«С ВАМИ СПОКОЙНО, УЮТНО, ЖИВИТЕ ДОЛГО!»

     – Конечно, в минуты затишья хотелось вспомнить мирную жизнь, рассказать между нами, солдатами, пару анекдотов, да и солёное словцо было в цене: женщин рядом, как правило, нет, а оживить иногда слишком серые будни, когда, к примеру, один переход измерялся десятками километров, – до стирания ног, до шума в голове, до усталости смертельной, – сам бог велел, – рассказывал Борис Степанович Ганин, фронтовик, ныне ветеран, перешагнувший аж за восемьдесят пять, а по острому взгляду и по доброй хитроватой улыбке понятно, что даст фору иным современным нытикам, опускающим руки от трудностей вполне мирной жизни.

     И тут же – серьёзно:

     – Я был так рад, когда слышал голоса наших школьников – искренних, горячих – о том, что они гордятся своей подмосковной землёй, где мощно проявился героизм наших солдат, но и маршалов тоже, где фашист ощутимо получил под зад и покатился наконец-то от столицы во все стороны… И, конечно, сегодня так важна истинная правда о тех годах! Очень нужна! – и продолжил:

     И тут же, без перехода, с улыбчивым и просветлённым лицом запел:

     После этого молодой ведущий, что называется, потерял дар речи от таких сюрпризов своего гостя, а я решила во что бы то ни стало встретиться с Тёркиным наших дней. Что это был он – лично у меня сомнения не было.

     И вот мы сидим, пользуясь тишиной, в детской библиотеке города Железнодорожного, где живём, рассматриваем фотографии, и высвечиваем отдельные страницы фронтовой жизни Бориса Степановича Ганина, поскольку к спокойному повествованию – что, почему и когда – мой герой явно не расположен, ему интересно не упустить то, что засело в самом сердце, о чём непременно должен знать читатель и в чём он уверен наверняка. Но без Тёркина разве можно начать разговор? И он с удовольствием начинает:

     Перед этим мы ознакомились со стендом, – «От Кремля до Рейхстага», посвящённым войне, и настоящим музейным уголком, где нашли место атрибуты военной поры: котелок, алюминиевые кружка с ложкой, пишущая машинка (может быть, на похожей между поездками на фронт печатал своего «Тёркина» Твардовский), а над всем – сшитые один с другим платки с именами погибших родственников, – акция, начавшая свой путь от Поклонной горы, вобравшая любовь и старание многих сотен школьников… И видно было, как рад Борис Степанович, что даже детская библиотека так основательно подготовилась к юбилею Победы…

     – А знаете, когда я понял, что война – что-то противоестественное, чуждое человеку? – И смотрит с хитринкой. – Продвигались мы согласно прямого назначения в сторону Степного фронта через Харьков, Белгород… Ночевали где придётся. И вот, это уже на Украине было, утром просыпаюсь от храпа за спиной. Поворачиваюсь, протираю глаза – мать честная! А это немец как ни в чём не бывало пристроился рядом и сопит себе. Видимо, ночью заблудился, до своих не дошёл, а тут, видит, можно и прикорнуть… Помните, у Твардовского? –

     – Ну, и как встреча? Кто кого на мушку взял? – подначиваю я Тёркина.

     – А никто. Видно, спросонья духа боевого не было. Не стали мы его кончать. Накормили как пленного, а вскоре опять бой начался. Так он в благодарность ещё и снаряды нам подавал…

     – Это правда? – искренно пытаю я.

     – Ну, конечно! Война – если дело не тонкое, то уж сложное точно… Кстати, ещё одна встреча похожая была.

     – Опять кто-то адрес перепутал?

     – Не-е… Тут посерьёзней. Там же, на Украине дело было. Наша 2-я Гвардейская танковая бригада с боями на запад продвигалась, над головой кипели воздушные бои, и однажды чуть не на головы нам свалился немецкий лётчик. Освободился от парашюта, быстро так оценил обстановку, выхватил откуда-то губную гармошку и давай на ней играть. Верите ли, ни у кого рука не поднялась на него. Поближе подошли – оказывается, офицер, да ещё и с наградами, и на форме у него – две белые полоски, означавшие, что он уже две русских зимы перетерпел… А из-за лесочка опять немцы стрелять начали… Мы его – в танк, тут он, видимо, растерялся, малость струхнул, и танкист налил ему спирту, говорит: дринк, то есть, пей! А когда опять потише стало, оказалось, что танкист для примера тоже принял чуть на грудь, и тут уж никаких разногласий не было… А потом мы его, как пленного, к таким же другим присоединили и отправили куда положено по инструкции. Одно ясно было: если к немцу – хорошо, так и он – не зверь.

     – А не слишком расслабились вы тогда? Ведь немец-то, как-никак, фашистом был!

     – Да нет, это ведь один-два эпизода на всю войну… А когда между Ковелем и Львовом бендеровцы начали вставлять нам палки в колёса – то засаду устроят, то мост подожгут, – тут уже мы тоже зубы показали: целый месяц по приказу командования шерстили леса вокруг, и пощады врагу не было! Война есть война.

     – А «За отвагу» за что получили?

     – А это тогда же, на Украине. Я ещё не сказал, что прошёл всю войну радистом-телеграфистом. Как в Самаре окончил курсы (сам-то я из Сызрани), так и на фронт. К слову сказать, некоторые из наших попытались отлынить от войны… Хорошим это, конечно, не кончилось.

     – Ну, и…?

     – Ах, да, простите, всё в сторону ухожу. Так вот, была у нас задача (а я был в составе небольшого отряда) не пропустить по «железке» немецкий эшелон с оружием и солдатами. Кстати, полный эшелон, силища немаленькая. Открыто атаковать – не было таких сил. И что мы сделали, как думаете?

     – Подорвали?

     – Мы просто бабахнули по паровозу, он остановился, немцы из вагонов повыскакивали, открыли огонь, но тут уже подоспела наша матушка-пехота, и дело было сделано. Конечно, нам-то непросто было решиться брать целый состав на абордаж, – и, глядя на медаль, закончил:

     – Но и орденами, я смотрю, Вас не обидели. Два – и каких! «Красной Звезды»!

     – Кстати, первым награждённым этим орденом был Василий Константинович Блюхер, красный маршал, мощный полководец! Вы знаете, конечно, что и он попал под колесо репрессий. Впрочем, я отвлёкся. Когда спрашивают, за что ордена, я отвечаю, что пройти через такую войну – это уже подвиг. Видимо, заслужил, раз наградили… Но не это главное. А вот что Россия осталась жива – это да! Как вспомню переправу через Одер…

     – Подождите, Борис Степанович. Я ведь помню, что и о Курской дуге Вы рассказывали…

     – Это по телевизору?

     – Ну, да. Давайте вернёмся пока в Россию.

     Мой герой чуть передохнул и продолжил:

     – До моих подвигов там дело не дошло. Это была такая мясорубка, такая темень от самолётов в небе и танков на земле, и своих, и вражеских, – словно и не день вовсе, а почти ночь. А что сделает радист против «тигров», которые прут на тебя один за другим, и земля буквально вскипает под ногами?.. Да ещё и связь надо держать!

     Окопная война – это вам не шуточки! И битву на Курской не зря прозвали «войной моторов». Словом, в одну секунду оказался я засыпанным землёй, только рука да нога выставились, слава богу, а то бы товарищи могли и не увидеть, и не подобрать меня… Тогда я и поседел, это в 18-то лет!..

     И вдруг, словно очнувшись:

     – Ну, разве это не про нас?

     Оно, конечно, из песни слова не выкинешь, но тогда все мы были равны – и русские, и татары, и грузины… Я, например, встретился там с башкиром Якубом Ибрагимовичем Кучугуловым. Вместе таскали тяжеленные катушки с проводом, вместе увёртывались от вражеских пуль, делили на привале кусок хлеба… Кстати, самое страшное на войне – это голод. Хорошо, если соображалка, то есть голова, работает как надо. К примеру, в Воронеже в брошенных вагонах мы обнаружили комки соли. Быстро сообразили, что к чему, и потом по ходу в деревнях меняли соль на продукты. Страшен голод, а ещё – если нет рядом друзей. Но война сама учила, что к чему, и людей сближала не только опасность, но и каждая, даже небольшая, победа над врагом. Помните, у Твардовского?..

     – Расправились с бендеровцами и – дальше, на запад? Уже близился конец войны, ведь так? И, наверное, хоть сколько-то полегче стало – больше оружия, лучше со снабжением?

     – И так, и не совсем так. То есть, конечно, снабжение было по полной программе, но ведь и сопротивление фашистов – беспредельное, понимаете? Господи, сколько погибло наших только при одной переправе через Одер! Сзади – взорванный фашистскими стервятниками мост, впереди – по-волчьи огрызающийся враг. Оно и понятно – кому охота терпеть такое поражение, да ещё и на подступах к своему дому?.. Много, много погибло солдат после переправы этой!.. Так что горячо было!.. Лучше, чем Александр Трифонович, и не скажешь:

     – Ну, давайте посмотрим на фотографии, что Вы принесли.

     – Обязательно! Вот, смотрите: это я у английского танка, а место – Ленино-Снегиревский военный музей, что по волоколамской дороге. Именно отсюда погнали немцев от Москвы! Тут много техники – и нашей, и трофейной. Конечно, хочется лишний раз своё похвалить, но, если честно, то английская броня, к примеру, была надёжней нашей, так как снаряды застревали в броне, оставляя живыми танкистов. И, само собой, вся экспозиция посвящена 16 Армии Рокоссовского. Нам рассказали, что именно здесь родилась замечательная песня «Землянка» Константина Листова и Алексея Суркова. Отсюда же спустя годы пошла и песня «У деревни Крюково». Деревню эту, несколько раз переходившую из рук в руки, не случайно сегодня называют вторым Бородино. И было приятно, что экскурсоводом у нас была студентка Катя Бабакулова. Значит, и молодым дорога наша история!.. А на этом снимке – я у мемориальной плиты. Смотрите, хорошо видна надпись: Константин Константинович Рокоссовский, Маршал Советского Союза. Впечатление от всего музея остаётся очень сильное. Видно, какую мы техническую мощь одолели, не говоря уже о нацистском варварстве.

     – А это что за молодой товарищ?

     – Ну, будто и не догадываетесь! – смеётся он. – Да, сорок пятый год, многое я уже повидал, но всё ещё задиристый! И с шевелюрой, между прочим!

     – Ну, насчёт задиристости Вы и сегодня кому угодно фору дадите…

     Борис Степанович вмиг посерьёзнел.

     – Больше всего несправедливость не люблю! Такой уж характер. И ничего с этим не поделаешь, хотя порой и на огрехи достаётся. Но, знаете, самое главное, что администрация города нашего не забывает о нас. А ведь это очень много значит!.. У меня, к примеру, квартира есть, но кое-где ремонт требуется. Обещали на этих днях всё сделать… А вот, смотрите сюда: это мы на губернаторском приёме у Громова, и рядом, как видите, – мэр, Евгений Иванович Жирков.

     – Да, и по фото видно, что принимали вас отлично – и красиво, и вкусно.

     – А это мы с ветеранами-ленинградцами в годовщину освобождения города на Неве. Пожилые уже все… Время-то вон как летит!..

     Мы помолчали, Борис Степанович аккуратно в папочку стал складывать фотографии и вырезки из газет, и от малейшего его движения «запевали» ордена и медали на пиджаке…

     – Да, есть и за взятие Берлина! – перехватив мой взгляд, подтвердил Ганин.

     Наш передовой отряд I Белорусского фронта, после взятия знаменитых Зееловских высот, овладел районом Шарлоттенбург, где жили наиболее знатные и богатые люди Берлина, – словом, вроде нашей Рублёвки, а 3 мая мы уже проезжали через знаменитые Бранденбургские ворота к правительственному аэродрому, где еще сопротивлялись остатки немецкого офицерства, хотя большинство уже лежали мёртвыми на большой площади.

     – Мне кажется, по телевидению Вы упоминали об одном очень важном политическом событии…

     – Ну, ещё бы! Я был включён в почётный караул для встречи командования союзных войск, а это американец – генерал Эйзенхауэр, англичанин – фельдмаршал Монтгомери и француз – генерал Делатр де Тассиньи. Вместе с Жуковым они подписали Декларацию о поражении Германии. И знаете, чем я больше всего гордился? Тем, что это они летели и ехали к нашему полководцу Георгию Жукову! Потому что мы – победители! Понимаете?.. Конечно, вся эта торжественность, возможность видеть совсем близко, можно сказать, властителей мира, – произвело на меня огромное впечатление. До сих пор помню даже, как они одеты были… А позднее по дороге в Потсдам, куда Сталин должен был приехать, меня включили в оцепление: так охранялся каждый участок пути… Были и шокирующие новости, о том, к примеру, что Геббельс всех своих шестерых дочек умертвил. Ужас просто! Вот до чего был пропитан нацизмом. Сталин, чтобы показать нашу гуманность, объявил, что народ не виноват и приказал нам отдавать тёплые вещи и одеяла мирным немцам. Словом, много чего перемешалось тогда и в жизни, и в сознании. Но гордое чувство победителя, причём гуманного, я испытал сполна.

     А потом моя часть несла службу по охране Большого Берлина, и я помню, как рождалось тут новое государство, как немцы, стоя на бортовых машинах, радостно разъезжали уже с мирными флагами. Как наши солдаты иногда отбирали у немок велосипеды – хотелось покататься, и всё тут! Люди – они все разные. И после такой войны трудно быть белым и пушистым… Как около Рейхстага долго работал рынок, у них ведь тоже карточная система вначале была, а рядом немцы садили картошку и огораживали свои участки чем придётся: всякого хлама после бомбёжек осталось немало. Всё помню, ведь целых 8 лет ещё в Германии служил. Там же после войны и настоящей бане порадовался. Ведь на фронте, в окопах, хошь-не хошь, а всякая зараза вяжется, особенно вши. Конечно, раз в месяц нас отводили ближе к тылу, прожаривали одежду. А после войны – совсем другое дело. Помните?

     Знаете, на войне меня одна мысль чаще всего тревожила: неужели я не увижу мир другим – без выстрелов, без окопов, без голодухи? И вот, слава Богу, служу, но не стреляю. Смотрю по сторонам – как другие люди живут. Крыши черепичные, аккуратность во всём, тут – пивной бар, а там – кирха. В общем, и Европу мирную посмотрел… Между прочим, когда снимался фильм «Падение Берлина» режиссёра Чиаурели (там ещё Андреев играл), так я консультантом-радистом был. Съёмки велись под Берлином, Рейхстаг не дали снимать. Так вот, там много техники было задействовано, а, значит, координация соответствующая требовалась. Ну, и меня, как прошедшего огонь и воду, пригласили помочь. И я себя опять на фронте почувствовал, вошёл в роль: командую, как бывало. Командиру, положим, отдохнуть надо, я и прикрываю его: «С фланга немцы прут, перестроиться надо срочно!». Ну, и так далее.

     – Да-а, поистине есть что вспомнить… Но я смотрю, несмотря на свои 85, на покой вы не собираетесь, коли едва нашли время для нашего разговора.

     Борис Степанович взглянул на меня искоса, с хитрецой, и ответил:

     Вот так иногда я начинаю встречу со школьниками. И рассказываю, и что-то из «Тёркина» читаю, и пою. Главное – чтобы они тоже прониклись нашей историей, в данном случае великой Победой. А то ведь и такое бывает: спрашиваю у одного юнца, почему не хочет в армию идти? А он отвечает: «Там родных нет!». Но когда я вижу заблестевшие глаза, когда слышу их не пустые вопросы, а потом и благодарность за всё, что я поведал и что испытал вместе с моим поколением, товарищами боевыми, – и сам, кажется, молодею! А когда звучат такие слова: «С вами спокойно, уютно, живите долго!», – это дорогого стоит. И встречи такие – чуть не каждый день, ведь впереди какая дата! Так что тут не до заслуженного отдыха, сами понимаете. Как это у классика: «И жить торопится, и чувствовать спешит!». А ещё больше мне понравился лозунг, что держали подростки на Красной площади: «Победа деда – наша победа!».

     – Так Вы никак на параде были?

     – Так точно. И нынче собираюсь. Пятеро нас из Железнодорожного поедут. И ничего не поделаешь, – с сопровождением. Меня дочь Наташа будет оберегать. Здоровье-то у всех – не ахти какое, – и вдруг вскидывается: – А знаете, почему я в сорок пятом не участвовал в Параде Победы? Двух сантиметров не хватило до нужного роста!

     – Да-а, обидно.

     – Да ничего, главное – до сих пор живу и не сдаюсь этой вражине -старости… А знаете, когда пять лет назад сидел на гостевой трибуне вместе с остальными нашими ветеранами, не успел домой приехать, а уже со всей России звонки: многие увидели по телевизору, а родни у меня немало! И в Самаре, и в Волго-Донске, и в Кандалакше… Да друзья боевые. Правда, на сегодня их – раз, два и обчёлся…

     – Кстати, о семье своей расскажите: жене, детях…

     – А это уже, увы, грустная история. Потому что без жены я сейчас… А встретились мы с Марусей в Карелии. На работе познакомились. Я был к тому времени машинистом экскаватора, она просто рабочей, по оргнабору приехала: деревню её сожгли немцы, вот и подалась на север. Условий для молодых тогда вообще не было, то комнатку какую дадут, а больше всё по вагончикам, когда мы уже вместе стали по командировкам ездить. Исколесили всю северную часть страны, кругом начинались стройки и я со своей мирной профессией был там весьма кстати. А в «Железку» нашу попали 50 лет назад, да тут и осели.

     – Поясним читателям, что так коротко, не без улыбки, зовут горожане свой

     Железнодорожный. А тут где ваши руки пригодились?

     – Поступил на «Минвату», и в основном тут работал, всё по той же специальности.

     – Дети, внуки – всё, как полагается?

     – Конечно. Про дочь уже говорил, есть внуки и даже правнуки. Не забывают старика, ничего не скажешь. Вчера вот угодил в больницу, так Наташа тут же примчалась, давай с врачами советоваться… В общем, не остался я там. Ну, что это за жизнь!.. Вы уж извините, долго разговаривать некогда, – и посмотрел на часы: – Через час едем с товарищами в «Чайку», там собрание серьёзное. Мы ведь, хоть и старые, а всё ещё боевые!

     – Да уж не сомневаюсь, Борис Степанович. А что, удалось без ранений пройти войну?

     – Не буду врать, не всю войну, а только два года. В сорок третьем мне стукнуло восемнадцать и тогда уже после курсов меня призвали. Конечно, слава Богу, что остался при ногах и руках, но и меня однажды крепко зацепило. Так что до сих пор слышу это «эхо войны».

     – А подробней? Если можно, конечно.

     – Да отчего ж. Пробивались мы с боями по украинскому шляху на запад. Я был на бронетранспортёре, осуществлял связь со своими. А немцы уже подготовили для нас «дороженьку»: то от одной мины увернёмся, то от другой, а от третьей не удалось: контузило меня. Хорошо, санитарный взвод был рядом. Молодость да лечение прямо по ходу – и, вроде, выкарабкался. А эхо войны до сих пор напоминает о себе головными болями, а бывало и хуже… Да и желудок подпортил. Хоть нам и давали таблетки, чтобы грязную воду обеззараживали, если другой рядом нет, а всё-равно отзывается эта водичка по сей день!.. Но не будем об этом!

     – Друзья-однополчане ещё живы? С кем общаетесь?

     – Сегодня в основном с теми, кто рядом, в Совете ветеранов, кто, как и я, не любит по врачам расхаживать, хотя и льготы есть. У нас сейчас главная задача – передать молодым наш боевой запал, наш жизненный опыт, рассказать, какой ценой далась великая Победа. Это и Герой Советского Союза Корнилаев Анатолий Николаевич (шесть танков подбил!), и Александр Иванович Чентырёв, и Дмитрий Герасимович Старых, и Бронислав Антонович Порозинский. К сожалению, погиб на исходе войны мой боевой друг Якуб Кучугулов, а позднее – замечательный друг уже по мирной жизни, по национальности хант, – Константин Кеушков.

     – А как насчёт традиционных грехов: курение, водка? Хотя догадываюсь, что до 85 лет с такой «ношей» не дотянешь.

     – Что ж, докладываю: вот уже 50 лет не курю, и лет 30 – не балуюсь беленькой. А курить знаете как бросил?

     – Нет, Борис Степанович, где мне…

     – А вот, как машинист экскаватора работал я одно время в совхозе «Врачовы горки». И надо же, одна женщина в столовой сказала: «Бросишь курить – буду кормить бесплатно!». Представляете, хитрюга какая? Да помощник оказался некурящий, а перед глазами – только поле, да ещё и повариха своё гнёт… (Смеётся). Словом, все условия для хорошего поведения! А с белой «злодейкой» немного по-другому было: сначала на красное вино перешёл, потом на пиво, а там и мозги просигналили: «Кончай, брат!». Словом,

     Вот, такие дела. (Смеётся). Безгрешен, как ангел.

     – А это ещё вопрос! Вот вы такой боевой, – небось, с Вами непросто: за словом-то в карман не полезете. Характер, чувствуется, – горячий.

     – А опыт на что? И в контролирующих органах приходилось работать, а там надо каждое слово взвесить… Так что разочарую: покладистый я.

     – Да нет, наоборот, приятно, когда человек умеет общий язык с людьми находить.

     – Так уж к моим-то годам грех ума не набраться! А если ещё есть где в равновесие придти, полюбоваться природой… Знаете, тут недалеко – станция Чёрная? Так вот, есть там пруд, а у меня – лодка резиновая, все условия для кайфа, как сейчас говорят. Загораю, плаваю, размышляю… Есть и дача – подальше, но там дочь Наташа заправляет. Ей это сподручней, да и внукам есть где разгуляться… А мне уже больше покоя хочется – среди природы нашей подмосковной.

     – Трудно представить Вас на одном месте.

     – Вы правы! Потому что в своё время я немало поколесил по России! И командировочным, и просто как турист. До сих пор помню чувство невероятной гордости за страну, когда поднимался на Мамаевом кургане к главному памятнику «Родина-мать зовёт».

     Поднимался, и будто снова проходил весь путь – и трудный, и славный, и трагический. До сих пор помню развалины наших городов на Украине и в Белоруссии, тела мёртвых, которых порой было некому убирать и хоронить… И грело душу то, как в короткое время возродились наши города, стали красивыми, тёплыми, уютными, полные цветов и детских мордочек, которые родились уже на мирной земле, спасённой для них их отцами и дедами, большинство из которых не вернулись в родные дома…

     На Дальнем Востоке открывал для себя живописнейшие места – Курилы, Камчатку… Словом, могу сказать, что не понаслышке знаю о России, что не зря так быстро пролетели 65 мирных лет…

     – Борис Степанович, а мы, оказывается, – коллеги!

     – А-а… Ну да, и с газетой «Железка» сотрудничал, и с «Моим городом» дружу. А как же, надо рассказывать читателям о тех же ветеранах-друзьях. О Корнилаеве писал, о делах наших ветеранских. Чтобы знали, что мы в строю, что ещё можем плечо своё подставить! Да и звание «Почётного ветерана Российской федерации» обязывает, как-никак.

     – А Тёркина когда полюбили, да так, что наизусть чуть не всю поэму знаете?

     – Хорошо, отвечу.

     Что и говорить, близко к сердцу его принял. Можно сказать, другом он мне стал, причём на всю жизнь. Иногда и мыслю, как он, и говорю его словами, что вы уже заметили.

     – А как думаете, почему это произошло?

     – Лично для меня всё яснее ясного: Твардовского это заслуга! То, что поэма в те годы поднимала настроение и дух солдат, – это давно доказано, а вот что и сегодня Тёркин нам нужен, – это вы и на моём примере видите. Нынче – другие задачи, и жизнь вроде другая, а здоровый дух и настроение в наши годы – ох, как нужны! Вот так… Если что – звоните только вечером, уж больно я нынче занятой.

     Борис Степанович заспешил и направился к дверям и, вдруг обернувшись, всё-таки поставил родную весомую точку:

     Я хотела окликнуть моего Тёркина, сказать спасибо – за всё, всё, всё!.. Но он уже выходил… Выходил из библиотеки, но не из моего сердца.