Моим боевым друзьям: тем, кто, пройдя сквозь все ужасы войны,
дожил до Великой Победы и тем, чья жизнь оборвалась на пути к ней, посвящается.

ПЁТР ЕВДОКИМОВ,
участник Великой Отечественной войны 1941-1945 гг..

Может ли человек предчувствовать смерть? Конечно, нет! – Убедительно скажите вы. И я согласился бы с вами. Но на войне было немало случаев, которые опровергали это убеждение.

В конце 1943 года командующий 3 танковой Армией генерал армии Рыбалко запретил своим приказом посылать в оборону водителей мотоциклов. Но нашим стрелкам приходилось еще не раз ценой своей жизни сдерживать оборону противника до подхода наших войск.

Мотоциклетный экипаж состоял из трех человек: водитель и два стрелка. До конца войны в каждом экипаже сменилось по десятку стрелков. Водители тоже погибали, но гораздо реже. Мы жили экипажем как семьей. В холод спали по-экипажно, согревая друг друга теплом своего тела. Последний сухарь делился на троих. И когда наши товарищи уходили в бой и не возвращались оттуда, то мы невольно перебирали в своей памяти все, что относилось к их предсмертным часам жизни. И часто мои друзья водители говорили: «Он как будто чувствовал свою смерть». Да я и сам не раз был свидетелем того, как мои боевые товарищи перед боем, в котором им суждено было погибнуть, вдруг внезапно меняли свое поведение.

После прорыва немецкой обороны, части, находящиеся на передовой, продолжили наступление сразу по нескольким направлениям. Нашему полку предстояло преследовать противника по одному из этих направлений по шоссейной дороге.

Полк выстроился в колонну. Впереди два американских бронетранспортера. Экипажи на них, конечно, были наши. Затем три мотоциклетных роты. А уже за нами – танковая рота, пулеметная рота на Виллисах, минометная рота и артиллерийский дивизион. Ставит нам боевую задачу перед выездом наш командир роты старший лейтенант Колосов.

– В следующем населенном пункте находятся немцы. Врываемся и с ходу открываем огонь. Наше преимущество – внезапность. Немцы нас не ждут и сейчас спокойно там разгуливают. Нагоняем панику и без остановок в следующее село.

Смотрим мы на своего ротного, говорит он все это с каким то отрешенным видом. Нас он подбадривает, а сам как будто духом пал. Никогда мы его таким прежде не видели. Раньше при постановке подобных боевых заданий всегда был он бодрым и веселым, как будто на прогулку нас приглашал. Своего командира роты мы знали как облупленного. Он еще в Москве в звании старшины роты принимал наш взвод. Потом, возглавляя группу разведчиков, неоднократно ходил в тыл к немцам. И всегда, выполнив задание, приводил свою группу в целости. Дорос до командира роты, получил офицерское звание.

Разошлись мы по мотоциклам и гадаем: что такое случилось с нашим ротным? Но обсуждать эту тему особо некогда, нужно двигаться вперед.

И вот на нашем пути первый населенный пункт. Врываемся в него на полном ходу. Фашистские вояки, услышав шум моторов, выскакивают из домов и по задворкам, по огородам, оставляя машины и боевую технику. Нам преследовать их некогда. Сходу с машин стреляем им вслед. Главное – навести панику, дать им почувствовать, что они в окружении. Из этого села на всей скорости следуем в следующий населенный пункт. Там то же самое. Немцы выскакивают из домов и, не открывая огня, бегут к лесу, к оврагам. Убегают они, в чем попало. Некоторые бегут в одном нижнем белье, а одежду несут в руках. Вот они: завоеватели мира, великая нация – улепетывают, только подштанники сверкают! Сбила с них Красная Армия весь их гонор и всю их спесь. Ну, а что касается боевого духа, то его оказалось у немецкого солдата ровно столько, сколько в куриной башке мозгов. Они нас безоружных в сорок первом не смогли одолеть. А в конце сорок четвертого, когда во всех видах вооружения мы имели значительное превосходство, им уже рассчитывать было не на что.

Не теряя времени, следуем в следующее село. Сколько лет прошло после войны, но стоит перед глазами эта картина, как будто было это вчера. Помню, село состояло из двух порядков домов. В середине пролегала асфальтовая дорога. Едем мы по этой дороге между домов, немцы в панике разбегаются. Мы стреляем им вдогонку. Но в селе со стрельбой особенно не развернешься: мешают избы. В конце села колонна делает короткую остановку. Командир роты в это время проверяет: все ли целы, нет ли отставших экипажей. И вдруг, с чердака одного из домов раздается автоматная очередь. И одна пуля из всей этой очереди попадает в грудь командиру роты. Мгновенная смерть. Очевидно, пуля угодила в самое сердце. Наши стрелки бросились к дому, из которого раздались выстрелы. Выволокли за шкирку оттуда немца. Простой солдат, молодой парень. Наставил один из наших стрелков на него автомат. А фашист этот, почуяв смерть, как заорет и бежать. Но куда он не побежит, всюду натыкается на дуло автомата. Церемониться с ним было некогда. Пристрелили его как пса паршивого. Сам виноват. Отсиделся бы тихо на чердаке, а потом мог бы сдаться в плен тем войскам, которые шли после нас. А мы в плен немцев никогда не брали. Время возиться с ними у нас не было. Погрузили мы тело командира роты в одну из машин, чтобы похоронить его на следующей более длительной остановке. Жалко нам было своего командира роты до слез. Хороший был человек. К каждому бойцу имел подход. Ни разу никому не нагрубил. И солдаты его уважали, и у полкового начальства был он в почете. Вот тут и вспомнили мы о его упадническом настроении перед нашим выездом на выполнение боевой задачи. Грусть была и в глазах, и на душе у него, как будто смерть он свою предчувствовал. На войне смертью никого не удивишь. И как ни тяжела была наша потеря, горевать долго не приходилось.

Колонна продолжила свой путь. Впереди колонны теперь двигались танки. Вскоре на нашем пути оказался небольшой населенный пункт. Немцев там не было. Стемнело. Полк сделал остановку на ночь. Водители мотоциклов разместились в домах. Нам приказали быть готовыми в любую минуту к выезду. Полк готовился к обороне. Стрелков повели занимать оборонительные рубежи. Впереди был город, занятый немцами. Справа и слева немцы, которых мы выгнали из сел. Нам было не до сна. Дремота и в теплом помещении не брала. Во второй половине ночи послышался шум, приближающихся танков. Выскочили мы из домов и видим: огромная колонна наших танков, артиллерия, пехота движутся в сторону города. Мы облегченно вздохнули. Опасность миновала. Как только колонна проехала мимо нас, нам дали команду на выезд. Въезжаем беспрепятственно в город, а там наши стрелки разгуливают, как будто и войны нет. На окраине города стоял небольшой магазин. Забрались мы в него. На улице темно, а в магазине еще темней. Пошарили по полкам, нащупали какие то бутылки. Прихватили их с собой. Стало светать. Смотрим, а в бутылках уксусная эссенция. Сложили бутылки на обочине дороги и с рассветом отправились вслед за нашими передовыми частями. В течении нескольких следующих дней наш полк после прорыва обороны гнал немецкие войска до наступлении темноты. На ночь мы делали остановку, а к утру к нам подтягивались передовые части. Так, сменяя друг друга, продвигались мы вперед к польско-немецкой границе.
 

1944. Декабрь.
ПОЛЬША. РАЙОН ТАРНОБЖЕГ.

Полк продвигался по Польше почти без потерь. И хотя, в этот раз нам не требовалось пополнения, но порядок был такой – месяц в бою, месяц на формировке. Первого декабря 1944 года полк сделал остановку в сосновом лесу. На дворе зима. Стоять нам предстояло целый месяц. Поэтому и благоустраивались мы капитально. Вырыли большие землянки. Крыши делали шалашом из мелких бревен, покрыли их лапником и присыпали землей. Дверью служила плащ-палатка. В середине землянки прокапали проход. Справа и слева от прохода на спальные места постелили ветки от сосны и ели. По веткам расстелили плащ-палатки. В конце землянки поставили железную бочку. Оборудовали ее под печку. Вывели на улицу трубу. Днем свалим сосну посмолистей, распилим ее, наколем дров. А ночью этими поленьями дневальный топит печку. Вечером в землянке прохладно. Все двигаются поближе к печке. Наложит дневальный полную бочку дров, раскалится печка до красна, и один за другим от жары перебираемся мы в другой конец землянки. Печка прогорает, и все опять подползают поближе к ней. Вот так и спали каждую ночь с переползаниями из одного конца землянки в другой. В походной кухне меню было скудное, но кормили нас досыта. Месяц с лишним отдыхали мы в этих землянках.

Вроде бы каждый день одно и тоже, но скучать нам не приходилось. Были у нас такие весельчаки и балагуры, что грустить не дадут. Подсунут полено под плащ– палатку, ложится кто-то из нас на лежанку, а под боком полено. Хохот на всю землянку. Солдат на выдумки горазд, а от скуки, чего только не выдумает.

С ранее оккупированных территорий после их освобождения призывали в ряды Красной Армии тех парней, у кого подошел срок призыва. К нам в полк пришло немало солдат призванных с территории Украины. Один из них был по национальности еврей. Его определили в наш взвод. Он свободно владел немецким языком. Мы знали, что скоро будем воевать на территории Германии. Вот и обучал он нас таким фразам: как спросить дорогу, хлеба, воды, вина. И много разных других предложений изучили мы с ним. Был он большой шутник и любитель розыгрышей. За давностью лет я запамятовал его имя. Каждый день мы ходили по очереди за хлебом и сахаром. Вот и предложил нам этот еврей выбрать посыльного жребием. Ходить за хлебом нам было не тяжело, но от нечего делать мы согласились на жребий, тем более бойцы со стажем чувствовали подвох со стороны любителя розыгрышей. Жребий было предложено тянуть с завязанными глазами из под мышки. Нарезали мы бумажек, на одной из них подписали – посыльный. Свернули их трубочкой. Один из нас снимает нательную рубашку и прижимает эти бумажки у себя под мышкой. Подшутить в этот раз решили над стрелком Симаковым. Он прибыл к нам с последним пополнением. У него, несмотря на молодость, торчали под носом оттопыренные усики. Завязывают ему глаза и подводят к месту вытягивания жребия. Он должен был губами из под голой руки вытащить одну из бумажек. В это время еврей снимает брюки и подставляет Симакову голую задницу. А она у него вся в чирьях и заклеена пластырями. Вот и начали гулять оттопыренные усики по этим чирьям. Мы, а нас было человек сорок, как заржем. Стянул Симаков повязку с глаз и видит перед собой здоровенную голую задницу. Может быть, этот розыгрыш был не самым удачным. Но это была всего лишь шутка, а на шутки у нас долго не обижались.

Несмотря на тяжесть военной жизни, никто из нас не ныл и не стонал. В каких переделках мы только не побывали. На место выбывших бойцов прибывало новое пополнение. И, быстро привыкая, друг к другу, жили мы одной дружной семьей. Накануне самых серьезных боев продолжали раздаваться и песни, и шутки, и смех. Вот такой был настрой и боевой дух наших бойцов.
 

1945 год. Январь.
ПОЛЬША.

Новый 1945 год мы встретили в землянках. А на другой день полк готовился к выезду. Но наше выступление откладывалось со дня на день. И только 12 января, когда наши войска прорвали немецкую оборону, покинув теплые землянки, двинулись мы в сторону передовой. Шли во втором эшелоне вслед за передовыми частями. День и ночь проводили на колесах. Порой сутками не спали. Стояли морозы. И даже на коротких остановках холод не позволял расслабиться и вздремнуть. Чтобы как-то согреться ходишь и прыгаешь вокруг мотоцикла.

Однажды поздним вечером въехали мы в лес. Стали готовиться к ночлегу. Наломали еловых веток, положили их на снег. Постелили плащ палатку. Как есть экипаж три человека, так по зкипажно и улеглись. Легли в гимнастерках, а сверху с головой укрылись шинелями и фуфайками. Прижались друг к другу и уснули как убитые. Среди ночи кто-то из нас пошевелился, и мы проснулись. Встали, а у нас от холода зуб на зуб не попадает. На ногах у нас ботинки с портянками, на себе шинель.

Спрашивают как-то солдата:

– Солдат, ты, почему зимой не мерзнешь в шинели?

Он отвечает:

– Чай, она у меня суконная.

– А почему летом ты в ней не потеешь?

– Так ведь она у меня не на вате.

Вот в такие морозы и мы ощущали, что шинель у нас не вате. Прыгали, мы прыгали, чтобы хоть как-то согреться. Все бесполезно. Чувствуем, совсем околеваем от холода. Смотрим, то тут, то там наши бойцы разводят костры. Но тут же подбегают младшие командиры и разбрасывают их. Говорят они, что немецкие самолеты могут нас обнаружить. Все это, конечно, верно, ни один раз побывали мы под бомбежкой, но терпеть холод становится невмоготу. От такого лютого мороза, мы уже звереть начали. Развели снова костры. Бегут командиры.

Смотрю, некоторые стрелки хватают автоматы и не дают тушить огонь. Оружие боевое, шутки с ним плохи. Махнули командиры рукой, и отошли в сторону. С младшими командирами мы и холод, и голод вместе делили. И никто в них, конечно, стрелять не собирался. Просто холод так нас допек, что у людей стали нервы сдавать. И наши командиры это поняли. Всю оставшуюся ночь мы провели у костров.

Утром полк отправился в дорогу. Нас постоянно бросали с фланга на фланг. Где у противника больше сил, туда нас и перебрасывали. При одном из таких перемещений полк попал под обстрел немецких самолетов. Оставили мы машины на дороге, а сами врассыпную разбежались по полю. Самолеты вели обстрел и дороги, и поля. Загорелась, а потом взорвалась машина с боеприпасами. Сгорели пять наших мотоциклов. Потерь среди личного состава не было. После этого обстрела мы продолжили свой путь. Вскоре остановились в небольшом поселке. Разместились по домам. Для нас такой ночлег был праздником. Мы ведь с осени в домах не ночевали. Хозяин с хозяйкой – поляки. Растопили они плиту, приготовили нам ужин. На стол поставили чашку меда и головку сыра. Подкрепились мы хорошо.

На следующее утро пять мотоциклетных экипажей направили в распоряжение начальника штаба полка. Там нам поставили задачу: провести разведку местонахождения передовой обороны немецких частей. В поддержку нам выделили два бронетранспортера.

Сразу за поселком начинался лес. В разведку – не к теще на блины. По лесу едем осторожно, с опаской. В любом месте могут оказаться недобитые немецкие группировки. Миновали лес. На пути небольшое селение. Делаем остановку на пять минут, чтобы выяснить у жителей обстановку. До чего ж находчив мой стрелок – Иван Кузменко. За пять минут нашей стоянки он успел выяснить, что в этом селе имеется спирт завод, и что на обратной дороге будет возможность затариться спиртом. А пока нам не до спирта. Может быть, после этой разведки он никому из нас и не понадобится. Едем дальше по открытой местности. На пути еще один населенный пункт. Вдоль домов виднеются немецкие машины. На улицах ни души. Машины – машинами, а нам надо разведать точное месторасположение немцев. Стрелки сходят с мотоциклов и короткими перебежками по кювету пробираются к крайнему дому. Из дома выходит женщина – полячка. И вот уже наши стрелки беседуют с ней. Дают они нам сигнал, и мы въезжаем в село. Оказывается, стоящие в селе машины брошены немцами. Из-за нехватки горючего они слили из них бензин для других машин, на которых продолжили свой путь. Обследовали мы груз в немецких автомобилях, ничего существенного не нашли. Выезжаем из этого селения, навстречу нам русский броневичок времен гражданской войны. Такие броневики стояли у нас на вооружении в сорок первом году, в начале войны. Мы наготове к бою. Всякое может случиться. Выходит к нам навстречу командир броневика и объясняет, что он, послан сюда разведать: свободна ли эта дорога от немцев. Разворачивается броневик и ведет нас в небольшой городок. Встречает нас там генерал. Оказывается, из этого города немцы были выбиты группой войск под командованием этого генерала. Фашистские войска заняли оборону за городом. Силы наших войск в городе небольшие. Генерал пишет донесение командиру нашего полка с просьбой прислать подкрепление. Задача нашей разведки выполнена. На обратном пути заехали мы на спирт завод. Затарили нас поляки двадцати литровыми канистрами спирта. Прибыли мы в полк, отлили себе спирту во фляжки, канистры отдали солдатам. Доложили командованию о выполнении задания и отправились отдыхать. Ночью следует команда на выезд. Все водители – молодые сельские парни. Заядлых любителей спиртного среди нас не было. Поэтому водители оказались трезвые. Что касается стрелков, то некоторые из них набрались до такого состояния, что до мотоциклов пришлось вести их под руки.

Только мы выехали из села, как у одного из колес моего мотоцикла выехала покрышка из обода. Требовалась замена покрышки. Мне приказали вернуться в поселок. Нас, отставших от полка в связи с неисправностью мотоциклов, оказалось несколько человек. Мы все поступили в распоряжение одного из офицеров технической службы полка. Был он в звании капитана. Отремонтировали свои машины и расположились на ночь в одном из каменных домов. Около дома выставили часового. Под утро будит часовой капитана и докладывает, что мимо села проследовала небольшая группа немецких окруженцев. Принял их часовой вначале за наших. Только потом рассмотрел, что это немцы. Было их сотни полторы. Рядом с поселком около леса стоял дом лесника. Утром пришел лесник – поляк и подтвердил слова часового. Лесник сказал, что немцы сделали остановку на хуторе, находящемся в километре от нас. Собрал нас капитан, а было нас всего десять человек, и ставит перед нами боевую задачу: разбить немецкую группу. Видим мы, что задача это не выполнима. Мы в бою побывали не раз. А капитан наш всю войну с тыловыми службами полка передвигался и пороху он еще не нюхал. И хоть не нравится нам затея капитана, но на войне приказы не обсуждают. Завели мы мотоциклы и поехали в направлении хутора. Не доезжая до него, остановились в лесу. Пять человек пошли с оружием в обход хутора. Другие пять человек, в их числе был и я, остались на месте вместе с капитаном. По замыслу нашего командира, как только наши товарищи откроют огонь по противнику, мы на мотоциклах должны ворваться в хутор. Но нашему капитану явно невтерпеж. Садится он в коляску мотоцикла и приказывает водителю:

– Заводи!

Лесник пытается отговорить нашего командира. Он говорит, что там полно немцев. Но капитан и слушать не хочет. Влетает он на мотоцикле на полной скорости в хутор, а там его встречают очередью из автомата. Водитель, каки-то чудом остался жив. Спрыгнул он с мотоцикла и бегом за деревья. Немцы его не преследовали. Прибежал он к нам без шапки. Вот так погиб капитан. Отдал душу богу ни за что, ни про что. И наши души хотел за собой утащить. Пятеро наших товарищей, отправившихся в обход хутора, не успели войти в него. Шли они вдоль леса и увидели, что по дороге по направлению к хутору движется наш бензовоз. Стали они кричать и махать руками, чтобы предупредить водителя об опасности. Но так как стояли они в стороне от дороги, то видно не обратил водитель на них внимания. При въезде в хутор немцы обстреляли бензовоз, и он заполыхал. Тут же немцы снялись со своей стоянки и направились к лесу. Мы впятером стояли за деревьями и наблюдали за ними. Было у них много повозок, на которых стояли пулеметы. В январе лес просматривается хорошо. И если бы мы открыли огонь, то от ответного пулеметного огня скрыться было бы очень трудно. Мы знали, что их час придет. Нарвутся они не на десятерых солдат, а на регулярную часть.

И тогда успокоятся они навеки. Проводили мы их взглядом и вернулись к своим мотоциклам. Заехали в хутор. Забрали тело капитана. Нужно отдать должное его смелости. И все-таки смелость его была безрассудной. Похоронили мы капитана. На бензовозе хоронить было некого. Водитель сгорел вместе с бензовозом. Вернулись мы к месту своего временного проживания. Сообщили о случившемся в часть. А через три дня отправились своим ходом вдогонку полка.
 

НЕМНОГО О РАЗНОМ.

Тяжелое времечко выпало нам восемнадцатилетним мальчишкам. Сколько бед и людского горя повидали наши глаза! Сколько тяжелых потерь боевых товарищей пришлось нам пережить! А те, кто остался жить, сколько раз сами находились на волоске от смерти! Когда перебираешь в своей памяти все, что нам пришлось пережить на войне, то невольно задаешься вопросом: разве под силу человеку вынести все это?..

Спали мы, где попало: на земле, на снегу, в землянке, в окопе. А порой сутками не смыкали глаз. Наша походная кухня частенько прибывала к нам с опозданием на сутки, а то и надвое. У каждого из нас был трехдневный неприкосновенный запас – сухой паек. Нам запрещали до него дотрагиваться до особого распоряжения. Но когда ты все время ходишь полуголодный, разве удержишься, чтобы не запустить руку в вещь мешок за сухариком.

Однажды нам объявляют: полевая кухня задерживается на трое суток, можете вскрывать сухие пайки, а они у нас уже давно съедены. С тех пор контроль за нами ужесточили. Помню, от моего земляка – Ивана Брандукова еле отвязались за вскрытие пайка без команды. Проблемы с питанием на войне случались частенько. Гораздо реже случались проблемы с обеспечением питьевой воды. Пили мы, где придется: из реки, из болота, а порой даже из лужи.

Помнится, заступил я однажды после ужина в караул. Стояли мы в лесу. Пить хочется – умираю. Пошел на кухню к поварам, а у них у самих воды ни капли нет. Время – полночь. Куда пойдешь в лесу ночью? И тут, как будто по моему хотению, с небес хлынул дождь. Бросился я к мотоциклу за котелком, чтобы под дождевые струи его поставить. Но пока бежал, дождь закончился. В лесу после такого дождя лужи не найдешь. Около наших машин стояли пустые бензиновые бочки. На них, благодаря имеющимся кромкам, образовался небольшой запас дождевой воды. Склонился я над бочкой и как пес давай лакать эту воду с бензиновым запахом. Чтобы утолить жажду пришлось осушить несколько бочек. Вот так наш солдат на войне – и ел, что попало, и пил, где попало и что попало.

Помимо смертельной опасности, что сопровождала нас на фронте, приходилось переносить нам все капризы природы. И жару, и дождь, и холод мы встречали под открытым небом. Не раз в лютый мороз выбивали мы чечетку армейскими ботинками. Когда были на передовой – неделями не разувались. На коротких привалах станешь переобуваться, а от портянок запах – с ног сшибает. Потянешь портянку, а она разваливается на глазах: от пота вся истлела. Не мылись мы месяцами. Вши нас заедали. Однажды осенью на Украине сидели мы у костра. Тело чешется – нет терпения. Сняли нательные рубашки, и давай вшей собирать и бросать в огонь. Насчитали их по сотне штук, а потом со счета сбились. Бросил один из нас рубашку в костер, и мы за ним последовали. Надевать такую рубашку на себя страшно было. Когда стояли на формировке, натягивали большую палатку, в бочках грели воду и пропаривали белье. И сами в этой палатке кое-как мылись. А когда отправлялись после формировки к передовой, то говорили:

– Опять вшей едем кормить.

А другие к этим словам добавляли:

– Ладно бы вшей, а то может, и червей земляных будем вскармливать своими телами.

Сколько мы испытали всего! Сколько всего перенесли! Всю зиму: день и ночь – на улице. Это, какое же терпение надо иметь! Спали в мороз на снегу, подстелив ветки. Приедет походная кухня, плеснут тебе в котелок в лютый мороз половничек супу. Пока идешь до мотоцикла – в котелке ледышка.

Чего скрывать, много раз в нашей военной жизни были такие моменты, что жизнью своей мы не дорожили. Хороним своих боевых товарищей и завидуем им. Говорим:

– Отмучались бедные! А нам продолжать надо мучаться дальше. А конец все равно один – гибель, не в этом, так в следующем бою.

Никто из нас не верил, что именно ему удастся дожить до победы. Жили мы в нечеловеческих условиях. И привыкнуть к таким условиям было невозможно. Тяжело было нам – молодым. А людям в возрасте – было еще тяжелее. Среди стрелков были у нас и такие, у кого дома осталось по куче детей. Им и морально и физически переносить все эти лишения было невмоготу. Переживали они не только за себя. Боялись они оставить своих детей сиротами.

Война – это безумие! И выжить разумному существу в этом безумие было совсем не просто.
 

1945 год. Январь.
БОЙ НА РЕКЕ ОДЕР.

В своих воспоминаниях я уже отмечал, что Его Величество Случай на войне играет немаловажную роль, и, что мы являемся заложниками тех обстоятельств, которые нас окружают в данный момент…

Когда наш полк ночью выехал из польского селения, и в моем мотоцикле обнаружилась неисправность: выехала покрышка из обода, то именно это обстоятельство и определило мою дальнейшую судьбу на ближайшую неделю. Я отстал от полка и попал в распоряжение капитана технической службы, предпринявшего авантюрную вылазку в хутор занятый немцами. выходившими из окружения. Бессмысленный приказ капитана подверг опасности всех десятерых солдат, оставшихся в его распоряжении. И в эту ситуацию я попал только из-за одного обстоятельства: поломки мотоцикла. Именно это обстоятельство не позволило мне продолжить путь в составе полка и принять участие в форсировании реки Одер. И от моей воли здесь уже ничего не зависело.

Форсирование реки Одер, захват плацдарма на его берегу и удерживание этого плацдарма до подхода наших частей – это одна из самых ярких героических страниц в боевой летописи нашего полка. В этом бою я не участвовал, поэтому рассказ о нем веду со слов моих товарищей очевидцев этих событий.

Когда немецкая оборона, удерживая оборонительные рубежи на территории Польши, рассыпалась под напором наших войск, в действие вступил 50 Отдельный мотоциклетный полк. Не встречая особого сопротивления противника, полк дошел до реки Одер. Начинало темнеть. Наши передовые части остались позади. Было принято решение под прикрытием темноты силами полка захватить плацдарм на той стороне реки. Танки нашего полка и бронетранспортеры остались на месте, а мотоциклетный батальон в полном составе вместе с легкими орудиями по льду перебрался на другой берег. За ночь личный состав полка окопался и к утру был готов к обороне. С рассветом немецкая артиллерия стала проводить обработку наших позиций. Вскоре артиллерийские снаряды и мины полностью разбили ледовое покрытие за спинами наших бойцов. Путь к отступлению был отрезан. После артиллерии в действие вступила немецкая пехота. Силы противника значительно превосходили силы нашего полка. Положение становилось критическим. В этот раз в нашей обороне были задействованы все: и стрелки, и водители. Отбивая атаку за атакой, личный состав полка в этой непростой ситуации держался героически. С каждым часом потерь в немецком стане становилось все больше и больше. Но казалось, что количество войск противника неисчерпаемо. Вражеские солдаты слово чем-то одурманенные бросались в отчаянном штурме на наши оборонительные рубежи. Пулеметчики едва успевали скосить одну цепь, как вслед за ней поднималась другая. Что это было? Героизм немецких солдат – вряд ли…

Наши войска стремительно приближались к логову врага. Всем было ясно, что война немцами проиграна. В действиях немецких солдат просматривался, какой-то отчаянный фанатизм. Штурм фашисткой армии наших позиций можно было сравнить с поведением крысы, которая, будучи загнанная в угол, предчувствуя свою обреченность, бросается на своего преследователя.

Во второй половине дня к реке Одер стали стягиваться наши передовые части. Наводить переправу под артиллерийским огнем противника было сложно. Артиллерия нашей армии всей своей мощью ударила по вражеским позициям, подавляя их огневые точки. Обстрел продолжался до темноты. Ночью наши передовые части переправились через Одер. А к утру, создав значительное превосходство, они пошли в наступление.

Полк, удерживая плацдарм в течении суток, выполнил свою боевую задачу. Наш полк не первый раз за время войны был брошен на выживание. И не первый раз, личный состав полка, отстаивая оборонительные рубежи ценой своей жизни, проявлял мужество и героизм.

За форсирование реки Одер было присвоено звание Герой Советского Союза командиру нашего батальона двадцати трехлетнему капитану Масычеву. Звезда героя Советского Союза также засветилась на гимнастерки одного из стрелков нашего полка. Многие бойцы 50 Отдельного мотоциклетного полка получили за этот бой боевые ордена.

Война не бывает без потерь. Были потери и в этом бою. Но, по словам наших командиров для столь серьезного боя потери эти были незначительны.
 

1945 год. Январь.
НА НЕМЕЦКОЙ ТЕРРИТОРИИ.

После устранения неисправностей в своих мотоциклах выехали мы вдогонку полка из польского селения, а догнали полк на территории Германии. Вступив на германские земли, полк изменил тактику своих действий. Если по данным разведки, впереди не наблюдалось большого скопления немецких войск, то полк, разделившись, двигался одновременно по разным направлениям, стараясь охватить как можно шире территорию по фронту. Между подразделениями полка осуществлялась постоянно радиосвязь, чтобы в случае необходимости полк мог быстро воссоединиться. Двигались мы только по шоссейным дорогам. Если на нашем пути и попадались отдельные группы немецких войск, то обычно они старались, не ввязываясь в бой, скрыться. Города и села, по которым мы проезжали, были пусты. Всех эвакуировали в глубь Германии. А куда уж эвакуировать? Гитлеровская армия уже не могла противостоять боевой мощи наших войск. Их песенка была спета.

В настроениях наших бойцов чувствовались перемены. Впервые за время войны солдаты стали говорить о планах на послевоенное будущее. И это был отрадный факт. Ведь совсем еще недавно наши бойцы не верили, что им удастся дожить до победы. Но война продолжалась. И впереди – нас ожидали новые потери.

Однажды часть нашего полка, продвигающаяся колонной, сделала короткую остановку в одном немецком поселке. На улицах ни души. Все стрелки разбежались в поисках провизии. Через минут десять стали они по одному возвращаться. Все идут с пустыми руками. Мой стрелок Иван Кузменко задерживается. Вскоре дали команду: по машинам. Моего стрелка нет. Оставить его одного в чужом селе я не могу. Надо ждать. Но как мы с ним потом будем догонять своих товарищей, отправившихся по неизвестному нам маршруту. Иду, не спеша, к мотоциклу и думаю: как бы мне минуту другую выиграть. И тут подходит ко мне командир взвода и говорит, что мой экипаж остается для охраны радиостанции. Наши полковые рации были установлены на мотоциклах. Так как полк, разделившись, двигался по разным направлениям, а мощность радиостанций была невелика, то нас оставили в селе для поддержания связи в качестве промежуточной станции.

Колонна продолжила свой путь. Прошло минут двадцать с того времени, как мой стрелок ушел на разведку. Мы стали волноваться. Но вот он, идет наш орел, а в руках – целое беремя. Принес он нам копченой колбасы и копченой свинины.

Спрашиваем:

– Где ты все это взял?

Он нам разъясняет, что у них на чердаках в печных трубах встроено что-то наподобие духовки. В этих духовках они и коптят колбасу и свинину. Открываешь дверку и бери.

Нас в поселке осталось два экипажа на мотоциклах. На одном – водитель и два радиста, на другом – я и два стрелка. Выбрали мы двухэтажный дом с хорошим обзором. Разместились на втором этаже. Один из радистов остался дежурить на радиостанции, а мы – пять человек отправились обследовать село. Цель нашего обхода – обезопасить себя от ночного нападения.

Все дома в поселке кирпичные, в основном двухэтажные, покрытые черепицей. В каждом дворе – по паре мотоциклов и по десятку велосипедов. Но больше всего нас поразило внутреннее содержание домов. В каждом доме: пианино, диваны, деревянные кровати, шкафы, забитые одеждой и много разных дорогих вещей. В наших деревенских избах мы ни о чем подобном и мечтать не смели. Спали мы на полу. Штаны свои носили до дыр. Лишней пары обуви не имели.

Под каждым немецким домом в поселке располагался огромный подвал. Когда мы приступили к их обследованию, то ахнули. Полки на стеллажах ломились от изобилия запасов. На полках стояли: мясные консервы, тушенка из говядины и свинины, разные компоты. Все было собственного приготовления. Мы у себя на родине такого изобилия продуктов ни в одном магазине не видели. Разница в жизненном уровне сельских жителей у нас и в Германии была ошеломляющей. Только теперь мы осознали, за какой чертой бедности находится наш народ. Шагая по Германии, русский солдат испытывал двойственное чувство: с одной стороны – гордость за свой великий народ, сумевший разбить столь грозного врага, а с другой стороны – глубокое недоумение, перемешанное с горечью и болью, что этот же самый народ, безмолвствуя, позволил загнать себя в беспросветную нищету.
 

1945 год. Февраль.
ГЕРМАНИЯ.

В январе и феврале 1945 года с малыми и большими боями были взяты немецкие города: Опельн, Ельц, Требниц, Волау, Шестокау, Любен, Котценау. Вот где-то между городами Шестокау и Любен в лесу располагались немецкие склады боеприпасов. Занимая большую территорию, были разбиты они по кварталам. Каждое складское помещение представляло собой строение в виде барака. Таких строений было сотни. В этих складах хранилось множество различных боеприпасов. Были там бомбы, мины, снаряды, патроны разных калибров. Хранилось там большое количество и советских боеприпасов, вывезенных немцами из нашей страны. Дороги между складами были асфальтированы. По территории между складскими кварталами проходила железная дорога, на которой курсировал небольшой паровоз. Как ни маскировали немцы эти склады, но о их существовании стало известно нашему командованию. Боеприпасы, хранящиеся там, представляли большую ценность для наших войск. Было опасение, что склады подготовлены к взрыву. Поэтому операция по захвату складских помещений проводилась в ночное время с большой осторожностью небольшими силами нашего полка. Немецкие часовые, стоящие на постах, при появлении наших бойцов разбежались. Остальной личный состав немецкой охраны, находящийся в казарме, был расстрелян при внезапном нападении на них. После захвата складских помещений охрана его территории была поручена бойцам нашего взвода. С нами был оставлен бронетранспортер. Днем мы произвели осмотр территории. Расставили часовых с пулеметами: на каждой точке по два человека. А в ночное время дополнительно два человека патрулировали между постами. Было нас всего пятьдесят человек. Тот, кто отстоял службу в карауле, на ближайшие сутки был свободен. Первым делом мы решили проблему с питанием. Хлеб и сухари ездили получать в тылы части. Все остальные продукты добывали в соседних селениях. В некоторых домах оставались немецкие жители, но в каждом селе находилось немало пустых домов. Заходи и бери – чего хочешь. Проезжаем на мотоцикле по селу, а там брошенные коровы во дворах ревут: пить и есть хотят. Заходили во двор, поили коров, сбрасывали им сена с сушил. Коров мы не брали, так как мясо хранить было негде. Привозили свиней, овец, картошку, капусту. Один из наших бойцов до войны работал поваром в ресторане. Достали мы ему мясорубку, и начал готовить он нам супы и мясные блюда. Теперь в нашем меню каждый день были котлеты. Развернулся и мой стрелок – Иван Кузменко. Добыл он муки, масло, сковородку и каждое утро забатваривал нам блинов.

На войне, как только случается небольшая передышка, сразу фронт забывается. Шутки, песни, пляски и басни. Был у нас один стрелок, что до войны прошел огни и воды, и медные трубы, и попадал к черту в зубы. Служил он на торговом корабле. За границу плавал не раз. Побывал и в тюрьме и в ссылке. Человек он был веселый и общительный. Где он – там смех и веселье. Если что-то расскажет – насмеешься досыта. Плясать был мастер. Весь взвод и всю роту веселил.

Однажды узнали мы, что километров в десяти от нас находится винзавод. Командир взвода снаряжает группу, и мы на бронетранспортере отправляемся туда. Прибыли на винзавод. Нашли, пустую деревянную бочку ведер на пятьдесят. Закатили ее на бронетранспортер, и давай ведрами таскать вино. Привезли, а скатить не можем. Так и стояла она у нас на бронетранспортере. Кому надо подходят и нацеживают из шланга кружечку. Вино было приятное. Перед обедом и ужином мы выпивали по кружечке для аппетита. Лишь некоторые из нас набирались до хорошего.

Часть взвода стояло на посту, остальные занимались, чем хотели. Частенько покидали мы место своего расположения, разъезжая по соседним селам. Недалеко от нас за лесом располагался небольшой аэродром. Там стояли и наши, и американские самолеты. Как-то раз отправились мы в одно из соседних сел, расположенного неподалеку от этого аэродрома. Смотрим, в небе невысоко над землей летит самолет. И вдруг по нему открывают огонь наши зенитки. Из самолета после обстрела выбрасываются три человека на парашюте. За самолетом тянется шлейф дыма и, снижаясь, он летит над лесом в сторону складов. Ну, думаем, если грохнется на склады – натворит дел. Мы спешим к месту нашего расположения. Самолет упал в лесу, врезавшись в недостроенное складское помещение. От самолета остались только куски железа, разлетевшиеся по лесу. С аэродрома к месту приземления парашютистов направились машины. Вскоре к нашим складам, где лежали обгоревшие останки самолета, подъехала машина. Вылез из нее американский летчик, посмотрел на кусок дюраля: это все, что осталось от его самолета. Махнул он с сожалением рукой, сел в машину и отправился к своим на аэродром.

Оказалось, что наши зенитки по ошибке подбили самолет союзников. Когда подбитый самолет упал около складов, наш командир взвода лейтенант Бяков попытался построить личный состав взвода. Но на месте никого не оказалось, кроме пары человек, которые не стояли на ногах. Вылил наш лейтенант все оставшееся вино на землю и впредь без его разрешения запретил покидать нам место нашего расположения. И так наши винные запасы были уничтожены. Но солдат есть солдат. Он в любой ситуации должен проявлять солдатскую находчивость. Вот и нашлись среди нас двое солдат, которые ее проявили. Один из них был видимо очень запасливым. Когда еще бочка находилась на бронетранспортере, он нацедил оттуда двадцати литровую канистру вина. За казармой, где размещался наш взвод, стоял большой бак с водой. Вода в этом баке была мутная. Вот в эту муть он и опустил свою канистру. А потом нальет тайком фляжечку и потягивает ее себе в удовольствие. Но нашелся солдат еще более находчивый – стрелок Мещеряков. Был он небольшого роста, худенький. Но, несмотря на внешнюю худобу, вина в него влезало больше, чем в любого другого из нас. Каким-то образом разузнал Мещеряков про тайник своего запасливого товарища, и стала у того канистра худеть не по дням, а по часам. Теперь уже хозяин канистры устроил засаду. Попался ему Мещеряков с поличным. Посмеялись мы над ними, когда владелец канистры поделился с нами своим горем. Такую провинность мы воровством не считали. Вот если деталь от мотоцикла или какую-то вещь кто-то у своего товарища без спроса позаимствует, то плохо тому приходилось. От таких отворачивался весь взвод. Поэтому воровства у нас не было.

Вскоре произошло у нас еще одно чрезвычайное происшествие: сгорел один из складов с патронами. Патроны рвались целый день. А было их в этом складе не одна сотня ящиков. Другие склады не пострадали. Мы решили, что это диверсия противника. В ночь усилили караул. Собираюсь я на пост. И тут подходит ко мне мой стрелок Кузьменко и сообщает с виноватым видом, что они со стрелком Галаховым, прогуливаясь по лесу, решили от нечего делать пострелять из карабина. Вот и угодила одна из пуль выпущенная Галаховым в помещение склада. Когда они увидели, что склад загорелся, то быстро скрылись с места своего преступления. Сделав крюк, вышли к нам с другой стороны склада, как ни в чем не бывало. Ко мне мой товарищ подошел, чтобы не беспокоился я и спокойно нес службу. Я, конечно, этой новостью ни с кем больше не делился, потому что за такие дела в военное время можно и под трибунал загреметь.

Вот такие были иногда у нас развлечения: то пострелять захочется, то гранаты в озеро побросать. Не догуляли мы на гражданке. Оборвала нашу юность война. Свои молодые годы провели мы в окопах. Вот и играло у нас кое где детство.
 

1945 год. Март – апрель.
ГЕРМАНИЯ.

Пока мы охраняли склады, наша 3 танковая Армия прошла много городов и сел. В начале марта 1945 года полк остановился в городе Гайнау на формирование. Потери у нас были небольшие. Но такой был порядок: месяц – в действии, месяц – на отдыхе. Наша армия готовилась к штурму Берлина. Нужно было пополниться людьми, техникой и боеприпасами. Стояли мы в городе, жили в домах.

12 апреля армия снялась с места и двинулась вперед к Берлину. Наш полк в этот раз шел за передовыми частями, находясь в резерве. Однажды после отступления немцев с передовых позиций мы стали проверять окопы. В одном из них оказался молодой немецкий солдат с оружием в руках.

Он не стрелял, но вел себя вызывающе. Когда его стали допрашивать, он заявил:

– В Берлин вы войдете, а вот из него не выйдете.

Смысл его слов станет нам понятен потом. Наши войска шли по Германии основными дорогами, а все проселочные оставались бесконтрольными. И там сосредоточились немалые силы противника. Сдержать натиск наших армий немцы не могли, поэтому пропускали нас к Берлину почти без боев. По плану Гитлеровского командования, как только наши войска рассредоточатся на окраинах Берлина, фашисты начнут прижимать их с тыла. Но этот план был изначально обречен на провал. К маю 1945 года наши войска имели значительное превосходство во всех видах вооружения. Немецких самолетов мы уже почти не видели. В воздушном пространстве над Германией господствовали наши самолеты. И все потуги фашистов в этой ситуации были подобны мыльному пузырю.

Однажды ночью наш полк передвигался лесной дорогой. Остановку сделали ближе к утру. Дали команду на отдых. На дворе апрель. Но погода стояла жаркая. Только прикоснулись мы к земле и тут же уснули богатырским сном. Но сон наш длился не долго. Неподалеку от нас на опушке леса немецкие войска заняли оборону. А рядом с нами расположилась артиллерия нашей армии. На зорьке мы проснулись от сплошного гула. Заработала наша артиллерия. Мы лежим, а под нами земля ходуном ходит, как при землетрясении. На улице безветрие. А деревья шатаются, того и гляди попадают. Жутко нам сделалось. Такого мы еще не видели. Одновременно била не одна сотня орудий. Вскоре полк двинулся вперед. При выезде из леса нам предстало такое зрелище: края леса – как ни бывало, все деревья искорежены, валяются, как попало. Сразу и не поймешь, что тут произошло. Как будто огромной силы смерч прогулялся по краю этого леса. Натерпелись, наверное, здесь немцы страху. Какая уж тут оборона. После такой обработки нашей пехоте делать здесь было нечего.

Впереди был Берлин. И мы понимали, что битва в логове врага будет непростой…
 

1945 год. Апрель.
БЕРЛИН.

Экстремальная ситуация на войне – обычное явление. И находясь постоянно на пределе человеческих возможностей, организм рано или поздно должен был дать сбой. Но удивительно, что никто из нас, ни у себя, ни у своих товарищей такого сбоя не наблюдал. Жару, холод, проливной дождь мы встречали под открытым небом. Когда укладывались спать в лютый мороз на снегу, то к утру промерзали до косточки. И ни у кого не было при этом даже насморка. Выходит, наш мозг на подсознательном уровне давал организму команду: «Надо выстоять! Надо выжить!». Выходит, и сознание наше работало за пределами человеческих возможностей. Может этим, и объясняются немногочисленные факты предчувствия смертельной опасности накануне гибели, буквально за несколько часов до встречи со смертью. Мозг как бы посылал сигнал об опасности. И мгновенно менялось поведение человека, его духовное состояние. Даже внешний облик человека становился другим. Ведь не зря в таких случаях мы говорили: «Он был сам на себя не похож».

Как быстро наши войска продвигались по немецкой территории в 1945 году! Теперь нам не приходилось ожидать подхода пехоты. Вся пехота была посажена на машины и сходила с них только, когда вступала в бой.

Где-то 26 апреля 1945 года наш полк вступил в пригород Берлина. Наши войска уже находились на его окраинах. Мы сделали небольшую остановку. Смотрим, перед нами открытый магазин. Заходим в него, а там – и продавец за прилавком. Подаем мы ему вещмешки. И он нам насыпает сахарного песка. Конечно, без веса и без денег. Только затарились песком, следует команда: по машинам. Переехали по деревянному настилу через Тельтов-канал и въехали в Берлин. Все дома на окраине были целы. Жильцов в домах не было. Около каждого дома сад, огороженный стандартной сеткой. Через калитки завезли мотоциклы и оставили их на ночь под окнами в саду. На отдых расположились повзводно на первых этажах. Ночь и день мы провели на колесах. От усталости и жары есть ничего не хотелось. Достали из подвалов немецких домов банки с компотом утолили жажду и стали готовиться к ночному отдыху. Настелили на полу матрацев, взяли подушки и одеяла. Добра такого в домах было предостаточно. Распахнули окна, а то от жары деваться некуда. Только собрались мы укладываться на ночлег, следует команда: «На выход, строиться!».

Выстроились мы в составе роты на улице. Командир роты ставит перед нами задачу. Завтра утром нам предстоит опасная поездка в тыл к немцам. Нам предстоит проехать по улицам Берлина двенадцать километров до встречи с войсками Жукова. Только без паники! Подъем будет ранним. Всем отдыхать!

Как ни старался командир роты скрыть свое волнение, но оно выдавало его с головой. И свое объявление, сам того не сознавая, он сделал так, как будто только что вышел из того ада, в который нам всем предстояло шагнуть завтра. Мы не задумывались о целесообразности приказа. Просто все понимали, что жить нам осталось одну ночь. Проехать по улицам Берлина, где каждый дом забит немцами, как улей пчелами, все равно, что пролезть сквозь игольчатое ушко, объятое языками пламени. Разошлись мы по местам своего отдыха опечаленными. Сон наш улетучился, как будто и в помине его не было. Каких то десять минут назад в комнате, где мы разместились, звучали и шутки и смех. Теперь там воцарилась тишина. На лицах – ни одной улыбки. Наш взвод состоял в основном из молодежи. Было нам по девятнадцать, двадцать лет. А мы к этому времени уже всю Европу с боями прошагали. И хлебнули полным ковшом и голода, и холода. Да и страху натерпелись немалого. И теперь, когда все невзгоды были позади, погибать под конец войны никто не хотел. Надежда – дожить до победы, ожившая в нас несколько месяцев назад, в один миг угасла. Если измерять путь, пройденный до победы километрами, то мы уже одолели огромное расстояние. Но оставшийся небольшой последний отрезок этого пути, теперь казался нам непреодолимым.

Постепенно один за другим стали мы располагаться на ночлег. Но многие из нас так и не сомкнули своих глаз всю ночь. Я видел через окно как ходит кругами по саду пулеметчик Галахов. Он так и проходил под окном всю ночь. Рядом со мной улеглись стрелки моего экипажа: Иван Кузменко и Цезарь Свинтицкий. Всю ночь Кузменко проворочался с боку на бок. Мне тоже не спалось. Все мы мысленно прощались с жизнью. И каждый из нас перед расставанием с ней вспоминал о том, что больше всего было дороже ему на этом свете. Вспомнил я свою матушку Прасковью. Вспомнил своего отца Ивана Кирилловича. Вспомнил брата своего Павла, пропавшего без вести в начале войны. И не знаю уж, отчего всплыл в моей памяти вот такой эпизод из моего детства. Я тогда еще под стол пешком ходил. Побежали мы как-то с Павлом на другой конец нашего села Николай-дар. А там стоят на улице бабы и чешут языки. Спрашивает одна из них:

– А это чьи ребятишки будут?

А другая отвечает:

– Это Грачевы.

Вечером дознается Павел у отца:

– А почему нас на селе кличут Грачевыми? Ведь мы же Евдокимовы. – И поведал нам отец интересную историю. Оказывается, дед нашего отца с рождения был смуглым с черными как смоль волосами. И когда, он еще был мальчишкой, за эту черноту окрестили его товарищи грачом. Пролетело время. Он вырос. Женился. Пошли один за другим в его семье дети. И когда бегали они по селу, то про них так и говорили:

– Вон грача дети идут.

А некоторые говорили так:

– Это Грачевы дети.

И вот что интересно. Вернувшись после войны, я уеду из села. А когда уже мои ребятишки будут летом гостить у деда с бабкой, то про них будут говорить: «Вон Грачевы внуки из города приехали».

Забавно, что кличка моего прадеда, пройдя через века, крепко пристала к нашему роду. По сути дела на селе превратилась она во вторую нашу фамилию…

Под самое утро усталость все же сморила меня. Но тут последовала команда:

– Подъем! По машинам!

Мотоциклы нам приходилось выкатывать из сада вручную, так как через калитки они еле проходили. Только я подошел к своему мотоциклу, подходит ко мне мой стрелок – Иван Кузменко и говорит:

– Петя, давай обождем! Пусть другие выезжают. А мы потом встанем в середину. Только не первыми!

Смотрю я на него и не узнаю. Бледный он, как полотно. Никогда я его прежде таким не видел. Знал я его как смелого и находчивого человека. Мы в разведку с ним на немецкую территорию не раз выезжали, и за спину других он никогда не прятался.

Ни разу до этого грубо со своим стрелком я не разговаривал. А тут как будто сам черт меня за язык дернул. Отвечаю я ему:

– Ты может, совсем не желаешь ехать? Если струсил, так и скажи.

Не знал я тогда, что этот разговор с ним был у нас последним. Не раз я потом в своих мыслях возвращался к тому разговору, сожалея и ругая себя за то, что обидел своего друга в последние минуты его жизни. Вернулся я зачем-то в дом. Бежит за мной Ваня Кузменко, может быть, решив, что я, выполняя его просьбу, специально задерживаюсь, и говорит с виноватым видом:

– Петя, поехали.

Вышли мы с ним вместе из дома. На улице тишина. Листок на ветке не шелохнется. Солнце вот-вот взойдет. Такое прекрасное утро! Живи и наслаждайся! А нам на встречу со смертью надо отправляться.

Выкатили мы мотоциклы на дорогу и стали строиться повзводно. Первыми в колонне встали два бронетранспортера, на которых установлены крупнокалиберные пулеметы. За ними на мотоциклах по порядку:

– первый пулеметный взвод.

– второй пулеметный взвод.

– взвод противотанковых ружей.

После того как наш командир роты сел в первый бронетранспортер, колонна тронулась. Едем мы медленно. Вдоль домов справа и слева от дороги – окопы. В них находятся наши солдаты со станковыми пулеметами. Это наша передовая. Въезжаем на нейтральную зону. В полевых условиях она растягивается до километра. Здесь же составляет, каких-то пятьдесят метров. Дальше следует территория подконтрольная немецким войскам. Здесь вдоль домов уже немецкие окопы. Но немцы себя пока ничем не обнаруживают. Беспрепятственно нам удалось преодолеть где-то пару километров. Впереди забаррикадированный перекресток. В центр баррикады встроена пушка. Бронетранспортер, идущий первым в нашей колонне, делает остановку, и открывает огонь из крупнокалиберных пулеметов по баррикаде. Вдруг из окна одного из домов, расположенного напротив начала нашей колонны, вылетает огненная болванка и, пробив корпус бронетранспортера, взрывается внутри него. Взрыв огромной силы, разорвав утреннюю тишину, послужил сигналом для немцев, занявших огневые рубежи в окружающих нас домах. И тут началось. Ожили чердаки, подвалы и окна всех домов. Обстрел производился из автоматов трассирующими пулями. Солнце еще не успело взойти, и в утреннем сумраке был виден полет каждой пули. Словно раскаленные огненные угли отскакивали они от асфальта. Я пытаюсь развернуться, чтобы выехать из поля обстрела. Но не тут было. Водители наших мотоциклов, похоже, сваляли дурака. Когда, остановившись, бронетранспортер стал обстреливать баррикаду, то мотоциклы, продолжая движение, заполонили всю дорогу, разместившись на ней в несколько рядов. Мой мотоцикл был затерт в середину. Места для маневра не оставалось. Смотрю, стрелки спрыгивают с мотоциклов и бегут вдоль домов, перепрыгивая через полуподвальные окна, из которых строчат автоматы.

Я кричу своим стрелкам:

– Сидите, сейчас выскочим! Но кто кого в такой неразберихи будет слушать. Оба моих стрелка, покинув мотоцикл, бросились сломя голову в сторону нашей передовой. Мотоциклы, находящиеся в конце колонны, уже умчались на нашу территорию. Вскоре дошла очередь и до нас. Я разворачиваюсь и вижу, что мотоциклы, выходящие на полной скорости из зоны обстрела, сопровождаются шквальным огнем. Будто раскаленная лава, вырвавшись из вулкана, устремилась за очередной группой наших мотоциклов. На все это жутко смотреть. Нервы на пределе. Мне кажется, что из этого ада никому из нас живым не вырваться.

Я кричу:

– Стреляйте, гады, в стоящего!

Но никто в меня не стреляет. И я вдруг начинаю сознавать, что стрельба ведется только по асфальту. По людям и мотоциклам никто не стреляет.

Даю с места газу на всю катушку и выскакиваю на передовую к своим. Там сидят и отпыхиваются, вытирая пот со лба, стрелки. Вижу, как один из них подносит к своим губам фляжку и не может сделать даже глотка: у него трясутся и руки, и губы. Сказываются последствия ада, из которого мы только что выскочили.

И тут подходит ко мне один из стрелков нашего взвода и говорит:

– Ваню Кузменко убили.

Это сообщение прозвучало для меня, как гром среди ясного неба. Дает мне командир нашего взвода указание: привезти тело Ивана Кузменко. В помощь мне выделяют двух опытных разведчиков. Они не раз ходили в тыл к врагу и находились там даже по месяцу. Жалко мне Ивана до слез.

– Эх, Ваня, Ваня! Ведь кричал же я вам: Сидите. Сейчас мигом выскочим! Не послушались, – сокрушался я, отправляясь за телом своего друга.

Когда мы в очередной раз за это утро оказались на территории нейтральной зоны, мне разведчики говорят:

– Не будем дразнить немца. Сиди здесь, а мы дальше пойдем пешком.

Тело Ивана Кузменко лежало недалеко от нейтральной зоны. И не добежал он до нее каких-то пятьдесят метров. Какая нелепость! Расстояние между жизнью и смертью – всего пятьдесят метров. Одной минуты не хватило человеку, чтобы остаться в живых.

Пришли разведчики. Положили тело Ивана в коляску. На его шее зияло отверстие от разрывной пули размером с куриное яйцо. Стреляли в него из окопа. Но вот что странно. Мимо этого окопа пробежала сотня стрелков. И только одному из них досталась пуля. Прибыли мы на передовую. Сидят там наши стрелки и обсуждают ход утренних событий. И каждый ищет ответ: почему немцы не стреляли в нас? Ведь столько огня пролилось по асфальту. У каждого мотоцикла оказались пробитыми все три колеса. Это говорило о том, что прицельной стрельбы ни по нам, ни по мотоциклам не велось, а пробитые колеса – результат рикошета. За что же немцы проявили к нам такую милость? Предположений было много: от самых серьезных, до самых курьезных. Кто-то предположил, что это дело рук немецких коммунистов. Что именно по их указки, выполняя приказы своих командиров, немецкие солдаты стрелять – стреляли, но не в людей. Кто-то сказал, что, наверное, в этот день у немцев был большой праздник. А проливать в праздники кровь – большой грех. А кто– то шутил, что немцы тут ни причем. А дело в том, что бог не принял наши души грешные. А черт, может, и взял бы их, но сунутся в такое пекло, не посмел, потому что ад, в котором мы побывали, похлеще небесного ада. Наши бойцы задавались лишь одним вопросом: по чьей милости они остались живы? Но никто из нас ни на секунду не задумался: а для чего вообще нужна была эта поездка по улицам Берлина? Для немцев мы никакой опасности не представляли.

На улицах города, перед вооруженным до зубов противником, мы предстали как на ладони. Хватило бы и десяти немецких автоматчиков, чтобы нас всех положить там. И лишь, по какой-то необъяснимой случайности, большинство из нас вышли оттуда живыми.

Почему в то утро немцы не стреляли в нас?.. Для чего послали нас командиры на верную смерть? – на эти вопросы мы никогда не получим ответа. Солдат на войне – существо бесправное. И за неоправданную смерть солдата на войне – никто ответственности не несет.

Итогом утреннего похода явилось гибель восьми человек:

– погиб стрелок нашего взвода Иван Кузменко.

– погиб в полном составе экипаж бронетранспортера, состоящий из шести человек.

– погиб при взрыве бронетранспортера наш командир роты.

Как все-таки быстро меняются обстоятельства на войне. И в зависимости от них, также быстро меняется настроение солдат. Мы только что выскочили из под обстрела, и не все еще успели отойти от шока полученного там, а уже на передовой звучали шутки наших бойцов. Одному из водителей нашего взвода пуля попала в кисть.

И вот уже нашелся остряк, который подшучивал над ним:

– Ты зачем пули на лету щупаешь?

А раненый водитель отвечает:

– Да, вот хотел проверить: горячая или нет?

– Ну, и как.

– Оказалась горячей…

Отступив с улиц Берлина, мы остановились на передовой. И вот тут заиграла наша артиллерия. Не знаю, из каких именно орудий проводился обстрел Берлинских улиц, но здесь я впервые увидел, как летят снаряды. Обычно полет их проследить невозможно. Только по вою снаряда догадываешься, летит он мимо, или упадет где-то рядом. А здесь мы увидели, как пролетают над нами огненные шары размером с футбольный мяч. Можно представить какого страха натерпелись немцы при виде таких огненных шаров.

Только к вечеру вернулись мы к месту расположения нашего полка. Пока мы оставались в том же доме, где Ваня Кузменко провел свою последнюю ночь. Вечер был теплый, как в разгар летнего сезона у нас в России. Сад у немца красивый. А мы в этом саду возле изгороди на луговине копали другу могилу. Завернули его тело в шинель, обернули плащ-палаткой и опустили в могилу. Закопали. Сделали холмик. Был человек – и нет человека. Родился Иван Кузменко в 1926 году. Родом он был из Житомирской области. А могилу свою нашел на чужой стороне. В своих воспоминаниях я не раз подчеркивал, что на фронте мы жили дружно как одна большая семья. Но не пришли товарищи из нашего взвода копать могилу и хоронить своего боевого друга. А ведь сидели в соседнем саду и ничего не делали. Очерствели наши души за время войны. Видимо вошло у нас в привычку: не обращать внимания на трупы. Хоронили мы его впятером: я и мой стрелок – Цезарь Свинтицкий, мой друг Анатолий Зорин и два его стрелка. Достали они где– то бутылку ликера. Помянули мы своего друга. Написали письмо матери и его девчонке. Описали подробно, при каких обстоятельствах он погиб и где похоронен.

Экипаж бронетранспортера и командира роты похоронили через двое суток. К этому времени овладели наши войска тем местом, где наша рота попала под шквальный огонь противника. Хоронили их всем полком в гробах на окраине Берлина в братской могиле. Гробы были закрыты. Говорили, что взрыв в бронетранспортере был такой силы, что их всех разорвало на части.

…Пройдет немало лет. И однажды я 9 мая приду к «Вечному Огню». Рядом со мной встанет пожилой мужчина мой ровесник участник Великой Отечественной войны. Спросит он у меня:

– А это что у тебя за медаль?

– За взятие Берлина, – отвечу я.

Махнет он снисходительно рукой.

– Ну, их всем давали…

Вспомню я друга своего Ивана Кузменко, погибшего на одной из улиц Берлина. И такая обида овладеет мной от услышанных слов. Сдерживая закипевшую злость, спрошу я у этого мужчины:

– А ты сам-то там был?

– Нет. Не довелось.

– Ну, так вот, если бы побывал там, может вместо медали пулю в лоб бы схлопотал.

И отойду я от него в сторону.

…Друга своего Ивана Кузменко буду я вспоминать до последних дней своей жизни. Замечательным он был человеком. Светлая память ему и низкий поклон.
 

1945 год. 30 апреля. 1 и 2 мая.
РАЗВЕДКА ЗА ЧЕРТОЙ БЕРЛИНА.

30 апреля 1945 года нашего командира взвода лейтенанта Бякова вызвали в штаб полка. Поставили задачу: провести разведку дороги по направлению к Чехословакии. В то время большинство мостов даже через небольшие речушки были взорваны. Нам предстояло найти объездные пути и все занести на карту. В разведку выехало пять экипажей на мотоциклах. В их число попал экипаж моего мотоцикла. Едем по асфальтированной дороге. Впереди около леса виднеется зарево пожара, к небу тянутся клубы черного дыма. Подъезжаем ближе – горит поселок. Одни дома уже сгорели, другие – догорают. Около домов воронки от снарядов. Лес не тронут. Вдоль дороги справа и слева лежат тысячи трупов немецких солдат. Мы продолжаем движение. А конца и краю этому скоплению мертвых тел не видно. Словно их специально стаскивали сюда и укладывали покучней. Вот тогда и вспомнили мы пленного немца, который грозил нам, что в Берлин вы войдете, а оттуда не выйдете. Может быть, это и была та группировка, которой поручалось прижать нас с тыла к улицам Берлина. Только на дворе был не сорок первый год. И силы у нас хватило и на них, и на тех, кто защищал фашистский Берлин. Мы проехали порядка 250 километров. Там где на нашем пути попадались взорванные мосты, мы искали близлежащие переправы или даже брод. Нанося на карте маршрут движения, мы даже не подозревали, что через сутки после нашего возвращения мы снова двинемся по этому пути, но уже в составе 3 танковой армии. Вечером 2 мая 1945 года, выполнив задание, мы вернулись из разведки. И после возвращения услышали радостную весть: Берлин полностью взят. Мы отправились гулять по улицам Берлина. Шутили, смеялись, как будто война уже закончилась.

На стене одного из домов повесили полотно. Объявили, что будет показана картина. «В шесть часов вечера после войны» Все, что происходило вокруг, подсказывало нам, что до победы остались считанные дни.
 

1945 год. Май.
ОСВОБОЖДЕНИЕ ЧЕХОСЛОВАКИИ.

Утром 3 мая 1945 года следуют команды: «По машинам!». «Заводи!». «В колонну стройся!». «Поехали!».

Куда? Мы не знаем. Отъехали не далеко от Берлина и встали. Оказалось, что выехала вся наша 3 танковая армия под командованием маршала бронетанковых войск Павла Семеновича Рыбалко. Под его командованием прошли мы весь наш боевой путь от Тулы и до Берлина.

Наш полк выстроился на дороге. Идет вдоль строя Рыбалко. Остановился в центре. Поздоровался. Мы дружно ответили на приветствие. Командующий армией при обращении к нам всегда называл нас орлами. Вот и в этот раз говорит он:

– Мои орлы! Нам выпала честь пойти на освобождение Чехословакии. Чешские патриоты освободили от немцев столицу Прагу. Но силы у них невелики и они обратились за поддержкой к нашему командованию. Вот мы с вами и поспешим к ним на помощь. Об отдыхе на время забудем. Идем колонной без остановок. Отдых – в крайнем случае. Наша цель – как можно быстрее достичь Праги.

Вскоре колонна двинулась по направлению к Чехословакии. В первые сутки нашего похода нам выделили на сон лишь два часа. Накануне перед маршем я провел две бессонные ночи в разведке. И теперь мне приходилось бороться со сном за рулем. Но одолеть его оказалось совсем не просто. Я и не заметил, как сомкнулись мои глаза, и мотоцикл съехал на обочину. Может быть, от тряски при движении по обочине, через каких то пару секунд я очнулся и резко затормозил. Всю дремоту мою как рукой сняло. Впереди – овраг. Еще несколько секунд и наш экипаж вместе с мотоциклом оказался бы там. Мои стрелки и после остановки продолжали храпеть. Один из них развалился в коляске как дома на перине. А другой, вцепившись за ручку сиденья сзади меня, спал, как петух на нашесте. Захочешь – силой не столкнешь. Разбудил я стрелков и говорю, что спать им теперь придется по очереди. Один спит, а другой следит за мной.

Перед въездом на территорию Чехословакии перед нами встали Карпаты. Нам надо было преодолеть перевал. Дорога круто уходила вверх. Мотоциклы не справлялись даже на первой скорости. Приходилось их подталкивать. Часть наших мотоциклов, преодолев перевал, спустилась вниз к деревне и тут же попала под обстрел. Остальные мотоциклы находились на подъезде к этой деревне. Смотрим, мотоциклы разворачиваются и возвращаются назад. Подъезжает к нам один из мотоциклов и водитель вываливается на землю. При обстреле он был ранен в живот. Собрав последние силы, сумел он вывести мотоцикл из опасной зоны. И тем самым спас и себя и своих стрелков. Наша артиллерия открыла огонь по деревне. И тут же немцы выбросили белый флаг – сдались. Стреляли немцы по мотоциклам, не ожидая, что вслед за ними минует перевал колонна без конца и края. Въехали мы в деревню. Там небольшая группа немцев встречает нас с поднятыми руками. Один из немцев сидит с оторванной напрочь ступней ноги и плачет. Подъезжает командующий армией Рыбалко на полуторке. Говорит он этому немцу:

– Что, довоевался! – и крикнул санитарам и приказал им оказать немцу помощь.

Из этой деревни командующий выезжает на полуторке во главе колонны. Но тут же наши мотоциклы обгоняют его с двух сторон и выходят вперед. Уважали наши бойцы своего командующего и поэтому не позволили ему рисковать своей жизнью. Ведь в дороге могло всякое случиться. Спустившись с Карпатских гор, колонна продолжила свой путь уже по территории Чехословакии. Едем мы дальше и видим, что навстречу нам движется большая колонна танков. Вскоре стало отчетливо видно, что идут немецкие танки. На каждом из них сидят пехотинцы. Наши мотоциклы оторвались от основной колонны. Силы у нас небольшие: пулеметы и автоматы. Спрятаться негде. Кругом ровное поле. Отступить мы не можем: сразу вслед за мотоциклетным батальоном едет командующий Рыбалко. Ни у кого даже в мыслях нет, бросить своего командующего и на всем газу мчаться назад. Смотрим: немецкие пехотинцы, заметив нас, стали размахивать белыми флагами. Мы остановились и ждем развязки. Немецкая колонна, подъехав к нам, встает. Командир немецкой колонны подходит к нашему командующему и докладывает, что они сдаются в плен. Через переводчика наш командующий разъясняет, что им необходимо продолжить путь до встречи со специальными войсками, следующими за нами. Расставшись с немецкой колонной, мы продолжил свой путь. С наступлением темноты сделали остановку на окраине города Теплице. Вскоре к нам подтянулась вся 3 танковая армия. Ночь провели спокойно. Спали на земле, подстелив под себя шинели и укутавшись байковыми одеялами. У каждого из нас были теперь байковые одеяла – трофей, вывезенный с германской территории. Утром 8 мая нас разбудила команда: «По машинам!».

Солнце только еще взошло. Тихо. Ветра нет. Тепло. Проезжаем немного и видим: впереди окопы. А в окопах, какие то люди. Судя по обстановке немцев здесь быть не должно. Но ведь еще идет война, и всякое может случиться. Командующий армией маршал Рыбалко подзывает разведчиков нашего полка и приказывает им разведать: чьи люди в окопах. Мы стоим на дороге и ждем. Вот ведь как в войну было. Место ровное. В окопах люди мельтешат. Разведчики идут к ним. А вдруг это немцы. Считай, что навстречу со своей смертью идешь. Некоторые немецкие группы и после победы не сдавались. Бились до тех пор, пока их не уничтожили. Разведчики идут, а мы наблюдаем. Вдруг из окопов выскакивают люди и с распростертыми руками бегут навстречу нашим разведчикам. Подбегают к ним и обнимаются. В окопах сидели чехословацкие ополченцы. Они добровольно создали свою боевую группу, выгнали немцев из Праги и заняли оборону для защиты своей столицы.

В этот день 8 мая 1945 года ближе к обеду наша 3 танковая армия въехала в столицу Чехословакии Прагу. Улицы и балконы забиты народом. Все нарядные. Оделись как на праздник. Люди кричат:

– «Наздар! Наздар!».

По-нашему «здравствуйте» или «да здравствует». По городу мы ехали колонной. Танки и мотоциклы вперемежку. Танк едет – народ расступается. Проехал – опять сходятся. Мотоциклы еле проходят. Полиция пытается сдержать натиск народа, чтобы не попали под танки. Да разве их удержишь. На танки кидают цветы. Нас угощают вином и пирогами. Смотрю, мои стрелки принимают стопку за стопкой. Стопочки маленькие – грамм по пятьдесят. Ехали мы со скоростью куриного шага. Отказываться от угощения стрелкам неудобно. И каждому из них пришлось принять приличную дозу. В коляску каждого мотоцикла наложили по пол мешку пирогов. Все радостные. Кричат. И так все это было трогательно. Приятно было нам сознавать, что встречают здесь русских солдат как победителей, как друзей. Проехав через всю столицу Чехословакии, наша 3 танковая армия расположилась на ночлег на окраине города. Наелись до отвала пирогов. Расстелили свои постели на траве и тут же уснули. Разбудила нас под утро стрельба. Спросонок мы не поймем: в чем дело? Повскакивали, похватали оружие. Слышу, кто-то кричит:

– С какой стороны немцы нападают?

А случаи за войну у нас такие были. Остановишься передохнуть, а тут немцы, откуда ни возьмись. Вскакиваешь и отстреливаешься. Хуже всего спросонья в лесу, где полностью теряешь ориентировку. И в этот момент происходит замешательство, чем враг может и воспользоваться. Вот и тут в первый момент мы подумали о том же – о нападении. Но в следующее мгновение услышали мы, что выстрелы сопровождаются криками:

– Победа! Ура! Конец войны!

Тут и мы подключились к этой стрельбе. Стреляли, кто из чего горазд. Ракетницы, автоматы, карабины. И даже ручные пулеметы поднимали вверх и палили из них.

Сколько было радости. Смеялись, обнимались, плакали. Ведь у каждого из нас за войну накопилось за плечами по мешку горя. Сколько близких товарищей мы схоронили! И обиднее было всего за тех, кто считанные дни не дожил до победы. И вспомнил я Ивана Кузменко, погибшего в Берлине. Все-таки, какая огромная несправедливость заключена в этом слове – ПОБЕДА. Тем, кто заплатил за неё самую высокую цену – свою жизнь, так и не суждено было увидеть её светлого лика.

Наступило утро. Взошло солнце. На завтрак никто не пошел. Нас переполняли эмоции. Пройти такую войну и остаться живым – для нас это казалось невероятным.

Вскоре прозвучала команда:

– Строиться!

Полк выстроился на асфальте. Командир полка объявляет:

– Немцы капитулировали! Война закончилась! Победа!

И снова мы кричим:

– Ура! Победа!

И прямо в строю обнимаемся, прыгаем как дети, проявляя невиданную радость.

Мы дожили, мы достигли того момента, который нам совсем недавно казался недосягаемым! Сколько радости было у нас в этот день.

После утреннего построения личному составу полка был предоставлен отдых. Но вскоре наш командир взвода подает команду:

– Взвод, стройся!

Мы встали в строй. Командир взвода объявляет, что сейчас из Москвы в Прагу должен прилететь президент Чехословакии Бенеш. Нашему взводу поручено сопровождение президента с аэродрома до кремля. Прибыли мы на аэродром. Там в ожидании президента стоит целый кортеж автомобилей. Выстроили нас в колонну. Впереди легковой автомобиль. За ним четыре наших мотоцикла. Далее колонна из легковых автомобилей, которую замыкают остальные наши мотоциклы. Я вел мотоцикл в четверке, возглавляющей колонну. Выполнив задание по сопровождению президента, мы вернулись к месту расположения нашего полка. Но тут же следует команда:

– Взвод, стройся!

И снова мы встрою. Командир взвода объявляет:

– Нашему взводу поручена охрана кремля.

Подъехали мы кремлю. Там нас распределили по постам. Около каждых ворот стоит чешский часовой. Но оказывается, чешские часовые беспрепятственно пропускали в кремль всех русских солдат – как победителей. Вот нас и поставили рядом с ними, чтобы в кремль можно было попасть только строго по пропускам. Наш взвод выполнял задачу по охране кремля до 13 мая 1945 года.
 

1945 год. Май.
ГЕРМАНИЯ. ДРЕЗДЕН.

13 мая 1945 года в составе мотоциклетной роты мы выехали в Германию. Преодолев немалый путь, сделали остановку в пригороде Дрездена. Предвидя свое поражение, фашистские головорезы, загодя до окончания войны, стали искать место своего убежища. Многие, надеясь уйти от возмездия, возвращались, как ни в чем не бывало, к месту своего прежнего жительства. Совершив преступление против человечества, они хотели тихо и мирно дожить свой век. Но в жизни за все надо платить. И возмездие за злодеяние – это правомерный акт. Зло не должно оставаться безнаказанным.

Перед личным составом нашей роты по прибытию в Дрезден была поставлена задача по выявлению фашистских преступников скрывающихся от правосудия. Распределили нас по группам. Перед каждой группой на каждый день ставилась конкретная задача по проверке определенного жилого квартала. Нам предстояло тщательно осмотреть каждый дом, чердаки, подвалы, все близлежащие постройки. При проверке мы забирали всех мужчин – от парней до престарелого возраста. С нами вместе в городе находились войска государственной безопасности. Наше дело было доставить всех задержанных им. А уже они проверяли каждого по документам и сверяли данные с заготовленными заранее списками. Кого-то отпускали домой, а кого-то отводили в сторону. Надо отдать должное нашей госбезопасности. Огромную работу пришлось им провести. Ведь на каждый германский город были составлены списки. В этих списках числились не просто жители города, а те, чьи руки были запятнаны кровью невинных людей.

Ночевали мы в небольшом сосновом лесу, расположенном около Дрездена. Наша полевая кухня осталась с полком. Еду мы добывали себе сами. При обследовании подвалов приходилось прихватывать с собой и пропитание. В Дрездене находились мы с полмесяца. За это время не было ни одной стычки, и не было ни одного случая применения нами оружия. Немцы беспрекословно выполняли наши команды. С окончанием мая, закончилось и наше задание по поимке военных преступников, которое мы выполнили без особых трудностей.
 

1945 год. Июнь.
ЧЕХОСЛОВАКИЯ. ГОРОД МИЛОВИТЦЕ.

1 июня 1945 года мы выехали из Дрездена. Ехали по территории Германии, Чехословакии и любовались природой. К месту расположения нашего полка прибыли 2 июня 1945 года. Полк располагался в чехословацком городе Миловитце.

Разместили нас в военном городке в двухэтажных домах. Предназначался этот городок под большой военный госпиталь. Но в данный момент он был отдан в распоряжение нашего полка. В каждом доме общий коридор и палаты. На крышах домов нарисованы красные кресты.

Война уже закончилась. Боевых задач перед полком не ставилось. Но солдат на службе не должен бездельничать. Поэтому с нами стали проводить занятия. Меж собой мы говорили:

– Служи двадцать пять лет, и все двадцать пять лет будет одно и тоже: занятие по строевой, тактической подготовке, сборка разборка оружия и так далее. Все это нам так уже надоело. Мы жили мечтами о скором возвращении домой. Занятия с нами проводили младшие командиры. Мы вместе с ними прошли всю войну, и сидя в окопах и в землянках, хлебнули немало холода и голода. Спрашивать с нас строго они не могли. Занятия проводились в поле, за зоной расположения полка. Придем мы туда – и в кусты отдыхать. Чтобы нас не застало высшее начальство врасплох, на посту выставляли пару человек. Вот так проходили наши занятия.

В столовой кормили нас на убой. Суп мясной. На второе – мясо с гарниром. Хлеб без нормы. Кому нужна добавка, подходи и бери, сколько хочешь и первого, и второго. После ужина мы собирались около одной из казарм. Здесь у нас был свой рынок. Народу собиралось как на настоящей толкучке. На этом рынке мы, не глядя, менялись часами. У каждого после Германии их было по десятку. Каждый выбирал часы похуже и приходил с ними на эту толкучку. Цель обмена – надуть товарища.

Зажимаешь часы в кулаке и подносишь к уху товарища. Пока подносишь, потрясешь ими – они идут. Обменялся – они тут же встали. Часы были неважные – штамповка. А менялись мы ими просто так, для веселья.

Любили мы подшутить над военными девушками. Была у нас такая шутка. В войну высоко в небе над нашими позициями частенько появлялся немецкий самолет – разведчик, имеющий форму рамы. Как только кто его заметит, сразу кричит:

– Воздух! Рама!

Если не успеешь вовремя замаскироваться, то вскоре уже летят немецкие бомбардировщики. После войны как увидим мы девушку в военной форме, сразу кричим:

– Воздух! Рама!

Бедным девчатам не давали прохода. Была у нас врач в звании майора. И вот мы – простые солдаты донимали ее такой шуткой. Пожаловалась она командиру нашего полка. Построил он нас. Прочитал мораль, что нехорошо, мол, девушек ставить в такое неловкое положение. Пришлось нам от такой привычки отказаться.

Все наши шутки были безвредными и исходили они от нашей молодости. Ведь во время войны жизнь у нас была не по годам серьезная. И юность наша проходила в окопах и в землянках. С приходом победы стали снова радоваться мы жизни. Вот и выплескивалась наша радость наружу в разных шутках и розыгрышах.
 

1945 год. Июль. Август. Сентябрь.
АВСТРИЯ. ГОРОД КРЕМС.

25 июня 1945 года в составе 3 танковой Армии мы покинули город Миловитце и отправились в Австрию. Прибыли в город Кремс, стоящий на берегу Дуная. Расположились в казармах. По-видимому, до нас здесь был военный австрийский городок. Кормили нас неважно. В каждой казарме находилось по сорок пять человек. Спали на двухъярусных кроватях.

Однажды в воскресенье организованно строем мы отправились на реку Дунай. Искупались. Позагорали. И стали обследовать местность. Ради интереса пошли к горам. Когда подошли, то наткнулись на каменные постройки. Ворота железные, но без замков. Входим внутрь и спускаемся в подвал. Длиной он метров двести. В середине проход. По бокам на подкладках стоят огромные дубовые бочки размером с железнодорожные цистерны. Внизу у каждой бочки кран. В этих бочках хранилось виноградное вино. Подвалы были частные. И тот подвал, который мы посетили, принадлежал лишь одному хозяину. С собой у нас – ни стакана, ни кружки. Облепили наши ребята бочки, и каждый хлебает вино прямо из под крана. Льется оно и по гимнастеркам и на землю. Вино приятное, холодное, жажду в жару сразу утоляет. Кто-то, утолив ее, отошел в сторонку. Но некоторые из солдат присосались к крану как младенец к материнской титьке. За уши не оттащишь. Из подвала мы выходили все трезвые. Но пока добирались до расположения полка, некоторых наших товарищей развезло так, что хоть под руки веди. С той поры повадились наши ребята в австийские подвалы с канистрами.

Вскоре командующий армией собрал наш полк по тревоге и перед строем зачитал приказ:

– От командира полка до солдата из расположения части не выходить! За самовольный уход – строгое наказание!

Пожаловались австрийцы командованию, что у них таскают вино: не столько возьмут, сколько разольют, чужого не жалко. С этого дня контроль за нами ужесточили. Винному раздолью пришел конец.

Вскоре наш полк, покинув пределы города Кремс, выехал в летние лагеря. Проехав небольшое расстояние, мы сделали остановку в лесу. Разместились в домиках из слоеной фанеры. До нашего приезда здесь располагалась какая то часть.

Военная привычка – обследовать новую местность, крепко укоренилась в нас. И наши солдаты, сразу после приезда, отправились на осмотр близлежащих окрестностей. Я тоже не отстал от них. Прошли немного лесом. И там, где кончается лес, и начинается поле, обнаружили точно такие же подвалы с вином. Словно какой-то внутренний компас привел нас сразу к этому месту.

Вот мы и говорим меж собой:

– Отправил нас командующий подальше от винных запасов, так мы их на новом месте разыскали.

Причем здесь до винных подвалов было гораздо ближе. Да и покинуть место расположения части и вернуться в нее незамеченным представлялось нам делом не сложным. Наладили мы ходить туда каждый день с канистрами. Принесем, спрячем в кустах, а потом отливаем во фляжку. В этот раз старались пить умеренно. Младшие командиры выпивали вместе с нами, а старшие ничего не подозревали. В летних лагерях с нами проводились занятия. Но они носили чисто формальный характер. После войны командиры давали нам поблажку. И с нас никто уже строго не спрашивал.
 

1945 год. Сентябрь. Октябрь. Ноябрь.
КОМАНДИРОВКА В КИЕВ.

В сентябре 1945 года мы вернулись из летних лагерей в свои казармы в город Кремс. Вскоре при одном из построений стали зачитывать список тех, кто должен отправиться в командировку за новыми мотоциклами в Москву и Киев. На командировки мне всегда везло. И я уже без удивления услышал свою фамилию. Как же – командировка и без меня! Такого быть не должно! Для поездки отобрали двенадцать человек. Собрали мы вещи и прибыли в штаб армии. Там разделили нас на две группы по шесть человек. Каждой группе приказали попутно сопровождать груз – до Москвы и до Киева. Вскоре мы увидели, что это за груз. И первую, и вторую машину набили битком радиолами и чемоданами с барахлом. Какого добра там только не было. Нашей группе выдали киевский адрес жены одного из генералов, куда мы и должны были доставить груз. Машина была забита до того, что мы еле уселись. По дороге все удивлялись:

– Ну, куда этому генералу столько радиол!?

Вот уж действительно нет предела человеческой жадности. Ведь каждый полковник и каждый генерал вывезли из Германии не по одной машине добра. Вспомнили мы, как заставляли нас выбрасывать все лишнее из колясок мотоциклов, когда отправлялись мы из Берлина на освобождение Чехословакии. Солдатам зачитывали приказы о мародерстве. Но на генералов эти приказы не распространялись. Вспомнили мы и нашу пехоту. В Германию она въезжала на машинах. А вот из Германии ее выводили пешком. Не было ни одной свободной машины для наших солдат.

Проехали мы через Чехословакию и Польшу. Прибыли в Киев. Выгрузили содержимое машины в роскошную генеральскую квартиру. А генеральша нас с дороги даже чаем не угостила. Хлопнула перед нашим носом бесцеремонно дверью со словами:

– Вы свободны.

Сколько мы и во время войны и после нее склоняли фашистов за то, что они превозносили свою нацию над всеми другими. А что мы – победители в лице этой расфуфыренной генеральши встретили в своей стране. Высокомерие и презрение к солдату, как к человеку низшего сорта. По-видимому, кроме брезгливости ничего она испытывать к нам не могла. Поэтому и поспешила захлопнуть за нами дверь.

В нашей памяти еще были свежи воспоминания о том, как нас встречали жители города Праги. Пробыли мы там всего неделю. Но не раз за это короткое время совершенно незнакомые люди приглашали нас домой, и накрывали на стол угощения.

Получили мы мотоциклы на заводе. Отогнали их в сторону. Из Киева мотоциклы должны были отправиться железной дорогой. Но как объяснил нам директор завода: «Вагонов нет, и в ближайшее время не предвидится».

Пришлось нам искать место жительства. Остановились мы на квартире у пожилой женщины. На довольствие встали в комендатуре. Командировка наша затянулась. Но мы особенно не расстроились. В командировке сам себе хозяин. Ни занятий, ни подъема, ни отбоя, ни построений. Ходили в кино, в театр. Прожили мы такой жизнью до конца ноября.

Утром 29 ноября мы узнали, что вагоны поданы. Приехали в комендатуру, получили сухой паек на дорогу и оттуда прямиком на станцию. К нашему прибытию состав уже стоял на путях. Приняли мотоциклы. Тут же при нас вагоны опечатали. В нашем составе было семь вагонов. Шесть вагонов с мотоциклами. А в седьмом – были сделаны нары, и стояла печь. Возвращение наше было длительным. Не один раз наши вагоны с мотоциклами отцеплялись от одного состава и прицеплялись к другому. На некоторых станциях в ожидании нужного состава мы стояли по несколько суток. Особенно был долгим путь по территории Румынии. Паровозы и вагоны за границей были меньшего размера. Наш железнодорожный состав получился очень длинным. Топливом для паровоза служили дрова. Во время движения часто вставали. Постоит паровоз, наберет пару, поедим дальше. А ехали как? На ходу слазили и бегали за водой. Наберем в роднике или в колодце воды и успеваем догнать свой вагон. Путь от Киева до Австрии можно было преодолеть за трое суток. Мы же добирались до своей части несколько недель. Только во второй половине декабре 1945 года мы прибыли в Австрию. На станции нас встретила машина. Мотоциклы перегоняли уже без нас. В командировке мы пообносились. Штаны и гимнастерки расходились по швам. Не раз в Киеве пытались мы заштопать их. Но все без толку. Когда вернулись в расположение части, ребята над нами посмеивались:

– Вы хоть бы тылы свои замаскировали, а то они насквозь у вас просматриваются.

А мы им в ответ:

– Наши тылы не засекречены. Все как есть гражданского, мирного назначения.

Соскучились мы по своим товарищам. И вернулись мы к ним из командировки как в семью. Помылись в бане. Сменили летнюю одежду на зимнюю. И снова начались наши однообразные занятия, которым не было ни конца и не края.
 

1946 год. Январь. Февраль.
АВСТРИЯ. В ОЖИДАНИИ ВСТРЕЧИ С БРАТОМ.

Наша командировка в Киеве продлилась гораздо дольше, чем мы того ожидали. Когда я пришел в свою казарму, то там меня поджидала целая пачка писем. Я стал их перебирать. Просматриваю на конвертах обратные адреса и, вдруг мое сердце екнуло. Узнаю я на одном из конвертов почерк моего брата Павла. Вскрываю конверт. Ошибки нет. Письмо от брата. Мой адрес сообщили ему родители. Пишет он, что проходит службу в госпитале расположенном на территории Австрии. Павел уверенно заявляет, что не такая уж большая Австрия, чтобы мы с ним не встретились. Я, позабыв про другие письма, еще и еще перечитываю послание Павла. Как я был рад, что он жив и здоров. И представил я, а как рады сейчас мои родители. Ведь они летом 1942 года получили на него похоронку. И уже потом, находясь в безутешном горе, получили второе известие: «Ваш сын среди погибших не обнаружен. Пропал без вести».

В то время письма очень строго проверялись. Особенно те, что шли за границу и оттуда. И та строчка, где Павел указывал название Австрийского города, в котором он находился, была зачеркнута.

Я тут же сел писать ответ Павлу. Вскоре он получает мое письмо. Но в нем вычеркнута строчка, в которой я сообщаю ему место расположения нашей части. Я ищу выход из создавшегося положения. И в один из вечеров отправляю Павлу сразу три письма. Содержание в них почти одно и тоже. Но цель – одна, указать город, в котором я нахожусь. И одно письмо проскакивает к Павлу без вычеркиваний. И вскоре Павел сообщает мне: жди в гости, скоро приеду.

Зима в Австрии показалась нам холодной. Морозы небольшие. Но ветра на возвышенности пронизывали нас до костей. В конце декабря выпал снег. А во второй половине января пошел сильный дождь и все снега сошли. До чего нам надоела эта промозглая осенняя погода посреди зимы.

Кормили нас плохо. Досыта мы в Австрии ни разу не ели. Платили нам Австрийскими деньгами по семьдесят шиллингов. Вечером с ужином продавали нам в солдатской столовой по булочке по цене один шиллинг за штуку. Но и здесь было ограничение: по одной булочки на человека.

Служба нам осточертела. Всем хотелось домой. Но пока не было даже слуха о предстоящей демобилизации.
 

1946 год. Март.
АВСТРИЯ. ВСТРЕЧА С БРАТОМ.

Однажды наш взвод заступил на дежурство в столовую. Время к ужину. Накрываем мы столы. И тут подходит ко мне старшина роты и говорит:

– Все оставляй, беги в казарму, к тебе брат приехал.

Как мы были рады нашей встрече. В июле 1941 года Павел был призван в ряды Красной Армии. Кто мог из нас тогда подумать, что свидеться нам придется только через пять лет. И где! В чужой стране на территории Австрии!

Ужин на двоих нам принесли в казарму. Отведал Павел нашу еду и говорит:

– Да кормежка у вас неважная.

Пробыл брат у меня в гостях три дня. На все это время меня освободили от занятий.

На улице был март. Но в Австрии в это время стояли теплые дни. На полянах уже вылезла трава. Уходили мы с Павлом подальше от казармы, и загорали, развалившись на траве. Поделились мы с ним военными впечатлениями. Поведал мне брат совсем не простую историю последних пяти лет жизни.

…После призыва на войну, как человек, имеющий на руках диплом об окончании медицинского техникума, был он определен в состав медицинской службы одной из действующих армий. Полки и армии в то время создавались и комплектовались в спешном порядке. После окончания комплектации их сразу отправляли на фронт.

В окопы с винтовкой в руках попадали совершенно не обученные военному делу сельские парни. Свое наступление на оборонительные позиции наших войск немцы начинали с бомбардировок. Вместе с бомбами немецкие самолеты сбрасывали на сидящих в окопах солдат пустые бочки, в которых были сделаны отверстия. Летели эти бочки вниз с таким завыванием, что слушать их визг, сидя в окопе, было невыносимо. Когда после бомбежки вперед устремлялись немецкие танки и пехота, то многие из наших солдат в панике пускались в бегство. На наших оборонительных позициях не хватало тяжелых орудий способных остановить немецкие танки. Командиры всех звеньев вставали на пути убегающих с поля боя солдат. У них был приказ: держать оборону любой ценой. За отступление они могли поплатиться своей головой. Но удержать в панике отступающих солдат было невозможно. Немецкие танки, легко обходя с флангов наши войска, замыкали кольцо, захватывая в окружение целые полки и армии. Основным средством передвижения в наших войсках была телега с лошадью. Было очевидно, что Красная Армия совершенно не готова к войне.

Летом 1942 года полк, входивший в состав 2-й Ударной армии, в котором воевал Павел с боями выходил из окружения. Положение 2-й ударной армии воевавшей под Ленинградом на Волховском фронте было ужасающим. Немцы в начале марта 1942 года отрезали армию от фронта и, прижав к болотам, взяли в полное и плотное окружение. Оставшись без боеприпасов и продовольствия, солдаты и офицеры продолжали сражаться. Дневной рацион хлеба в виде сухарных крошек помещался в спичечный коробок. Из-за отсутствия медикаментов помощь раненым практически уже не оказывалась. Немцы, не жалея огня, перемалывали артиллерией каждый метр обороны наших войск. Участь 2-й Ударной была предрешена. Командующий армией генерал Власов, ( со слов командира воинской части, в которой воевал мой брат Павел) расписавшись в своём бессилии, отдал последний приказ:

– Выбирайтесь, кто как может.

При выходе из окружения с остатками своей воинской части во время артиллерийского обстрела Павел был контужен. На время он полностью потерял слух. По его словам, все дальнейшие события проплывали перед ним как в тумане. Появились немцы. Один из них ткнул его автоматом в грудь и куда то повел. Слух к нему стал постепенно возвращаться уже потом в плену. Из плена он был освобожден в сорок пятом американцами…

На четвертый день пребывания Павла у меня в гостях я отправился к командиру нашего батальона Герою Советского Союза капитану Масычеву. Подал рапорт с просьбой отпустить меня на трое суток к брату. Командир батальона без лишних слов выписал мне увольнительную. До столицы Австрии Вены добрались мы на попутной машине. Там пересели на другую попутку и добрались до города Брук, где располагался госпиталь, в котором проходил службу мой брат.

Привел меня Павел в небольшой домик. Я остался, а он пошел за провизией. Пришел с очень красивой девушкой Нилой – эстонкой. Принесли они виноградного вина и всякой еды. Накрыла нам девушка на стол и ушла на дежурство. В госпитале, где проходил службу Павел, бывшие военнопленные проходили карантин. Подлечивались. А уже потом их отправляли домой. Три дня жил я как на курорте. А потом пошли мы с Павлом к начальнику госпиталя, и мой отдых продлился еще на три дня по болезни. Когда я прибыл в свою часть и отдал командиру батальона справку о болезни, то он засмеялся:

– Я так и знал, что ты там заболеешь и вернешься со справкой.

Вот так состоялась наша встреча с братом на территории Австрии. Вскоре после этой встречи Павел будет демобилизован домой. Но на этом не закончатся его жизненные испытания. Домой поле демобилизации, я вернусь в 1947 году. К этому времени Павел будет уже женат. Но зоркое око органов нашей госбезопасности никого, из попавших в годы войны в плен, в покое не оставит. Доберется оно и до Павла. Дело его будет вести следователь в звании капитана. Допросов будет несколько, но суть их сведется к одному.

Спросит следователь брата:

– При каких обстоятельствах вы попали в плен?

Попытается объяснить ему Павел, что в плен попал вследствие контузии, полученной во время боя.

– Чем вы можете подтвердить свои слова? – следующий вопрос, заданный следователем.

– Подтвердить мои слова, – говорит Павел, могут только те, кто был со мной в плену в одном лагере. Они видели, в каком состоянии я попал туда.

Следователь с ухмылкой:

– Они не могут являться свидетелями по вашему делу. Они изменники Родины. И ими сейчас тоже занимаются наши органы.

Вскипит Павел:

– У меня есть боевые награды, полученные в сорок первом году!

– Это мы исправим, – ответит следователь. Вы их будете лишены.

– В чем же моя вина? – задаст Павел вопрос следователю.

Следователь поучительным тоном:

– У вас было оружие. И последнюю пулю из этого оружия вы должны были пустить себе в лоб.

Получил мой брат после такого расследования двадцати пятилетний срок и отправился, как говорят в таких случаях, в места не столь отдаленные, оставив дома молодую жену с маленьким ребенком на руках.

Вот так работали наши органы госбезопасности с бывшими военнопленными. Вот так наше государство относилось к ним. Бросили молодых парней с винтовками в руках против танков, а потом тех, кто чудом выжил в этой мясорубке, объявили изменниками Родины. Я думаю так, что не они являются изменниками своей Родины. Это Родина в лице высших военачальников предала их. Вот так сложилась судьба у моего брата Павла. Сначала война. Потом немецкий концлагерь. А уже потом советский лагерь.

Пройдет немало лет. Вернется Павел домой, выпущенный из Гулага намного раньше полученного им срока. Будет он, потом реабилитирован. Вернут ему и награды и звание. Только жизнь то у нас одна. И какой суд вернет ему годы, проведенные за колючей проволокой.
 

1946 год. Май.
ЧЕХОСЛОВАКИЯ.

В начале мая 1946 года перед личным составом нашего полка был зачитан приказ. В нем говорилось, что 3 танковая Армия передислоцируется из Австрии в Германию. Переезд будет осуществляться через территорию Чехословакию. При передвижении в населенных пунктах не останавливаться. За мародерство – десять лет.

Перед личным составом мотоциклетного батальона была поставлена особая задача. Мы были отправлены первыми и расставлены по всему маршруту движения. На каждом перекрестке в каждом городе стояли наши мотоциклы. Кроме того, для исключения случаев мародерства, силами нашего батальона должно было осуществляться патрулирование в городах. Водители наших мотоциклов не просто стояли на перекрестках. Они владели информацией о ближайших автозаправках и ремонтных мастерских. В случае аварийной остановки машин мы были обязаны вызывать передвижные ремонтные мастерские. Я и еще один из водителей мотоциклов нашего взвода прибыли в небольшой чехословацкий городок Нем-Брод.

Мой товарищ встал на мотоцикле на перекрестке, а я вместе с капитаном из штаба армии должен был осуществлять патрулирование по городу. Перед въездом в город Нем-Брод стояли заправочный бензовоз и летучка-мастерская. Чехи не переставали удивлять нас своим гостеприимством. Я и мой стрелок остановились в одном из домов на окраине города. Нам был выдан сухой паек на пятнадцать суток. Достаем мы свои сухие пайки из вещмешков и подаем хозяйке дома, в котором мы остановились, с просьбой, чтобы она что-то готовила нам на завтрак и ужин. Взяла она только макароны и готовила нам все из своих продуктов. Каждый день на нашем столе были пироги.

Наш капитан остановился в двухэтажном доме в центре города. На первом этаже этого дома размещался ресторан, а на втором гостиница.

Подъезжаю я утром за капитаном, чтобы отправиться с ним вместе с патрулированием по городу. Спускается он со второго этажа, а внизу его уже поджидают чехи. Уговаривают они капитана заглянуть в ресторан. Капитан, поддавшись уговорам, заходит туда на минутку, а остается там до вечера. И так каждый день. И капитану хорошо, и я доволен: сам себе хозяин. В течении всех пятнадцати дней нашего нахождения в городке Нем-Брод, я самостоятельно осуществлял патрулирование города, вызывал ремонтную мастерскую к месту аварийной остановки машин, направлял автомашины при необходимости дозаправки к бензовозу. Каждый вечер я должен был производить доклад капитану об обстановке на подведомственном нам дорожном участке. Но когда вечером я подъезжал к ресторану, то капитан, приняв приличную дозу, уже отдыхал. Чехи, увидев меня, выходили навстречу и приглашали за столик. Все мужчины разговаривали хорошо на русском языке. Объясняю я им, что за рулем спиртного мне принимать нельзя. А они говорят:

– Нельзя пить, заходите перекусить.

Захожу в ресторан. Мгновенно накрывают на стол. Приносят водку и наливают стопку. Ну, как тут откажешься. Приходилось несколько стопочек пропустить. Тем более, что закуска была отменная.

В один из вечеров захожу я в ресторан для очередного доклада своему командиру. А там сидят за столиком два офицера пехотинца из нашей 3 танковой Армии. Они осуществляли пешее патрулирование по городу. Подзывают они меня к себе и просят: подбросить их на моем мотоцикле до окраины города. Ни их просьбы, ни даже их приказы я выполнять не обязан. У меня есть свой непосредственный командир. Пытаюсь я им это объяснить. А они продолжают меня упрашивать. Говорят, что они и моего командира бы с собой прихватили. Да вот беда – перебрал он лишку, пришлось его на руках на верх, в комнату отнести. В конце концов поддался я их уговорам.

Подъезжаем на мотоцикле к окраине города. Дорога сворачивает в лес. На улице начинает темнеть. Мне стало немного жутко. Куда мы едем? Неизвестно. Толком мне никто ничего не объяснил. Я уже начинаю сожалеть, что согласился на эту поездку. И вдруг лес расступился. В глаза ударили брызги яркого света. Перед нами стояло двухэтажное здание сверкающее огнями своих окон. Поднимаемся мы на второй этаж и оказываемся в шикарном ресторане. Нас встречают с радостными лицами. Усаживают за столик и тут же его накрывают. В помещении ресторана все сияет и блестит. На сцене – молоденькие девушки в коротеньких платьицах, чуть прикрывающих женские прелести, исполняют танец. В перерыве между выступлениями девушки подошли к нашему столику. Садится одна из них ко мне на колени и говорит по-русски с небольшим акцентом:

– Со мной выпьес.

Мы выпиваем с ней по стопочке. Она отходит. А ко мне на колени присаживается следующая девушка.

– А, со мной выпьес,– спрашивает она.

Выпив с каждой из этих девушек, я опрокинул таким образом с десяток стопок. Только к утру покинули мы этот заведение. Вздремнув пару часов, я отправился осуществлять патрулирование по городу.

Мой новый стрелок был недавно призван с Западной Украины. Все дни он так и просидел дома, практически никуда не выходя. Капитан в течении двух недель не просыхал от вина. А я, совмещая выполнение служебных обязанностей с выпавшей свободой, даже не заметил, как промелькнули полмесяца моего пребывания в уютном городке Нем– Брод. Когда колонна нашей 3 танковой армии покинула пределы Чехословакии, мы отправились вслед за ней к новому месту прохождения нашей службы.
 

1946 год. Май – декабрь.
ГЕРМАНИЯ.

Во второй половине мая 1946 года мы прибыли в Германию. Разместили нас в казармах в двух километрах от города Букенвальде. Прежде здесь стояли немецкие части. Штаб армии обосновался в самом городе. Нам еще раз напомнили об ответственности за мародерство. Когда зачитывали этот приказ, мы переглядывались между собой с усмешкой. Ведь нам хорошо было известно, что главными мародерами вывозившими из германских домов добро машинами и целыми железнодорожными составами был генералитет наших армий.

Незадолго до отъезда из Австрии моего пулеметчика Цезаря Свинтицкого взяли писарем в роту управления при штабе полка. В эту роту входили: радисты, саперы, музыканты и с десяток водителей мотоциклов. Писарь в армии не последний человек. И когда туда потребовалось еще несколько водителей, то Цезарь Свинтицкий походатайствовал в первую очередь за своих друзей. Вот так я и мой друг Анатолий Зорин оказались в роте управления полка. Здесь мы не знали ни подъема, ни отбоя. Питались из одного котла вместе с офицерами штаба полка. Вечером нам приносили путевые листы, в которых указывалось: куда и с кем предстоит ехать завтра. В основном возили донесения из штаба полка в штаб армии. Однажды вместе с командиром роты ездили в Берлин посмотреть Рейхстаг. Там по одну сторону ворот стоял памятник нашим погибшим воинам, а по другую сторону – погибшим немецким коммунистам.

Наша служба в Германии проходила спокойно и сытно. Жили мы и не знали, что в России в это время голодают и граждански и солдаты. Когда мы получали письма из дома, то они были наполовину зачеркнуты. Все происходящее в России, от нас почему то тщательно скрывалось.

Летом 1946 года вышел приказ о демобилизации офицеров, не имеющих высшего образования. Были они призваны на войну рядовыми, и до Берлина прошли путь от солдата до офицера. Я видел, с какой неохотой многие из них покидали Германию. Бывшие сельские парни видимо рассчитывали после войны остаться служить в вооруженных силах. Они хорошо представляли, что ждет их в колхозе: изнурительный рабский труд на колхозных полях и вместо офицерской должности, может быть, должность пастуха.

К концу 1946 года стали готовить команды из солдат 1923 и 1924 годов рождения для отправки в Россию. Сразу поползли слухи, что оба эти возраста будут скоро демобилизованы. Солдаты помоложе нас на год и на два: 1925 и 1926 годов рождения были оставлены в Германии. А мы в декабре 1946 года, покинув пределы чужой страны, отправились в родную Россию.
 

1947 год. Январь-февраль.
ЧЕЛЯБИНСК.

Покинув территорию Германии, мы пересекли Польшу и въехали в Белоруссию. Перед въездом на территорию Белоруссии мы пересели в отечественные вагоны. Везли нас словно на фронт. Утром – остановимся на какой-то станции, раздадут завтрак, и до вечера едем без остановок. Захочешь по нужде сходить – корчись, но терпи. Вечером, как только остановимся, солдаты не за ужином бросаются, а разбегаются кто куда – по нужде.

Проделав немалый маршрут, часть нашей команды осталась в Свердловске, а остальные продолжили путь до Челябинска. В Челябинске нас определили в танковый учебный полк. Но было понятно, что приехали мы сюда не для учебы, а чтобы ожидать часа нашей демобилизации.

Стояли сильные морозы. В казарме десять градусов тепла. В Германии нам выдали новое обмундирование и валенки. Солдаты и офицеры танкового полка завидовали нам. Ходили они в потрепанных шинелях и ботинках. У нас же, кроме того, что мы носили на себе, было еще новое выходное обмундирования. Местные офицеры хотели его отобрать. Они говорили нам, что не положено иметь солдату два комплекта. Но мы прошли войну и здесь друг за друга стояли горой. Не рискнули они отбирать наше обмундирование силой. Стали уговаривать:

– Куда оно вам? Все равно скоро домой.

А, мы им в ответ:

– Выйдет приказ о демобилизации, то, что на нас – отдадим вам, а в новом – поедим домой.

После первого посещения солдатской столовой в Челябинске, мы узнали, как кормят солдат в России. Подали нам суп. А в супу – две половинки картошки, черные как уголь. Выбросили мы их на стол, а водичку с хлебом схлебали. Солдаты нам говорят:

– Поживете у нас, не будете выбрасывать.

Вспомнили мы Германию. Там было и тепло и сытно. Был у нас запас жиру, и тот начал быстро таять.

Однажды попали мы в наряд на кухню. Поехали на лошади за картошкой. А картофель лежит у хранилища под открытым небом. Надолбили ломами куски картошки вместе с землей и привезли в столовую. Здесь в ванных отхаживали ее горячей водой. Стали чистить, а она вся черная. Половину на улицу выбросили. Смотрим, а там стоят гражданские, и тут же, подбирают всю эту труху. Люди ночами не спали, караулили, чтобы этими очистками завладеть. Солдатам по 800 граммов хлеба на сутки выдавали, а на гражданке и этого не видели.

У нас за войну и после нее накопилось на орденских книжках немного денег. Мы ходили в сберкассу и снимали понемногу. Покупали хлеба. Вот за счет этого дополнительного пайка кое-как притупляли чувство голода.

Однажды мне пришлось патрулировать по городу. Был морозный день. На одной из улиц города мы увидели, как пленные немцы ведут кладку нового здания. Разве предполагали они, когда разрушали наши города, что им придется выполнять такую работу. Что ж в данном случае справедливость восторжествовала. Они получили по своим заслугам.

Где-то в середине февраля 1947 года пришли мы в столовую на обед. Помещение столовой – большое. Народу – много. Обедаем. Вбегает в столовую солдат и громко во весь голос объявляет:

– Товарищи! Сейчас передали по радио: с первого марта демобилизация двух возрастов 1923 и 1924 годов.

Мы, побросав ложки, закричали:

– Ура! Ура!

Сколько радости было у нас в тот момент! Ведь мы столько мытарств вынесли. Зачерпни стакан нашей жизни и дай иному отведать содержимое – с ног свалит. А мы все еще держались. Пришли мы из столовой в казарму – и к репродуктору.

За день несколько раз повторили объявление о демобилизации. Вскоре нам в части зачитали приказ: «…произвести демобилизацию указанных возрастов до 28 февраля 1947 года».

Сначала из нашей части отправились домой военнослужащие из отдаленных областей. А 24 февраля дошла очередь и до горьковских. Закончилось наше хождение по мукам. Впереди нас ожидала гражданская жизнь. Тогда мы еще не представляли в полной мере: сколько труда нам предстоит вложить для восстановления разрушенных городов и сел, сколько сил нужно будет отдать для поднятия народного хозяйства.
 

1947 год. Февраль.
ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ.

24 февраля 1947 года наших однополчан, тех, кто был призван на войну из Горьковской области, собрали в одну команду и отправили на вокзал. Народу на вокзале – уйма. Все поезда забиты людьми. Только на вторые сутки нам выделили в одном из составов два вагона. За время нашей военной службы нам пришлось много попутешествовать. На многих вокзалах мы побывали. Но вот что нам бросилось в глаза. Грязь, неотапливаемые помещения, оборванные беспризорные ребятишки, спящие на скамейках, калеки – все это было на вокзалах только в России и в Румынии. Ни в Германии, ни в Австрии, ни в Польше, ни в Чехословакии мы этого не видели.

Перед Свердловском наш сопровождающий выдал нам документы на руки. В Свердловске – пересадка. До станции Арзамас мы добрались на пассажирском поезде без особых приключений. Харьковский поезд идущий в сторону Лукоянова только что отошел со станции Арзамас. Следующий – через сутки. На вокзале холод. Ждать сутки, у нас нет терпения. И тут вся наша горьковская команда стала рассеиваться в разные стороны. Какие же мы были глупые! Всю войну прошли вместе, а на прощанье даже адресами не обменялись. Радости у нас было тогда полно, что домой возвращаемся. Вот на радостях мы и забыли друг про друга. Вскоре все разбежались и остались мы с Анатолием Зориным вдвоем. Решили ехать на товарном поезде. Влезли на платформу, на которой стояли какие то контейнеры. Поезд тронулся. На дворе зима. Как начал свистеть ветер со всех сторон. Ищем мы от холода пятый угол, но на платформе его не найти. Проехали немного, а промерзли насквозь. Стучат у нас зубы, как у голодного волка в зимнюю пору. До Лукоянова четыре станции. Если поезд будет идти без остановок, то в Лукоянов приедем трупами. Наше спасение – прыгать на ходу. Подъезжаем к Шаткам. Поезд притормаживает. Спрыгиваем. В Шатках проживал у тестя мой брат Павел. Быстро отыскали мы его дом. Павел был на работе в больнице. Жена Катя сходила за ним. Посидели мы выпили и остались у них ночевать. На следующее утро я, Анатолий, Павел и Катя отправились на вокзал. Пассажирского поезда ждать не стали. Да и шансов сесть на него было немного. Пассажирские поезда в то время были забиты народом. Сели на площадку товарного поезда следующего до станции Лукоянов. Вышли в Лукоянове, и уже на ходу стали садиться на товарный поезд идущий в сторону Николай-дара. Подсадили на платформу Катю. Вслед за ней залезли я и Павел. А Зорин Анатолий не успел. Поезд уже набрал скорость. Анатолий собирался заехать ко мне в гости. Но получилось так, что уехали мы втроем, а он отправился пешком домой. От Лукоянова до дома ему нужно было пройти километров двадцать. При подъезде к железнодорожной станции Николай-дар, поезд стал сбавлять ход. Мы готовились к высадке. Но поезд, минуя станцию, стал набирать скорость. Пришлось прыгать на ходу. Прыгнул Павел. За ним прыгнула Катя и покатилась кубарем под откос. Последним спрыгнул я. Зашли на станцию. Мой отец в этот день находился на дежурстве. Его сразу отпустили домой. От станции до села шли пешком. Подошли к дому. Зашли в сени. Отец постучал в дверь. Мать отвечает:

– Заходите!

Заходит первым отец. Мать говорит:

– Я думала, кто еще идет. А он стучать задумал.

В этот момент появляюсь я. В избе три моих брата. Леша, старший из них, увидев меня, закричал:

– Петька приехал!

Вслед за мной заходят Павел и Катя. Сели мы с дороги за стол. Отец говорит нашей матери:

– Вот, мать, про сон я тебе утром рассказывал. Будто рой пчел я поймал. Вот он мой рой, весь здесь – за столом сидит. Вот я его и поймал.

Гостинцев у меня не было. Какие гостинцы, когда после войны мы столько время мытарились по свету. Положил я на стол буханку чистого ржаного хлеба – мой паек на дорогу. Ребятишки, как увидели хлеб, закричали:

– Ура! Петя белого хлеба привез!

Вот какой гостинец им был нужен. Ведь тогда всю войну и после войны ели они одну картошку.

Вечером прошлись мы с Павлом по селу. Пригласили всю нашу родню на завтра в гости. А родни в селе у нас было много. И уже на следующий день вместе со всей родней отметили мое возвращение. Вот так началась моя мирная гражданская жизнь.

1985-2009 гг.