ВОЙНА ГЛАЗАМИ СОЛДАТА (летопись Великой Отечественной войны)
Моим боевым друзьям: тем, кто, пройдя сквозь все ужасы войны,
дожил до Великой Победы и тем, чья жизнь оборвалась на пути к ней, посвящается.
ПЁТР ЕВДОКИМОВ, участник Великой Отечественной войны.
ОБ АВТОРЕ
Автор материала «Война глазами солдата» Евдокимов Пётр Иванович принадлежит к поколению людей, на долю которых выпало немало жизненных невзгод и испытаний. В сельской семье, где 19 октября 1924 года он появился на свет, которая, по меркам того времени, была на селе далеко не самой бедной, не имелось ни лишней пары обуви, ни лишнего куска хлеба. Чтобы как-то свести концы с концами – выжить и прокормиться, родители были вынуждены привлекать с малолетства своих детей к работе.
Официально его трудовая жизнь в колхозе началась в шестнадцатилетнем возрасте в 1940 году после окончания сельской школы-семилетки.
В августе 1942 Пётр Иванович был призван в ряды Красной Армии и направлен в учебный мотоциклетный полк находившейся на территории Горьковской области в городе Сергач. Освоив в учебном подразделении военную профессию разведчика и водителя мотоцикла, был определён в 50 Отдельный мотоциклетный полк, вошедший в состав 3 танковой Армии. С августа 1943 года по май 1945 года в составе 50 Отдельного мотоциклетного полка прошёл боевой путь от Тулы до Берлина. За участие в боевых действиях Евдокимов Пётр Иванович награждён медалями «За отвагу», «За взятие Берлина», «За освобождения Праги», «За победу над Германией».
В феврале 1947 года после демобилизации вернулся в родное село. Страна не имела возможности дать, вернувшимся с полей битвы, солдатам время для отдыха. На плечи людей, отстоявших свою родину и переживших все ужасы войны, ложилась вся ответственность по возведению разрушенных городов и сёл, по восстановлению народного хозяйства. Сразу после возвращения на родину продолжилась его трудовая жизнь в колхозе. В 1948 году женился на своей землячке, уроженке села Николай-дар. В 1949 году в семье появился первый сын Владимир. В 1950 году Пётр Иванович уезжает в Москву, где работает в одной из строительных организаций разнорабочим. Но уже через год снова возвращается в родное село и вскоре вместе с семьёй уезжает на одну из новостроек, расположенную неподалёку от города Горький, где осваивает строительную профессию – каменщик. Принимает участие в строительстве ТЭЦ и самого крупного в Советском союзе Новогорьковского нефтеперерабатывающего завода, объявленного в то время всесоюзной стройкой. При том объёме строительных работ, которые велись в нашей стране в 50 и 60 годах, рабочих рук на стройке катастрофически не хватало. Работа за пределами рабочего была нормой. За работу в выходные и неиспользованные отпуска выдавалась мизерная денежная компенсация. Вчерашним фронтовикам приходилось работать на пределе физических сил и возможностей. В 1952 году в семье Евдокимовых рождается второй сын – Николай. После ввода нефтеперерабатывающего завода в эксплуатацию Пётр Иванович уже в качестве бригадира каменщиков участвует в строительстве одноэтажных жилых домов рабочего посёлка Приволжский, расположенного в живописном месте на берегу реки Волга. В 1958 году в одном из таких домов, к которому примыкает приусадебный участок (что очень важно для бывшего сельского жителя), получает отдельную трёхкомнатную квартиру.
Всё своё свободное время, которого у Петра Ивановича было не так уж и много, он посвящал чтению книг. Причём, как человек прошедший войну, предпочтение он отдавал произведениям с военной тематикой.
В 1960 году в семье Евдокимовых рождается дочь – Татьяна. Пётр Иванович продолжает трудиться на различных строительных объектах Кстовского района. За добросовестный труд он был неоднократно награждён почётными грамотами. За высокие показатели в социалистическом соревновании был признан лучшим каменщиком строительной организации. За хорошую работу был занесён на доску почёта.
После выхода в 1984 году на заслуженный отдых, приступил к записи своих военных воспоминаний. Что-то, по его словам, к этому времени было безвозвратно забыто, но многое сохранилось в памяти так, как будто это было только вчера. И сегодня впервые, в рамках МТК «Вечная Память», читателям федерального журнала «СЕНАТОР» представлена возможность ознакомиться этими воспоминаниями фронтовика Великой Отечественной войны Пётра Евдокимова. И от всей души мы благодарим его за эту работу и за то, что он решил принять участие в нашем конкурсе, прислав нам свои мемуары о войне. Пусть знают и помнят потомки!
Оргкомитет конкурса.
Когда хороший человек уходит из жизни, да еще и до срока, обычно говорят: «Бог забирает лучших…». Но если это действительно так, значит, Господь считает, что этот человек выполнил свою миссию на земле.
Если преждевременный уход лучших людей воспринимается нами, простыми смертными, как огромная несправедливость, то получается: всем остальным Всевышний, продлевая их жизнь, будто дает еще один шанс прожить жизнь так же достойно, как ее прожили лучшие, чтобы оправдать тем самым свое высочайшее предназначение – быть человеком. При этом никто никогда не сможет достичь вершин духовного совершенства без почитания памяти своих предков, без преклонения перед великими подвигами, совершенными ими.
«Наше село Майдан в округе самое большое. Оно выросло из семи деревень. Росли эти деревни да ширились, столкнулись околицами и в одно село слились. Хотя деревни и слились, но свои названия сохранили.
Вон тот конец села Николай – даром зовется. А знаете, почему? Царь переселил сюда мужиков со Скопинщины Рязанской губернии и повелел новую деревеньку Николай-даром называть: будто он скопинцев облагодетельствовал – землю им подарил. Только эта была сущая насмешка: скопинцев с чернозема согнали да на песочки в овраги выселили, а их чернозем какому-то царедворцу отдали». МИХАИЛ СУЕТНОВ (повесть «Мужики»)
1940 год. СЕЛО НИКОЛАЙ-ДАР. ГОРЬКОВСКАЯ ОБЛАСТЬ. ЖИЗНЬ НА СЕЛЕ ПЕРЕД ВОЙНОЙ.
В 1940 году закончил я школу семилетку села Николай-дар.
После окончания сельской школы, я, как и все ее выпускники, сразу же приступил к работе в колхозе. Шел мне тогда шестнадцатый год.
Село у нас было большое. Перед войной в нем насчитывалось порядка пятисот домов. Да и площадь колхозных полей, примыкавших к селу, была немалой.
Работы – немерено! Но заработать на колхозных полях можно было только горб. Начиная с 1937 года, практически весь урожай, собираемый с колхозных полей, подлежал сдаче государству. Для расчета с колхозниками, за отработанные ими трудодни, в колхозных закромах почти ничего не оставалось. Да и за содержание скотины на личном подворье взимались налоги. Вот и пришлось бедному крестьянину поясок на своем пузе, которое и так к спине прилипло, затянуть потуже. Кормились крестьяне в основном тем, что с собственного огорода соберут. Семья до десяти человек на селе была не редкость. Попробуй, прокорми такую ораву.
С малых лет сельские ребятишки помогали своим родителям. Будучи еще подростками, в летние дни мы запасали воду для полива огорода. Заполняли водой из пруда бочонки, везли их на тачке в огород. Там переливали её в кадки. За день заполняли по несколько кадок. А вечером вместе с родителями поливали грядки на огороде. В самые жаркие дни, когда скотину не выгоняли на выпас, мы рвали охапками траву и в обед кормили корову. Заготавливали веточный корм: рубили дубовые ветки и везли их на тачках из леса в село. У каждого в семье были свои обязанности. Но никто ничего не делал из под палки. Никого не надо было не понукать, ни понуждать.
Каждая крестьянская семья на своем дворе содержала скотину. Глубокой осенью, с наступлением холодов, вся скотина шла под нож. В зиму оставляли только кормилицу корову. Часть мяса от заколотой скотины оставляли себе, все остальное отвозили в Горький на продажу. Оттуда везли обувь и мануфактуру на рубашки, штаны и пиджачки. Всю одежду шили сами в деревне.
Зимой, когда корова переставала доить, и кончалось мясо, ели постные щи, да картошку с квасом. О конфетах деревенские ребятишки и не думали. А сахар выдавался по одному комочку после бани. Расколешь его щипчиками на мелкие кусочки и потягиваешь стакан за стаканом горячий чай из самовара – растягиваешь удовольствие. Хлеба белого мы почти не видели, да и чистый ржаной ели не во всех семьях. Терли картошку на терке, добавляли муки и пекли хлеб. Вот так и жил народ перед войной на селе. В каждой семье – нужда. И не выгнать ее из избы, когда тебя как липку обдирают налогами. Но, несмотря ни на что, жило село своей особой жизнью, бережно сохраняя в себе вековые традиции предков. И люди на селе, свято почитая эти традиции, были отзывчивыми и приветливыми. Простота и открытость царили в людских отношениях. Всем селом выходили гулять на праздники, которые прежде были чтимы отцами и дедами. Умели крестьяне, и потрудиться, и повеселиться. Гостей встречали тем, чем были богаты.
Наше село, растянувшись на километры, доходило до самого леса. На престольный праздник Троицу собирается молодежь с гармонями, балалайками в одном конце села и идет через все село с песнями, частушками в другой конец. По ходу примыкают к этой веселой компании и ребятишки, и уже семейные пары. Народу собиралось – глазом не окинешь. Доходили до леса. А уже в лесу расходились: кто гурьбой, а кто и на парочку. Гуляли в лесу до обеда. А потом каждая девушка приглашала своего парня в дом, где накрывала для него стол. Сколько веселья было на таких праздниках!
И веселясь, народ, сам того не сознавая, показывал всю силу русского духа, которую не сломили ни нужда, ни тяжесть непомерного труда. Жило и здравствовало село, несмотря ни на какие трудности!
Любимым местом летнего времяпровождения для сельских ребятишек был пруд. Берега у него были пологие, заросшие травой, но купальные места оставались песчаными. Вода – чистая и светлая. Рыбы – полно. На берегу пруда ребятишки сооружали шалаши, вязали снасти. Даже лодки изготавливала ребятня. Вечером к пруду стягивалась сельская молодежь. С темнотой загорались костры. Варили уху. Песни, частушки, гармони, балалайки, шутки, смех звучали почти до утра. Ребятишки здесь же и ночевали – в своих шалашах. Но эти летние веселья на пруду продолжались только до войны. Да и перед войной пошли они уже на убыль.
Все-таки сказывалась тяжелая жизнь на настроении людей.
1940 год. Октябрь. ПОЕЗДКА В ГОРЬКИЙ.
В октябре 1940 года по совету родителей я отправился в Горький поступать в фабрично-заводское училище. Сдал документы в приемную комиссию. Впереди предстояла сдача вступительных экзаменов. И тут я узнаю, что обучение в училище, начиная с этого года, будет платным. Сумма, подлежащая оплате – невелика. Но в то время мой брат Павел, который был старше меня на два года, учился в горьковском медицинском техникуме. До окончания техникума ему оставался один год. Еще до отъезда в Горький, я задумывался о том, как не легко будет родителям содержать двоих сыновей в городе. Теперь все мои сомнения насчет целесообразности обучения в этом году рассеялись. Родителям было не под силу тянуть такой воз. Ведь кроме меня и Павла им предстояло поднимать на ноги еще троих сыновей. Старшему из них Леше было всего восемь лет. Я принимаю решение забрать документы из училища, с твердым намерением вернуться туда через год.
Мой брат проживал в общежитие медицинского техникума. А я, по приезду в Горький, остановился у своей тети. В то время у нее гостила моя двоюродная сестра Маша. Вот и решили мы с ней возвращаться в село вместе. Наш поезд отходил вечером. Предварительно заехал я за документами в училище. Но так как там был недобор, то документы мне в этот день не отдали. И вечером Маша поехала одна.
А через день после ее отъезда получает моя тетя телеграмму: «Выезжайте на похороны Марии»
Уже на похоронах я узнал причину ее смерти. Пассажирский поезд, на котором Мария возвращалась домой, сделал остановку на станции Арзамас. В это время с соседнего пути отправляли товарный состав. Только он тронулся, и вдруг у колеса одного из вагонов лопнула ось. Этот вагон, каким то образом отбросило в сторону пассажирского поезда, и он врезался как раз в тот вагон, где и находилась Мария. Несколько человек погибли сразу на месте. Многие были покалечены. А ведь в этом вагоне рядом с Машей должен был ехать и я, не случись той задержки с выдачей документов. Возможно, случайное стечение обстоятельств отвело меня тогда от смерти. Уже потом на фронте судьба не раз благосклонно относилась ко мне. И не раз именно случайное стечение обстоятельств спасало меня от гибели. Конечно, это было везение. Но когда оно, повторяясь, стало принимать закономерный характер, то поневоле казалось, что сам бог оберегает меня от смертельной опасности.
1941 год. НАВОДНЕНИЕ.
Ранней весной 1941 года многих мужчин из нашего села, тех, кто был помоложе, забирали в армию. Говорили, что берут на переподготовку на сорок дней. О войне тогда никто и не думал. Наступила весенняя посевная. Мужских рук не хватало. Пришлось к работам на колхозных полях привлекать подростков. Работали на лошадях. Сеяли, бороновали. С трудом одолели посевную.
С первого июня 1941 года несколько парней и девушек из нашего села, в том числе и я, пошли работать на железную дорогу. Мы меняли шпалы, поднимали пути в тех местах, где они просели от дождей, делали разгонку рельс. Работали по двенадцать часов. Нам, молодежи было тяжелее всех. Ночь прогуляешь, а утром на работу. Бывало, так устанешь, думаешь: только бы до дома добраться. А придешь домой, поел и опять побежал на гулянье. Лето 1941 выдалось дождливое. Стоит днем жара, на небе ни облачка. И, вдруг из-за горизонта – черная туча. Молния, гром и дождь как из ведра. Но дожди были теплые. И мы не прятались от них. Молодые парни снимали рубашки и стояли под дождевыми струями, наслаждаясь их прохладой после нестерпимого солнцепека. Пройдет такой дождь и всю усталость как рукой снимет.
Однажды возвращаемся мы с работы и видим: надвигается на село огромная черная туча. Вскоре все вокруг потемнело, света белого не видно.
– Ну, – говорим, – много дождя будет!
Не успели мы добраться до дому, как хлынул такой ливень, что впереди себя в метре ничего не видно. Добежал я до дома, переоделся, поел и прилег отдохнуть. Слышу, будит меня мать:
– Петя, посмотри, что на улице творится!
Глянул я в окно и удивился. Везде вода. Земли нигде не видно. Избы наши стоят как в море. Вскоре небо начало светлеть Ливень терял свою силу. Вода, в плену которой находились наши избы, пошла на спад.
Во всю длину нашего села, пролегал довольно таки глубокий дол, который делил село как бы на две половины. На его пологих краях стояли бани. Возле них были уложены поленицы дров. В самом низу дола мужики делали небольшие плотины. После сильных дождей вода стекала в дол. Плотины помогали создавать запас воды для бань и полива огородов. Для проезда через дол было построено несколько мостов, которые стояли на деревянных сваях.
Когда ливень стал стихать, то вода, доходившая на сельских улицах почти до колен, стала быстро спадать. И вся эта огромная водяная масса, пролившаяся с небес на село, устремилась в дол.
После ливня все жители села ринулись к долу, который к тому моменту заполнился до краев водой. Шум, стекающих в дол ручьев и уходящей из него воды был такой силы, что женщинам, чтобы расслышать, друг друга, приходилось переходить на крик. На глазах у жителей села, вода со страшным ревом уходила из дола, обнажая перед ними печальную картину. Весь дол был чистым. Ни одной бани, ни одного моста. Все как корова языком слизала.
Был один погибший. Когда вода стала подтапливать дол, бросился мужик, видно добро какое то из бани спасать. А тут такой поток хлынул! Понял он, что назад пути нет. Забрался на крышу. Но деревянный сруб под напором воды рассыпался на отдельные бревна. И потащило этого мужика вместе с бревнами по долу. Уже за селом, перед самым лесом, дол круто поворачивал. Огромный поток воды, не вписавшись в этот поворот, вырвался на свободу и пошел гулять по лесу. Вот там то, в лесу и оказались все наши бани, вернее все то, что от них осталось. Возили мужики их потом из леса по бревнышку.
Обрушившийся на село ливень, не прошел стороной и соседние села. Как оказалось, и там были подтоплены и колхозные поля, и огороды.
Ливень натворил немало дел и на железной дроге. Когда мы пришли на следующее утро на работу, то все это увидели вооче. Семафор, стоящий рядом со станцией, отъехал от своего прежнего места на три метра.
Железная дорога в нескольких километрах от станции Николай-дар пересекала овраг. В этот овраг под железной дорогой была встроена огромная железобетонная труба. Через внутреннее отверстие трубы свободно проходила лошадь с возом сена.
Поток воды, хлынувший с полей в овраг, не успевая уходить через трубу, размыл в этом месте всю насыпь под рельсами. Рельсы со шпалами висели на весу. Железнодорожное сообщение было прервано. На ремонт железной дороги в срочном порядке мобилизовали колхозников из ближайших сел и деревень. В ремонтных работах принимала участие и наша бригада. С подошедшей по железной дороге платформы, мы сгружали кули рогожные с песком и укладывали их на трубу.
Работы велись круглосуточно. На смену одной бригаде тут же приходила другая. Только к исходу следующего дня железнодорожное сообщение удалось восстановить. Даже старожилы, многое повидавшие на своем веку, не могли припомнить ливня такой силы, ставшего причиной настоящих наводнений во многих селах и деревнях
нашего района.
1941 год. ВОЙНА.
Рабочий день на железной дороге для ремонтных бригад начинался в восемь часов утра и продолжался до восьми часов вечера. Работали мы почти без выходных дней.
Выходной день был большой редкостью. Все парни и девчата из нашего села, работающие на железной дороге, были определены в одну бригаду. Вот так вместе мы и на работу ходили от села до станции и с работы возвращались тоже вместе. По дороге домой после двенадцати часового рабочего дня находились у нас еще силы и пошутить, и посмеяться.
22 июня 1941 года отработав полный рабочий день, мы, как обычно, в восемь часов вечера отправились домой. Несмотря на усталость, шли с веселым настроением. После домашнего ужина нас ожидало ночное гулянье. Никаких причин для уныния не было. Мы были молоды. Впереди – целая жизнь. Энергия и жизненная сила, выплескивающиеся из нас, казались нам неиссякаемыми. Вот в таком веселом настроении, подошел я к родному дому. С улыбкой на лице открываю дверь. Но, не успел я и шагу сделать за порог, как слышу слова матери: «Петя, война началась!»…
Только к вечеру весть о начале войны добралась до нашего села. И удивляться этому не приходилось. В то время на селе даже не то, что простенького радиоприемника, но и лампочки электрической никто в глаза еще не видел. Не дошла еще электрификация до нашего села.
По лицам родителей, я видел, как сильно опечалило их известие о войне. Основания для тревоги у них были весомые. Самое уязвимое место родителей – их дети.
Мой брат Павел сдавал последние экзамены в горьковском медицинском техникуме. И было понятно, что после окончания техникума, его сразу призовут в ряды Красной Армии. Да и я был уже на подходе. В октябре мне исполнялось семнадцать лет. Переживали родители и за мужа старшей дочери Насти, который проходил службу на карело-финской границе. С приходом знойного июля начались первые проводы на войну мужчин из нашего села. В их числе оказался и мой брат Павел.
Вскоре после начала войны при сельском совете были организованы курсы начальной военной подготовки. По вечерам, после рабочего дня молодых парней, не достигших призывного возраста, стали обучать военному делу. Свободного времени у нас не оставалось совсем. Но молодость, есть молодость. В избе в четырех стенах ее не удержишь. По ночам продолжались наши ночные прогулки. По селу было несколько мест, которые мы называли посиделками. Сидят девчата-подружки на бревнах, а к ним потом и парни подходят. Гармони на селе были редкостью. Почетом пользовались балалайки. Под них мы и плясали и частушки пели.
Хоть и веселились мы, но сквозь это веселье просматривалась в наших глазах тревога. У каждого на сердце лежал камень. Из каждой избы ушел на фронт солдат: у кого отец, у кого брат. Только началась война, и сразу появились первые военные частушки.
«Угоняют, угоняют
Нас немца воевать,
А какие мы вояки:
Нам винтовки не поднять…».
И частушка эта как нельзя точно отражала действительность того времени. Основным продуктом питания на селе была картошка. А с нее – особо не располнеешь. Парни на селе были худенькие, невысокого роста. В семнадцать лет нас уже призывали на фронт. Посмотришь на такого вояку – мальчишка еще совсем, и на вид ему, ну никак больше пятнадцати лет не дашь. Вот и ревели матери навзрыд, провожая таких мальчишек на войну. Не прошло и двух месяцев с начала войны, как в село одна за другой полетели похоронки. И полились реки людских слез. Теперь оплакивали всех: и погибших, и тех, кого провожали на фронт. Чувствовали матери, что отправляют своих сыновей на погибель.
С началом войны интенсивность движения поездов на железной дороге резко увеличилась. Вслед за одним составом тут же следовал другой. Для замены шпал наша бригада выбирала считанные минуты. Через станцию Николай-дар проходили поезда в сторону Харького. В ту сторону шли эшелоны с солдатами. А со стороны Харького следовали составы с ранеными и эвакуированными. О положении дел на фронте мы узнавали не из сводок Советского информбюро, зачитываемых как в городе Левитаном. Каждый рисовал себе картину происходящего на основании обрывочных разговоров с ранеными и эвакуированными. Эвакуированные завидовали нам. Они говорили:
– У вас тут тихо. А мы, побросав все, едем с узелками, не ведая, что ожидает нас впереди. Из всего, что мы видели и слышали на станции, можно было сделать вывод, что положение на фронте очень тяжелое и, что наша армия, отступая, несет огромные потери.
1941 год. Сентябрь. ОБОРОНИТЕЛЬНЫЕ РАБОТЫ.
Осенью 1941 года немецкие войска стремительно продвигались к Москве. Круг городов, захваченных ими, расширялся с каждым днем. Были предположения, что враг пойдет на захват Горького через город Арзамас. Для строительства оборонительных сооружений на этом направлении началась мобилизация колхозников. Пришла разнарядка и в наше село. Собрали команду из мужчин, которые были постарше и подростков: пятнадцати и шестнадцатилетних девчат и парней. В эту команду попал и я. В теплый сентябрьский день собрались все мобилизованные из ближайших сел на станции Николай-дар. Посадили нас в товарные вагоны и отправили до станции Шониха. По пути на станциях подсаживались к нам колхозники из местных деревень. Пока добрались до конечной станции, все вагоны были забиты людьми. Прибыли на станцию Шониха к вечеру.
Расположились своими командами на опушке леса. Развели костры и около них прокуковали до утра. Утром явились уполномоченные по оборонительным работам. И объявили, что к пункту назначения выдвигаемся пешком. А до него, по их словам, не меньше двадцати пяти километров.
– Там останавливаетесь в селе, распределяетесь по избам, которые и будут местом вашего временного проживания. Ваша задача: рыть окопы и противотанковые рвы.
Путь нам предстоит не близкий. А у каждого из нас за спиной увесистый мешочек с продуктами. В этих мешках все то, что нам дома в дальнюю дорогу собрали. Нелегко одолеть такой дальний путь, да еще и с грузом. Вот нам уполномоченные и говорят:
– В дорогу отправляетесь налегке. Все ваши мешки будут доставлены на подводах, которые выйдут вслед за вами. От каждой команды выделить по одному человеку для сопровождения груза.
Ни сколько не сомневаясь в сказанном, мы все сделали в точности так, как нам велели. Добрались мы до пункта назначения – уставшие и голодные. Распределили нас по избам: от семи до десяти человек в каждую избу. Время к ночи. Продукты нам еще не подвезли. Сварила нам хозяйка чугунок картошки из своих запасов. Разделили мы ее на всех: досталось каждому по две картошины. Съели мы этот ужин без единой корочки хлеба, запили водичкой и улеглись спать. Утром на столе в точности такой же завтрак, как и в предшествующий ему ужин. На работу нас не посылают, но и кормить никто не собирается. Время обеда. Продуктов наших не видать. Хозяйка нам ничего не готовит. К вечеру стали прибывать новые группы. Их и расселять то уже некуда. У них, как и у нас, ни крошки хлеба. В карманах только ветер гуляет. Смотрим мы – никому до нас дела нет. И во всей этой неразберихи хуже всего – неопределенность. Хотя в одном определенность все-таки просматривается: это то, что нам опять предстоит ложиться спать голодными.
Тут один мужчина из нашего села и говорит нам:
– Брали бы вы ребята шапки в охапки и дули бы домой. Мы бы и сами вслед за вами побежали, только с нас за это строго спросят. Да и дорога у нас из дома одна – на фронт.
Призадумались мы после этих слов. Сидим и размышляем: может действительно домой махануть. Конечно, и нас за бегство никто по головке не погладит. Но и героически преодолевать голод уже невмоготу. Нас – молодежи из села Николай-дар было всего двенадцать человек. Девчата и парни в свои пятнадцать и шестнадцать лет кроме своего села в жизни ничего не видели. Я к тому времени и в Горький несколько раз ездил, да и в Москве мне довелось побывать. К тому же мне через месяц исполнялось семнадцать лет – возраст, с которого призывали на войну. Чувствую, смотрят на меня наши парни и девчата, как будто решающего слова ожидают. Ну не буду же я надежды своих земляков хоронить.
После затянувшейся паузы говорю я им:
– Собираемся в дорогу!
А нам в дорогу собственно и собирать то нечего. Парням собраться – просто подпоясаться: поясок на штанах потуже затянуть. А то от здешних харчей штаны у ребят стали сваливаться. Не дожидаясь утра, несмотря на то, что нас в дороге должна застать ночь, мы тут же отправились домой. Через каких ни будь пару часов нашего пути, видим мы: навстречу нам подводы показались. А на одной из телег мужик из нашего села сидит, а рядом с ним наши мешки с продуктами. Похватали мы свои мешки. Взяли, что повкуснее, остальное оставили, чтобы не обременять себя большим грузом в дорогу. Перекусили. Сразу веселее стало. Но ни у кого даже мысли не возникло: отменить наш побег и на подводах возвратиться назад. Цель одна – быстрее домой. Вскоре стало темнеть. Идем мы по дороге, вдруг видим: огоньки в лесу горят.
Пошли мы навстречу этим огонькам и очутились на поляне. А на ней сотни людей вокруг костров сидят. Оказалось, что это такие же беглецы, как и мы, здесь ночь коротают. Примкнули мы к этому табору. Только легли и сразу заснули. Хоть и была на дворе середина сентября, но ночь выдалась теплая. Под утро разбудил нас дождь. Костры потухли. А народ с наступлением дождя разбежался. Мы опять остались одни. Вскоре дождь закончился. Разожгли мы костер, обогрелись, позавтракали и снова в путь.
Когда мы забирали с телеги свои продукты, то нас предупредили, что на железнодорожной станции отлавливают тех, кто сбежал с оборонительных работ, и возвращают назад. Первую на нашем пути станцию Шониха мы обошли стороной. А когда добрались до второй, стало уже темнеть. Выбора у нас особого не было: или искать место для ночлега, или попытаться сесть на попутный поезд. И тут мы сваляли дурака. Вышли всей толпой на перрон. А там, откуда не возьмись, появились милиционер с дежурным по вокзалу. Врать мы были не приучены. Да и бесполезно было врать в этой ситуации. Посадили они нас на скамейки у вокзала и стали ждать попутного поезда. Только попутный поезд, на который они нас хотели посадить, был нам совсем не по пути. Сидим мы на скамейках и горюем. Еще бы нам не горевать: такой путь прошагали и все без толку. Просидели мы так с полчаса.
Чувствуем, что дежурному по станции и милиционеру не очень-то с нами возиться хочется. Видят они, что работники из нас неважные: подростки, да и то в основном девчушки. Постояли они возле нас, и ушли на вокзал, предоставив нам полную свободу действий. Времени на размышления у нас не было. Впереди перед нами железнодорожные пути, а сзади деревянный забор. Встали мы как по команде и маханули через этот забор. В темноте не могли мы разглядеть, что за этим забором находиться глубокий овраг с крутым склоном. Вот по этому склону и летели до самого низа: кто кубарем, а кто юзом на заднице. Организовывать погоню за нами, конечно, никто не собирался, но мы об этом в тот момент не задумывались. Поднялись на самом дне оврага на ноги и сиганули так, что только пятки засверкали. Когда выбрались из оврага, то увидели перед собой железнодорожные пути. И потопали при свете звезд и луны до следующей станции. Обученные горьким опытом, на следующей станции мы проявили осторожность. Послали одну из наших девчат на разведку. Смотрим – машет она нам рукой. Было раннее утро. На станции ни души. Впервые за время нашего путешествия нам повезло. Сели в вагон товарного поезда, который шел в нашу сторону до станции Арзамас. Там на полу и подремали. На станции Арзамас мы вылезли из вагона и, не испытывая судьбу, сразу поспешили в сторону, с глаз долой. До следующей станции решили идти пешком. Но вот незадача. На нашем пути неожиданно для нас оказался железнодорожный охраняемый мост. Пришлось нам пойти в обход. Сделав огромный крюк, вместе с темнотой вышли мы к разъезду Пешелань. В это время прибыл туда состав с цистернами. Усталость давала себя знать. Сил продолжать путь пешком уже не оставалось. Как только состав тронулся, забрались мы под покровом ночи наверх цистерн, прижались к наливным горловинам и так с ветерком доехали до родной станции Николай-дар.
Только к раннему утру оказались мы в своем селе. Весь день отсыпались. Ох, и тяжело же далось нам это возвращение домой!
Опасались мы получить за наше бегство хорошую взбучку. Но все обошлось. Никто из руководства колхоза не проявил ни малейшего любопытства к нашему столь скорому возвращению.
1941 год. Декабрь. ЛЕСОРАЗРАБОТКИ.
С наступлением зимних холодов вернулись наши сельские мужики с оборонных работ. Выглядели они похудевшими и простуженными. Мой родной дядя Степан Мартынов по возвращению сразу слег, а вскоре скончался.
С началом зимы пришла в колхоз очередная разнарядка на выделение людей на лесоразработки. Набрали бригаду человек сорок из сельской молодежи. Рассадили нас по телегам и на лошадях повезли в поселок имени Степана Разина. Предварительно заехали мы на полевой кордон. Там познакомились с местом нашего ночлега. Это был барак. Сложили мы там свои вещи и повезли нас к месту выполнения работ. От поселка Степана Разина до разъезда Веселей была проложена узкоколейка. По ней подавались вагоны для погрузки древесины.
В поселке нас накормили обедом в столовой. После обеда мы почти сразу приступили к работе. В прибывшие вагоны грузили кругляш – напиленные двухметровые бревна. Были они разные по диаметру. С некоторыми справлялись по одному. А те, что были покрупнее – грузили вдвоем.
Загрузили мы половину вагонов, и тут со мной случилось несчастье. Я взял средний на вид кругляш. Поставил его стоймя, как обычно называют на попа, подставил под него левое плечо. И только взвалил я это бревно на себя, как вдруг мое плечо хрустнуло, и меня пронзила невыносимая боль. Кругляш, соскочив с плеча, упал на землю. Отошел я в сторону и присел. Рука моя висела как плеть. Идти в барак ночью лесом я не решился. Да и путь до барака был не близкий: около десяти километров.
Так и дожидался я окончания погрузки. Когда мы пришли в барак, то все сразу улеглись спать. А я так и не сомкнул глаз до самого утра. Утром боль не стихала, и я стал собираться домой. Вид мой был очевидно не важный, поэтому мне выделили сопровождающего – моего товарища Николая Володина. Несмотря на то, что путь был не близкий, домой нам пришлось возвращаться пешком. Когда я вошел в избу, то отец спросил меня:
– Что так быстро вернулся?
Я ответил:
– Кажется у меня перелом плеча.
Родители отнеслись к моему сообщению с прохладцей. Только на следующее утро, когда мать рассмотрела мое опухшее плечо, то ахнула.
На селе у нас была знахарка, которая помимо врачевания разных болезней, славилась тем, что после вывихов вставляла суставы на место. Повела меня мать к этой знахарке. Осмотрела она мое плечо и сказала:
– Вывиха нет. Помочь вам ничем не могу.
Недели две донимала меня эта боль. По-видимому, был перелом или трещина. Потом боль постепенно стала стихать. Рука моя пошла на поправку, и я уже помогал родителям по дому. Впоследствии обнаружил я на левом плече шишку. Очевидно, место трещины в кости затянулось хрящом. К работам в колхозе меня не привлекали. Впервые за время моей юности у меня появилось полно свободного времени, и я мог хоть до обеда валяться в постели, отсыпаясь перед самыми грозными годами в моей жизни.
1942 год. В ОЖИДАНИИ МОБИЛИЗАЦИИ.
После травмы, полученной на лесоразработках, меня не привлекали к работам в колхозе вплоть до весенней посевной. Днем я отдыхал, а с наступлением темноты отправлялся гулять. В морозные зимние вечера сельские посиделки перекочевали с улицы в кельи. Кельями мы называли избы, в которых по вечерам собирались девчата. Таких посиделок по селу было несколько. Если в какой-то келье приворожит девушка парня, то смотришь он в эту келью и зачастит.
Ранней весной 1942 года призвали из нашего села на войну большую партию молодежи 1923 года рождения. Моих ровесников пока не трогали, но мы знали, что и наше время не за горами.
На весеннюю посевную вышли все – от мала до велика: женщины всех возрастов, пожилые мужики, подростки, начиная с двенадцатилетнего возраста. Вот так всем миром одолели мы эту посевную.
Быстро летит время за заботой и за работой. Не успели мы оглянуться, как вслед за весной пришло жаркое лето. Подоспели луга. На сенокос вышли все, кто мог держать косу: старики, женщины и подростки. Для многих из подростков это был первый сенокос в их жизни. Нелегко им приходилось. Размахнется такой мальчишка косой и воткнет ее в землю. Только поможешь вытащить ему косу из земли, а он через пару минут опять ее туда загонит. Жизнь заставит их овладеть этим мастерством. Через годик, другой будут косить они как заправские косари. А пока и силенок у них было маловато, да и навыка еще не было никакого.
В лугах у нас было несколько небольших озер. Молодежь во время сенокоса, в перерывах резвились в этих озерах. Обливали друг друга водой, толкались, брызгались. Смех, шутки – словно и войны нет.
Резвились с нами и молодые вдовы. Часто мы видели, как вытирали они платком слезы, выступавшие на глазах при воспоминании о своих мужьях, оставшихся навечно лежать в сырой земле на чужой стороне. А здесь во время этих игр они забывались. Жизнь, несмотря ни на какие обстоятельства продолжалась. И какой бы тяжелой она не казалась, невозможно было все время лить слезы. В теплые летние ночи, забыв про сон, ходила молодежь по улицам села с песнями и частушками. Только песни теперь у нас были все грустные – веселые остались в довоенном прошлом, они словно из памяти у нас выскочили. А пели мы вот такие куплеты:
«Скоро, скоро поезд грянет
Лукояновским леском.
Скоро милочка заплачет
Своим нежным голоском.
Стели мать постелюшку
Последнюю неделюшку.
А на той неделюшке
Постелим мы шинелюшки.
Выйди матушка пораньше
И послушай на заре:
Не твое ль дитя страдает
На чужою стороне».
Ходим мы по селу, поем эти песни и такая грусть на сердце у нас от этих песен. А какого было нашим матерям слушать их. Ведь вытягивали мы эти грустные мелодии на сельских улицах под окнами наших изб.
В престольный праздник Троицу высыпала вся сельская молодежь на улицу. Но того прежнего размаха и веселья как до войны уже не было. Погуляла молодежь до обеда в лесу, а потом по установившейся традиции каждая девушка пригласила парня, с которым она дружит, к себе в дом, где для него накрыла стол.
Летом 1940 года подружился я с девушкой из нашего села – Лидой Кузовлевой. Дружили мы с ней вплоть до моего призыва на войну. За это время мы очень привыкли друг к другу. Еще в 1941 году, когда мы ходили с парнями по разным посиделкам к разным девчатам, то случалось, провожал я до дома девушку с соседней улицы Ольгу. Она мне тоже нравилась. Но в 1942 году я полностью определился в своих отношениях, и мое сердце принадлежало только одной девушке – Лиде Кузовлевой. Не знал я тогда, что именно Ольга станет разлучницей в наших отношениях с Лидой. А произойдет это так.
На войне, во время передислокации полка с одного места на другое, во время нахождения на передовой или в непосредственной близи с районом боевых действий, нам было не до писем. Мы и сами месяцами не имели возможности черкнуть весточку домой, и из дома в это время не получали никаких известий. А когда после боевых действий попадали на переформировку, то порой получали по пачке писем. Радуясь каждой весточке из родного дома, я всегда с жадностью набрасывался на эти письма. Как-то после возвращения с передовой, получил я от Ольги сразу несколько писем. Не задумываясь о последствиях, написал я ей ответ.
Ничего особенного в моем послании Ольге не было, просто поблагодарил ее за известия из родного края. Таких писем от меня в адрес Ольги за время войны было несколько. Не думал я, что станут они достоянием всего села. Растрезвонила Ольга как сорока, о моей переписке с ней по всему селу. А в селе, что в одном конце скажется, то в другом сразу аукнется. Видно сильно обидела Лиду эта моя переписка с Ольгой.
Домой после войны я вернулся только в 1947 году. К этому времени Лида для меня уже была потеряна. Что касается Ольги, то она похорошела. И вместо девчонки – подростка, я увидел перед собой красивую девушку, в поведении которой явно просматривалась симпатия ко мне. И если бы не было ее прямого участия в нашем расставании с Лидой, то, может быть, наши отношения с ней переросли бы в нечто большое. Ну а так они угасли, еще не разгоревшись.
Летом 1942 года перестали приходить письма от брата Павла. А потом родители получили сообщение о гибели своего сына. Беда, посетившая уже многие избы нашего села, добралась и до нашей семьи. Гробовая тишина воцарилась в нашем доме. Не было прежних шуток и улыбок на наших лицах. Тяжелее было всего родителям. Поднять в такое трудное время сына на ноги, дать ему приличное по тем временам образование – и на всем этом теперь война поставила крест. Много слез пролила моя мать. Отец ходил чернее тучи. И вдруг через неделю с небольшим приходит родителям новое сообщение: «Ваш сын среди погибших не обнаружен. Пропал без вести»
Смотрю я – родители повеселели. Хоть какая-то надежда появилась.
1942 год. Август. ПРОВОДЫ В АРМИЮ.
Человек зависим от обстоятельств, которые окружают его. Именно они и определяют все наши поступки и все наше поведение.
Война – вот то весомое обстоятельство, которое изменило мирные планы нашего поколения. Теперь сама жизнь делала свой выбор за каждого из нас. Одних она уже отправила на фронт, а другим еще предстояло туда идти.
В начале августа 1942 года всех парней из нашего села 1924 года рождения вызвали в военкомат на медицинскую комиссию. А комиссия была такая: руки, ноги целы, голова на плечах – пойдет. Прошли мы медицинскую комиссию и стали ожидать повестки. 18 августа 1942 года вышел я вечером из дома на прогулку, а навстречу мне идет рассыльный колхоза – паренек годком меня помоложе. Подает он мне повестку, в которой сообщается, что 20 августа я должен явиться в военкомат города Лукоянов. Вернулся я домой, а мать уже плачет. Она все в окно видела. И как ей не плакать. Одного сына она уже проводила на фронт и теперь от него никаких известий, кроме последнего: «Ваш сын пропал без вести».
Одел я новый костюм, взял балалайку и отправился гулять. Но вечер получился скучный. Прошел он в тоске и грусти. Наши ровесники – парни 1924 года рождения словно духом пали. Понятно было им, что последние денечки ходят они по родному краю.
Со мной вместе призывали моего товарища Василия Левшина. Жили они бедно. Отец у них умер. И вот теперь забирали на войну Василия – единственную опору и помощника матери. Ей одной в такое трудное время предстояло содержать сына и дочь.
…Мой друг и земляк, мой однополчанин Василий Левшин погибнет в 1943 году при освобождении города Киева…
На другой день 19 августа я и Василий решили отметить наши проводы. Купили вина. Позвали наших товарищей. Посидели с ними, немного выпили. А вечером пошли прощаться с девчатами. Утром 20 августа положили мы с Василием свои мешки с сухарями на повозку и отправились в путь. За селом распрощались с родными, с соседями и с девчонками.
С нами поехали: моя мать с отцом и мать Василия. Приехали мы в Лукоянов. Заходим с Василием в военкомат, а там объясняют, что 21 августа в полдень отправляемся со станции Лукоянов в город Сергач в учебный мотоциклетный полк. После этого нас отпустили домой. В село вернулись только к ночи. Но все равно мы были рады: хоть одна ночь, но дома.
На следующее утро меня и Василия провожали только наши мамы. Мой отец ушел рано утром дежурить на станцию. Когда мы прибыли в Лукоянов, вагоны стояли уже наготове. На перроне было шумно: песни, пляски под гармонь. Призывников из местных деревень провожали целыми компаниями. Все компании были навеселе.
Когда объявили посадку, то полились слезы, и послышался женский плач. Плакали матери, жены, любимые девушки. Но женский плач до отправления поезда растворялся в общем шуме. И только когда поезд тронулся, то в раз замолкли гармони, а женский плач, усиливаясь, из отдельных голосов слился в многоголосный хор, и полетел он с каким то завыванием по округе. Вот в этот самый миг, покидая родные края, каждый из нас и ощутил в полной мере всю трагичность нашего расставания. Видел я, как в нашем вагоне вытирали парни рукавами, навернувшиеся на глаза слезы.
Поезд набирал скорость. Под стук колес каждый думал о своем. И думы эти были невеселыми. Ведь никто из нас с уверенностью не мог сказать, что вернется ли он в родные края живым и невредимым.
Август 1942 год – февраль 1943 год. СЕРГАЧ. УЧЕБНЫЙ ПОЛК.
Мотоциклетный учебный полк был расположен в городе Сергач в километре от железнодорожной станции. По прибытию в полк новобранцев разбили по ротам, взводам и отделениям. Меня с Василием Левшиным определили в один взвод. К нам во взвод попал Вася Брандуков – парень из соседнего с Николай-даром села Мало-мавлеево. Вскоре мы с ним крепко сдружились. Принадлежность к родному краю сплотила нас, и мы стали неразлучной троицей. Земляк в чужом краю, в войну – все равно, что брат родной. Кто тебя поддержит, и с кем ты поделишься печалью и тревогой – конечно, с земляком. Со следующего дня после прибытия в полк началась наша военная подготовка.
Прежде чем посадить нас на мотоциклы, обучались мы езде на велосипеде. Сельские парни могли рысью скакать на лошадях, но оседлать сразу двухколесного коня им было не под силу. На это нам понадобилось время.
С нами проводились занятия по строевой подготовке. Обучали нас стрельбе из винтовок и правилам заброске гранат. За городом в полевых условиях мы рыли землянки: два метра глубина, шесть метров ширина и метров пятнадцать длина. Сверху укладывали бревна, которые присыпали землей.
Нам очень долго не выдавали обмундирование. Одежда наша поизносилась, а обувь пришла в полную непригодность.
Столовая у нас находилась за территорией расположения нашего полка. До нее нужно было идти метров восемьсот. Те, у кого обувка развалилась не совсем, ходили верхом – по городу. А те, кто был босиком, пробирались низом – по оврагу.
Наступил октябрь, а мы так и бегали по морозцу босиком в столовую. На построениях наш оборванный и босой вид – со стороны ничего кроме смеха вызывать не мог. Кормили нас не важно. Основное блюдо картошка. Поставят на стол кастрюлю картошки на шесть человек. Зачерпнешь несколько ложек и вся порция. Хлеба нам выдавали по 250 грамм на сутки. Когда ходили в наряд в столовую, то набивали картошкой полное брюхо. С наступлением морозов в столовую привозили перемерзшую картошку. Сначала мы ее опускали в бачок, заливали холодной водой. Только после того, как она оттает, приступали к чистке. Вот из такой картошки и готовили нам завтраки, обеды и ужины. Однажды ко мне, Василию Левшину и Ивану Брандукову приехали матери. Добрались они до нас с трудом: где на попутных поездах, а где и пешочком по десятку километров пришлось идти. Отпустил нас всех троих командир роты на целый день. Неподалеку от казармы попросились мы у одной хозяйки на квартиру.
Привезли нам матери дорогой гостинец: по мешочку сухарей и по мешочку пшена. Мешочки эти мы оставили у хозяйки. По вечерам после ужина забегали к ней, а она к этому времени нам кашу готовила. Съедим мы по тарелке горячей каши с сухарями – и сразу на душе веселей. Но скоро наши запасы закончились, и началась опять наша жизнь впроголодь.
Только в середине октября нам выдали обмундирование. Одели мы его, и друг друга не узнаем. После того как нас обмундировали, начались усиленные занятия по строевой подготовке. Это муштрование продолжалось вплоть до 7 ноября. Нас готовили к прохождению торжественным маршем на демонстрации посвященной 25-летию Великой Октябрьской Социалистической Революции.
В конце ноября закончилось наше обучение в учебном полку. Началась комплектация и отправление в действующую армию. И тут выходит приказ: отобрать из личного состава части шестьдесят человек для дальнейшего обучения военным профессиям – связной и разведчик. Срок обучения три месяца. Все трое: я, Вася Левшин, Иван Брандуков попали в число этих шестидесяти человек. Теперь нас обучали вождению мотоцикла без коляски…
Однажды в середине января 1943 года вышли мы после бани, которая располагалась рядом с железнодорожной станцией, и нам говорят, что на станции стоит эшелон с новобранцами. Побежали мы туда втроем в надежде кого-то из односельчан встретить. В одном из вагонов нашли своих земляков: Никонова Алексея, Аслезова Ивана, Дубкова Александра. С Аслезовым Иваном мы были соседи – наши избы стояли крыльцо в крыльцо. Обнялись мы со своими земляками как с самыми близкими родными. Времени у нас было в обрез. Поговорили мы с ними минут пять. Отсыпали они нам перед расставанием сухарей из своих мешков.
…Мой сосед Иван Аслезов 1925 года рождения, попав на передовую, погибнет, подорвавшись на мине…
Наступил февраль – последний месяц нашего пребывания в учебном полку. Как-то раз заготавливал наш взвод дрова для столовой. Вдруг Василий Левшин покачнулся и, выронив пилу из рук, упал. Отнесли мы его в казарму, уложили на кровать. С неделю полежал он в казарме улучшения никакого нет. Отправили его в госпиталь в Арзамас. Там поставили диагноз: истощение организма.
В конце февраля закончилось наше обучение в учебном полку. Снялись мы с якоря, сели в теплушки, и повезли нас в Москву.
1943 год. Март – апрель.
МОСКВА. СТАНЦИЯ ЛОСЬ.
2 марта 1943 года мы прибыли в Москву. С Ярославского вокзала на электричке добрались до станции Лось. В то время стояли там сплошные бараки. Вот в одном из бараков и разместились выпускники учебного мотоциклетного полка. Мы прибыли первыми. В бараках кроме нас – водителей мотоциклов, никого не было. Спали мы на нарах. Наложили на них хвойных веток. Сверху постелили плащ-палатку. В голове – вещмешок. Окутывались шинелями.
Кухня у нас была походная на колесах. Теперь нам выдавали по 800 граммов хлеба на сутки. Да и питание стало разнообразней, чем в учебном полку.
Вскоре стали к нам прибывать стрелки. Началось формирование экипажей. Все прибывшие стрелки были или из госпиталей, или из тюрем. Ко мне в экипаж попал заключенный по фамилии Крюк. Был он родом с Украины. При знакомстве с ним, меня поразила его худоба. Кажется только кожа, да кости остались в этом человеке. Как плохо не кормили нас в учебном полку, но до такого состояния никто из нас не дошел. Перейдя, с тюремных харчей на военные, он начнет сразу поправляться. Вот так начинал рождаться 50 отдельный мотоциклетный полк.
В конце войны командир полка полковник Квасов докладывал командующему армией маршалу Рыбалко:
– Товарищ маршал бронетанковых войск, 50 отдельный мотоциклетный, Киевско-Берлинский, ордена Богдана Хмельницкого полк выстроен.
А в полку было:
– мотоциклетный батальон, в состав которого входило три роты. В каждой роте
– пятьдесят мотоциклов. На каждом мотоцикле – по два стрелка с автоматами или с ручными пулеметами.
– танковая рота.
– минометная рота.
– артиллерийский дивизион.
– пулеметная рота – располагалась на виллисах, где были установлены станковые пулеметы.
– автоматная рота – располагалась на бронетранспортерах, где были установлены крупнокалиберные пулеметы.
Задача полка:
– Разведка в тылу врага с целью выявления его передовых позиций.
– Преследования врага после прорыва обороны.
После получения в роту пополнения с нами стали проводить занятия по боевой подготовке. Занятия продолжались до мая. Хотя мотоциклы были получены не все, но в начале мая мы своим ходом отправились в город Ногинск.
1943 год. Май. НОГИНСК.
Наш полк находился в стадии формирования. В мае 1943 года мы остановились в лесу вблизи города Ногинск. Лес был сильно заболочен. Землянки рыть – невозможно. Выбрали место посуше и там расположились. Из веток соорудили шалаши. Комаров было тучи, ночью не уснешь – заедали. Утром встаем, копнем ямку и тут же умываемся. Хотя кормежка была и лучше, чем в учебном полку, но наш молодой организм постоянно испытывал голод. Хлеба нам выдавали один раз в сутки по 800 граммов. Вот и договорились как-то три чудака: Иван Брандуков, я и один из наших товарищей сложить все три наши пайки хлеба, чтобы каждому из нас раз втрое суток посчастливилось съесть сразу три порции. Первым счастливчиком стал Иван Брандуков. Съел он весь хлеб и говорит:
– Вот сейчас я, кажется, наелся.
А потом сидел он два дня на одном супе. Затея, придуманная нами, никому из нас не понравилась, и больше мы к ней не возвращались. Вскоре получили мы еще двадцать мотоциклов марки «М-72». Распределили их среди водителей. Теперь экипажи были готовы к выезду.
Однажды иду я возле наших шалашей, а навстречу мне – Василий Левшин. Подлечился он в госпитале и вот теперь вернулся к нам в часть. Снова были мы вместе: Василий Левшин, Ваня Брандуков и я. И уже одно это обстоятельство поднимало нам настроение.
Экипажи у нас были уже укомплектованы. Мотоцикла Василию не хватило. И назначен он был в первую роту – пока стрелком.
Вскоре перед личным составом полка была поставлена задача: совершить пятисоткилометровый марш.
Дороги проселочные. Грязь, болотистые места. Опыта у водителей мотоциклов в совершении подобных маршей не было. Механики из нас никудышные. Заглохнет мотоцикл, и мы не знаем, с какой стороны к нему подступиться. Да и техника наша оставляла желать лучшего.
Ехали мы с остановками. Колонна растягивалась на несколько километров. Первым приходилось поджидать отстающих. Путь в неполных пятьсот километров преодолели мы за несколько суток. Это потом, когда мы получим новые мотоциклы – американский Харлей, когда опыт вождения у нас будет побогаче, когда сами будем определять и устранять почти любую неисправность, вот тогда за один день будем мы проезжать по триста километров и более.
1943 год. Июнь. Июль. ТУЛЬСКАЯ ОБЛАСТЬ. СТАНЦИЯ ГОРБАЧЕВА.
Время неумолимо двигалось вперед. И мы представляли, что ожидает нас впереди. Рвался ли кто-нибудь из нас в бой, чтобы поскорее проявить себя? Я такого рвения не замечал. Мы знали, что это наша участь и ни куда от нее не денешься. И все, что происходило с нами, мы воспринимали спокойно, как неотвратимую неизбежность. Конечно, внутри каждого из нас жила тревога, но внешне она ни в чем не проявлялась.
Местом нашего нового расположения был лес вблизи железнодорожной станции Горбачева. В этом лесу пополнялась живой силой и боевой техникой 3 танковая армия. Командовал армией генерал– лейтенант Рыбалко. Разместили нас в землянках до ста человек в каждую. Землянки были большие по размерам и представляли собой следующие сооружения. Глубина каждой – два метра. В середине во всю длину был прокопан проход: пятьдесят сантиметров шириной и шестьдесят сантиметров глубиной. По обе стороны от прохода располагались лежанки – вроде нар. На эти лежанки настилались хвойные ветки. Верх землянки делался коньком из тонких бревен. На бревна накладывалась хвоя, которая присыпалась землей. Во время войны нам не раз придется рыть такие землянки и жить в них. Но в этом лесу они были непригодны для жилья. Ощущались в землянках сырость и болотный запах.
Вскоре нас всех замучили чирьи. Тому, у кого их было особенно много, в их число попал и я, делали переливания крови. Вслед за чирьями пришла новая напасть. У многих на руках стала появляться экзема. Жили мы все вместе. Изолировать больных было невозможно. И вскоре почти все стали ходить с забинтованными руками. Но эти болезни не являлись основанием для отстранения от занятий. Мы продолжали готовиться к предстоящим боевым действиям. Не раз ходили в походы на двое и трое суток. В жару тащили на себе шинель в скатку через плечо, противогаз, оружие. В походах проходили пешком до семидесяти километров. Пожилые мужчины не выдерживали таких нагрузок. Некоторые из них падали. Приходилось помогать им: брать их ношу на себя.
В этом лесу мы постояли два месяца. За это время закончилось формирование нашего 50 отдельного мотоциклетного полка, который, влившись в состав 3 танковой армии, был готов к выполнению боевой задачи.
1943 год. Август. ОРЛОВСКОЕ НАПРАВЛЕНИЕ.
По окончанию формирования наш полк в составе 3 танковой армии выехал на Орловское направление. Наши войска вели в то время ожесточенные бой за освобождение города Орел. В 1943 году фашисты были еще сильны. Они и оборонялись упорно и в атаку шли большими силами. Нам еще не раз придется на своей шкуре испытать всю мощь фашисткой машины.
Наш полк находился в резерве штаба армии. Мы все время двигались вслед за передовыми частями, готовые по приказу в любую минуту вступить в бой. При передвижении на нашем пути часто встречались сожженные дотла деревушки. Только печи, да трубы печные – вот и все, что осталось от бывших селений. Август выдался жарким. Однажды ехали мы полевой дорогой. Вдруг чувствуем: потягивает каким то тухлым смрадом. Вскоре нашему взору предстало ужасное зрелище. Лежат на обочине дороге по обеим сторонам трупы разложившихся солдат и лошадей. Не знал я до того дня, как в жару может раздуть мертвого человека. Человеческие трупы были размером с лошадь. Ну а мертвых лошадей можно было сравнить разве что со слоном. Запах – с ног сшибал. Первый раз в жизни предстала перед нами такая жуткая картина. И некоторые из нас, не выдержав ее вида, пустились опустошать свой желудок. Скорее всего, это немецкие самолеты разбомбили конный обоз, следовавший по дороге. Впервые увидели мы своими глазами последствия военных действий.
Немцы считались неплохими вояками. Но нашему солдату было хорошо известно, чего они боятся больше всего на свете. Ночь, лес и мороз – перед ними немцы были бессильны. Любая переброска наших войск осуществлялась по возможности ночью. В это время суток войска были неуязвимы для немецких самолетов. Местом укрытия наших войск после любых передвижений чаще всего служил лес. Сюда немцы не совали носа ни днем, ни ночью. Что касается мороза, то от него и нам тоже доставалось. Но в самые сильные морозы немцев и техника подводила, да и руки у них, похоже, оружие в руках держать не могли.
Однажды вечером наш полк получил задание передислоцироваться с одного участка на другой. В колонне, растянувшейся на несколько километров, ехали и мотоциклы, и танки, и машины. Передвигались мы по проселочной дороге. Пыль при этом поднялась такая, что в метре впереди себя ничего не видать. Один танк из нашего полка, потеряв ориентиры, съехал с дороги в поле и тут же был подорван на мине. Передовые войска идущие впереди нас, успевали разминировать только дороги. А поля вокруг дорог часто оставались заминированными.
Как-то раз наш полк, находясь в резерве, расположился в большом овраге. Сидим мы там, а над нами пули и снаряды в обе стороны летят. Дело шло к вечеру. А у нас с утра маковой росинки во рту не было. Вот мы и умудрялись вылезать наверх и под пулями копать картошку. А уже в овраге варили ее в касках и котелках.
Вскоре наш полк получил приказ: атаковать противника. Вышли из укрытия десять танков и одна мотоциклетная рота: пятьдесят мотоциклов со стрелками. И только наши танки двинулись по полю в сторону противника, как тут же все они были подбиты немецкими снарядами. И загорелись железные махины, словно свечи. Мотоциклисты, отступив, успели заехать в прежнее укрытие. В этом неудачной для нашего полка вылазке был ранен мой земляк с Лукояновского района водитель мотоцикла Яша Штырков. Он был отправлен в госпиталь.
Первая попытка нашего полка вступить в бой закончилась неудачей. Мы потеряли десять танков. И большего урона не понесли только потому, что вовремя отступили.
1943 год. Август. БРЯНСКОЕ НАПРАВЛЕНИЕ.
На брянском направление наша 3 танковая армия действовала восточнее Людинова, Брянска и Дмитров-Орловского. Наш полк продолжал двигаться вслед за передовыми частями. Войска перебрасывались то в одно направление, то в другое. И все передвижения осуществлялись по ночам. Во время одного из таких маршей в нашем полку произошел несчастный случай. В колонне двигались вперемешку танки, машины и мотоциклы. По обеим сторонам дороги на расстоянии метров тридцать друг от друга были врыты деревянные столбики высотой сантиметров пятьдесят. Ехать, пристроившись к заднице танка, значит наглотаться досыта пыли.
А от этой въедливой пыли никакие очки не спасали. Вот и пошел один из мотоциклистов на обгон танка. Дал он газу, обогнал танк, но коляской налетел на этот столбик. Мотоцикл перевернулся. Стрелков из коляски и с заднего сиденья выбросило на середину дороги. А там танк. Стрелков сразу раздавило гусеницей. Но водитель отскочил далеко и остался жив. Шинель на нем была вся изодрана в клочья. Как его не затащило под гусеницу – это просто чудо.
Движение мотоциклов в одной колонне с танками для мотоциклетных экипажей всегда представляла определенную опасность. Однажды в темную ночь во время одного из маршей у моего мотоцикла засорился карбюратор. Присел я на обочине дороги на корточки около своего мотоцикла и приступил к прочистке карбюратора. С левой стороны мимо меня идут один за другим танки. И один из танков в этой кромешной темноте стал двигаться прямо на нас. Командир танка сидел на броне и флажками через смотровую щель указывал танкисту дорогу. Когда танк подъехал почти вплотную к нашему мотоциклу, то командир танка, заметив нас, дал водителю команду повернуть влево. Танк, сделав резкий поворот влево, правой гусеницей вырвал клок из моей шинели. Полу шинели как ножом отрезало. В первый момент я ничего не понял. Оба моих стрелка и на заднем сиденьем, и в коляске, спали.
Танк остановился и командир подбежал к нам. Увидал он, что мы живы и говорит:
– Ладно, я успел вовремя заметить вас.
Проснулись стрелки, спросонья сразу и не сообразят, что случилось. Отругал я их:
– Разве можно в такое время спать! Еще чуть-чуть и мокрого места ни от кого не осталось бы.
После ночных маршей под утро полк искал свое укрытие в оврагах и лесах. Как-то наш полк сделал небольшую остановку в пологом долу, в кустарниках. Но тяжелая техника в этом долу была заметна с воздуха, поэтому командование полка решило сменить место нашего укрытия. И полк в полном составе отправился в ближний лес. По дороге один из мотоциклов сломался. Лес был совсем рядом. Водитель, определив неисправность, сказал, что через пять минут он ее устранит. Но стрелки, сняв ручной пулемет, отправились пешком. Вскоре, устранив неисправность, водитель прибыл к новому месту нашего укрытия. Стрелков нет. Не появились они и к вечеру. Командир нашего взвода, почуяв неладное, отправляет их женам письма. В письме он ставит каждую из них в известность, что, мол, ее муж потерялся во время боя. В этих письмах наш лейтенант просил жен, если им станет что-то известно о месте нахождении своих мужей, сообщить ему. И вскоре он от обеих жен получает письма. Из этих писем командиру взвода стало известно, что тот и другой с ранениями в руку находятся в одном и том же госпитале. Догадка командира взвода подтвердилась: оба стрелка дезертировали, устроив себе самострел. Командир взвода поделился этой новостью с нами. Говорит он:
– Напишу рапорт – оба под трибунал. А у них, у каждого – по куче детей.
И не стал писать наш взводный рапорт на стрелков. Пожалел он их детей и жен.
Как только покинули мы дол – место предпоследнего нашего укрытия, вскоре появились немецкие самолеты и стали бомбить его. Много бомб сбросили они на дол. Видно успела немецкая разведка засечь тот момент, когда наша тяжелая техника въезжала в этот дол. Более тысячи человек – весь личный состав полка чудом остались в живых. Вот как бывает на войне: можно случайно погибнуть, а можно случайно остаться в живых.
Чем больше мы наматывали километров на колеса своих мотоциклов по военным дорогам, тем богаче становился наш водительский опыт. Да и небольшие поломки теперь мы уже сами устраняли на ходу. Но проселочные дороги давали о себе знать. Поломки становились более частыми и более серьезными. Однажды во время одного из маршей из строя вышло сразу несколько мотоциклов. В полку у нас была передвижная ремонтная мастерская, на базе которой проводились ремонты всей подвижной техники полка. Вот и остановились мы – водители нескольких неисправных мотоциклов, вместе с передвижной мастерской на окраине небольшой деревушки. Вскоре мотоциклы были отремонтированы, но полк был уже далеко. Попробуй, отыщи его. И мы остались в этой небольшой деревеньки до особого распоряжения. С нами находились: продовольственный склад, вещевой склад и склад боеприпасов. Ночью мы стояли в карауле, а днем отсыпались. Рядом с деревушкой разместилось поле, засеянное рожью. Я как сельский житель соскучился по земле, и однажды решил прогуляться по этому полю. Только я вошел на это поле и вдруг вижу: через каждые полтора, два метра большие воронки от бомб и в каждой лежит солдат. Голова и ноги наружи, а тело присыпано землей.
Все поле усеяно солдатами. Запаха уже не было. Видимо немало времени они пролежали здесь. Жутко мне стало в этом поле мертвецов. И подумал я: погибли они как герои, защищая свою родину, а их даже по человечески похоронить не смогли. Бросили, как собак, догнивать здесь. Долго я потом не мог успокоиться, и еще долго передо мной стояла эта жуткая картина.
1943. Сентябрь. ВОРОНЕЖСКИЙ ФРОНТ.
Сколько раз после боя слышал я от своих боевых товарищей, возвратившихся живыми из огненного ада – с передовой, что, мол, мне повезло, я остался живым. О тех, кто навеки выбыл из нашего строя, часто говорили так: «Ему не повезло!».
Так что же это такое – везение? Может быть, это – дар божий? А может быть, и нет никакого везения. И является оно лишь разновидностью непредсказуемых случайностей? На войне случайность имеет немаловажное значение. Случай может оказать неоценимую услугу, а может, поставив в жесткие рамки, не дать тебе никакого выбора. Но я считаю, что везение на войне было на моей стороне. Улыбалось оно и многим моим боевым товарищам. Мои земляки с Лукояновского района – водители мотоциклов были призваны в ряды Красной Армии в августе 1942 года. Многие наши ровесники сразу после призыва попали на фронт. С нами же целый год проводились занятия. И мы за этот год и окрепли и возмужали. На войне, где порой минуты решают жить тебе или не жить, год – огромный промежуток времени.
С Орловско-Брянского направления вся наша 3 танковая Армия прибыла на формировку в район Курской области. Остановились на берегу речушки. Когда армия была готова вступить в бой, то ее передали в состав Воронежского фронта. Командовал фронтом генерал армии Ватутин. Часть армии тронулась в путь своим ходом. А другую часть отправили железной дорогой. Танки и мотоциклы погрузили на платформы, личный состав экипажей танков и мотоциклов посадили в теплушки и отправили к пункту назначения в одном железнодорожном составе. Немецкие самолеты днем и ночью бомбили идущие составы и железнодорожные станции. Ночью при подъезде к одной из станций наш состав остановился. Остановка оказалась длительной. Состав тронулся только на рассвете. При въезде на станцию, мы поняли причину столь длительной нашей задержки. Станция подверглась массированной бомбардировке. Догорали два состава. Около железнодорожных путей зияли огромные воронки от бомб. Наша боевая техника и мы выгрузились на одной из станций в Сумской области. Расположились на ночлег в пристанционном поселке, который был на половину сожжен. Люди жили в землянках. Нас удивило, когда в ночной тишине мы услышали песни. Пели их девушки. Жители этого поселка, находясь в оккупации, хлебнули горя полным ковшом. Дожидаясь своего освобождения, они, наверное, и слезы-то все выплакали.
«Велика сила духа наших людей», – подумал я. И куда суется этот немец со своим фашистским рылом. Разве можно победить такой народ. Несмотря ни какие горести и беды разливалась эта песня по разгромленному фашистами поселку.
Утром на следующий день мы маршем направились к передовой. Проезжали через города Ромны, Прилуки, Переяслов-Хмельницкий. Проезжали через села и деревни. Жители нас встречали хорошо. Выносили нам молока хлеба. У каждого дома выставляли корзины с помидорами. Ребятишки несли из леса груши и яблоки. Радость светилась в глазах людей встречающих нас.
1943 год. Октябрь. ФОРСИРОВАНИЕ ДНЕПРА. БУКРИН. ЛЮТЕЖ. КИЕВ.
Проделав многокилометровый марш, в составе 3 танковой армии вечером наш полк выехал к Днепру. В районе Букрина Днепр был уже форсирован и занят плацдарм километров пятнадцать в глубину и километров десять в ширину. Через Днепр была наведена понтонная переправа. Вместе с нашим полком переправлялось очень много других войск. Переправа обстреливалась немецкой артиллерией. Едем мы по понтонному мосту, снаряды рвутся по обеим сторонам моста, поднимая фонтаны воды.
В районе Букрина сосредоточилась огромная группировка наших войск. Впереди был Киев. После переправы расположились мы на правом берегу Днепра. На склоне берега находилась роща. Вот в этой роще по склону и расположились наши резервные войска. Вырыли небольшие землянки по экипажно на трех человек и стали ожидать дальнейшего приказа. Когда забрезжил рассвет, никакого моста на реке не было. Мост развели вдоль левого берега. С приходом темноты мост собирался за какие ни будь полчаса, и до утра возобновлялась переправа войск. Днем и ночью немцы обстреливали из артиллерии берег и Днепр. Мы вылезали из своих нор и пригнувшись пробирались к реке. Когда оглушенную снарядами рыбу, волны подгоняли к берегу, то мы ее брали руками, не заходя даже в воду. Наберем рыбы и в землянку – варить. И так наладили каждый день. Однажды волной к нам подгоняло крупную рыбину. До нее оставалось метра три. И вдруг слышим мы свист снаряда. Только успели прижаться к земле, как этот снаряд разорвался в воде недалеко от нас. И хотя, нас никого не задело, но, позабыв про рыбу, мы бросились по своим норам. В своих убежищах на берегу Днепра просидели мы дней пять.
Немцы, ожидая наступление на Киев, сосредоточили на этом участке огромное количество войск. Наше командование, предвидя сложность наступления с Букринского плацдарма, принимает решение о переброске части наших войск в район расположенный севернее Киева.
А тем временем севернее Киева в районе Лютеж, где немцы ослабили свои позиции, с ходу форсировала Днепр и захватила плацдарм армия генерала Чибисова.
В ночное время с большой осторожностью под огнем немецкой артиллерии по понтонному мосту наша 3 танковая армия вместе с другими армиями возвращалась на левый берег Днепра, чтобы направиться в район Лютежа. Каждому хотелось как можно быстрее выскочить из под обстрела. Но колонна двигалась медленно. Один лихач на мотоцикле пошел на обгон и, поравнявшись с моим мотоциклом, задел его. Только потом я понял, что во время этого столкновения, погнулся тормозной рычаг у моего мотоцикла. Ехали мы по мосту со скоростью черепашьего шага и часто останавливались. Когда колонна остановилась на мосту в очередной раз, я нажал на тормоз. А он не действует. И я попытался остановить мотоцикл, притормозив ногой. Когда я опустил ногу с подножки мотоцикла на настил понтона, то носком своего ботинка уперся в одну из досок, а подножка мотоцикла в это время надавила мне на ногу выше пятки. Мотоцикл продолжал двигаться, и я, не выдержав боли, свалился на настил. Высвободил ногу, а ступить на нее не могу. Колонна снова тронулась.
Сел я на мотоцикл и поехал, держа ногу на весу. Выехали на берег. Подъем наверх был песчаный, и мои стрелки вытащили мотоцикл на себе. На ночлег расположились недалеко от Днепра. Легли как обычно экипажем, втроем. Меня всего трясет. Чувствую, как стрелки отодвинулись от меня. Прижались друг к другу, чтобы теплее было, и заснули. А я сел и, не сомкнув глаз от боли, просидел около них всю ночь. Утром надо ехать дальше, а я не могу. Нога у меня распухла. Подошел помощник командира роты по технической части и говорит, что заменить меня не кем. Я дал согласие ехать. Стрелок завел мотоцикл, и я, держа ногу на весу, стал им управлять. Вот так и мучился до следующего привала. Остановились мы в лесу. Ходить я не могу. Куда нужно – ползу . Но везение и в этот раз было на моей стороне. Стоянка наша затянулась дней на десять, и я, отлежавшись за это время, научился ходить.
В этом лесу мы встретились с партизанами. Они успели захватить немецкий склад продовольствия, который передали в наш полк. Некоторые из партизан влились в состав нашего полка. Один из них попал к нам во взвод. До конца войны у него так и осталось прозвище – партизан Николка.
1943 год. Ноябрь. РАЙОН ФАСТОВА – БЕЛОЙ ЦЕРКВИ.
6 ноября 1943 года наши войска освободили Киев. Наш полк находился в резерве на подступах к Киеву. Основная задача полка: преследование противника после прорыва обороны. Осуществлялось это таким образом. После прорыва обороны вступал в действие наш полк. Потрепанные немецкие войска в панике отступали, а мы, наступая им на пятки, преследовали, не давая остановиться и закрепиться на новом месте. Начиная с Киева наш полк стал действовать именно таким образом.
После освобождения Киева наш полк переправился по понтонному мосту через Днепр. Мы пересекли поперек Киев и выехали за город. При выходе из города наш полк получил приказ: преследовать противника. Немцы отступали, оставляя без боя населенные пункты. Въезжаем в деревню, жители выбегают к нам и приветствуют нас. Спрашиваем:
– Давно ли немцы ушли?
А они говорят:
– Часа полтора прошло, как выехали отсюда
В следующем селение нам говорят:
– Час назад.
А потом:
– Полчаса.
Помню, выехали мы в поселок Боровое. Все жители выбежали на улицу, встречать нас. Сколько у них было радости! Кричали и малые, и взрослые, и старые:
– Ура!
Спрашиваем:
– Давно немцы ушли?
Нам отвечают:
– Вот минут двадцать прошло.
Чувствуем мы, что наступаем немцам на пятки. В Боровом наш полк был вечером, на закате солнца. Когда мы отправились дальше, начинало уже темнеть. Командование полка приняло решение: занять оборону и держать ее до подхода наших частей. Немецкие части заняли оборону в районе между городами Белая церковь и Фастов.
Неподалеку от места, где проходила немецкая оборона, пролегало болото. В роще, рядом с болотом расположились штабные машины нашего полка. В овраге, около самого болота, разместился наш мотоциклетный батальон. Водителям было приказано: выкопать ячейки для мотоциклов и замаскировать их, выкопать окопы для себя. Всех стрелков повели на другую сторону болота – занимать оборону. Ночью пошел сильный дождь. Земля – чернозем. Все дороги в округе сделались непроходимыми. Наши передовые части отстали от нас, и по такой распутице их быстры подход был невозможен. Нашему полку предстояло держать длительную оборону.
1943 год. Ноябрь. ПОЛК В ОБОРОНЕ ПРИНИМАЕТ БОЙ.
7 ноября 1943 под проливным дождем на склоне оврага возле болота водители мотоциклов нашего полка выкапывали убежища для себя и для своих мотоциклов. А наши стрелки на другой стороне болота копали окопы, готовясь к обороне. Наступило утро. Дождь не стихал. Промокли мы все до нитки. Возле оврага стояли небольшие копны сена. Накрыли мы этим сеном мотоциклы. Настелили сена в окопы и сверху прикрыли им свои норы. Стали понемногу согреваться. Часам к двенадцати пришли с передовой командиры взводов.
Построили они водителей и объявляют.
– От каждой роты остаются по четыре человека для охраны мотоциклов. Остальным взять оружие, боеприпасы и вперед – на передовую.
В нашем полку три мотоциклетных роты. В каждой – по пятьдесят мотоциклистов. Для охраны остаются всего двенадцать человек. И вот среди этих двенадцати фамилий неожиданно услышал я и свою. Ну, чем еще это можно объяснить, если не везением?..
После того как водители ушли по деревянному мостику, прокинутому через болото, вся охрана разбрелась по норам. К вечеру, когда мы стали немного просыхать, вдруг слышим голос командира полка:
– Водители в ружье!
Мы быстро взяли оружие и бросились к командиру полка. Оказалось, что небольшая группа немцев, пробиравшаяся из окружения к своим, набрела на штабные машины. Увидев нас, они тут же скрылись в лесу. Из погони мы вернулись ни с чем. Командование полка приказало нам вырыть окопы со всех сторон от штабных машин и организовать их охрану. Вырыли мы окопы и посменно стали стоять на посту. Наступил следующий день. Полевой кухни не видать. А значит, вторые сутки не видать нам ни завтрака, ни обеда, ни ужина. Это только в кино показывают, что на передовой кухня всегда вместе с бойцами находится. Снарядили мы двоих наших товарищей в ближайшую деревню за продуктами. Но в деревне жителей оказалось очень мало. И наши посланцы вернулись почти ни с чем: принесли кусочек хлеба и несколько картофелин.
Утром 9 ноября вылезли мы из своих нор. Дождь угомонился. На небе ни облачка, только солнце своими лучами играет. Спустились мы в овраг, набрали сухих веток, развели костер. Стали сушить шинели, гимнастерки, портянки. Смотрим, со стороны передовой за болотом щиплет траву молодой жеребенок. Обрадовались мы: мясо само к нам идет. Пристрелить его нам труда не составляет. Вопрос, как его взять? Впереди непроходимое болото. Мост далековато. Но каждый из нас уже в предвкушении сытного мясного обеда. Решили мы бросить жребий. Пусть он выбирает: кому за мясом отправиться? Но не успели мы метнуть жребий, как вдруг, видим, что с бугра к болоту сразу в нескольких местах ползут бойцы. Рассуждаем мы между собой, что, наверное, это раненые с боевых позиций к нам пробираются.
Только наши бойцы доползли до болота, как на бугре появились немецкие танки. Бросились мы на четвереньках вверх на бугор. Спрыгнули в свои окопы. Слышим: над нами пули летят, только свист идет. Вот тут до нас и дошло: какую глупость совершили мы, покинув овраг. Для танков это болото было непроходимым. Но вслед за танками всегда идет пехота. Мы в этом окопе, как в мышеловке: подходи и бери голыми руками. Вскоре обстрел прекратился. Высунули мы голову наружу, смотрим, наши штабные машины на полной скорости отходят в сторону деревни. Решили и мы пробираться туда. Овраг, который был только что покинут нами, делая изгиб, доходил до самой деревни. Выбрались мы из окопа и по-пластунски поползли к этому оврагу. Скатились вниз, и, скрываясь за густыми кустами, добрались до деревни.
На поле за небольшой деревушкой наш полк занимал новые рубежи обороны. С темнотой стали по одному подходить к нам с передовой наши товарищи. Все: кто находился с тылами полка, и кто остался в живых после боя, рыли окопы, готовясь к новому бою. Никто не мог с уверенностью сказать, что нас ожидает завтра. На войне мы жили одним днем, одним часом.
1943 год. Ноябрь. БОЙ И ЕГО ПОСЛЕДСТВИЯ.
В ночь с девятого на десятое ноября остатки нашего полка готовили новые рубежи обороны. Но оборона наша в этот раз была жиденькой. Все орудийные расчеты были уничтожены немецкими войсками. Спасти нас могло только подкрепление. Когда совсем стемнело, стали прибывать наши войска. Личный состав нашего полка был отправлен на отдых. Разместились мы по деревенским избам. В желудках у нас – пустота. Принесли нам ужин. На вид – объемный термос. Обрадовались мы, но видно рано. В термосе этом оказалось супу как раз по три ложки на каждого. И выдали нам к супу по 25 граммов хлеба. Воюйте, мол, голодные – злее будете. Но мы голодали уже трое суток. И, вроде, привыкать стали, как та кобыла у цыгана, которую он к голоду приучал. Кобыла десять дней ничего не ела, только привыкла и околела.
Перекусили мы. Но после такого плотного ужина нам еще сильнее есть захотелось. Ну, ладно, думаем, подкрепиться не пришлось, зато поспим как люди – под крышей. Но только мы расположились к ночному отдыху, слышим команду:
– Водители на выход!
Построили нас на улице и дают нам задание: отправиться на нейтральную зону за мотоциклами и с осторожностью выводит их в тыл. Добрались мы до болота. Смотрим, метрах в ста пятидесяти от нас, по другую сторону болота, немцы развели костры и посиживают возле них. Не боялись они нашей авиации в сорок третьем. Очень уж редко она их беспокоила. Зато немецкие бомбардировщики не давали нам покоя ни днем, ни ночью. Вот потому то нам строго настрого было запрещено разводить в ночное время костры.
Отыскали мы мотоциклы, берем первую попавшуюся из них пару и откатываем руками по склону оврага вдоль болота. За ночь доставили всего десять мотоциклов. Когда к утру пошли отдыхать, то увидели, что к передовой подъехали три «катюши». В первый раз я услышал вблизи: как они «поют». Дали залп и сразу уехали.
Весь следующий день мы отдыхали в избе. Вот там я и узнал от своих товарищей ужасающие подробности боя, после которого от нашего полка осталась лишь четвертая его часть.
К 9 ноября 1943 года на участке, где наш полк занял оборонительные рубежи, немецкое командование сосредоточило значительное количество своих войск. Силы противника превосходили наши более чем в десять раз. Наш полк был легкий моторизированный. Сдерживать мощный натиск противника в нашу задачу не входило. Полк давал гораздо больше пользы в преследовании отступающих немецких войск, чем в обороне, когда мы глупо теряли большое количество живой силы. К полудню 9 ноября немцы пошли в наступление. Место было ровное. На прорыв нашей обороны противник пустил большое количество танков. Когда залпами из немецких танков были уничтожены все орудийные расчеты полка, а их у нас было мало, то немецкие танки стали свободно гулять по нашим позициям.
Немецкая пехота, стреляя из автоматов, открыла такой шквальный огонь, Что из окопа и головы нельзя было высунуть. Наши бойцы, находящиеся в окопах, не могли даже гранаты в цель метнуть. Не знали они, когда рыли окопы, что копают себе могилы. Много живых и раненых было похоронено в этих могилах танками. Когда немецкая пехота ворвалась на нашу передовую, то все оставшиеся в живых были захвачены в плен. Лишь четвертая часть бойцов нашего полка, отступив, сумела скрыться в зарослях болота. Вот они то и поведали мне эту историю.
…В этом бою погиб мой односельчанин, мой друг Василий Левшин…
Утром 11 ноября наши войска, создав значительное превосходство в живой силе и боевой технике в районе между городами Белая Церковь и Фастов, разбили немецкую оборону и перешли в наступление. Мы отправились в поле, где наш полк держал оборону в течении трех суток, хоронить своих товарищей. Во время захоронения составлялся список пропавших без вести, в котором оказался Василий Левшин. В отношении каждого из них было лишь два варианта: или попал в плен, или похоронен немецким танком. Оставалась у меня искорка надежды, что Василий жив. Но вскоре и этой искорке было суждено угаснуть.
Как-то раз получил я письмо. Открываю конверт и вижу, что письмо от Николая Фомина – моего стрелка пропавшего без вести. Каким-то чудом ему удалось бежать из плена. Это письмо внесло окончательную ясность в итог того страшного боя. В нем приводился по фамильно список наших товарищей – стрелков и водителей мотоциклов, оказавшихся в плену. Николай Фомин привел и такой факт: все коммунисты нашего полка, захваченные немцами в том бою, были расстреляны на месте, в поле. Коммунистов в плен немцы не брали. О Василии Левшине в письме не упоминалось. Только после этого послания от Николая Фомина мне стало ясно, где нашел свою могилу Василий. Для меня он был не просто односельчанином. С детских лет бегали мы с ним по селу вместе. В юности в одной компании ходили к девчонкам по летним посиделкам и по зимним кельям. Только в 1947 году вернусь я домой. Зайду к матери Василия Левшина, и вместе с ней поплачем мы, вспоминая Васю.
Что касается Николая Фомина, то он находился в Свердловске на проверке у наших органов госбезопасности. В военное время попадание в плен расценивалось как измена Родине. И когда на чашу весов ставилось попадание в плен и побег из плена, пусть даже геройский побег, то весомее всегда был первый факт. И попавшие в плен не могли рассчитывать на пощаду к ним тех, кого они защищали. О дальнейшей судьбе Николая Фомина мне ничего не известно. Думаю, что если бы его дела сложились удачно, он обязательно бы написал мне об этом.
1943 год. Ноябрь – декабрь. БОРИСПОЛЬ.
После боев в районе городов Фастова и Белая Церковь наш полк значительно поредел. В полку не хватало ни стрелков, ни мотоциклистов. Позднее когда к нам начнет прибывать пополнение стрелков, их попробуют на формировке обучать вождению мотоцикла. Но нашим пополнением в основном была сельская молодежь. Вручи им необъезженного жеребца, и они его враз обуздают. Но с какой стороны подойти к мотоциклу они не знали.
Вскоре в нашем полку будет зачитан приказ командующего армией генерала Рыбалко, которым командиром всех звеньев нашего полка предписывалось: водителей мотоциклов в оборону не посылать. Сколько у нас было радости, когда нам зачитывали этот приказ. Большое спасибо Павлу Семеновичу,– говорили мы в разговорах между собой. После такого приказа у нас появился шанс выжить в этой войне. Все прибывающие к нам стрелки воевали до первого серьезного боя. С ноября 1943 года, когда наш полк принял первый бой в обороне, по май 1945 года только из моего экипажа выбыло ранеными и погибшими одиннадцать человек.
В середине ноября 1943 года пятерых водителей из нашего полка отправили в командировку для получения новых мотоциклов. В число этих пятерых водителей попал и я. Привезли нас на машине на армейский склад расположенный неподалеку от железнодорожной станции Борисполь. Склад представлял собой большое здание без крыши. Получили мы на армейском складе семнадцать новых американских мотоциклов – Харлей. Отогнали их в этом же здании в сторону. Старший нашей группы – один из офицеров нашего полка, оставляет нас для охраны мотоциклов, а сам уезжает на машине. Перед отъездом он предупреждает нас, что завтра прибудут еще двенадцать водителей, и своим ходом на мотоциклах мы все отправимся в часть.
Ночью склад охраняется часовыми. Нам здесь делать нечего. Мы отправились в село – искать ночлег. Село было сожжено. Домов уцелело очень мало. Народ жил в землянках. Зашли мы в один из домов и попросились на ночлег. В доме жила пожилая мать и две девушки. Вечером они нас покормили. Рассказали нам, что отец у них погиб на фронте. Поделились с нами про свое житье в оккупации.
Утром они нам говорят:
– Если у вас что не сложится, приходите к нам ночевать.
Проходит день за днем. За нами никто не едет. Продовольственного аттестата у нас нет. Кормиться в семье, где мы остановились, нам неудобно. У них после оккупации у самих лишнего куска не было. Стали мы ходить в поле – копать картошку. Варим и едим без хлеба. Вскоре армейские склады перебазировались, оставив нам здание с нашими мотоциклами. В этом здании когда-то хранились сухари. Крошки от этих сухарей были затоптаны и перемешаны с землей. Вот и собирали мы эти крошки и ели их. В рот они попадали к нам вместе с землей. Ничего, – говорим,– в наших желудках и долото переварится. Они у нас как у кур, все песчинки и камешки, как мельничным жерновом перетрут. Так мы прожили на бабушкиных аттестатах почти месяц. Однажды отправились в Киев. Там обратились к коменданту с просьбой, чтобы он сообщил в нашу часть, что мы здесь брошены как десантники без продуктов. Но он ответил, что не знает расположения нашей части и ничем нам помочь не может. Приехали за нами только через месяц. Своим ходом на новых мотоциклах отправились мы в расположение нашей части.
1943 год. Декабрь. СЕЛО АСЫКОВО. ЖИТОМИРСКАЯ ОБЛАСТЬ.
Говорят, от судьбы не уйдешь. Значит и от везения, которое является частью судьбы, никуда не скроешься. И в подтверждении этих слов я могу привести яркие примеры из своей военной жизни.
15 декабря 1943 года мы приехали из Борисполя в село Асыково Житомирской области. В этом селе располагался наш полк. Полк был на формировании. Разместились мы в домах. К тому времени большое количество наших мотоциклов вышло из строя. А мы пригнали всего семнадцать мотоциклов. И это была – капля в море.
25 декабря мы получили приказ грузить вещи на машины и быть готовыми к выезду. Водители, у кого не было машин, должны были занять места стрелков, так как стрелков в полку тоже не хватало. При распределении новеньких Харлеев, мне мотоцикла не досталось.
В избе, где мы располагались, было шумно. Заходит к нам в избу командир взвода, что распределять нас – безлошадных в качестве стрелков по другим мотоциклам. И в это время является к нам посыльный штаба. Слышу я краем уха, как говорит он нашему взводному, чтобы тот выделил пятерых без машинных водителей в распоряжение заместителя командира полка по хозяйственной части майора Бородина. Я потихонечку бочком отошел в сторонку и вышел на улицу, чтобы глаза не мозолить.
Слышу, зовут меня в хату. Ну, думаю, ведь ушел с глаз долой, и все равно обо мне вспомнили! Вот и попробуй, уйди от судьбы. Так я и попал в эту компанию из пяти человек. Взяли мы вещмешки, оружие и пошли на склад. А там нам объявляют, что под командованием лейтенанта Табунова мы должны отправиться в Полтавскую область для заготовки продуктов для третьей танковой армии. Вот тогда то мы обрадовались: и сыты будем и не на передовой.
Вот опять сделал я для себя вывод, что от везения скрыться невозможно…
Получили мы сухой паек на один месяц: мешок сухарей, мешок мясных консервов американского производства. Отправка наша состоялась только через неделю. 31 декабря 1943 года выдали нам по сто граммов фронтовых. Открыли мы американских консервов, нарезали шпигу американского. Выпили, закусили. Вот так и встретили новый 1944 год.
1944 год. Январь – апрель. ПИРЯТИН. ПОЛТАВСКАЯ ОБЛАСТЬ.
В город Пирятин приехали мы числа 4 января на грузовой машине. Остановились в большом доме. Хозяйки дома – две сестры-старушки. Были они очень гостеприимчивы. На другой день мы отправились по колхозам. Грузили машину: рожью, просом подсолнухами и везли на комбинат. На комбинате работали солдаты двух армий. На станках – гражданские, а засыпали сырье и брали готовую продукцию – военные.
На каждые десять дней нам выдавали паек: пшено, муку ржаную, подсолнечное масло, масло сливочное, мясо. Из этих продуктов хозяйки дома, в котором мы остановились, готовили нам завтраки обеды и ужины. Еды хватало всем: и нам, и старушкам. Жизнь у нас была спокойная. Днем – работа, а вечер и ночь – наши. Питание хорошее. По вечерам ходили в кино. И мы все от такой жизни стали поправляться. Наверстывали упущенное и заготавливали жиру на будущее, как медведь на зиму. Во многом наше спокойствие определялось тем, что старший нашей группы – лейтенант Табунов был прекрасным человеком. Веселый, общительный. С нами он держался как со своими товарищами. К концу войны он дорастет до капитана. Но жизнь его оборвется трагически. Уже после победы капитан Табунов погибнет в автомобильной катастрофе на одной из улиц Берлина…
Прожили мы в таких райских условиях четыре месяца. Потом, когда мы окажемся в полку, то часто будем вспоминать о нашей жизни в городе Пирятин.
Все в жизни познается в сравнении. А в сравнении с передовой, та наша командировка была настоящим раем. И каковы же особенности этого рая. Пожалуй, я их назову. Ночью спали мы под крышей. Не на холодной земле, не в землянке, не в окопе. Четыре месяца мы были сытыми. Нельзя сказать, что наш стол валился от изобилия блюд и разных деликатесов. Но кашу мы ели до отвала. И самое главное – не было того напряжения и той тревоги, которая не отпускает тебя из своих объятий ни днем, ни ночью, когда ты находишься на передовой, где каждый день, и каждый час может оказаться последним.
Все хорошее, когда-то заканчивается. Закончилась и наша командировка. Старушки, у которых мы жили эти четыре месяца, при расставании с нами плакали. Проводили они нас как родных сыновей до поезда, на котором возвращались мы в суровую военную действительность.
1944 год. Май. АХРИМОВЦЫ. ТЕРНОПОЛЬСКАЯ ОБЛАСТЬ.
Наш полк, а вернее остатки от полка, располагался в селе Ахримовцы Тернопольской области. Личный состав полка разместился по хатам. Когда я вошел в одну из хат, где находились несколько человек из нашего взвода, то мой близкий товарищ Анатолий Зорин как закричит:
– Петя, у тебя ряжка стала как у хорошего интенданта! Ну, ты и разжирел!
И он был прав. Я действительно поправился. Ведь и до войны в селе родители нас едой особо не баловали. Вот и пошел я в Пирятино на поправку. Встреча с товарищами была радостной. В мое отсутствие полк пережил немало тяжелых боев. Теперь он стоял на формировании. В последнем бою погибли почти все стрелки.
Водителей в оборону не посылали, вот это их и спасло. Занятий с нами не проводили. Ни отбоя, ни подъема. По очереди ходили с ведром на кухню за супом. Позавтракаем и отправляемся в луга. В лугах было несколько небольших озер. В эти озера от нечего делать мы бросали гранаты. Интересно нам было, как после взрыва поднимается вместе с грязью столб воды. Вот уж действительно нашли от безделья развлечение. Однажды эти недетские шалости чуть не закончились для некоторых из нас трагически. Как-то раз бросили мы в озеро противотанковую гранату. Только она коснулась воды, и последовал мощный взрыв. Мы этого не ожидали и не успели залечь. Одним осколком вскользь задело одного из наших водителей, а другим осколком сбило пилотку с моей головы. После этого случая пришлось нам от такого развлечения отказаться. Вскоре стали к нам прибывать стрелки. В полк пришла новая техника. Все до одного водителя получили новые американские мотоциклы – Харлей-Давидеон. Очень хорошие машины.
3 танковая армия готовилась к наступлению. Порядок был такой. Месяц армия стоит на формировке. Потом догоняет передовые части и заменяет их, а они становятся на формировку. И так чередовались всю войну…
1944 год. Июнь. АРМИЯ В МЕШКЕ.
После пополнения живой силой и новой техникой наша 3 танковая армия прибыла на передовую. Сходу прорвали немецкую оборону, и, не давая немецким войскам закрепиться, гнали их без остановок порядка 60 километров. Дело шло к вечеру.
Армия сделала остановку. Заправочные машины отправились в тыл за горючим. Но вскоре они возвращаются назад. Оказывается дорога перекрыта немецкими войсками, которые стали там создавать оборонительные сооружения, взяв нашу армию в окружение. Мы оказались в мешке. И этот мешок теперь немецкие войска пытались завязать. Дальнейшее продвижение вперед бессмысленно. Армия без тыла не боеспособна. Там и горючее, да и все тыловые службы должны были подойти к нам по этой дороге. Нам дают приказ: окопаться и занять круговую оборону.
Ожидая ночных бомбардировок наших позиций с воздуха, в ночь мы все улезли в землю. Но бомбардировок в этот раз не было. Командующий армией генерал Рыбалко принимает решение: бросить танковую бригаду на разрыв немецкого кольца в направлении нашего тыла. Вскоре еще не укрепленная оборона немцев была разорвана. Мешок был развязан и доступ к тылу свободен. Армия продолжила наступление. Наш полк за исключением нашей роты ушел вперед. Только к вечеру мы снимаемся со своих позиций и отправляемся вдогонку за полком. Когда стало темнеть, заметили мы около леса одинокий сарай. В нем и решили переночевать. Если б мы могли знать, что нас ожидает утром, то продолжили бы свой путь без остановки на ночлег. Утром до восхода солнца мы были уже в пути. Едем по ровной дороге, по которой вчера проследовал наш полк. По левую сторону – поле засеянное рожью, по правую – засеяно низкорослыми культурами: один клин – овес, другой – клевер. Едем мы, не подозревая об опасности. Вдруг с левой стороны ударили по нам очереди из автоматов и пулеметов. Мы сразу остановились и залегли. Наши ручные пулеметы крепились к мотоциклам на кронштейнах. Встать нельзя. Пулеметчики в полусогнутом состоянии сняли пулеметы и расположили их около мотоциклов. Мы открываем ответный огонь. Немцы, встретив сопротивление, начинают обстреливать нас из минометов. Рядом с нашим мотоциклом разрывается мина. Я отчетливо слышу, как зазвенел от осколков мой мотоцикл. Говорю:
– Ну, ребята, отъездили мы на нем.
После того как немцы открыли огонь из минометов, наш командир роты подает команду:
– Отходить!
Но пока эта команда дошла до нас по цепочке, передние уползли уже далеко. Мой пулеметчик – первый номер вместе с пулеметом видимо ударился по овсу. Я его сразу потерял из вида. Я ползу по меже между овсом и клевером. Мой стрелок – второй номер ползет рядом со мной по клеверу. Немцы, открыв из автоматов огонь, идут шеренгой. Они идут, а мы ползем. Ползти становится все тяжелее. Силы начинают иссякать. Вдруг мой стрелок издает возглас:
– Ой!
И тут же он переворачивается вверх животом. Тронул я его. Он не шевелится. Посмотрел – вокруг никого. Собрал последние силы и пополз. Чувствую, ползу под уклон. Впереди луг. Смотрю: выползают один за другим на луг наши бойцы. А часть наших товарищей сидят в лощине и отпыхиваются. Силы нас уже покинули. Сидим мы, и отдышаться не можем. Стрельба утихла. И мы не поймем: почему немцы нас не преследуют. Смотрим, а из ближайшего леса идут к нам на выручку танки нашей армии. Немцы, увидев их, стали отходить. Но теперь уже с немецких позиций навстречу нашим танкам выходят их танки. Завязался танковый бой. Мы подошли к своим мотоциклам, чтобы отогнать их в безопасное место.
Мотор у моего мотоцикла цел, но пробит бензобак. На дне бака осталось немного бензина. Завел я мотоцикл, и вслед за другими водителями погнал его в низину в деревушку. Кончается бензин, я его подливаю из канистры. Так и проехал с километр. Когда я произвел осмотр мотоцикла, то обнаружил: пробит масляный радиатор, рычаг переключения скоростей, оба колеса – переднее и заднее спущены, пробит у коляски багажник, а в нем навылет пробита банка тушенки. В стенке бензобака зияла дыра размером с палец. Вот сразу столько ран оказалось у моего боевого товарища. И таких ранений будет еще не мало. До конца войны мой мотоцикл от осколков и пуль еще тринадцать раз получит подобные повреждения. А ведь я всегда был рядом с ним и меня ни одна пуля не задела. Вот и говорил я, шутя, что мой харлеюшка, как магнит: все пули, летящие в меня, к себе притягивает.
Танковый бой закончился победой наших танкистов. Немцы отступили.
С поля боя привезли мотоцикл с пробитым мотором. Водитель погиб. Мне разрешили снять с этого мотоцикла все необходимые запчасти. Я занялся ремонтом, а те, у кого мотоциклы были исправны, отправились подбирать раненых.
Вскоре их привезли. Мой пулеметчик, с которым мы ползли рядом, был ранен в обе ноги. Он был без сознания. Смог ли он выжить после этих ранений мне не известно.
Во время танкового боя был подбит один из наших танков. Привезли обгорелого танкиста. Стрелка Шульгина из нашей роты контузило. Он не слышал и не говорил. Водитель Земсков и его стрелок – второй номер были взяты в плен. Когда пулеметчик – первый номер из экипажа Земского стал снимать пулемет с мотоцикла, то он был сражен немецкой пулей. Дело продолжили второй номер и водитель. Но время было потеряно. Подошли немцы и взяли их в плен.
В похоронах погибших я не участвовал, занимался ремонтом. Погибших схоронили на месте в братскую могилу. Не подоспей к нам на выручку танки, лежать бы нам всем в этой могиле. Вот так трагично для нас начинался один из июньских дней 1944 года.
1944 год. Август. САНДОМИРСКИЙ ПЛАЦДАРМ.
Записи своих воспоминаний я стал вести, когда после войны прошло немало лет. Многое забыто и не вспоминается. Но многое из того военного времени стоит перед глазами, как будто это было только вчера. Проходили с боями города и населенные пункты: Перемышль, Жешув, Ярослав…
Вспоминается, что мы остановились в лесу. Землянок не рыли. Сделали шалаши и в них жили. С нами как обычно проводились занятия. Каждый день к нам подтягивались войска. И было видно, что готовится крупное наступление. Конечно, нам об этом не говорили. Держали в тайне. Но мы догадывались. Простояли мы в этом лесу около двух недель. Однажды вышли на занятия, смотрим: летят наши бомбардировщики в сторону передовой. И с каждой минутой самолетов в небе становится все больше и больше. Словно стаи птиц собрались в небе перед отлетом на юг. Такого количество самолетов мы не видели за войну ни разу.
– Ну, – говорим,– хорошая баня будет для немцев.
В ночь мы тронулись в путь. Вместе с рассветом прибыли на передовую и ужаснулись: все поле было в сплошных воронках. Бомбы ложились в метре друг от друга. Вдобавок ко всему этому поработала здесь и наша артиллерия. Поле было, как трактором перепахано. После такой обработки немцы не могли здесь оказать никакого сопротивления. Наш полк пустился вдогонку, отступивших с этих позиций, немцев. Танки, бронемашины, мотоциклы двигались по дороге от села к селу. Врываемся внезапно в село, выскакивают немцы из домов и в рассыпную, в разные стороны. На преследование немцев мы не распылялись. Да и брать их в плен в нашу задачу не входило. Наша задача: только вперед, никаких остановок, чтобы не дать немцам закрепиться. Добивать разбегающиеся остатки врагов – удел других полков и армий. Таким путем, без потерь мы выбили немцев из нескольких населенных пунктов. Успешное наше продвижение прекратила оказавшаяся на нашем пути река Висла. При подходе к реке войска расположились по полю. Местность была ровная, без леса и кустарников. Наш взвод передали в 91 танковую бригаду, а полк бросили в другое место. Танки, машины и личный состав переправлялись через реку на паромах, которые тащили за собой катера. В ожидании парома скрыться было некуда. В небе постоянно кружили немецкие самолеты, обстреливая нас из пулеметов и сбрасывая какие то бомбы в виде мелких гранат. Вреда эти бомбы нам не причиняли. Реку бомбили сильно. Вскоре подошла наша очередь грузиться на паром. Как только паромы отчалили от берега, нас сразу стали бомбить самолеты. На воде чувство опасности возрастает в разы. Спрятаться негде. Это на земле каждая кочка, каждый бугор, а тем более окоп, служит для тебя спасительным укрытием. Там ты буквально вгрызаешься в землю. А на воде, сиди и жди – твоя это бомба или не твоя.
Смотрим, сторожевые катера зажгли дымовые шашки, и нас тут же накрыло дымовой завесой. Теперь самолеты бросали бомбы наугад. Переправились мы благополучно. На берегу нашими войсками был занят клочок земли километров десять в глубь и около пяти километров в ширину. Вот на этот клочок и переправлялось теперь подкрепление. Остановились мы в саду недалеко от берега реки. Всю ночь нас обстреливали шрапнелью. Осколки свистели по деревьям, только шум идет, как при сильном ветре. Несмотря на обстрел, мы немного вздремнули. Утром наши танки пошли на передовую. Наш мотоциклетный взвод расположился в деревушке недалеко от передовой.
С рассветом возобновились бои. Несколько раз наши танки предпринимали попытки атаковать противника. Но каждый раз, как только выходили они из укрытий, то попадали под мощный артиллерийский обстрел и загорались. Также и немецкие танки пытавшиеся прорвать нашу оборону горели под огнем нашей артиллерии.
Возобновляющиеся в течении дня атаки наших и немецких войск, захлебывались под огнем минометов и артиллерии. Противоборствующие стороны стояли насмерть. И прорвать обороны: ни ту, ни другую – было невозможно. Не ощущалось явного превосходства ни одной стороны.
Наш взвод стоял в резерве. Мы укрылись в одном из населенных пунктов вблизи передовой. Рядом был голый, без единого кустика овраг. В этом овраге попытались скрыться обозники с лошадьми. Но вскоре налетели немецкие самолеты и сильно проработали этот овраг. Мы в это время прятались за домами и наблюдали, куда летят бомбы. Наших самолетов мы не видели ни одного. Не было и зениток. Словно специально бросили нас сюда, как смертников. Когда немецкие самолеты скрылись, мы побежали к оврагу. Все повозки в овраге были разбиты. Лошади – или убитые, или бились раненые в судороге. Солдаты-раненые и убитые. После бомбежки мы снялись с этого места и отправились в поле за деревушку. Там стояла в копнах сжатая рожь. Мы расставили мотоциклы по полю и обложили их снопами. Сами залезли в другие копна. Чтобы не обнаружить себя противнику, вылезать и ходить было нельзя. С нами находилось несколько машин. Шофера с них умудрились обложить свои машины снопами ржи. Но немецкие летчики не дураки. Копна получились большие. Вот и давай они их жечь из пулеметов. Все машины, что были укрыты, сгорели. После этого налета мы опять решили сменить место нашего укрытия. Но только выехали на шоссе, как откуда ни возьмись, пикирует на нас самолет. Спрятаться некуда. Спрыгнули с мотоциклов и залегли в кювете у дороги. Смотрим: летят три бомбы. На войне мы не первый день и бомбили нас не первый раз. Это новичку кажется, что все бомбы в него летят. А мы уже знали: какие наши, а какие лягут в стороне. Но по полету этих бомб было понятно, что ложиться они будут рядом с нами. Лежим мы и ждем минуту смерти своей. А сами в землю готовы влезть, как черви земляные. Летчик не промахнулся. Метил он в дорогу и все бомбы легли точно на дорогу. Самая ближняя упала в метрах десяти от нас. Лежим мы втроем по кювету и слышим: две взорвались, а третьего взрыва нет. Полежали чуть, стали поднимать головы. И в этот момент взрывается третья бомба. Смотрим: летят на нас вывороченные ей камни. Ну,– кричим друг другу,– бомбы нас не достали, так камнем теперь пришибет. Но все обошлось. Когда мы поднялись, то увидели такую картину: позади моего мотоцикла повозка разбитая. Бомба угодила как раз в нее. Одна лошадь стоит как вкопанная. Видимо ее сильно контузило, но и осколков в нее, наверное, достаточно влетело. Другая лошадь бежит по асфальту галопом. Она бала запряжена, а бомба ее выпрягла из повозки. Интересоваться лошадьми было не время. Я осмотрел мотоцикл: все в порядке. Несколько осколков попало в багажник. Быстро мы сели на мотоцикл и на всем газу поехали в рощицу. Там мы передохнули до вечера.
На другой день немцы прорвали правый фланг нашей обороны. Мимо нас машина за машиной везли раненых на переправу. А с переправы шел поток машин с пополнением. За день перемалывали сотни солдат. А стояли мы там дней десять. У командиров был приказ: захваченные рубежи удерживать любой ценой. И здесь уже с людскими потерями никто не считался.
К вечеру на мотоциклах нас отправили в разведку на правый фланг, где немцы прорвали оборону. Мы остановились в лесочке и дальше отправились пешком. Вышли осторожно к краю леса. Видим: немцы спокойно разгуливают по поляне. Стрелять нам было запрещено. Разведку мы должны были провести бесшумно.
Наша задача: определить количество войск и боевой техники на этом участке. Вернулись, доложили данные и опять в безопасное место. Едем на мотоцикле в свою рощицу и вдруг видим: спрыгивает с машины солдат и, размахивая руками, бежит к нам. Оказывается это наш стрелок Шульгин, который был контужен в поле, где наша рота попала под обстрел. Тогда после контузии он не слышал и не говорил. Подержали его с месяц в госпитале и вот теперь бросили его сюда с пехотой. Обрадовался он, встретив нас. Вид у него был плохой. Говорил он шепотом. И надо же, не комиссовали человека, а бросили в самое пекло. Вот уж действительно на войне жизнь солдата и ломаного гроша не стоит!
Только где-то к десятому дню нашего пребывания на Сандомирском плацдарме немецкая оборона рухнула под натиском наших войск.
Вроде бы нет ничего особенного в моих военных воспоминаниях в этой главе. Подобные бои, а порой и более жестокие велись в 1944 году и на других участках. На Сандомирском плацдарме, где нам довелось быть всего десять дней, мы не раз подвергались смертельной опасности. И то, что мы там пережили, забыть невозможно.
1944 год. Сентябрь – октябрь. В РАЙОН РАВА – РУССКАЯ.
В конце августа 1944 года наш полк перебросили из Польши в Западную Украину. После освобождения Западной Украины от немецких войск, там продолжали хозяйничать недобитые Бендеровские банды. Колонны наших войск из нескольких машин и одинокие машины подвергались нападению бандитов. Грузы захватывались, а солдаты расстреливались на месте. Наш полк прибыл в район Рава-русская. Рассредоточились вдоль леса и открыли по нему артиллерийский огонь. Стрельбу мы продолжили до наступления темноты. Настала ночь. Было понятно, что под прикрытием темноты бандиты покинут лес. Одна из групп при выходе из леса в ночное время, наткнувшись на нас, бросилась в кусты. Мы прострочили кусты из пулеметов. Но бандиты скрылись без потерь. Блокаду возле леса мы держали два дня, там же и ночевали. Рядом с лесом было село. Хозяйства крепкие. У каждого пасека и по несколько коров. Мы ходили в село за медом и молоком. Подашь ведро – хозяйка без слов наливает молока. В следующий раз идем к другим хозяевам.
Тактика бандитов была проста. Днем они работали на огородах, а с темнотой брали оружие и отправлялись на дороги. Но и мы вскоре сменили свою тактику. С нами действовали войска государственной безопасности. У них были подготовлены списки на каждый населенный пункт: кто состоит в банде, а кто укрывается от мобилизации. Мы начали действовать так: выбираем одно из сел и окружаем его. Часть людей с машинами и пулеметами стоит в окружении, а другая часть заезжает в село. Собираем всех мужчин. Ищем всюду: по чердакам, по погребам, по хатам и сараям. Задержанных передаем в руки органов государственной безопасности.
А уже они проверяют их по своим спискам и принимают решение: кого отпустить, а кого забрать с собой. Куда они их отправляли, нам было неизвестно. И так мы неожиданно появлялись то в одном селение, то в другом.
Как-то раз мы переезжали из одного селения в другое. Село, в котором было порядка 150 домов, располагалось в низине. Первым в нашей колонне ехал командир полка на Виллисе. Перед въездом в село проселочная дорога поднималась вверх, а потом шла под уклон. Виллис преодолев подъем, стал опускаться в низину, и тут же был обстрелян из окопов вырытых перед сельскими домами. Один из мужиков, находящихся в окопе, метнул гранату в автомобиль. Граната, разорвавшись рядом с Виллисом не причинила ему никакого вреда. Бандиты видимо не ожидали увидеть целую боевую колонну. Было их семь человек, и все они без сопротивления сдались нам. В этом селе ни оказалось ни души. Но по дворам разгуливал скот. Предполагая, что этот поселок служит пристанищем для бандитов, наша артиллерия открыла по нему огонь. Вскоре все дома заполыхали. Пленных мы попытались сдать в следующем селе коменданту. Но он от них отказался.
– Куда они мне! Заведите вон в лес и расстреляйте!
Таков был его ответ.
Приказ о расстреле выполняли стрелки нашей роты. Когда бандитов завели в лес, то бросились они в ноги к стрелкам с мольбой о пощаде. Уже после в разговоре с одним из стрелков я увидел, что ему не по себе от выполнения такого приказа. И его поведение было в общем-то понятно: не легко поднять оружие на человека. Но вот действия бандитов взывающих к милосердию были для меня необъяснимы. А на что они еще могли рассчитывать? Если даже после отступления фашистских войск продолжали вести боевые действия против наших воинов. Причем тактику действий выбрали они – бандитскую: исподтишка, с наступлением темноты осуществлять нападение на небольшие группы наших солдат. Сколько невинных душ было загублено этими бандитами!
Война это не то место, где можно найти справедливость. На войне гибнут не только участники противоборствующих сторон, ведущие боевые действия. Гибнут и мирные жители. Встречается и такое явление как самосуд, когда озлобленные гибелью своих товарищей бойцы, расстреливают тех, кто, по-сути готов уже сдаться в плен. На земле нет ничего ужаснее войны. И это особенно начинаешь сознавать, оказавшись на переднем крае.
…Остановку на ночь мы сделали в лесу. Вечером командир полка делал обход наших подразделений. Подходит он к нам. А у нас в коляске мотоцикла лежит поросенок, еще не паленый.
Спрашивает командир:
– Чье это хозяйство?
Мы отвечаем:
– Старшины Салдывалдыева!
Подходит к другому мотоциклу. А к коляске этого мотоцикла привязаны за ноги три живых гуся.
Спрашивает командир:
– А это чье хозяйство?
– Старшины Салдывалдыева! – отвечаем мы.
Улыбнулся он, покачал головой и ушел. Старшина роты был у нас узбек Салдывалдыев. Вот и сделал он эти запасы.
Наша операция по поимке Бендеровских групп закончилась. Впереди была формировка.
1944 год. Октябрь. СЕЛО ПАРХАЧ. РАЙОН РАВА-РУССКАЯ.
В самом конце сентября наш полк отправился на формирование. По пути сделали остановку на окраине леса. Во время войны у нас выработалась привычка: при остановке обследовать окрестность. Вот и в этот раз, водители остались с мотоциклами, а стрелки отправились осматривать местность. Рядом с нашей стоянкой находилось кладбище. Слышим, кричат нам оттуда стрелки:
– Несите сюда лопаты!
Мы смеемся:
– С живыми расправились, теперь до покойников добрались.
Оказалось, что наши стрелки прошли по рядам между могил, и одна из них привлекла их внимание. На внешний вид никаких подозрений она не вызывала. А вот внутреннее ее содержание отзывалось пустотой. Стали раскапывать. Сантиметров через пятьдесят показался дощатый настил. Поднимаем доски и видим, что внутри этой ямы лежат мешки. Достаем мешок, открываем – сухари ржаные. Оповестили остальных солдат. Набрали каждый себе до отвала, остальные сдали на полковой склад. Очевидно, попали мы на запасы Бендеровской банды. Ловко они замаскировали свое хранилище. Самому дотошному сыщику будет невдомек. Но от русского солдата ничего не скроешь. Он любой запас из под земли вытащит.
Вечером остановились мы в селе Пархач. Распределили нас по хатам. Жители тех домов, где мы расположились, относились к нам по разному: некоторые приветливо, а некоторые не разговаривали совсем и старались как можно реже показываться на глаза. Вокруг села, мы проверили каждый клочок земли. Ходили по окрестности с заостренными металлическими щупами и прощупывали ими землю. Трофеев обнаружили мало. Нашли: легковую немецкую машину, пишущие принадлежности и немного водки.
На ночь у каждой хаты, где находились солдаты, выставляли часового. Кроме того, два человека патрулировали по селу. Однажды я и мой стрелок заступили в патруль.
Идем мы по улице и видим, что в одном из огородов в кустах горит небольшой костерок. Насторожились мы и бесшумно пробираемся туда. Выходим неожиданно из-за кустов, и вот он объект нашего подозрения: стоит на костре самогонный аппарат. Рядом сидят два пожилых мужичка. Приглашают они нас зайти через полчасика – снять пробу. Прошлись мы по селу и к ним. А у них уже первачок ручейком течет. Подставляют они кружечку и наливают нам. Выпили мы, и сразу веселее стало. Нарезали по селу парочку кружочков. Разъело за это время у нас губу с первачка. Чувствуем, что для полного счастья нам как раз по сто грамм не хватает.
Пришлось своих друзей самогонщиков еще разок навестить. Опрокинули мы со стрелком по лафетчику – совсем хорошо стало. Глазом моргнуть не успели – ночь пролетела.
Как-то раз утром являются к нам в хату командир роты со старшиной и предлагают поменяться хатами. Мы люди подневольные – пришлось согласиться. Пришли мы на новое место жительства. Комната наша большая. В доме чисто. Гадаем: чего нашего ротного здесь не устроило? Загадка разрешилась через пару недель. Рядом с хатой, в которую командир роты со старшиной заселились по прибытию в село Пархач, стоял сарай. Был он заполнен соломой. Однажды ночью часовой, стоящий около дома, услышал кашель в сарае. Разбудил командира роты и старшину. Взяли они оружие и осторожно зашли в сарай. Оказывается, в соломе было сделано убежище, в котором мог свободно размещаться человек. Вход в убежище закрывался дверью сделанной из соломы. И скрывался там взрослый сын хозяев.
После той ночи он пропал. А командир роты со старшиной переселились в другую хату. Хозяева дома вначале после пропажи сына никаких беспокойств не проявляли. Возможно, считали, что он сам покинул убежище. Шло время. От сына никаких известий. Стали они догадываться о том, что случилось. Пришли к командиру роты и просят, чтобы отдали им тело сына. Они прямо говорят:
– Вы убили его! Так скажите, где закопали? Мы хоть по-человечески его похороним.
В тот день я отдыхал после ночи, которую простоял на посту. Слышу: плач, крик. Вышел из дома. Родители причитают над гробом, в котором лежит их сын. Уже потом старшина Салдывалдыев рассказывал нам о том, что произошло той ночью в сарае.
Когда командир роты, старшина роты и часовой зашли в сарай, то на них бросился здоровый парень с финкой в руках. Скрутили они его, вывели к реке, там и порешили. Всем было ясно, что их сын в войну скрывался от мобилизации, а может быть, и в банде участвовал. После этого случая в этой хате стало нам неуютно. Хозяева теперь смотрели на нас как на врагов. Чисто по человечески мне было жаль родителей, потерявших своего сына. Но вскоре после нашего отъезда из села на передовую, там произошли события, которые напрочь развеяли мою жалость. Мы узнали, что все сельские семьи, которые относились к нам доброжелательно, были полностью вырезаны. Бандиты не пожалели даже детей. Выходит, не всем на Западной Украине было по нутру освобождение от немцев. Для некоторых фашистский режим являлся вполне нормальным явлением.
1944 год. Ноябрь. ПОЛЬША.
С первыми числами ноября пришли первые заморозки. Мы готовились к отъезду на передовую. Зимней одежды еще не выдали. На мотоцикле – не в машине: ехать холодно. Особенно мерзнут руки. Я сшил себе из тряпки рукавицы. Да что толку – в одну тряпочку. Накануне выезда из села Пархач я заболел. Пошел к сан– инструктору. Температура высокая. Дал он мне пару таблеток. Утром температура за тридцать девять. Заменить меня не кем. Ни одного водителя в запасе нет. Сел за мотоцикл – будь, что будет.
Пока мы воевали с бендеровцами и стояли на формировке, передовые войска ушли далеко. Бои велись на территории Польши. Нам предстояло преодолеть путь в триста с лишним километров. Дорога была хорошая. Ехали быстро. Небольшой морозец в движение давал себя знать. Просквозило меня насквозь. Руки, как деревянные – руля не чуют. На коротких остановках прислонишь их к горячему цилиндру, чуть отогреешь – и в путь. В одном населенном пункте сделали мы короткую остановку. Смотрим, что-то выносят солдаты из сарая и грузят на машины. Мой стрелок с ходу туда. Вскоре возвращается с коробкой маргарина. Разделили добычу с товарищами. Потом намазывали маргарин на хлеб и с удовольствием ели.
На последнее формировке прибыло к нам пополнение стрелков. Ко мне в экипаж попал парень из Житомирской области 1926 года рождения Иван Кузменко. Я как-то сразу нашел с ним общий язык. Уже через неделю нашего общения, мне казалось, что будто знакомы мы с ним давно. Простая и открытая душа была у этого парня. В конце 1944 года немцы при отступлении в спешке бросали все свое имущество. А мы при любой остановке в первую очередь искали съестные припасы. А на них у Ивана Кузменко был особый нюх. Бывает, остановимся на полчаса, в каком ни будь населенном пункте. Все стрелки разбегутся по округе. Смотришь – один, другой возвращаются с пустыми руками. В числе последних приходит Кузменко, а в руках – или ящик, или короб. Я уже знал, если Ваня пошел на разведку – экипаж будет сытым.
Путь в триста с лишним километров полк одолел за день. Расположились на окраине леса. Мы знали, что стоянка будет недолгой, поэтому рыть капитальных землянок не стали. Вырыли временное убежище на троих. Настелили сена, улеглись в эту яму втроем и уснули как убитые. Думал я, что после такой холодной дороги концы отдам. А оказалось наоборот. Утром проснулся совершенно здоровым. На следующий день мы продолжили благоустройство своего жилья. В сторону от нашей землянки выкопали проход в виде печки. Прорубили в земле отверстие для выхода дыма. Днем запасали дров, а на ночь топили печурку. Когда дрова прогорали и оставались только горячие угли, все отверстия и дымоход затыкали. Жили в земле как кроты. И удивительно, что никто не угорал. Прожили мы в своих убежищах с неделю.
Однажды, услышав гул, вылезли из своих нор и видим: в сторону передовой летят звенья наших бомбардировщиков. Летели они низко, как будто тяжелый груз притягивал их к земле. Сбросив смертельный груз и освободившись от тяжести, самолеты взмыли вверх и возвращались, паря высоко в небесах. Было понятно: грядет большое наступление. События развивались по знакомому нам сценарию. Вслед за авиацией заработала артиллерия. Нам отчетливо был слышан грохот ее канонады. Мы знали, что после артиллерийской обработки, в бой пойдут танки и пехота. Выступление нашего полка входило в заключительную стадию этой военной операции. Мы были готовы к выезду и ждали своего часа.
® Журнал «СЕНАТОР». Cвидетельство №014633 Комитета РФ по печати (1996).
Учредители: ЗАО Издательство «ИНТЕР-ПРЕССА» (Москва); Администрация Тюменской области.
Тираж — 20 000 экз., объем — 200 полос. Полиграфия: EU (Finland).
Телефон редакции: +7 (495) 764 49-43. E-mail: [email protected].
Человек зависим от обстоятельств, которые окружают его. Именно они и определяют все наши поступки и все наше поведение.
