нам специально выделили проводника, который знал дорогу до ближайшего партизанского отряда.
Долгий и опасный выдался наш боевой рейд по Западной Белоруссии. Повсюду шныряли националистические банды, или, как их попросту называли местные жители, бандеровцы. Этим извергам удалось установить в округе свою власть, питая злобу и ненависть к Советам, а всех русских людей они презрительно называли москалями. Мы знали, какие зверства они чинили при расправе с семьями партизан, а всех мирных жителей держали в постоянном страхе. Да, этот внутренний враг отличался небывалой хитростью и чрезвычайным коварством, поэтому бороться с ним было куда тяжелее, чем с полицаями. Но раз от нас требовали это, то для этого лучше всего необходимо внедриться в их отряды, ведь позже, при освобождении Белоруссии, органам госбезопасности все равно придётся с ними вести негласную войну, до полного уничтожения и искоренения этой враждебной националистической заразы. И эти вопросы тоже входили в обязанность капитана Шибеко. Так что задач перед нашей группой ставилось немало — только разгребай, но все это предстояло делать с головой.
И в этом деле большую помощь нам в нашей оперативной работе оказывали связные партизанского отряда «За Родину» — командовал им Шивалов, — в котором мы временно остановились, чтобы изучить обстановку. По сведениям связных Ладыги и Грушко, пришедших из деревни Задиры, версты три-четыре от их деревни обосновался штаб банды, которую возглавляет некий Бланко. Оттуда они ночью нападают на соседние деревни, грабят, сжигают, убивают. Мы не могли позволить бандформированию безнаказанно творить произвол. И тогда наш отряд вышел на боевую операцию, чтобы защитить мирное население. Обнаглевшие националисты не ожидали нападения партизан, и, как дикие звери, зажатые в плотное кольцо, ответили яростным огнём. Несмотря на их ожесточённое сопротивление, большая часть все же была уничтожена. Правда, в том жарком бою погибло немало партизан, зато банда была разгромлена, захвачено много оружия и продовольствия. Однако следует признать, что их «батько» Бланко с кучкой бандитов каким-то чудом вырвался из кольца и удрал.
После боя мы вместе с партизанами возвращались на свою базу, увозя на подводах трофеи, погибших и раненых товарищей.
Командир партизанского отряда Шивалов в откровенной беседе с Шибеко по-дружески посоветовал ему больше не рисковать такой малочисленной группой, а отправиться искать спецотряд Медведева. При этом пояснил, что сделать это нелегко: равносильно ветра в поле шугать. Да и обстановка в округе очень напряжённая: кругом по деревням и просёлочным дорогам немец сосредоточил большое количество своих войск.
— Поверь, это не пустые слова, а подтверждается нашей разведкой, — с серьёзным видом предупредил командир.
Шибеко все воспринимал серьёзно и тщательно анализировал, поэтому некоторое время молчал, собираясь с мыслями. «Если не идти вперёд, значит, не выполнить задание. Но и погубить небольшую группу в неравном бою — тоже не выход. А где он, правильный выход? Выбор-то уж больно невелик».
Тяжкие раздумья терзали его сердце, а ответ пока не находился.
— Так что вам решать, а я своё мнение изложил как на духу. Провизией поделимся. Как говорится, чем богаты, тем и рады. А вот указать безопасный маршрут никто не возьмётся.
В надежде получить хоть какие-то сведения из центра или партизанских связных мы пробыли в партизанском отряде до конца мая. Но время даром не теряли и принимали активное участие в боевых действиях. Используя излюбленную тактику внезапности, отряд наносил ощутимые удары по фашистам, которые сосредотачивались вблизи просёлочных дорог и недалеко от населённых пунктов. Постепенно мы под руководством капитана расширяли сеть связных, охватывая многие окрестные деревни. И это приносило результаты: простые люди, из патриотических побуждений изъявившие желание работать на советскую разведку, приносили ценные сведения, в том числе и о злодеяниях банд националистов, имена активных участников и их тайных сообщников и даже места их тайников и названия деревень, где они ранее прятались или скрываются в настоящее время. Это позволяло нам вести с ними беспощадную войну, которая несомненно приносила свои результаты.

* * *

Вскоре наша отдельная группа двинулась дальше, в путь, ещё неведомый нами. Преодолевая порой нечеловеческие трудности, мы продолжали идти и идти. Должен признать, все держались стойко. Отдыхать в партизанских отрядах приходилось очень редко, а продолжая самостоятельный рейд во вражеском тылу, мы проявляли крайнюю осторожность и надеялись только на себя. А проникнуть нам предстояло в Барановичский район, где, по сведениям наших источников, ранее находился лагерь военнопленных. Зачем это понадобилось Шибеко, мы, конечно, не знали, но с каждым днём приближались к намеченной цели. Однажды каким-то чудом нам удалось миновать оживлённое шоссе, по которому почти беспрерывным потоком шли немецкие части. Нас спасли секунды — иначе фрицы нас точно заметили бы.
— Ну, кто из нас родился в рубашке? — уточнил Шибеко, оглядывая всех, когда мы, проскочив дорогу, затаились в кустарнике. Дружный ответ прозвучал в глазах: «Все!»
Затем мы быстро скрылись в спасительных лесных зарослях, и тогда чуть отлегло, хотя местность для нас была совершенно незнакома, а значит, по-прежнему таила опасность. Преодолев небольшой лесной массив, мы вышли на солнечный простор, где нашему взору предстало большое поле высокой, ещё незрелой ржи. Затерявшись в нем, шли тихо — след в след, — и жёсткие колосья почти скрывали наши головы. Когда поднялись на небольшой бугор, мы увидели вдали деревеньку, а за ней поблёскивала в лучах солнца извилистая речушка. В этой деревне нагло расположилась какая-то воинская часть. Радовало то, что нас пока не заметили. Выдавать себя не хотели, поэтому залегли во ржи и стали изучать обстановку. И с каждой минутой у всех крепла общая мысль: а что если использовать благоприятную ситуацию и провести внезапную атаку? Чтобы фрицы не расслаблялись. Да и обстоятельства вполне позволяют принять короткий бой, а потом раствориться в ночи. Но у командира были свои планы и иное мнение на этот счёт.
Как же изнурительно и мучительно тянулось жаркое полуденное время. Июльское солнце своими палящими лучами выгоняло из нас последние капли пота. Ужасно хотелось пить, но кроме фляги с жидким мёдом у нас ничего не осталось. Вдруг донёсся шелестящий шум: мы насторожились и прислушались. И только потом убедились, что по полю бежал парнишка. И надо же: прямо на нас. Мы его сграбастали в крепкие объятья, а чтобы не успел крикнуть, вовремя зажали рот. Когда он опомнился, Шибеко взял его на колени, подмигнул и ласково спросил:
— А скажи-ка, хлопчик, какая это деревня?
— Рубино, — не без гордости ответил восьмилетний мальчуган.
— А чужие есть в вашей деревне?
— Не ведаю хто, толькі гавораць па-руску, хапаюць дзевак і п'юць гарэлку. Ды вы адпусціце мяне, а то мама лаяцца будзе, — вспомнив о ней, хлопчик вдруг захныкал.
Но мы сообща уговорили его подождать немного. Он пояснил, что бежал к лесу, где пасётся их корова, а тут застрял с нами. Мы его убедили, что нас не стоит бояться, и попросили отсидеться с нами в засаде, чтобы он успокоился и воспринял наше предложение за игру. И не простую, а вместе со взрослыми.
Вот так в наших рядах произошло неожиданное пополнение, и мы остались на месте. А у самих нервы на пределе, слух обострён до предела — и оказалось, совсем не зря. Вскоре не так далеко от нас послышался звонкий смех двух девушек и голоса мужчин. «Вероятно, по краю этого поля имеется небольшая тропа», — пришли мы к выводу. Через некоторое время весёлая компания удалилась, а мы продолжали внимательно прислушиваться к каждому шороху. И вдруг в просеке ржаного поля, всего-то метрах в двадцати от меня, показалась голова солдата. Он был с автоматом наперевес и почему-то пристально смотрел в противоположную сторону — словно сознательно всем своим важным видом принципиально игнорировал нас, сросшихся с родной землёй и прикрытых зрелыми колосьями. «Странно, — удивился я, а сам, приготовившись к бою, продолжал сумбурно размышлять: — То ли нам чертовски повезло, то ли какая-то сверхъестественная сила охраняет нас. Стоило только этому солдату повернуть голову влево... и мы оказались бы обнаружены. Но, видимо, Господь отвёл от нас беду».
Через несколько секунд внезапно появившийся солдат так же быстро удалился. Откуда он взялся и почему оказался здесь? Большой вопрос. Но суть не в этом. Главное, что меня поразило, это психологическое состояние: его неожиданное возникновение из ниоткуда чуть было не вызвало стресс. И не только у меня — надо же: в такой жаркий день холодный озноб пробрал всех чуть ли не до костей. А может, они нас ищут? Когда мы обменялись настороженными взглядами, возникшая ситуация показалась незавидной. Что же делать? Уходить обратно? До леса можно не добраться: просто не успеем. Тогда нам казалось, что мы попали в западню, в золотую клетку в виде ржаного поля.
— Надо же, так глупо вляпаться и попасть прямо тигру в зубы, — прошептал Мацюта.
— Где ты тут видишь тигров? — отреагировал Тетцов, пытаясь его фразу превратить в шутку. — Кто же мог такое предположить, что он захочет здесь прогуляться? И на старуху бывает проруха. И не такое ещё бывает в жизни, а в нашем деле особенно, — не унывал Сашка. Какой же он все-таки молодец!
Мы по-прежнему затаились в тягостном ожидании, а чего именно, и сами толком не знали. Снова где-то рядом послышался шорох: кто-то спешит сюда — мы ещё больше насторожились. Спустя несколько секунд прямо на нас выбежала женщина с взъерошенными от испуга волосами. Увидав нас и еле переводя дух от быстрой ходьбы или бега, она бросилась к мальчугану и заверещала:
— Сынок, дарагі мой, што яны з табой зрабілі?
— Цішэй, мама, мы ж у засадзе, а ты... — осёк он её и приложил грязный палец к губам.
Она от недоумения как-то смешно захлопала глазами.
— Да ты успокойся, мать, — обратился к ней Шибеко. — Давай все по порядку.
— Зараз, зараз, браткі, — пообещала она, а сама крепко вцепилась в своего сынулю, судя по её решительному виду, она теперь не собиралась выпускать его из рук.
— Да отпусти ты его, а то задушишь нашего добровольного помощника, — выразил своё беспокойство я, остальные бойцы доброжелательно усмехнулись.
Получив свободу, мальчуган выдохнул: «Фу!» и закачал стриженой головой. Только сейчас женщина опомнилась, осмотрелась и стала прибирать свои густые волосы под платок. На вопрос, что за люди в вашей деревне, она охотно ответила:
— Ды бог іх ведае. Прыбылі ранехонько, на сваіх падводах, гавораць па-руску, а спароўвацца па-нямецку, усё па дварах шукаюць харчоў, ды яшчэ патрэбна ім гарэлка, а дзе столькі ўзяць-то? Потым усё скалы па полі нейкіх бандытаў, затым усё хаты абшуквалі.
— А скажи, мать, слышала ли ты что-нибудь про лагерь военнопленных? — спросил Шибеко.
— Так раней прабег чутка. Як я ведаю, гэта вельмі далёка адсюль, вунь у той бок, — она показала рукой. — Але цяпер нават не ведаю, ці ёсць там што ці не.
— Выходит, мы держали путь правильно. Ты уж не обижайся на нас, но временно мы тебя и сына оставим с нами. Так надо, — не то приказал, не то решительно потребовал Шибеко и обратился к мальчонке:
— А ты, брат, продолжай наблюдать. Если что, доложи. Понял?
Тот мотнул головой и снова залёг с одним из бойцов — интересная игра для него продолжилась.
Только к вечеру нам удалось незаметно вылезти из ржаной западни. Тогда и отпустили женщину и её сынишку, ещё раз извинились перед ними, что задержали так надолго. Но иного выхода у нас просто не было: не могли мы рисковать — задание у нас уж больно серьёзное.
Позже я рассказывал об этом случае своим сослуживцам, однако верили далеко не все. Однако могу смело сказать, что именно так и было. На войне всякое бывало. Вот и нам часто многое казалось очень странным и неправдоподобным, но порой в исключительно сложных и тупиковых ситуациях, а временами даже в безвыходных и смертельно опасных все же чудом удавалась выкарабкиваться и выходить победителями. Нашего брата разведчика словно оберегал ангел-хранитель или какая-то другая сверхъестественная сила, которые помогали нам в самых невероятных условиях и обстоятельствах. А может, члены нашей группы и вправду родились в рубашке?

* * *

В тот день наша группа во главе с капитаном стремилась как можно быстрее затеряться в лесу: он для нас в ту пору был родным домом. Когда мы отдышались и пришли в себя, Шибеко принял решение больше не рисковать. Мы задались целью найти любой партизанский отряд и через связных продолжать оперативную работу. Через два дня после наших мытарств и плутания по лесной чаще, мы, усталые и очень голодные, случайно наткнулись на дозор. Кто ищет — тот всегда найдёт. Так мы оказались в расположении не совсем обыкновенного отряда, который состоял из одних поляков. Таким образом, благодаря Едвире Ковальской — пути Господни и вправду неисповедимы, — мы обрели новых друзей, соратников в борьбе с фашистами.
Обрадовавшись нам, она кратко по-польски объяснила им, кто мы такие. Позже поинтересовалась у нас, как мы сюда попали. Немало возникло и других, вполне оправданных вопросов. Теперь поляки смотрели на нас не так подозрительно, как в первые минуты. К нашей группе подошёл поляк в кожаной куртке, подпоясанной широким командирским ремнём и в портупее по плечам. Мы осмотрели этого бойца: немецкий автомат наперевес, на шее артиллерийский бинокль, по бокам пистолет, фляжка и нож десантника. Сложилось впечатление: вооружён до зубов и опасен... для своих врагов. И мы очень надеялись, что они у нас общие. А я его почему-то сравнил с воинственным рыцарем из прошлых времён, который чудесным образом оказался в нашем времени, потому и оружие и обмундирование у него современное.
Мы были крайне удивлены его бравым и самоуверенным видом, но не подали вида. А поляк чётко представился, козырнув двумя пальцами по-польски:
— Командир отряда пан Мицкевич.
Наш капитан Шибеко тоже представился. Обменявшись дружескими приветствиями, они удалились в землянку. Мы же стали ждать результата переговоров. К нам подошла группа поляков, на ломаном русском языке они засыпали нас вопросами: их интересовало почти все, так как они признались, что совершенно не знают обстановку в округе. Но главное, что им хотелось узнать, как мы попали сюда. Сашка Тетцов не выдержал надоедливого допроса, как, откуда да почему, и напрямик рубанул:
— Прежде чем задавать вопросы, не мешало бы накормить нас. Чертовски хочется жрать, — выпалил он, показал на свой рот и впалый живот — нам показалось, что голод он продемонстрировал очень доходчиво, так как мы прекрасно понимали его. — Мы же у вас в гостях, не так ли паны рыцари?
Один из них, видимо, по жестам понял, о чём толкует Сашка, и указал туда, где располагалась кухня.
— Prosze, panowie, prosze, — улыбнулся он, приглашая рукой.
— Ну, ты гений, — восхитился Мацюта и удовлетворённо закачал головой. — Да не прояви я инициативы и прямолинейной настойчивости, они до вечера кормили бы нас разговорами.
— Вот именно, а жрать-то уже сейчас хочется, — Сашка нежно погладил свой урчащий живот, видимо, желая успокоить его или попросить ещё немного потерпеть.
Судя по добротным землянкам, поляки обосновались здесь капитально. Лесной массив Беловежской пущи надёжно укрывал их от вторжения немцев. Да и чего им боятся, когда кругом партизанские отряды, тем более такое мощное соединение Сабурова. Наше предварительное предположение, что мы находимся где-то на границе Брестского района, оказалось верным. Это уже радовало. Но чем же занимается этот польский отряд? Особенно нас интересовало, проводил ли он боевые операции? А вот где и как доставал себе пропитание — в меньшей степени, хотя это тоже имело немалое значение. Постепенно мы рассчитывали все это выяснить, а пока главным оставалось то, что они нас приняли, накормили, отнеслись гостеприимно, а отдых нам был просто необходим. Оставаться же в этом отряде надолго мы не собирались, хотя в первый же день их командир выделил нашей группе отдельную землянку. Постепенно мы стали понимать друг друга и старались уяснить для себя, в чём заключается смысл их жизни. Ответы были разные. Позже пришли к мнению, что они фактически заняли выжидательную позицию и ждали окончания войны. Но в нашей победе они не сомневались.
Едвира Ковальская и её роль в этом отряде — это отдельный разговор, и мы его не касались. По новому заданию она снова должна была уйти в Польшу, но сделать это ей предстояло только после нашей тщательной разведки. Все эти вопросы и прочие детали отрабатывал лично Шибеко. Он же в один из дней решил провести разъяснительную работу среди поляков.
— Дорогие товарищи, братья по оружию, советские войска стремительно наступают, изгоняя фашиста с земли русской. Придёт время — они освободят и Польшу. Но сделают это без вас, пока вы спокойно сидите здесь и ждёте дня победы. Не обидно, если историческая победа будет добыта без вашего участия? — У одних лица вспыхнули, у некоторых покрылись пятнами: значит, дошло и кого-то даже проняло. — Так что, дорогие друзья, не стоит отсиживаться, нужно внести свой вклад и всеми силами приближать день освобождения вашей страны. А для этого надо всюду уничтожать врага. Смерть немецко-фашистским захватчикам!
Ковальская, находясь в окружении поляков, дословно переводила слова капитана. Однако по каким-то причинам особого оживления и желания взяться за оружие с их стороны не последовало. К большому сожалению, поляки остались равнодушны к подобным увещеваниям: вероятно, не хотели рисковать своими жизнями. Гораздо безопаснее и лучше дождаться более благоприятных времён и только после этого вернуться на родину. И желательно победителями! А пока демонстративная пассивность означала, что у них свои планы — они могли быть самыми разными, — которые, без сомнений, несколько отличались от наших. Но ведь на что-то они рассчитывали и во что-то верили? Однако из-за их скрытности для нас это оставалось тайной. Откровенно говоря, мы особо и не принуждали их, так как у нас были свои, более важные заботы, но на душе все же осталась обида за пассивное поведение этих молодых парней. Да в их возрасте в такой переломный исторический момент кровь должна кипеть, а руки инстинктивно хвататься за оружие, а они словно слепые и глухие к бедам своего народа, словно их Польша не поругана немецкими захватчиками. Одним словом, теперь мы могли смело утверждать, что это вовсе не партизанский отряд, а обыкновенный цыганский табор, который по непонятным причинам обосновался в белорусских лесах, где иногда тоже бывает небезопасно. Только настоящие цыгане — народ горячий и свободолюбивый и вооружены они обычно кнутом, а эти поляки обзавелись огнестрельным оружием. Но для чего оно им? Чтобы пылилось и ржавело без использования в борьбе за священное дело?
Как мы потом узнали от самих же поляков, они выменивали его у наших партизан за крепкий первачок и другие мелочи. Вот так Беловежская пуща продолжала скрывать не только беженцев, партизан, но и много разных загадок. Ходи и собирай их, как грибы и ягоды. Но некоторые секреты и завесы тайн она все же приоткрывала. Так, нам удалось выяснить, что отряд поляков представлял собой не что иное, как обыкновенный хозяйственный взвод — они и не скрывали это, — куда партизаны после боевых операций с фашистами смело приносили трофейные продукты, а взамен получали спирт или продукт подешевле — самогон. А они нужны как в медицинских целях, так и на праздники.

* * *

После отдыха мы уже готовы были к действиям и вскоре получили задание от капитана: произвести разведку местности вплоть до границы и как можно быстрее возвратиться обратно. Капитан и Ковальская временно остались в отряде поляков. Состав нашей группы был привычный: Мацюта, Громов, Чулков, Тетцов, Тулупов, Савицкий и Турцевич. После инструктажа мы отправились по отработанному на карте маршруту. Конечно же, запаслись и скромной провизией, в основном это было сало, сухари, тушёнка и, как всегда, фляга первака — спирт уже кончился. Что греха таить, поляки выгоняли прекрасный самогон.
В просеках леса нам приходилось быстро перебегать, так как видимость была хорошая. А исключать вражьи засады мы не могли. Да мы и сами пользовались биноклем, что помогало осмотреться и ориентироваться на незнакомой местности. Мы уже привыкли перемещаться осторожно и почти бесшумно, прислушиваясь к каждому подозрительному шороху. Не доходя до опушки, вдруг впереди услышали нарастающий шум моторов. Оказалось, что по просёлочной дороге двигались в противоположную сторону от фронта танки и другая боевая техника, а также грузовики с солдатами. Куда они?
Мы притаились, терзаемые сумбурными догадками, и ждали наступления темноты: в наши планы не входило обнаружить себя. Тёплый июль позволил нам даже в ночное время обойтись без костра.
— Откуда же здесь такое сосредоточение фашистов? Не собираются ли они блокировать партизан? — пустился в размышления сидевший рядом со мной Чулков.
— Во всяком случае сабуровцы в Польшу не пойдут, а вот вступить в бой с немцами они могут. И сражение это обещает быть жестоким. Пожалуй, это будет заключительная битва у нашей границы. И закончится она ощутимым поражением фашистов на Руси, — высказался Сашка и взглянул на товарищей.
А Мацюта задался вопросом:
— Так что, продолжим путь или вернёмся в отряд?
Каждый размышлял молча. Предложение Василия отправиться назад выглядело заманчивым, но мы до конца не дошли. А нам нужно узнать, доступен ли этот путь для прохождения отряда поляков, а с ними должны уйти Шибеко и Ковальская, возможно, и мы. Если мы сейчас вернёмся, значит, не выполним задания. На это мы пойти не могли. И тогда двинулись дальше, хотя закравшееся сомнение продолжало будоражить и без того перегруженные мозги.
Вскоре вышли на просёлочную дорогу, которая разделяла две лесные зоны. Кругом подозрительно тихо и безмятежно: как раз это и настораживало. Поэтому на душе по-прежнему было неспокойно. Стремительно преодолев дорогу поперёк, мы опять углубились в лес. Торопливо со всех сторон наступали густые сумерки — словно окружали разведчиков, — видимость ухудшалась, чтобы совсем ослепить нас. Когда мы вышли на небольшую возвышенность, луна осветила пограничный столб с полосами, а на нем герб СССР. Что творилось в наших сердцах! Наконец-то мы дошли, даже раньше регулярных частей Красной армии.
— Вот мы и на границе, — с заметным волнением молвил Василий и взглянул на Чулкова. — Ну что, отдохнём немного? Смотри, сколько отмахали. Да и ночная мгла укроет нас до рассвета. А утро вечера мудрёнее.
Никто не возражал сделать привал на таком священном месте. Удивительная ночная тишина нас успокаивала, а вот каким будет утро и день, никто даже не загадывал, так как чувства переполняли. Ведь мы все же выполнили задание и с чистой совестью можем отправиться обратно. Ещё сутки назад какая-то неведомая сила толкала нас вперёд. Ещё немного, ещё чуть-чуть... а что там дальше? Интересно же? Мы ведь не кто-нибудь, а разведчики!
Я так и не уснул. Над лесным горизонтом уже загоралась оранжевая заря, предвещавшая наступление загадочного утра. Горящий рассвет поторапливал нас. Мы отдали честь символу нашего государства и спустились с пригорка. Предчувствие опасности снова включилось и теперь не покидало нас: казалось, что враг где-то рядом, только он затаился и ждёт, когда мы выйдем на него. Вдали в лёгкой дымке виднелись какие-то заросли. Сашка, Василий и Всеволод пошли на разведку.
Через некоторое время хлопцы вернулись и принесли не очень радостную весть. Впереди небольшое болото, а за ним открытое поле. Чтобы спасти себя от возможного преследования, у нас есть один шанс: укрыться в этой трясине и отсидеться. Если же пойдём той дорогой, по которой пришли сюда, то можем нарваться на немцев. Наверняка они уже рыщут по лесу, а может, и идут по нашему следу. А вступив в бой с превосходящим противником, вряд ли удастся всем выжить. Поэтому мы должны действовать скрытно и быть неуловимыми, а для этого мыслить и действовать нестандартно, чтобы то и дело ставить фрицев в тупик. Мы полагали, что фашисты вряд ли сунутся в болото, предпочтут обойти его и снова выйти на лесные тропы. А там следы, для них неважно чьи. Тогда они повсюду устроят засады, миновать которые будет сложно.
Но я почему-то был уверен, что наши преследователи, столкнувшись с безутешной тишиной, в этом районе долго не задержатся и помчатся прочёсывать другой участок. Так мне подсказывало моё предчувствие. Но мои товарищи, исходя из личного опыта — а он у всех разный, — придерживались иного мнения: пойти напролом, пока фрицы спят или уйти резко влево или вправо. А для нас это самая настоящая лотерея, так как они могут оказаться и там.
— Интуиция мне подсказывает, что мы надолго застрянем здесь. Вот черт, нашли на свою задницу приключения. Думаю, что не стоит рисковать. Пока окончательно не наступил рассвет, давайте-ка станем лягушатниками и отправимся в родную для жаб среду обитания. Иного выхода не вижу, — предложил импульсивный Тетцов. — Да вы не бойтесь, только временно. Отсидимся, прислушаемся, зато убедимся. А если они рядом, то обязательно проявят себя. Покрутятся, покрутятся и уйдут.
На наше счастье, болото оказалось не такое глубокое и вязкое, каким выглядело на первый взгляд. Изрядно промокшие, мы с трудом добрались до сухого островка, и несколько человек кое-как разместились на нем, остальные умудрились примоститься на небольших кочках, покрытых мхом. После этого все замерли и вслушивались в идеальную тишину, нарушаемую отдалённым пением птиц. Хотя вид у всех был унылый, но настроены были решительно: сколько надо, столько и будем сидеть здесь, чтобы окончательно запутать немцев. Да и кому хочется так глупо погибать в этой безымянной вонючей болотине. Да ещё в конце войны. Какие же мы были молодые и наивные — до окончания войны ещё было почти целый год! А погибнуть можно было в любую шальную секунду.

* * *

Наступил полдень, жара окончательно разморила нас. Вдруг до нас донёсся глухой шум и отдалённый гул моторов. Мы представили шоссе, на котором видели колонны с военной техникой и солдатами. А может, они по нашу душу? И совсем скоро окажутся здесь? Нам казалось, что грохот и рёв приближаются. Ничего другого не оставалось, как прислушиваться, так как из болота видимость нулевая.
— Будем надеяться, что пронесёт, — высказался шёпотом Сашка.
Глядя на него, я попытался острить.
— Вряд ли. Смотри, как тебя разнесло: ты из лягушки превратился в настоящую жабу, которая вот-вот разродится. Наверно, отовсюду видно.
— Плохие, брат, шутки, когда сидишь как заяц в болоте, — заметил Василий и уставился на меня. Пришлось отреагировать:
— Вот видите, теперь у нас и заяц появился. Чудеса, да и только!
— Сколько мы здесь пробудем — неизвестно. Давайте и не будем загадывать, гораздо важнее, что мы обязательно будем... бить врага. Так что не стоит впадать в уныние, дорогие братки, — вступил в разговор Чулков. — Вспомните, бывали у нас ситуации и более сложные, однако находили выходы и выбирались. Так что надежда умирает последней. Я лично надеюсь на удачное стечение обстоятельств и счастливый конец.
— А он, между прочим, выпадает не всем и очень редко. Только везунчикам. Я полагаю, неудачников здесь нет? — спросил молчавший все это время Всеволод и пробежался любопытствующим взглядом по чумазым лицам свои товарищей. В ответ получил: да откуда им тут взяться.
На этой оптимистичной ноте разговорчики в... болоте были временно приостановлены, так обстановка требовала сосредоточенности и самого серьёзного внимания.
Вскоре мы уже отчётливо слышали немецкую речь и топот солдат: они не скрывались, так как ощущали своё численное превосходство. Но нам их жизни не нужны, перед нами стояла задача: до конца выполнить задание. Затем наступило относительное затишье, которое потом снова нарушалось. Фрицы действительно как голодные волки рыскали по лесу и, наверно, сами себя запутали, пытаясь разобраться в чужих и собственных следах.
Но и нам пребывать без дела было несладко. Вторые сутки мы не смыкали глаз, да и какой может быть сон, когда ты сидишь без движения и в наивысшем напряжении в этом вонючем болоте. Наступил третий день нашего «проживания» в топком убежище под открытым небом, лишённом даже элементарных удобств. Сашка и Василий все же решились пойти разведать обстановку, взяли бинокль у Ивана Чулкова и ринулись напрямую. Переживая за них, мы сидели молча и прислушивались к загадочной тишине. Как же хотелось есть, а продукты на исходе: осталось несколько сухарей. Но остатки НЗ оставили на чёрный день, поскольку ещё неизвестно, сколько времени мы будем в пути. Через четыре часа появились ребята: хоть и промокшие до ушей, но вроде бы довольные своими наблюдениями. Они подтвердили, что по равнине, не так далеко от болота, действительно было движение немецких воинских частей. Они даже останавливались и высаживались. Судя по многочисленным следам, носились по лесу: кого-то искали.
— А может, продолжают, только в соседних квадратах? — предположил Чулков.
В ответ Сашка усмехнулся.
— Честно скажу, не знаю: записку не оставили.
Хоть души наши и противились, а коротать ещё одну ночь в болоте нам все же пришлось. Изнурённые от бессонных ночей и нервного напряжения мы были на пределе человеческих возможностей, мутная дремота нас затягивала и уносила в туманное забытьё, но только временно: глаза снова открывались и мгновенно включались слух и мозг — как бы не проспать подкрадывающуюся смерть.
Не знаю, как другие скоротали эту ночь, но для меня она оказалась самой тяжёлой. Трудно сказать, сколько я пребывал в «отключке» — может, всего-то считанные минуты, — а приснился мне сон. Такой ясный — как наяву. А видел я следующее: будто находимся мы в каком-то церковном соборе, кругом позолоченные иконы, стены расписаны на библейские темы, невольно ощущаем специфический запах воска... А наши взоры устремлены к большой двери или вратам, украшенным плетёной узорчатой проволокой из чистого золота. Все выглядит так красиво, что на душе великий праздник. Вдруг на её фоне появляется огромная икона Николая Чудотворца. Я сразу удивился и одновременно сильно обрадовался, так как прекрасно знал, что святитель Николай является покровителем мореплавателей, поэтому к нему часто обращаются моряки, которым угрожает потопление или кораблекрушение. В соответствии с легендой, будучи молодым человеком, Николай в одном из своих морских путешествий воскресил моряка, в шторм разбившегося насмерть. Его молитвы за моряков и других путешественников знают многие, и они им помогают. Святитель Николай также известен и как защитник оклеветанных, он часто избавляет их от судьбы невинно осуждённых.
Я не мог оторвать заворожённых глаз от иконы, а Николай Чудотворец, так зорко глядевший на нас, видимо изучал и определял, зачем мы здесь, и вдруг развёл руки с открытыми ладонями в разные стороны. Мне показалось, что он указывал нам, куда идти дальше: можно налево, можно направо. Но выход должен быть только один, удивился я, но спрашивать не решился. И только потом я понял, что он изобразил крест и готовность вступиться за нас и даже пожертвовать собой. Как же раньше я не догадался, что он демонстрировал готовность к распятию... ради спасения ближних. Мы застыли в нерешительности, а врата за ним открываются и словно приглашали нас. Не чувствуя своих ног, мы пошли, не ощущая ни страха, ни опасности, а когда скрылись в таинственных недрах светлого храма, Николай Чудотворец остался снаружи и собою прикрывал нас. Вот что значит святой защитник и спаситель!
Оказавшись на летней цветущей поляне, мы от охватившего восторга как мальчишки босиком носились и прыгали от подаренного нам счастья. А над нами чистое-чистое небо и тёплое яркое солнце...
Скорчившийся рядом со мной Василий Мацюта толкнул меня в бок, и я мгновенно проснулся. Ещё не понимая, где я, тряхнул головой и захлопал ресницами.
— Ты чего? — удивился он.
— Что, храпел? — уточнил я.
— Кричал и лыбился, аж до ушей, — пояснил Мацюта.
— Так это я от радости. Как же приятно побывать в раю.
Уставившись на меня, Василий даже не знал, что и подумать.
— И это ты называешь раем? — указал он рукой на безрадостный ночной вид.
— Я только что побывал там во сне. Между прочим, ты тоже был там и тоже бесился и орал во все горло.
Больше я уже не уснул, о чём очень сожалел. Ещё до зари мы решили выбраться из болота. На берегу тихо, как на кладбище. Мы отжали свою одежду, портянки, вылили из обуви воду и с радостью тронулись в путь. Ох и трудно же натренированному телу без движения, да ещё постоянно в воде — мы же люди, а не какие-то амфибии или новые водоплавающие виды животного мира. Поэтому пришлось разминаться и привыкать к ходьбе. И все же с первыми шагами мы благополучно растворились в лесной зоне и через несколько осторожных километров в ускоренном темпе уже устремились в направлении польской базы. Сами удивлялись, откуда только взялись у нас силы, наши ноги как будто кто-то подменил, мы без отдыха прошли не менее двадцати вёрст.
Во время короткого привала я все же рассказал своим боевым друзьям о странном сновидении. Примостившийся недалеко от меня Василий возьми, да и скажи:
— А что, хлопцы, быть может, и есть в сказанном хоть доля правды. А вдруг и вправду сны иногда сбываются? Тогда они вещие.
И тогда он поведал нам свою историю, случившуюся с ним давным-давно, к которой присутствующие отнеслись по-разному. Мы слушали друг друга и до глубины души были признательны своим боевым товарищам, так как были уверены в каждом из них. Опасные операции, длительные рейды и самые невероятные ситуации, которые являются лучшей проверкой на вшивость, убедили нас в том, что мы единая команда. И в этом маленьком по численности боевом расчёте каждый знает своё дело и готов подменить и прикрыть товарища в трудную минуту. А если надо, то и пожертвовать своей жизнью ради общего дела или чтобы спасти его или всю группу из любой беды. Тяжёлые испытания в тылу врага крепко сплотили нашу вроде бы и небольшую, но грозную для врага группу. Ещё совсем недавно мы были на краю гибели, а вот теперь сидим и шутим, как будто ничего опасного до этого и не было. А с годами ещё больше убеждаешься, что дружба в военные годы самая крепкая, она закаляет и сплачивает навечно.
Вот и тогда мы сидели и прислушивались к доносившемуся до нас эху артиллерийской стрельбы. Значит, фронт где-то совсем уже близко. Это радовало и вдохновляло.
Василий Мацюта, несмотря на то что в желудке было пусто, запел свою любимую песню:

А помирать нам рановато,
есть у нас ещё дома дела...

Затем мы все же решили покончить с неприкосновенным продовольственным запасом и поровну разделили последние сухарики. С наслаждением погрызли, похрустели и устремились дальше. Теперь настала очередь Сашки Тетцова подбодрить нас, и он затянул:

Эх, как бы дожить бы
до свадьбы-женитьбы
и обнять любимую свою...

Мы то бежали, то шли по пересечённой местности и с каждой минутой наматывали десятки и сотни метров, которые складывались в километры. А каждый из них приближал нас к конечной цели. К вечеру изрядно устали, но держались стойко, вдохновляло нас великое чувство выполненного долга и ответственного задания.

* * *

А затем пришлось ещё двое суток искать отряд поляков в лесных чащах Беловежской пущи. Во время привалов я делился с товарищами об этих местах информацией, которую почерпнул в энциклопедии перед заброской сюда:
— Как видите, готовился капитально и все запоминал. Снег удерживается здесь около 70 дней. Самые крупные реки: Нарев, Наревка, Рудавка, Гвозна, Лесная, Белая. Климатические и почвенные условия благоприятствуют развитию пышной растительности, представляете, около 890 видов! Беловежская пуща является уникальным и крупнейшим массивом древних лесов. Под лесом 86 процентов территории. Преобладают сосновые леса — почти 60 процентов, — главным образом черничные и мшистые. Некоторые деревья имеют возраст 250-350 лет, и диаметр их достигает 150 сантиметров. В пуще зарегистрировано более тысячи деревьев-великанов. Это дубы, летние ясени и ели, сосны. Ель — самая высокая порода беловежских лесов: вытягивается до 50 метров. По числу видов растений и животных эта уникальная пуща не имеет себе равных в Европе. Здесь произрастают 958 видов сосудистых споровых и семенных растений, зарегистрировано 260 видов мхов и мохообразных, более 290 видов лишайников и 570 видов грибов. В списке фауны Беловежской пущи насчитывается 59 видов млекопитающих, 227 видов птиц, 7 видов пресмыкающихся, 11 видов земноводных, 24 вида рыб и более 11 тысяч беспозвоночных животных. Здесь обитает самая крупная в мире популяция зубров. Из крупных травоядных животных встречаются благородный олень, дикий кабан, косуля и лось, из хищников обитают волк, лисица, рысь, барсук, куница лесная, выдра и другие.
Сашка сразу отреагировал:
— Пора разнообразить охоту, а то мы специализируемся только на двуногих «хищных зверей».
— Во время Первой мировой войны территория пущи была оккупирована германскими войсками. За три года оккупации они вырубили столько леса, сколько за предыдущие 300 лет! В Германию вывозили даже зубров...
Василий не выдержал и прервал меня:
— Вот сволочи! Видно, они всегда были такими, во всяком случае в этом веке.
— А здесь строили смолокурни и шпалопропиточные заводы, прокладывали узкоколейные железные дороги. Одну из них мы встречали. На этих работах использовались французские и русские военнопленные, а также насильно мобилизованное местное население, из которых создавали рабочие роты и батальоны.
С 1919 года пуща перешла к Польше, где в 1921 году были образованы лесничество «Резерват» и заповедная зона. И только в 1939 году она вошла в состав СССР, и на её территории был организован белорусский государственный заповедник «Беловежская пуща».
Зная прошлое и настоящее этих мест, теоретически нам было уже легче. Но практика — это совсем другое дело. Иногда нам казалось, что мы исходили эту пущу вдоль и поперёк и, когда надежда с каждой сотней метров начала таять, случайно вышли на знакомую поляну. Однако рано радовались: партизанский лагерь оказался пуст и встретил нас прохладно.
Вокруг безжизненные землянки и издевательская тишина, где раньше царило интернациональное оживление. Куда же ушли они? Пребывая в растерянности, мы ничего не могли понять. А голод давал о себе знать, многие стали искать хоть что-то из съестного. В таком состоянии готовы были обрадоваться даже крошечному сухарику. Моему другу Сашке Тетцову опять повезло: в одной из землянок под нарами от нашёл припрятанные шматок сала и каравай хлеба. «Надо же, кто-то заначил. Видите, как аккуратно завернул в чистую тряпку», — предположил удачливый сыскарь.
Лично я был совсем иного мнения:
— По-видимому, кто-то из бойцов просто забыл второпях.
— Ну, конечно, а зачем же тогда прятать? — не согласился Тетцов. — Да так заховал, что даже сам забыл и не мог отыскать свой продуктовый тайник.
— Ну, Сашка, ты наш ангел-спаситель. Недаром Шибеко дал тебе прозвище «Сашка с пером», — с восхищением высказался подошедший Иван Чулков, глотая от аппетита слюнки. За такую искреннюю лестную оценку он получил из рук виновника торжества заветную и чрезвычайно соблазнительную порцию.
Мы проанализировали ситуацию и пришли к выводу: очевидно, поляки и наши не дождались нас и выдвинулись прямиком, без разведки. А поскольку мы и сами-то толком не знаем, как добрались сюда, то фрицам и подавно не найти нас. Решили устроить себе небольшой отдых, а заодно и подождать: вдруг вернутся. Бывает так: немцы спугнули — пришлось отступить, а потом все успокоилось — можно и вернуться.
В караул ушёл Савицкий — не повезло ему. Зато мы после долгого рейда впервые спали мёртвым сном. Как младенцы.
Мысли о загадочном исчезновении отряда поляков, а вместе с ними нашего капитана и Ковальской не давали нам покоя. Почему все-таки Шибеко, послав группу в разведку, так и не дождался нашего возвращения? И почему не оставил никакой весточки? Мы все облазили в надежде найти хоть какое-то тайное послание, которое объяснит нам причины его срочного покидания этих мест. Там должно быть и новое задание для нас или координаты, где искать его. Одни вопросы и загадки.
— В конце концов он мог оставить здесь любого бойца, чтобы тот дождался нас и все объяснил. А может, он ждал-ждал и пришёл к мысли, что мы погибли? Вряд ли. Ведь кто-то из оставшись в живых все равно вернулся бы в отряд, — бередил себе душу Иван Чулков, да и нам заодно.
В тот вечер мы долго сидели и размышляли, теряясь в различных догадках. Сообща приняли решение наведаться в ближайшую деревеньку и выяснить, что им известно. Попутно обстановку в округе проясним, а то совсем одичали в лесной глухомани, отрезанной от происходящих в районе событий.
Пробираясь сквозь дебри лесного массива, мы только на третьи сутки вышли к людям, простым белорусским жителям. При виде их радости нашей не было предела. Но это отрадное состояние длилось недолго — оно быстро развеялось и сгорело в потоках всеобщего горя, когда мы увидели, какой след оставили фашисты и полицаи при отступлении. В округе стояли разорённые безумным военным смерчем и пожарищами одни останки и пепелища. Местные жители, в основном женщины и дети, ютились вокруг уцелевших печей. Как правило, это единственное, что оставалось от домашнего очага. И такое обугленное «наследство» почти у каждой семьи.
Оголодавший Иван Чулков подошёл к одной такой, что ютилась у только что растопленной печи, и вежливо попросил что-нибудь из харчей.
— Ды не нічагуткі, — ответила сухая старушка, а у самой сердце кровью обливается. — Вось толькі трохі бульбачкі.
Только она скрюченными от артрита руками вытащила из печи чугунок с картошкой, тут и мы подскочили. Запах горячей картошки согрел наши души. Вместе с кожурой мы торопливо рубали её, обжигая губы и языки. Теперь хоть что-то завелось в пустом желудке. А раз так, то можно подумать и о деле.
— Бабуль, где проходили последние бои? — не скрывая на лице благодарности, поинтересовался Иван.
— Ды бог іх ведае. Чула нейкія выбухі, ды я схавалася ад гэтага ліха. Чуеце, што цяпер? — Он кивнул с искренним сочувствием и желанием хоть чем-то помочь, но что он и его товарищи могли сделать для неё? — Вось ірады. Усе разбурылі, хату, і тую спалілі, — утирая слезы, продолжала женщина. — А жыць-то трэба. І будаваць трэба.
Глядя на неё, возникло желание ринуться в бой и отомстить за неё и всю деревню. А сколько таких по всей Белоруссии и стране!..
Вот с такими тяжкими мыслями и трудностями вступали в мирную жизнь крестьяне окрестных деревень. С какой радостью и благодарностью они отзывались о советских солдатах и Красной армии, освободившей Брестскую область от фашистов. Партизанские соединения, которые базировались в Беловежской пуще, вливались в полки и дивизии регулярной армии, затем принимали активное участие в последующих боях.
Мы посчитали, что искать польский отряд бесполезно, да он, судя по всему, не нуждался в нашей помощи. А фронт уже далеко ушёл от нас. Поэтому диверсионно-разведывательные группы, действовавшие в тылу врага, держали курс в сторону Минска через город Молодечно. Мы знали, что в ходе Белорусской операции 3 июля 1944 года в Минск с боями вошли части 3-го и 1-го Белорусских фронтов. Уже на следующий день в город прибыли сотрудники областного и городского комитетов партии, горсовета. В связи с изменением обстановки мы должны были встретиться со своим руководством, доложить о проделанной работе и получить очередное задание — война ещё продолжалась.
А доложить нам было что. За весь период боевых действий в тылу фашистских войск нашей группой «Бывалые» было уничтожено двенадцать железнодорожных эшелонов с живой силой и военной техникой. Не одна сотня фашистов сложили на подорванных нами путях свои головы, так и не доехав до линии фронта. Кроме этого, группа принимала активное участие в боевых действиях по уничтожению немецких и полицейских гарнизонов. Совместно с партизанскими отрядами минировала шоссейные дороги, по которым двигались колонны на колёсах или шествовали каратели, а также отдельные части фашистов. Мы устраивали засады и уничтожали грузовые машины с солдатами и боеприпасами, осуществляли разведку и передавала сведения в центр о дислокации воинских гарнизонов, других подразделений и укрепрайонов, после чего наша авиация уничтожала эти объекты. Приходилось вести борьбу и с предателями нашей Родины, усердно работавших на врага. Одновременно вели непримиримую борьбу с бандформированиями, выступавшими под видом партизан — были и такие.

* * *

На окраинах разрушенного Минска возник ещё один городок, где в старых домишках разместилось очень много народу: тысячами! Среди них оказались и мы, чтобы немного отдохнуть. От всего увиденного молчать мы, конечно, не могли и открыто выплёскивали все, что накипело. За окном уже вечерело, а в кругу боевых друзей шёл несмолкающий разговор, который продолжался до самого утра. С рассветом Иван Чулков — он ко всему привычный, — как командир нашей группы отправился в город, чтобы отыскать Наркомат государственной безопасности и наше руководство. А мы продолжали отсыпаться, а когда проснулись, пришлось бодрствовать на сухом пайке. Однако тесное общение с соседями продолжалось. Среди них прошёл слушок о том, что в городе якобы намечается какой-то парад. В то же время мы не исключали, что в близлежащих лесах вокруг Минска находятся отдельные группировки недобитых фашистов, которые способны на все и могут своими вылазками сорвать этот парад, скорее всего, приуроченный освобождению столицы Белоруссии от оккупантов.
Тогда мы ещё не знали, что уже поступил приказ командирам партизанских отрядов, прибывших в Минск, очистить лесистую местность, прилегающую к городу, от всякой немецких недобитков.
Вернувшийся Чулков подтвердил, что 5 июля Белорусский штаб партизанского движения разослал радиограммы с приказом о подтягивании к Минску партизанских бригад с целью прикрыть город на случай проникновения противника; организовать охрану Дома правительства, складов военного имущества и других важных объектов; разгрузить город от военнопленных и начать подготовку к собственному расформированию.
— Вот такие дела, братцы кролики. А что касается партизанского парада, то он точно состоится.
В городе появились газеты, которые пролили свет на многие моменты, о которых мы в лесу даже не подозревали. С какой же жадностью я вчитывался в каждую строчку и впитывал в себя все последние события.
К 10 июля в город прибыло более четырёх тысяч партизан, а к 15 июля ожидался подход ещё 15-17 тысяч. А бои восточнее города продолжались вплоть до 11 июля. Так что обстановка продолжала оставаться напряжённой.
К вечеру 15 июля в город прибыло 30 партизанских бригад и два отдельно действующих отряда, в том числе 20 бригад Минской области, девять бригад Барановичской и один — Вилейской областей, общей численностью более 30 тысяч человек. Многим сразу вручили медаль «Партизану Отечественной войны». А 16 июля 1944 года на поле бывшего ипподрома состоялись митинг и парад по случаю освобождения Минска от немецкой оккупации. Торжественные мероприятия продолжались несколько часов. Как и планировалось, всего участвовало 30 партизанских бригад, насчитывавших 30 тысяч бойцов. Парад принимал командующий 3-м Белорусским фронтом генерал армии И.Д. Черняховский. Каждая из бригад имела собственное знамя и плакаты. А жителей города собралось около 50 тысяч. Прикрытие с воздуха обеспечивали истребительная авиация и средства ПВО.
Глядя на своих счастливых товарищей, которые были сопричастны и к борьбе с фашистами, и к этому параду, я невольно отвлёкся и задумался о роли и значении партизанского движения. Я отметил про себя: «Чрезвычайно важное значение имело взаимодействие партизан с частями регулярной армии. В 1941 году в ходе оборонительных боев Красной армии ещё разрозненные и малочисленные группы и отряды партизан преимущественно вели разведывательно-диверсионную деятельность в тылу оккупационных войск. Это успешно продолжалось и в 1942 году. Однако с весны 1943 года штабами фронтов уже систематически разрабатывались планы по всестороннему использованию окрепших и закалившихся в боях местного значения партизанских соединений. Они действительно могли действовать масштабно и представляли серьёзную силу, поэтому фашисты вполне обоснованно побаивались их».
Припомнились и совсем свежие события. Наиболее ярким примером эффективного взаимодействия партизан и частей Советской армии стала Белорусская операция в 1944 году под кодовым названием «Багратион». В ней мощная группировка белорусских партизан, по существу, представляла собой один из фронтов, согласовывавший свои действия с четырьмя другими наступавшими фронтами регулярной армии.
После парада мы всей группой явились в Наркомат государственной безопасности. Нас поодиночке принял начальник кадров товарищ Емельянов, который каждому вручил временное удостоверение на проживание в Минске. Находясь в резерве, мы по-прежнему проживали в деревянных домишках на окраине города. Вскоре мы узнали, что на другой день — 17 июля — в Москве по улице Горького прошли колонны немецких военнопленных, захваченных в Белоруссии. Это был так называемый «парад фаталистов».
Хотя немцы отступили, но чувствовали мы себя не очень уютно. У жителей, да и у нас как-то неспокойно было на душе, так как враждебные элементы продолжали отчаянно сопротивляться, действуя при этом тайно и очень дерзко. А мы-то хорошо знали, что осталась немецкая агентура и всякая прочая продажная сволочь, которые не собирались сидеть без дела.
Но мысли наши были не только о войне. В мою память врезался один случай — из разряда поучительных казусов, — который произошёл с Сашкой Тетцовым. До сих пор он даёт немало пищи для размышлений. Протискиваясь сквозь встречные потоки людей на перроне железнодорожного вокзала, где царило настоящее столпотворение, мы почему-то обратили внимание на одинокую девушку, прижавшуюся к стене. Вот чем-то она притянул взгляд Сашки, а затем и я последовал его примеру. Не подойти к ней мы уже не могли. Друг, как всегда с шутками да прибаутками, завёл разговор. Она, видать, тоже была расположена к временному знакомству и представилась Наташей. Стройная, красивая и приятная девушка очень заинтересовала Тетцова: судя по его выражению лица и взволнованности, он не на шутку увлёкся ею. Мне же оставалось только удалиться, оставив их наедине.
А вернулся он довольно поздно, уже за полночь. А я все это время переживал: как-никак положение в городе далеко не безопасное, поэтому все могло случиться, даже с нашим братом. И вот он является, наш «блудный кот». Услышав его шаги, я сразу к нему и невольно почувствовал, что опасения не обманули меня. А он, едва перешагнув порог нашей комнаты, прошептал:
— Выручай, друг, тяжко мне.
Ничего не понимая, я уложил его на кровать и только потом понял, чем же закончилось его первое свидание. Узнав подробности, сначала я долго смеялся над ним. А если серьёзно разобраться, то все могло закончиться печально — даже страшно подумать об этом. Дело в том, что Сашка оказался с «грузом» между ног.
— Ну, синьор Помидор, разреши поздравить тебя с достойной «наградой», — шутливо выразился Шилин, но жертве продажной любви было не до смеха.
Проснулись также Гаврилов и Мацюта. Ещё не отошедший от сна Костя, увидев это безобразие на мужском достоинстве, сначала не поверил своим глазам. А помотав головой, уточнил:
— И как же, брат, тебя угораздило?
Корчась от боли, Сашка стал тихо рассказывать.
— Девушка мне сразу понравилась и не вызывала ни малейшего подозрения. Веселая, жизнерадостная и очень разговорчивая. «Вот, думаю, повезло: с такой не соскучишься». А она и вправду не собиралась скучать.
— Да, сразу видно: птица высокого полёта, — съязвил Костя. — А дальше-то что, после приземления?
— Все банально просто. Пригласила в гости, сказала, что живёт недалеко от города...
— А на вокзале-то что делала, если никуда не уезжала и не встречала? Уже одно это должно было вызвать подозрение. Ну ты и разведчик, — возмутился Костя. — Такого маху дать!
— Ты её просто не видел, поэтому так и говоришь. А у меня сразу что-то помутилось — вот я и обрадовался такому предложению. Когда пришли, тотчас в небольшой сарайчик, а там и солома имеется. Намёк понятен, мы выпили, я к ней с горячими любезностями, а она ни в какую — измучила только. Так и не поддалась на мои соблазнительные комплименты, жгучие поцелуи и ласки. Но оказалось, что это ещё полбеды, а когда появились два здоровых мужика с дубинами, я испугался не на шутку: думал, мне конец.
— Ну что, будем кончать? — спрашивает один и смотрит на другого, а тот как назло долго-долго соображает. А я вскочить не могу.
— Ладно. Убивать мы тебя не будем, просто пока «обручим».
А я не понял, о чём они это балакают, и про себя думаю: «Чему обучим? Война и так многому научила. А вы-то, мужланы тыловые, чему можете научить?» А они, глядя на мой растерянный вид, ржут, сволочи, да ещё будто специально строят ехидные рожи. А сами свои дубины из рук не выпускают.
— Ну, Мурка, приступай к своей ювелирной работе, — приказал один из них, а сами вдруг налетели на меня и скрутили. А эта шмара, которая выступала в роли смазливой приманки, защёлкнула замок на моих яйцах: смотрите, как распухли.
— Это они от стыда за тебя. Да и всех мужиков опозорил. Так тебе и надо, любовник-неудачник, — издевался над ним Костя, а сам незаметно подмигнул нам. — Пошли отсюда, пусть сам расхлёбывает. Заодно отмычками научится работать.
Сашка испугался и стал уговаривать нас остаться. Мы многозначительно переглянулись и позволили себе снисхождение, то есть задержались с целью выяснить, чем же закончится приключение дикого ловеласа, который после длительного пребывания в лесу совсем потерял нюх и элементарную бдительность. В благодарность за это он откровенно поделился концовкой позорной сцены:
— Они потом подняли меня на ноги и отпустили на все четыре стороны. А я сзади слышу: «Надо бы замести следы, как бы он не заложил». А другой ему: «Все равно далеко не уйдёт, подохнет по дороге».
От возможного подобного исхода Сашку невольно передёрнуло, он чуть повернулся и застонал от боли. Тогда мы из чувства мужской солидарности проявили сочувствие и предприняли максимум усилий для его спасения: с большим трудом, но все же сняли замок и освободили распухших близнецов-«пленников» от оков коварной мести. Здесь во всём блеске проявил свою смекалку светлая голова Николай Шилин.
Ощутив некоторое облегчение, Сашка высказался категорично:
— Белоруссию освободили от фашизма, а вот от всякой мрази и мелкой нечисти, всяких паразитов, которые мешают нам, честным гражданам, спокойно жить и трудиться, пока не удалось. Так что, мужики, дел у нас теперь — непочатый край. За работу, товарищи, и по койкам.
— Смотри-ка, наш честный гражданин ожил. Руководит уже.
— Да я в первую очередь не о себе забочусь, а о народе, о беззащитных женщинах и о вас, конечно, — с нескрываемым облегчением произнёс Сашка, который, избавившись от замочного капкана, во всей красе обнажил свою радость. И его можно понять.
Довольные ребята разошлись, а он незаметно уснул. Но такие болячки лечатся не сразу, поэтому опухоль сходила три дня, что послужило Сашке — да и нам заочно — назидательным уроком. Нам тогда казалось, что мы неразлучны, а через неделю его откомандировали в управление государственной безопасности в город Гомель. Провожали своего боевого товарища мы всей группой. Обнявшись на прощание, мы обещали хранить и никогда не забывать нашу проверенную в боях крепкую фронтовую дружбу.
А вскоре прервался и наш кратковременный отдых. Отделом кадров Шилин, Громов, Гаврилов и Мацюта были направлены в школу государственной безопасности в город Могилев. Так закончились наши боевые походы по тылам немецко-фашистских войск. И прощай, партизанская жизнь.

* * *

Война ещё не закончилась, а государство думало о будущем, раз готовила новые кадры, которые с учётом изменившейся международной, военной да и внутренней обстановки должны действовать совершенно иначе. Теперь нам предстояла совсем другая борьба, в том числе и с внутренним, затаившимся врагом и всякой «мелкой нечистью», как высказался Сашка Тетцов, наученный горьким опытом. Но для этого надо было окончить учёбу в специальной школе (в/ч 353 МГБ БССР), которая комплектовалась в основном из молодых людей, набравшихся опыта в диверсионно-разведывательных операциях в тылу противника. Помню, что учёба наша началась с восстановления пятиэтажного корпуса, в котором должны были расположиться классы, общежитие и другие вспомогательные помещения. За короткое время мы практически своими силами отремонтировали разрушенное войной здание, и школа начала функционировать. Мы числились курсантами училища, нам выдали новую форму с особыми нашивками. Поселились мы в отдельной комнате на четвёртом этаже и были рады, что все снова оказались вместе, кроме Шилина, которого почему-то определили в класс, в котором проводились занятия.
Не скрою, некоторые дисциплины трудно давались, но мы старались, а в свободное время приходилось много читать дополнительной и служебной литературы, в том числе и по разведке. Вот так день за днём, месяц за месяцем нас готовили в качестве чекистов для работы в мирное время. Но разве у них бывает мирное время?
Наступил долгожданный и радостный май 1945 года — день нашей общей Победы! Все ликовали, и эту великую радость невозможно выразить в словах — это надо увидеть собственными глазами и лично прочувствовать. Народ высыпал на улицу и от мала до велика одновременно веселился и плакал. Это было небывалое торжество со слезами на глазах, так как каждая семья испытала радость и горе. Поэтому, несмотря на всеобщую эйфорию, все прекрасно понимали, что эта Великая Победа дорого досталась и завоёвана кровью многонационального советского народа.
Что касается курсантов училища, то нас собрали в красном уголке, где начальник школы майор Курочкин после небольшой речи торжественно вручил всем правительственные награды. А потом, как полагается в таких случаях, был дан концерт силами нашей художественной самодеятельности.
О злодеяниях фашистов открывались все новые факты. Во время занятий до нас честно доводили страшные цифры, от которых даже мы, прошедшие почти всё и вся, ощущали мурашки на коже. Оккупационный режим предусматривал очень жёсткий порядок. Рабочие работали по 12-14 часов в сутки, людей без всяких объяснений и обвинений бросали в концлагеря. В Белоруссии было создано больше 260 лагерей смерти. В каждом районе действовали концлагеря, тюрьмы, гетто. В 10 километрах на восток от Минска была создана территория смерти «Тростянец», там фашисты уничтожили 206 500 человек — по количеству погибших уступает только Освенциму и Майданеку. Политика геноцида по отношению к белорусскому народу очевидна. Было разрушено и сожжено 209 городов, в том числе и Минск, разрушено 200 населённых пунктов, 10 338 промышленных предприятий, все электростанции. В Белоруссии погибло 2 200 000 человек, вместе с жителями сожжено 628 деревень.
Занятия у нас проходили строго по расписанию и вроде бы условия жизни были неплохими, но я почему-то стал крепко задумываться: а правильно ли я выбрал профессию? Справлюсь ли? Неужели, не навоевался? А теперь предстоит постоянная негласная война, и от меня будут зависеть судьбы многих людей. Сомнения и усталость накапливались. Меня уже тяготили секретность, жёсткая дисциплина и строгий распорядок дня. Они довлели надо мной и словно невидимым прессом давили, не позволяя допускать малейшей вольности и самостоятельности. Во мне произошёл какой-то психологический надлом, сумбурные мысли бередили мою измученную войной и последующими событиями душу, я их гнал прочь, а они прочно засели в моей голове и не давали покоя. Меня вдруг потянуло на гражданку, к мирной, спокойной жизни в каком-нибудь простом трудовом коллективе, где я мог бы расслабиться, отвлечься от всего и спокойно заниматься любимым делом. Каким? Я ещё и сам толком не знал.
Однако не так-то просто было демобилизоваться, пришлось искать убедительные причины, так как в органы трудно попасть, но расстаться с ними ещё сложнее. В это время в руководстве училища произошли изменения. Начальник школы майор Курочкин, с которым мне неоднократно приходилось встречаться, неожиданно для всех перевёлся на другую работу — в Наркомат госбезопасности. В то время в секретариате работала некая Тяпкина, которая оказалась подругой Дуси, хорошо знакомой мне ещё по партизанской работе. Она меня и надоумила написать заявление о переводе на должность физрука. Так началась моя новая, уже более спокойная жизнь под командованием полковника государственной безопасности Героя Советского Союза Неклюдова.
Весной 1946 года наша часть выехала в Германию на оперативную практику, а 25 июня того же года меня демобилизовали. Вот так закончилась моя восьмилетняя армейско-чекистская служба. Минуло уже много лет, но я, будучи патриотом своего Отечества, нисколько не жалею о проведённых на войне годах, более того, я горжусь своей фронтовой юностью, так как всегда служил честно; продолжаю служить и сейчас: как Советскому Союзу, так и своему народу! Так уж воспитан, так с детства приучен. И никакой другой Родины мне не надо.

Только теперь, спустя десятки лет после войны, можно с помощью памяти и глубокого анализа разобрать по частицам всю историю сложившихся в то грозное время событий. В сущности, мы не знали истинные причины наших поражений в первые дни и месяцы войны, не понимали, в чем повинен русский солдат, оказавшийся в такой сложнейшей ситуации, когда его порой беспощадно уничтожали или загоняли в мышеловку, а впоследствии брали в плен: кого с лёгкостью, а кого только после тяжёлого ранения. Очень сложным и во многом непонятным для нас выглядело тогда лето 1941 года. Но, несмотря ни на что, в целом солдаты Красной армии были верны своей присяге и шли на смертельный бой, защищая от нашествия фашистской армады каждый клочок земли, в котором видели свою семью, детей, Родину. В тот период казалось, что этим чудовищным полчищам и моторизованным колоннам нет конца, они действительно напоминали сказочного змея Горыныча: ему отрубали одну голову, а вместо неё вырастала другая. Вот так и немцы: их бьют, а они все лезут и лезут — на свою и нашу погибель, так как любое сражение и любая победа не обходились без потерь. На войне как на войне: кому как повезёт: одним — сразу погибать, а другим суждено выжить. И каждый солдат мечтал не только выжить, а обязательно победить, поэтому отчаянно вгрызался в землю, в каждый окоп или шёл вперёд к новым высоткам и победным вершинам. Но повезло не всем.

После войны я много занимался историей партизанского движения, перелопатил множество документов, ознакомился с мемуарами фронтовиков и легендарных командиров, возглавлявших отряды лесных мстителей. И мне есть чем поделиться с молодым поколением. Уже 22–23 июня 1941 года немецкие источники известили о первых успешных вылазках и диверсиях против немецких войск в западных районах Белоруссии. К концу июня на оккупированной территории действовало четыре партизанских отряда — без учёта стихийно возникших групп, — в июле их было уже 35, а в августе — 61.
Следует прямо сказать, что партизанское движение было одним из наиболее эффективных средств и методов вооружённой борьбы советского народа против врага. Программа его развёртывания содержалась в директиве СНК и ЦК ВКП(б) от 29 июня 1941 года. А 18 июля ЦК принял специальное постановление «Об организации борьбы в тылу германских войск». В этих документах давались указания о подготовке партийного подполья, об организации, комплектовании и вооружении партизанских отрядов, а также формулировались конкретные задачи. Размах партизанской борьбы был в значительной степени предопределён масштабами оккупированной территории СССР. Несмотря на принятые меры по эвакуации населения в восточные районы страны, свыше 60 миллионов человек, что составило около 33 процентов довоенного населения, вынуждены были оставаться на территории, занятой врагом.
Первоначально советское руководство сделало ставку на регулярные партизанские соединения, сформированные при участии и под руководством НКВД. Затем движение разрасталось и приняло массовый характер. Первые партизанские отряды создавались партийными организациями на местах, засылались через линию фронта, а также формировались из числа военнослужащих, вышедших из окружения.
В числе первых отрядов в Белоруссии можно назвать Пинский партизанский отряд под командованием В.3. Коржа и «Красный Октябрь» (командир — Т.П. Бумажков), которые начали свои операции в конце июня 1941 года. Вслед за ними созданы и другие: батьки Миная (командир — М.Ф. Шмырев) и отряд М.И. Жуковского.
В короткие сроки партизанское движение в Белоруссии стало серьёзной силой, смело противостоящей немецко-фашистским войскам. Вот одна из сводок: 20 июля 1941 года немецкое агентство «Трансокеан» сообщило, что белорусские партизаны напали на штаб 121-й пехотной дивизии вермахта, убили многих солдат и офицеров, в том числе командира дивизии генерала Ланселя. Совинформбюро подтвердило эту информацию 24 июля.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 6 августа 1941 года Т.П. Бумажков и Ф.И. Павловский первыми в Великой Отечественной войне из партизан были удостоены звания Герой Советского Союза, а М.И. Жуковский награждён орденом Ленина. К этому времени на счету отряда «Красный Октябрь» были уже сотни убитых и пленённых гитлеровцев, несколько десятков уничтоженных танков и бронемашин, 20 взорванных мостов, пущен под откос бронепоезд, в деревне Озерня уничтожен штаб пехотной дивизии (операция проводилась совместно с особым механизированным отрядом подполковника Л.В. Курмышева). Отряд М.И. Жуковского прославился в конце июля 1941 года дерзким нападением и разгромом немецких гарнизонов в райцентрах Слуцк и Красная Слобода.
Командиры понимали, что для нанесения более ощутимых ударов по врагу необходимо укрупняться, создавать мощные подразделения. Первое партизанское соединение было создано в январе 1942 года в Октябрьской зоне в Полесской области, оно объединяло 14 отрядов и насчитывало более 1300 бойцов. Возглавлял это соединение совет командиров, а его председателем был Павловский.
Общее же руководство партизанским движением в годы войны осуществлял Центральный штаб партизанского движения (ЦШПД) при Ставке ВГК, созданный 30 мая 1942 года, который поддерживал связь с партизанскими формированиями, направлял и координировал их действия, снабжал оружием, боеприпасами, медикаментами, готовил кадры и осуществлял взаимодействие партизан с частями регулярной армии. Он действовал до 13 января 1944 года, а возглавлял его генерал-лейтенант П.К. Пономаренко, который с 1938 года был первым секретарём ЦК КП(б) Белоруссии, а на местах имелись республиканские и областные органы.
Особое значение придавалось Украинскому партизанскому штабу. Ещё до оккупации на Украине было подготовлено для развёртывания партизанского движения 883 отряда и свыше 1700 диверсионных и разведывательных групп.
Белорусский штаб партизанского движения (БШПД) был создан 9 сентября 1942 года, который действовал по 14 ноября 1944 года. Сначала руководил им П.З. Калинин, а в самом конце — полковник А.А. Прохоров, которые проявили организаторские и полководческие способности, умело осуществляя руководство и координацию действий 33 территориальными соединениями партизан. Штаб действовал очень эффективно и даже имел свои представительства (оперативные группы) на фронтах. На протяжении всего периода оккупации в Белоруссии действовали 199 партизанских бригад, 14 партизанских полков (997 отрядов) и 258 отдельных партизанских отрядов, в которых насчитывалось 374 тысячи бойцов! А скрытые партизанские резервы достигали 400 тысяч человек. Наряду с этим в подпольных организациях и группах насчитывалось свыше 70 тысяч человек, в том числе 10 тысяч сотрудников агентурной разведки. Из 440 тысяч народных мстителей 130 тысяч человек были коммунистами и комсомольцами.
С июня 1941 по июль 1944 года белорусские партизаны вывели из строя около 500 тысяч военнослужащих немецких войск и марионеточных формирований, чиновников оккупационной администрации, вооружённых колонистов и пособников (из них 125 тысяч человек — безвозвратные потери), подорвали и пустили под откос 11 128 вражеских эшелонов и 34 бронепоезда, разгромили 29 железнодорожных станций и 948 вражеских штабов и гарнизонов, взорвали, сожгли и разрушили 819 железнодорожных и 4710 других мостов, привели в негодность более 300 тысяч рельсов, разрушили свыше 7300 километров телефонно-телеграфной линии связи, сбили и сожгли на аэродромах 305 самолётов, подбили 1355 танков и бронемашин, уничтожили 438 орудий разного калибра, подорвали и уничтожили 18 700 автомашин, уничтожили 939 военных складов. За тот же период партизаны овладели следующими трофеями: орудий — 85, миномётов — 278, пулемётов — 1874, винтовок и автоматов — 20 917. По неполным данным, общие безвозвратные потери белорусских партизан в 1941–1944 годах составили 45 тысяч человек! Вечная им память!
После освобождения Белоруссии 180 тысяч бывших партизан продолжили войну в рядах действующей армии и продолжали сражать с фашизмом. За годы войны 87 партизан и подпольщиков Белорусской ССР удостоены звания Герой Советского Союза, свыше 140 тысяч награждены орденами и медалями.
А всего в годы войны в тылу врага насчитывалось более 6 тысяч партизанских отрядов, в которых сражалось свыше миллиона человек. В ходе проведённых операций партизаны уничтожили, захватили в плен и ранили около миллиона фашистов, вывели из строя 4 тысячи танков и бронемашин, 65 тысяч автомашин, 1100 самолётов, разрушили и повредили 1600 железнодорожных мостов, пустили под откос 20 тысяч эшелонов.
Деятельность партизан в годы Великой Отечественной войны получила высокую оценку. Более 127 тысяч из них были награждены медалью «Партизану Отечественной войны» 1-й и 2-й степени; свыше 184 тысяч удостоены других медалей и орденов, а 249 человек стали Героями Советского Союза, причём С. А. Ковпак и А. Ф. Фёдоров — дважды!
На этой торжественной ноте можно завершить свои мемуары и смело поставить жирную точку, а лучше восклицательный знак. Такова моя личная оценка всему советскому народу, Красной Армии и партизанам, внёсшим немалый вклад в нашу общую Победу. А в ней есть и моя скромная частичка. Поэтому я счастлив, этим я живу.
Сентябрь 1989 года

Краткая биография
Сергей Евгеньевич Громов родился 4 октября 1918 года в посёлке Рабочеостровск Кемского района в Карелии. Работал на лесозаводе, на Онежском тракторном заводе, Сегежском ЦБК, с 1938 по 1946 год находился на военной службе, участник Великой Отечественной войны, партизан. Награждён орденами Красной звезды, Отечественной войны и многими медалями. После войны вернулся в Рабочеостровск. Снова работал на Кемском лесозаводе. В семидесятых годах выехал на постоянное местожительство в город Углич. В настоящее время проживаю в деревне Дивная Гора Угличского района Ярославской области.

P.S. Умер Сергей Евгеньевич Громов 25 января 2003 года, царство ему Небесное и вечная память!

Предыдущая страница Начало