Посвящается девчонкам и мальчишкам,
жившим давным-давно, в суровые годы Великой Отечественной войны.
ВИКТОР ШТАНЬКО, врач-рентгенолог, писатель, член Союза писателей СССР.
Виктор Штанько
VI
Восемьдесят шесть железных ступенек. – Тайный отряд. – Горячая труба. Проспал чужого. – Знакомство состоялось. – Твой боевой пост в тылу!
Юля прошла мимо приоткрытых ворот котельной. Не остановилась, мимоходом только глянула – дедушки Тимофея не видно. И сразу за угол высокого забора. Не оглядывается – слышит скрип снега – Гриша идёт за ней следом.
Пошла по узкой тропке вдоль забора и остановилась. Глянула по сторонам – никого. И быстро шагнула к забору, сдвинула доску в сторону.
– За мной! – сказала Юля, пролезая в щель, и сразу бегом к сараю, как раз туда, где ещё недавно был Мишутка.
Гриша уже рядом стоит. Вопросов не задает.
Юля сразу заметила следы, идущие в дальний угол – это дежурный прошёл в штаб.
– Вот мы и пришли, – Юля взглянула на Гришу.
– Куда пришли? – удивился Гриша.
– Сейчас узнаешь, – еще несколько шагов в полумрак, и они остановились возле лестницы, уходящей вверх. Нащупала на стене проволоку и со всех сил дёрнула её.
Наверху, в темноте раздался звон.
– Что это? – спросил Гриша.
– Сигнал! Чтоб дежурный знал, что сейчас к нему поднимутся. За мной! – Юля быстро полезла наверх по лестнице.
– Вот это лесенка! – голос Гриши прозвучал в темноте.
– Восемьдесят шесть ступенек!
– Здорово! И сколько раз туда-сюда?
– Сколько нужно! Этого мы не считаем!
– Молодцы! Отличная зарядочка!
Вот последняя ступенька. Дежурный должен встречать – они предупредили его, звонили. Дежурного нет на месте!
Юля даже губу прикусила – Мишутка спал в своём любимом кресле! Спит дежурный, как сурок!
Шорох за спиной – это уже Гриша рядом.
– Шикарный чердак… А кто это кемарит за столом?
– Тише! – прошептала Юля. – Это наш секретарь. Он после ночного дежурства в госпитале. Там за ночь так набегаешься, потом ног не чувствуешь и голова набок. Пусть отдохнет немножко.
Гриша удивленно смотрит по сторонам, не ожидал увидеть на чердаке старой котельной столько интересного.
Юля, тем временем, достала из аптечки бинт, йод.
– Гриша, иди сюда, – негромко позвала Юля.
– Слушаюсь!
– Надо перевязать руку.
– Ну, ты даёшь! Я и забыл уже…
Юля обрабатывает рану, перевязывает.
– С этим не шутят, может быть заражение крови. Вот и всё!
– Спасибочко! Ты прямо, как доктор, – кивает на карту. – В кабинете директора училища висит похожая карта, но такой ещё не видел…
– И не увидишь! Сами рисовали.
Гриша и Юля подходят к карте.
– Ништяк карта! Красные флажки, это наши… – Гриша потрогал флажки. – Здорово всё сделано! И реки, города…
– Мы слушаем радио, и каждый день передвигаем флажки. Вот где-то здесь ранило моего папу, – Юля тронула пальцем точку возле синей ниточки – реки. – Он больше месяца лежал в госпитале и теперь уже опять на передовой. Командует батальоном. Такой сорви – голова! Мы с мамой так переживаем. Я ночью проснусь и всё думаю, думаю, как наш папка сейчас там…
– Моему бате сложно письмо присылать, – Гриша прикрыл ладошкой часть Черного моря. – Где-то здесь его корабль плавает. Как прислать оттуда! Но мы с мамой всё равно ждем, ждем… Когда приносят письмо, мама плачет от радости… Вот давно что-то не было письма…
– Значит, трудно переслать. Ничего, придёт письмо, – сказала Юля. И мама у Юли так всегда говорит. И соседка их тоже так говорит.
Гриша подошел к часам – ходикам, висевшим на брусе.
– Тикают! Никогда таких чудных часиков не видел! Прямо хоть в музей тащи!
– Наш изобретатель Авангард собрал из разных старых часов. У него в руках прямо горит всё! Любые задачки решает за секунду – взглянул и готово. Вот я смотрю на Авангардика, и прямо страшно делается – что у него там в голове? – Юля уселась возле теплой трубы и стала пришивать оторванный рукав на пальто. – Наверняка, великим ученым будет…
Гриша увидел несколько винтовок и автоматов – подошел к стойке.
– Вот это да-а!!! Ништяк! – провёл рукой по винтовке, погладил отшлифованный приклад. – На совесть сделано. Прямо, как настоящие.
– Ребята вытачивали, Авангард руководил. Он такой чудак! Длинный и всегда таскает на голове шлем со звездой, летом даже не снимает. Неужели ты его не видел в городе?
– Мы почти не выходим с завода. После занятий – в цех, к станку. Смену отработал и кемарить, а то свалишься. И снова в цех или на занятия. Сегодня ходил и всё на небо смотрел – давно не видел, оно такое синее, синее… У меня поначалу даже голова закружилась…
– Папа! Папка! – закричал Мишутка во сне и так жалобно застонал, что у Гриши прямо мурашки по спине пробежали. – А-а… Папа…
– Что это он? – прошептал Гриша.
– У него отец был танкист, убили под Ленинградом. Но Мишутка не верит в это. Дома у него в аквариуме живет золотая рыбка. Такая красивая! И Мишутка говорит всем, что рыбка эта волшебная и как-то он будто услышал от неё, что отец живой, не убит…
– Вот это он зря заливает! – возмутился Гриша. – Не надо мозги крутить!
– Но ему очень хочется верить, что отец живой. Понимаешь?
– Это другое дело. Верить надо. У нашей соседки за два года три похоронки пришло на мужа, а он живой! Пришло письмо, написал, что орденом наградили. Верить надо! Обязательно… – и подумал об отце – как там ему сейчас среди грозного моря. Всё с папкой будет хорошо. И скоро письмо придёт. Прижался к трубе. – Верить – это самое важное. А труба-то тёпленькая!
– А как же! Мы всегда возле неё греемся.
– Слушай, а если зашухарят вас? Знаешь, какой шум будет!
– Не зашухарят. Только дед Тимофей знает, а у нас с ним дружба.
Гриша сел возле трубы. Отличное местечко – сто лет можно греться! Тепло и мухи не кусают. И вообще, сегодня у него очень удачный денёк. По городу прошвырнулся, отдал посылку. Бандиту морду начистил. А сколько интересного сейчас перед глазами… и Юля что-то говорит…Слова Юли доносятся как бы издалека... Совсем не хочется открывать глаза… и зачем их открывать…так хорошо слушать Юлю…
Юля придирчиво осмотрела рукав – пришила! Маме, конечно, ни слова. И она не знает про отряд. Родители не должны знать про отряд. Так решили. Полная конспирация! И в школе молчок! Старшая пионервожатая, чтоб показать свою работу, почти каждую неделю проводит сбор дружины. Докладывают, сколько выпустили стенных газет, связали веников…
Скукота! В соседних школах ребята собирают металлолом и занимаются разными интересными делами. А тут одни веники! Они в школе тоже собирали металлолом, но один пацан поскользнулся и ударил руку. И после этого случая Цветкова даже думать не хочет о металлоломе. И в госпиталь нельзя – вдруг заразятся! И кто в ответе – опять Цветкова! Вот и маршируем под барабаны и громко поём боевые песни…
И ребята решили действовать сами – организовали отряд. Включали в него только самых верных, не болтунов.
Рядом чириканье – Фимка! Он кружил вокруг трубы.
– Привет, Фима! – обрадовалась Юля. – Гриш, смотри, наш хвостатый дружок прилетел! Хочет с тобой познакомиться. Гриш, тебе дать посмотреть «Крокодильчик»? У меня остался один журнал – Ветровым занесу завтра. Гриша!?
Юля услышала негромкое посапывание.
Глянула за трубу – Гриша сладко спал! Устал! Глянула в сторону Мишутки – и тот продолжал спать, положив голову на локти.
– Ладно, тихий час в штабе, – улыбнулась Юля и достала из кармана записку.
«Бледнолицая! Должен сказать тебе очень важное. Встреча на прежнем месте. Ответ – Красной Голове. Соколиный Глаз будет ждать тебя».
– Ой, не могу! – рассмеялась беззвучно Юля. – Опять придумал что-нибудь!
Свою записку отдала Лиде – Красной Голове. Сегодня Лида передаст её Соколиному Глазу.
Дзинь! Дзинь! Поплыл звон по чердаку – пришли свои! Дзи-и-инь! Дежурный должен встречать!
– Мишутка! – крикнула Юля, а тот даже ухом не повел. Хотела к нему подбежать, дернуть за рукав и не успела – голоса ребят рядом. Бросилась к лестнице и выкрикнула: – Пароль!
Первым запрыгнул на чердак Авангард.
– Пуля! – Авангард во всю оттирал себе нос. – Чуть нюхалку не отморозил… Ну, грызёт… Прямо до самых мослов достал…
Появились белые от инея Чижик и Валера. Чижик сбросил с плеч вещевой мешок и на весь чердак загремели пустые консервные банки.
– Разве ты сегодня дежурная? – спросил Валера, расстегивая паль– то и укладывая осторожно футляр со скрипкой на стул.
Юля не успела ответить, как раздался голос Авангарда.
– Ребя, смотри! Вот наш дежурный! Кемарит! Прямо сопит!
– Тише! – замахала руками Юля. – Он только что заснул. Я разрешила. У него ночное дежурство было очень трудное.
– Хо! А мы после дневного, да?! Мы цветочки собирали? А мы, может, устали, как бобики! И тоже желаем дать храпака! – начал шуметь Авангард.
Мишутка открыл глаза и никак не сразу сообразит, где находится – только что он с разведчиком Димой Зайцевым пробрался в фашистский штаб. Золотая Рыбка помогла проникнуть туда. И они расставляли мины, что изобрёл Авангард. Каркуша и Фимка тащит на спинах мешки с минами. Все крадутся, затаив дыхание. Вот Золотая Рыбка взмахнула плавником: «Тихо! Охрана впереди! Сейчас усыплю их!».
А тут прямо перед Мишуткой откуда-то вдруг возник Авангард.
– Хорош! Дежурим, да!? С храпаком! Сны сладкие смотришь, да!? А мы тут корячимся! Что зенки выпучил? Или не узнаёте меня, товарищ?
Мишутка, наконец, пришел в себя. Протёр глаза – в чернильнице ручка торчит, «Дневник» лежит…Ребята рядом…Авангард кричит, руками пред его носом размахивает… Значит, проспал! Прохлопал! Не слышал, как пришли ребята! Сигнала не слышал! Раззява!
– Штаны с тебя снимут! И спасти никто не успеет! – орёт Авангард, отличное настроение у него. По дороге в штаб, дал себе клятву, что начинает новую жизнь: и ни одного дня без зарядки! Обливаться холодной водой! Не скулить насчет жратвы!
Авангард подпрыгнул к турнику и подтянулся. Сейчас он отсюда, с верхотуры ещё хлеще врежет этому засоне! Славно устроился!
И уже раскрыл рот, как едва не подавился собственным языком.
– А-ааа… Кхе…– он разжал руки и срыгнул с турника. И захрипел осипшим от волнения голосом: – Ребя… Здесь… У нас в штабе чужой!
Все повернулись к Авангарду. Никто, конечно, ничего не понял.
Тот ткнул пальцем в сторону трубы и прошептал:
– Там! Туда гляди!
Ребята взглянули в сторону его пальца – из-за трубы выглядывали чьи-то ноги в здоровенных ботинках – явно чужие! Таких ботинок нет ни у кого в отряде!
Через мгновение ребята окружили незнакомого парня, посапывающего возле тёплой трубы.
Валера кивнул головой и все отошли в сторону.
Дежурный по штабу Малинин, докладывай, как сюда проник чужой! – прошептал Валера, глядя в упор на Мишутку.
– А чего он доложит – дрыхнул! – яростно прохрипел Авангард.
– За такое положено отвечать… и здорово! – а это уже Чижик.
Мишутка молчит, он так растерян, что слов никаких не может выдавить из себя. В голове все перепуталось! Может это ещё продолжается сон? Может ещё он не проснулся!? Нет, это не сон! Не сон!!! И можешь трижды ущипнуть себя! Чужой на весь чердак сопит! Как он проник сюда!?
– Ответ будешь держать! – Чижик сказал, как ударил. – Перед всем отрядом! И сейчас мы тебя спросим…
– Стойте! Дайте мне слово! – закричала Юля.
– Потом скажешь! – перебил Чижик.
– Я хочу сказать! – снова закричала Юля, но её никто не слушал.
Ребята негромко совещались, как поступить с чужаком.
– Пока не очухался, свяжем! – предлагает Авангард. – А потом…
– Слушайте меня! – кричала Юля. – Вы же ничего не знаете!
– Знать не хотим! – махнул рукой Авангард. – Ему в рот кляп сейчас вставим и точка…
– Слушайте все! Мишутка ни в чем не виноват! – закричала Юля. – Я его сюда привела! Слышите!? Я!! Я!!!
Ребята повернулись к Юле.
– Ты!? – Чижик первым пришел в себя. – Как посмела!? Ты же предала нашу главную тайну!
– Хана… – махнул рукой Авангард. – Звон пойдет, и попрут сюда! Как пить дать! Ты…– наступает на Юлю. – Ты хороший подарочек сделала Крысе! Теперь она попляшет! Обхохочется от радости!
– Нет! – перебила Юля. – Крыса не обхохочется! Она ничего не узнает! Гриша никому ничего не скажет! Гриша спас мне жизнь!
Юля стала рассказывать, что произошло в кривом переулке. Показала порванный рукав, зашитую Гришей почтальонскую сумку.
– Да, нарушила тайну. За это отвечу! А что я могла сделать – надо остановить кровь! Бандит финкой ударил! Бинт видите!? – весь в крови! Я сделала перевязку. Для него самое главное руки – он работает на оборонке. Поняли! На токарном станке работает! Учится в ФЗУ! Поняли! И я ещё подумала – нам нужно вытачивать что-то. Ты, Авангард, говорил, надо вытачивать детали... А у тебя никак не получается…
– Тихо! – взвился Авангард. – Может, он сейчас слушает, как мы тут треплемся! И запоминает всё!
– Замолчи! Не болтай чепуху! Он дал мне клятву! Понял! Он настоящий рабочий человек! Я за него ручаюсь, как за себя!
– А если это подстава? – Авангард повернулся к ребятам. – Вон сыщику Шерлоку Холмсу какие гады попадались! Вы же читали! С улыбочками, трали-вали… а потом бац и… Чем докажешь, – он уставился на Юлю, сверля её глазами, – что он рабочий класс? Молчишь? Ну, чем!? Прокол!? Докажи! Хо-хо!
Гриша, тем временем, услышал голоса и проснулся. Ему было так хорошо и уютно, что не хотелось шевелиться и даже приоткрывать глаза. Лежать бы так и лежать…
А голоса где-то совсем рядом… Пусть говорят, они ему не мешают…
И вдруг понял – разговор о нём! И сразу всё вспомнил – он попал в тайный отряд! Они испугались, что он выдаст их! И, кажется, хотят разобраться с ним… Слегка приоткрыл правый глаз и через ресницы увидел незнакомых ребят, стоящих вокруг него. У одного на голове солдатский шлем, рядом в черном бушлате пацан, крепыш такой, и ещё дылда… Шепчутся о чем-то – боятся разбудить его!
Ага, вот и Юля… Она что-то говорит, руками размахивает…
– Видите! На руке перевязка! И опять кровь выступила…
Солдатский шлем наклонился, и Грише захотелось вцепиться в него зубами – насилу сдержался… Собачий треух повис над его носом…
– Руки, вроде, как у рабочего…
– Ага, похоже, что работяга…
– Смотри, тельняшку! Настоящая! На толкучке жуткие деньги…
– А пряжечка! С якорем! И вся начищена…
– Я на толкучке ни разу не видел такую пряжечку…
– Пуговицы с якорями! Гляди, точно золотые!
У Гриши уже закипало всё внутри. Эту пряжечку и пуговицы батя передал ему со своим другом… Ёлки-моталки, пряжечка им нравится! Пуговки красивые! А они прямо с корабля! Ну, что лезет в нос этот треух паршивый!? Так и чихнуть не долго… А шлём как раздухарился!
Терпеть не может Гриша, когда его рассматривают, как вошь на сковороде! Уже сил нет, дрожит всё внутри…
Все мышцы у Гриши напряглись, сжались в тугую пружину…
– Ха-ааа! Стрелять буду! – крикнул Гриша, вскакивая сразу на обе ноги – и разорвалась тишина на чердаке. Пряжка на ремне засвистела над его головой страшным свистом – теперь он никого не боится. – Убью! Уродом любого сделаю!
– Гриша-ааа! – голос Юли заставил его повернуться – и увидел широко раскрытые глаза Юли. – Остановись!
И он замер. Сердце в груди колотится, как рыба на крючке. Перед ним стояла Юля. Она смотрит на него и улыбается.
– Ты зачем так шумишь? Мы не в кривом переулке… И здесь нет бандитов, – говорила она тихо, тихо, но слышно каждое её слово. – Это мои друзья. Я же рассказывала. Вот командир отряда Володя.
Юля повернулась к Чижику.
– Познакомься, Володя, это Гриша. Он спас меня от бандита.
Чижик подошёл и протянул Грише руку.
– Приветик! Чижиков Володя.
– Гриша Морковкин.
– У тебя красиво получается с этим ремнем.
– Тренировочка.
– По черепушке попал и хана!
– Боевое оружие. С такой пряжкой ничего не страшно.
Рядом тощий пацан, что в пальто, собачий треух на башке.
– Валера, – треух протянул Грише руку с длинными цепкими пальцами. Они оказались сильными.
– Он комиссар нашего отряда, – сказала Юля. – И ещё скрипач.
– Ну-уу! На настоящей скрипке играешь?
– Конечно, на настоящей, – улыбнулся Валера.
– Здорово! Я по радио люблю слушать скрипку – прямо умираю! И пластинки у нас дома есть.
– Пластинки, где играют на скрипке?
– Да! Чардаш Монти. Ой, красивый! А еще Моцарт…
– Сошлись скрипачи! Дайте простому человеку сказать слово! – это солдатский шлем тянет Грише руку. – Я, например, люблю напильником поиграть. Шир-пыр и никаких гвоздей! Авангардом меня кличут.
– А меня Гриша. С напильником даже очень хорошо знаком.
– Как донесла разведка, на станке токарном работаешь?
– Так точно. Токарным делом интересуемся?
– Поговорим. Пряжечку махнуть не хочешь? Есть предложение…
– Нельзя. Батя прислал с корабля. Он на флоте служит.
– Понял. А мой батя в пехоте давит гадов.
Вот и Мишутка подвалил.
– Главный секретарь отряда, товарищ Малинин! – Авангард всадил другу кулаком в бок. – Серьёзный – жуть! Знает бокс и стихи сочиняет.
– А ещё здорово давит храпака.
Мишутка и Гриша пожали руки друг другу.
– Точно боксом занимаешься? – Гриша уважал это спорт.
– В школе у нас секция. Удары отрабатываем, приемы…
– Как рука заживет, столкнемся? Согласен? – спросил Гриша.
– Какой финяк? – Гриша изобразил полное непонимание.
– Гриша, ты же спрятал финку в карман! – Юля улыбается. – И пожалуйста, не валяй дурака!
– Ну, деловая она у вас… Этого урку чуть не задушила ремнём от сумки… – Гриша копается в кармане. – Гляжу, уже не дышит…
– Перестань, Гриша! И хватит копаться в кармане!
– Ага, вроде, нащупал… – достал финку. – Во! Остренькая! Махать начал перед носом у меня… Ну я ему и пряжечкой…
Ребята рассматривают финку.
– Из нержавейки выточена, – сказал Гриша.
Чижик положил финку на свою ладонь, взглянул на Гришу.
– А если бы этот гад тебя финяком промеж ребер – в сердечко!? И в гробу Морковкин! Не подумал об этом?
– Некогда было думать, – Гриша усмехнулся. – Ну, а товарищ Чижиков, ёлки-моталки, значит, задумался бы? Стал бы ковырять в носу?
– Нет! – Чижик протянул финку Грише. – Спрячь свой трофей! – и подтолкнул Гришу в плечо. – А ты, Морковка, вполне ничего!
– И ты, Чиж, молоток с ручкой! – Гриша тоже подтолкнул Чижа.
Ребята, конечно, поняли, что Грише, действительно, можно доверять и нашли общий язык. Гриша рассказал о мастере дяде Захаре, как тот с них, с учеников фабрично-заводского училища № 14 стружку снимает. Но и никогда зря не даёт в обиду своих учеников, справедливый, и все его уважают, любят.
Авангард потащил Гришу в дальний угол чердака, где у него устроена самая настоящая мастерская. На полках будильники, керосинки, примусы, кастрюли – ждут своей очереди на ремонт. Всё это ребята собирают у пенсионеров, больных – и тащат Авангарду, а тот приводит всё сломанное снова в боевую готовность. Пока делились опытом, как лучше паять и заклепывать, Чижик и Мишутка составляли график дежурств в госпитале.
Раздался треск, и словно зашипело что-то в чёрной тарелке радио.
– Сводки передают! – закричала Юля, и все бросились к радио.
– Говорит Москва! – торжественный голос Левитана заполнил весь чердак. Ребята затаили дыхание, и каждый услышал, как колотится в его груди сердце. Они знали, что сейчас по всей великой родине, в каждом уголке её, все также задержали дыхание, чтобы лучше слышать э т о т голос. – Передаём сводки Советского информбюро. Войска Юго-Западного фронта продолжают успешные бои. Противник несёт большие потери. В районе Обливная-Верхне-Чирская сбито восемнадцать самолетов…
– Ур-рра-ааа! – на весь чердак заорали ребята.
– Уничтожено двадцать танков «Тигр», взято в плен более трёх тысяч солдат и офицеров. Наши войска продолжают развивать наступательные бои по всему фронту…
После сводок наступила тишина – дед Тимофей отключил радио. Он сам предложил ребятам провести радио в штаб. Это дело поручили Авангарду. Ну, а дед Тимофей уже знает, когда включать радио.
Ребята зашумели, заговорили, перебивая друг друга. И, конечно, тут же вспомнили своего товарища Димку Зайцева.
– Что-то давно нет писем от Димки, – сказал Мишутка.
– Напишет! – Чижик в этом уверен. – У него там дел по горло!
– Может, Димку забросили в глубокий тыл к фашистам, – Авангард гремел гаечным ключом по велосипедной раме. – Как штык, забросили!
– А кто такой Димка? Почему он передовой? – спросил Гриша.
– Он был в нашем отряде, учился в 8 «Б». Рванул на фронт – уже пять месяцев прошло, – сказал Авангард. – Такая заварушка прошла – по всем школам приказы! Как допустили такое! Нашей Крысе, старшей пионервожатой, влепили по мозгам – «Проморгала! Потеряла бдительность»! И теперь через шаг оглядывается, принюхивается к каждому…
– Пять месяца и десять дней прошло, – уточнил Чиж. – У Димки всё было в самой строгой тайне. Поэтому и удалось убежать. А Ложкин рванул – и сразу влип. Переждать надо было. Я ему говорил.
Ребята рассказали Грише, как сообща готовили побег Димки: изучили расписание поездов, продумали, как прошмыгнуть мимо проводника, где спрятаться в вагоне.
И Гриша поделился своим опытом – два раза убегал и оба раза его цапали и возвращали с обратно. И снова собрался. Но тут мастер дядя Захар расчухал и вызвал его к себе в кабинет.
– Строгий он у нас жуть! Сейчас, думаю, по стенке разотрёт. Коленки дыр-дыр… Садись, говорит, по душам побеседуем. Я присел. Он молчит. И глаза такие печальные, смотреть в них прямо страшно… Короче, молчит и смотрит, ну, прямо в самую душу глядит и всё там видит. И говорит тихо так: «Гриня, твой батя моим другом был. Он сейчас в океане-море в битве с врагом, а я тут… Знаешь, как я мучаюсь, что не смог уйти вместе с ним на фронт. У меня там столько дружков погибло… А меня никак не отпускают на фронт, Гриня. Ни в какую! Хоть плачь, хоть башкой об стенку. Сказали: в тылу твой боевой пост, Захар Крюков! На нашем заводе! Оружие должен делать! И точка! И не имеешь права ослушаться! Приказ товарища Сталина! Вот так, Гриня. А товарищ Сталин лично звонил на завод, узнавал, как трудимся и чем помочь, чтоб ещё больше делали оружия. Короче, твой боевой пост, Гриня Морковкин, тоже здесь! Никаких соплей по этому поводу не имеешь права распускать! Ты за своего отца работаешь. Он был токарь высшего разряда, и ты должен таким стать. Мы с тобой, Гриня, – сказал дядя Захар, – из тыла будем крошить фашистов»! Вот какой разговорчик был. И больше я не убегал. Ведь если все на фронте, кто будет делать снаряды, танки? Как нашим сражаться без снарядов и танков!? Автоматы и пулеметы кто сделает!? – у Гриши даже голос охрип и сорвался, не привык так много говорить. Прямо, как на собрании выступал. Закашлялся.
Стоит тишина. Пискнул Фимка, напомнил о себе.
У Гриши лоб вспотел от напряжения. Обтёрся рукавом.
Юля протянула кружку с водой.
Гриша присел, отпил несколько глотков воды.
– Всё! Очухался Морковкин! Меня лопатой не пришибёшь! – и полез в карман бушлата. Достал какой-то сверток, стал разворачивать его. – Смотряй, что есть у Морковкина! Гляделки ширше распяльте, как говорит наша буфетчица в училище. Видали такое?!
Все обступили Гришу.
На тряпице лежат какие-то штуковины. Они поблескивали стальными гранями. Никто из ребят никогда не видел подобного. У Авангарда даже нос вытянулся, глазами впился в эти железки и, вроде, в его голове уже что-то проворачивалось, и вот-вот он поймет, что это такое…
– Это спецрезцы! Дядя Захар поручил мне выточить очень сложную деталь и выдал для такой работы… Щупай, какие остренькие!
Резцы пошли гулять по рукам ребят.
– Сила! – только и смог произнести потрясенный Авангард, проведя осторожно кончиком пальца по острому краю резца. – Наверно, с любого металла снимает стружку, как кожуру с картохи?
– Снимет. Особой прочности эти резцы. Сегодня заправлю в станок и давай – давай…
– Вот бы поработать чуток на таком станке! – вздохнул Авангард.
– Это не так просто. Но я уверен, у тебя получится – мозги и руки в самый раз – что надо. Поступишь к нам в ФЗУ, и там всему научат. А как здорово, когда станок включаешь! Он точно живой становится, понимает тебя и подчиняется каждой команде… Тра-тра-та…Только смотри! И пошёл крутить, вертеть! Это такое захватывающее дело, ёлки – моталки! И всегда думаю, ведь здесь мой батя вот так же стоял и вытачивал детали, снимал стружку по миллиметру… И усталость проходит! Если напортачил – давай сначала крути! Пока доведёшь, что по чертежу задано, вся спина бывает мокрая… это уж точно…
Внизу что-то громыхнуло – все прислушались.
– Дежурный! – Чижик повернулся к Мишутке. – Проверить!
– Есть проверить! – Мишутка метнулся к выходу с чердака. – Шухер! В сарае Гвоздь! – прошипел он. – Ходит! Высматривает!
– Отметелить всегда успеем…– Чиж взглянул на Валеру. – Кто сегодня шел сюда последний?
– Я, – сказал Валера, – но никакого хвоста за собой не видел.
– Значит, выследил нас. Но не знает, что мы здесь, – Чиж подошел к лестнице и осторожно выглянул сверху. – Ходит… Вынюхивает...
Гвоздь, на самом деле, выследил ребята и нашёл дырку в заборе. И в неё сейчас сам пролез. Увидел сарай, где сразу засёк металлолом. Понял – это 7 «Б» собрал и сюда притащил. А вот знакомые козлы и пила. Он отлично помнит, как тягал эту паршивую пилу! Значит, здесь собираются! Отличное место! Надо спрятаться, подождать пацанов, узнать, о чём болтают. И доложит Крысе, что выполнил задание, разузнал про 7 «Б». И она отстанет от него… Морозик до костей достает… Сейчас бы дома сидеть…
– Нет, метелить эту гниду нельзя, – прошептал Чиж и подошёл к слуховому окошку. Выглянул – у магазина народ, на дороге пацаны бегают, во дворе котельной пусто…
Главный Кочегар, значит, сейчас у себя «в кабинете заседает», как называет котельную.
Чиж повернулся к ребятам, которые наблюдали за ним.
– Айн момент! – сказал и прямиком к трубе. Взял железный прут и врезал три раза по ней. Подождал и снова врезал три раза, прижался к трубе ухом и замер. И вот до его слуха донеслись три четких удара, звон от них точно разлился по трубе, – Вызов принят! – Чижик махнул рукой ребятам. – Айда к лестнице! Сейчас кино будем смотреть!
Ребята собрались у краю чердака.
Гвоздь сверху виден, как на блюдце – видно, замерз, подпрыгивает, крутит руками, растирает уши под малахаем. Временами смотрит в щелястые стены. И вдруг заметался по сараю…
В двери сарая появился дедушка Тимофей, в руках огромная лопата, он её держал, как винтовку.
Дед Тимофей остановился, прищурился. Постучали по трубе – на помощь позвали!
И тут он увидел пацана. Тот почти вдавился в дальнюю стену сарая. Чужой! Не зря просигналили! Как же он проморгал этого суслика?
– Не шевелиться! – закричал страшным голосом дед Тимофей, держа наперевес лопату. – Как проник на секретный объект? Шпион!?
– Я… я, дяденька… Я к ребятам пришел…– у Гвоздя горло пережало от страха. – Тут ребята знакомые… они металлолом собирают…
– Какие такие ребята? – грозно зашевелил усами Главный Кочегар.
– Чижик… Авангард…
– Здесь никаких чижиков – пыжиков век не бывало! Документы!
– Нет документов… И не шпион, значит. Так… Фамилия!?
– Ефремов я… – Гвоздь всё еще не мог приди в себя.
– Ладно, ещё раз увижу, ноги обломаю, и уши оторву! – дед Тимофей распахнул пошире дверь: – Шагом марш с объекта! Бегом!!
Гвоздь пулей вылетел из двери и к воротам.
Главный Кочегар проводил взглядом пацана и прислушался – это гудела металлическая лестница под ногами ребят.
– Дед Тимофей! – из темноты, с лестницы раздался голос Чижика. – Не уходи! Поговорить надо!
VII
Встреча за Большим Хребтом. – Письма. – Ждать и верить. – Оружие для фронта. – Надо намекнуть Верниколавне.
Это место давно Чиж присмотрел. Недалеко от трехэтажных бараков стоит большой кирпичный дом. Когда-то случился пожар, и внутри почти всё выгорело, стены голые и черные от копоти. После пожара не стали почему-то восстанавливать здание.
Через выбитые окна, сломанные двери здесь всегда гулял свежий ветерок, а зимой комнаты заваливало снегом. И ребята не любили этот чёрный дом, как называют его все и не заходили сюда.
Чижик как-то забежал, чтобы спрятаться от дождя. И решил прогуляться по разбитым скрипучим лестницам, по разорённым комнатам. На третьем этаже, обнаружил небольшую комнатенку – закуток, совсем не тронутый пожаром. В оконной раме даже оказались целыми все стекла. А когда заходило солнце и на какое-то время крыша, кирпичи высокой водонапорной башни словно загорались в лучах прячущегося на ночь солнца. У Чижика даже сердце обмирало от такого зрелища.
Чижику приходил в закуток, когда хотел подумать о чем-то серьёзном, здесь прочитал много интересных книг. Его покорили своим бесстрашием герои «Следопыта», «Зверобоя». А осенью привёл сюда Бледнолицую, чтобы тоже полюбовалась заходом солнца за Большим Хребтом, как стал называть водонапорную башню.
И сейчас он ждёт Бледнолицую.
Шаги её узнал ещё издалека.
– Здравствуй, Соколиный Глаз!
– Приветствую тебя, Бледнолицая!
– Я не опоздала на праздник Огня?
– Не опоздала. Праздник Огня начнется скоро – видишь, солнце уже недалеко от главной вершины Большого Хребта.
Они стояли у окна и молчали. За стёклами кружили снежинки, и они переливались всеми цветами радуги в лучах солнца. А оно подкрадывается всё ближе, ближе к Большому Хребту… Ещё мгновение… И вот вся вершина Хребта озарилась ярко красным, точно вспыхнула, и пламя побежало, побежало по извилинам Хребта, по ущельям…
Сколько это продолжалось? Чижик успевал вдохнуть поглубже…
Сдвинул на затылок шлем, прижался лбом к холодному стеклу.
Юля рядом. Он слышит её дыхание. И знает – Бледнолицая сейчас улыбается.
Большой Хребет потемнел, солнце занырнуло за него.
– Ты хотел что-то сказать важное.
– Да, – Чиж подошёл к костру. Сделал его специально для Бледнолицей, чтоб могла погреть руки, они почему-то всегда мерзли у неё.
Несколько кирпичей уложил друг на друга, между ними вставил железяку. Сухих деревяшек, сучков разных заготовил, считай, на всю зиму. И сейчас весело потрескивают веточки, искорки пробегают по ним, словно по проводам.
В соседней комнате как-то тоскливо заскрипела сломанная оконная рама без стёкол. Давно собирается снять её и всё некогда.
– Слышала, что сказал Морковкин насчёт тыла и фронта?
– Ты не согласен с ним? – Юля всё еще стояла у окна.
– Не знаю… Пока не могу сказать, – и вдруг точно взорвался, рубанул кулаком по воздуху. – Грише можно так говорить! Он токарь! На оборонке работает! Оружие делает, чтоб гробить фашистов! А мы что делаем? Вот я что делаю!? В носу ковыряю! Банки собираем, дрова пилим, письма разносим! Но этого мало!!! – заходил из угла в угол. Дверь захлопнул так, что стекла зазвенели. Присел на корточки возле костерка, подложил веточек, проследил, как пламя облизнуло их жадным языком. Достал из кармана листок бумаги. И протянул его Юле. – Читай!
Юля пробежала глазами по тексту, взглянула на Чижика.
– Когда получил?
– Позавчера. Два месяца назад такое же письмо прислали. Я спрятал, не показал маме. Написал туда письмо. И вот ответили. Но я всё равно не верю, что папка мог куда-то пропасть… без вести! Не верю!
– Мама, значит, ничего не знает?
– Не знает.
– Спрячь, – Юля отдала Чижику письмо.
– «Пропал без вести»? Не понимаю? – Чиж пожал плечами. – Что это значит? Тут что-то не то… Может, ранили, и после боя папа попал к партизанам? Разве такое не бывает?
– Конечно, бывает, – Юля протянула руки над горящими сучками. В закутке темнело довольно быстро и по стенам заметались тени. – От моего папы тоже очень редко приходят письма, мы с мамой все время очень переживаем…
– Папка писал, как закончится война, и он вернется домой, то обязательно заведем турманов. Это очень красивые и забавные голуби – они любят играть в воздухе, кувыркаться…
– Я видела их – они белые, белые…– на мгновение Юля замолчала и тронула руку Чижа. – Знаешь, самое главное, нельзя отчаиваться. Мы должны верить и ждать, верить и ждать. Ведь на войне всякое может случиться…
Чижик застыл.
– Всякое? – каждая жилочка у него напряглась, задрожала. – Ты хочешь сказать, что мой отец мог попасть в плен? Так вот знай: никогда он не сдастся в плен! Ни за что! Я ему всегда верил и верю! Папка мой не предатель!
– Разве я это сказала?
– Не сказала, так подумала! Кто в плен сдается?! Пре-да-тели! Или не так? И товарищ Сталин так сказал!
– А ты это слышал? И это неправда. Товарищ Сталин не мог такое сказать.
– Не…неправда!? – Чижик даже стал заикаться от ярости. – Есть приказ для военных – приказ, поняла! Биться до последнего! А кто не бился и поднял руки, чтоб сдаться врагу – трус и предатель!
– А если ранило? Оглушило и лежит без сознания? И взяли раненого! Стрелял, стрелял, и закончились у него патроны – ни одного не осталось в автомате! И даже нет гранаты, чтобы взорвать себя и врага! Тоже солдат – предатель!? Что делать солдату в таком положении?
– Что делать… – автоматически повторил Чижик. – Что делать… Я не знаю. Но что папа не предатель, это я знаю! Он за нашу родину жизни не пожалеет! Или не веришь!?
– Перестань, Чиж… Как ты так можешь говорить… Я в твоего папу верю, как в своего. Самое главное, чтоб был живой! Вот что главное! В это мы должны верить! А если попал в плен, чтоб выжил в любом самом страшном плену!
– У тебя мозги поехали! Выжить, чтоб служить фрицам!?
– Это у тебя мозги поехали! Зачем служить фрицам! – теперь уже закричала Юля. – Надо выжить, чтоб вырваться из плена и снова бить фашистов! Вырваться оттуда и снова бить их! Бить! Понял!?
Чижик молча смотрел на Юлю, от волнения во рту пересохло, лицо в жар бросило и захотелось схватить хорошую пригоршню снега и сунуть в него своё горящее лицо. В голове вертелось: «Ведь правильно! Верно! Выжить, чтоб опять гробить фашистов проклятых! И папка обязательно выживет! Как же сам не додумался до этого?».
Юля взяла его руку, погладила её.
– Успокойся, Володенька… Я тоже сначала думала, как ты… Это к нам Верниколавна пришла и разговаривала с мамой… А я в соседней комнате… Слышу, говорят – плен, война …Я сначала ничего не поняла. А мы с тобой ничего не знаем… Почти не знаем… Оказывается, во всём мире плен не считался позором. Никогда! Понял!? Другое дело – измена, предательство. А пленные – люди, попавшие в большую беду по разным причинам. И подумай сам – разве наши родные, знакомые могут предать Родину? Мы же мало знаем… так мало ещё понимаем…
– Точно! Мало, очень. Так мне и майор Орлов сказал. Я ночью сидел возле его койки. Он плохо ещё пишет левой рукой и диктовал мне письмо. Стал рассказывать, как чуть в плен не попал, спасло – был присыпан землей от взрыва, и фрицы мимо прошли, за мертвого приняли. Говорит, а у самого слезы льются. Рядом лейтенант Кудряшов лежал, без сознания, тот шевельнулся и сразу пристрелили. А я, говорит, никак не мог пистолет достать, правую руку разорвало… в глазах круги…
– Вот, пожалуйста! Их обоих могли взять в плен, но разве они предатели! – Юля взмахнула руками. – Об этом и разговаривали мама с Верниколавной, потом обнялись и плакали … А я в другой комнате у двери стою и тоже плачу…
Потрескивают сучки в костерке, уже совсем темно стало.
Хорошо сидеть вот так рядом, тесно прижавшись друг к другу и смотреть на костёр, на мерцающие за окном звезды.
– Я папе пишу письма, – тихо сказал Чиж. – Почти каждый день. Отправлю, когда получим от него письмо.
– Я тоже писала письма. Мы же не знали, что папа в госпитале и долго был без сознания. Потому и не было от него никаких весточек. Пишу и плачу, пишу и слезы кап-кап на листок, на буковки…
Чижик пошуровал палочкой в костре, и сразу искорки полетели золотистыми звездочками вверх, в черноту невидимого потолка.
– Ты сегодня идёшь на дежурство в госпиталь? – спросила Юля.
– Нет. С Валеркой поменялся, какие-то дела у него. Ты не забыла, что уже на носу 23 февраля?
– Не забыла. Мы с Лидой придумали новые танцы и уже костюмы шьём. Нашарили старые платья…
– День Советской Армии и Флота мы должны отметить на самом высшем уровне. Надо подумать над программой концерта. Говорят, ещё два новых госпиталя откроют в нашем районе. Значит, и для них будем выступать.
– Володя, мы одни не справимся. Ещё в школе придется выступать. Крыса вцепится! Нашему отряду нужна помощь, иначе мы выдохнемся. Давай намекнем Верниколавне, чтобы было в школе несколько бригад для выступлений в госпиталях. И пусть скажет это директорше.
– А директорша поручит это мероприятие Крысе. А Крыса…
– А я придумала! Старшую сестру госпиталя мы попросим написать письмо нашей директорше насчет концертов для раненых. И начальник госпиталя подпишет. Верниколавна передаст письмо! Понял! И никакая Крыса уже не помешает! Она задних лапках ходить будет! С сразу нашему отряду станет легче. Согласен?
– Согласен. Только нашу Верниколавну лучше не трогать. Сделаем по-другому. Старшая сестра в соседнем доме живёт. И отдаст письмо мне. И сами передадим его директорше – мол, нас попросили. И Крысе хана!
За окном возник гул моторов, он нарастал и заполнил весь закуток.
Чиж и Юля бросились к окну.
Ничего не видно на дороге, а гул уже прямо бил по ушам. По ночам обычно проезжают колонны с такой мощной военной техникой.
– Сегодня рано едут! – кричит Юля в самое ухо Чижику.
– План, перевыполнили! – кричит в ответ Чижик.
А вот выползли огромные махины, прикрытые сверху брезентом и похожие на доисторических мамонтов, нарисованных в учебниках. Движутся неторопливо, друг за другом, как огромное стадо на водопой. Гул от моторов становятся ещё громче, сотрясаются пол, стены, дребезжат стекла в раме.
Хоть и закрыто всё брезентом ребята знают – танки! И у этих танков броню не сможет пробить никакой фашистский снаряд.
– Прямо на фронт едут! – кричит Юля, и сердце ликует, радуется.
– В каком-то танке сталь из нашего металлолома! Слышишь? – кричит Чижик.
– Не зря мы его собирали, корячились!
– Не зря! – кричит в ответ Юля.
– На платформы их заведут и потом прямиком на фронт… на фронт! – шепчет Чижик, изо всех сил сжимая кулаки. – Быстрее жмите! Мой папка ждёт вас не дождется! Быстрее!
VIII
Ночное дежурство. – Письма без ответа. – Смерть Олежка. – О пользе рыбьего жира. – Швабра – главное оружие пролетариата. – Странная просьба Валеры. – Совершенно непонятный капитан Сергеев.
Первый госпиталь в городе сразу устроили в городской больнице. Её все называют Федотовская. Построена ещё до революции. Известные предприниматели Федотовы тогда же построили в городе библиотеку и эту больницу с красивыми белыми колоннами.
Такую красивую библиотеку и больницу, даже в самой Москве ещё надо поискать. Юля это собственными ушами слышала от докторов, которые приехали из Москвы и сейчас делают разные сложные операции раненым в госпитале.
На нашу больницу и, правда, не налюбуешься. Перед входом колонны, высокие и толстые, мраморные ступени и красивые вазы. По всем трём этажам светлые окна, на стенах большие зеркала в рамах из красного дерева, высокие двери с бронзовыми ручками. На полах паркет. И операционные, ничуть не уступающие столичным.
Операции не прекращаются даже ночью – в это время санитарные поезда чаще всего привозят в город раненых.
Сегодня в ночном дежурстве Юля и Валера. У каждого свои палаты, коридоры, тазы, ведра. В госпитале не хватает санитарок. Все называют их нянечками. Почти все они старенькие – молодые на оборонках работают. И потому на помощь ребят здесь очень надеются. Валера называет швабру главным оружием пролетариата. Точно! Авангард сделал каждому по личной швабре – без неё здесь делать нечего.
И вот Юля мигом пролетела по пятой палате. Да и пол почти чистый – только двое ходячих, остальные лежат после операций, набираются сил. Лежачих, конечно, надо обслужить – поправить постель, вынести судно. Это уже другая проблема. Но всё надо делать по порядочку…
Хотела уже прикрыть за собой дверь, как раздался шёпот.
– Юлечка, доченька!
Это бывший артиллерист дядя Федор Раков. У него оторвало осколком правую руку, а ногу здесь ампутировали, она была изувечена и началась гангрена.
– Что не спите, дядя Федор? – Юля подошла к койке Ракова.
– Уже выспался. На улице мороз здорово шибает?
– Ой, здорово! Прямо треск идёт!
– А я вот лежу, лежу и всё думаю… Может не дошло письмо до дома? Не получили наше письмецо? Больно долго молчат. Мы с тобой давно послали. Любочка в четвертом классе, она сразу бы написала… Мы с Катей зовем её Ленточка… Может, письмецо затерялось, как ты дума – ешь? Сейчас шибко сложно с почтой…
– Ещё, наверное, не дошло. А с почтой трудно…
– Юлечка, а давай еще напишем письмецо? Мол, послали вам…
– Дядя Федор, вот я через две ночи приду на дежурство и мы напишем. А вы пока в голове составляйте письмо. Договорились?
– Договорились.
– Попить хотите?
– Нет, спасибочко. Ты уж меня извини, Юлечка…
В коридоре Юля присела на стул, швабру рядом пристроила.
Сжалась вся. В комочек. Не заплакала в палате! Всю свою волю собрала – нельзя сопли распускать!
Несколько писем они с дядей Федором написали. Ответа нет и нет. Да и уже никогда оттуда не придёт ему письмо. Юля просматривала газету и прочла, что как раз в тех самых местах, где жил дядя Федор, шли жестокие бои, несколько посёлков полностью уничтожены. Среди них и посёлок дяди Федора. Фашисты там всё сравняли с землей. Но разве можно сейчас сказать это дяде Федору! И будем писать письма, и посылать их, посылать…
В конце коридора раздался громкий крик. Там участок Валеры. Увидела, как выбежала медсестра из палаты.
«Что-то случилось!» – Юли рванулась в конец коридора.
Толпятся медсестры, нянечки, о чём-то говорят. Все расступились и из мужской уборной выносят кого-то в больничной пижаме. Пол в уборной залит кровью и пижама в крови. И руки у медсестёр в крови…
Юля привстала на цыпочки и увидела Олега. Его все зовут Олежек. Он чем-то похож на Лермонтова – такие же усики. Много раз Олежек рассказывал Юле про свой последний бой, и каждый раз вспоминал что-то новое. В прошлую ночь рассказал, что когда выскочил из окопа, то почти сразу напоролся на немецкого солдата, и лицо у того было белое, белое и еще дрожал подбородок. Вспомнил цвет каски на голове немца, очки в круглой металлической оправе… Только никак не мог вспомнить, откуда вдруг появилась граната – она летела медленно, медленно, так казалось ему…И тут раздался грохот взрыва…
Олег ослеп и потерял руку. Уже два месяца, как его привезли в госпиталь, и все успели полюбить Олега. Знали, что где-то у него живет невеста. Та присылала в госпиталь письма, и Юля читала их Олегу. Он диктовал письма невесте. Правда, ни разу даже не намекнул, что ослеп и потерял руку.
Олега уложили на носилки и понесли к выходу. И только тут Юля поняла – он умер! Старенькая нянечка Полина стоит рядом и уже который раз рассказывает, как обнаружила Олежку… «Хотела в уборной прибрать, а дверь заперта! Дёрг-дёрг, а там тишина. И гляжу из-под двери чёрное что-то течёт… Пригляделась – кровь! Господи… А дверь никак… Тут кричать начала… Господи! Сбила запор, а Олежек весь в кровище… И не дышит уже родненький… Бритвой он себя… Господи… Эта бритва у него всегда на тумбочке лежала…». Тетя Полина говорит, говорит, а сама всё плачет, слёзы утирает.
У Юли всё поплыло перед глазами – нет Олежка! Он узнавал всех по шагам. И улыбался, радовался каждому, кто с ним заговорит… И вот его нет… Ведь его ждёт невеста!
Почувствовала, как кто-то взял за руку – Валерка.
Он силой вложил в её руки палку со шваброй и заставил мыть коридор, затем перешли в ординаторскую, потом вместе вымыли одну палату, вторую… «Лучше швабри! Больше воды лей!».
Швабра туда-сюда… сюда-туда… швырк-швырк… Перед глазами белое лицо Олежки, пижама, залитая кровью...Швырк-швырк… Этой бритвой он дорожил, друг ему подарил. Из особой стали, говорил Олежек, на всю жизнь такая бритва… И брился сам, на ощупь… Швырк-швырк… И ни разу не порезался… Швырк-швырк…
Нянечка Полина позвала «на перекур» – чай пить. Тетя Полина дала каждому по ломтю хлеба и маленькому кусочку настоящего сахара-рафинада. Но прежде чем пить чай, в госпитале железное правило – нужно проглотить ложку рыбьего жира.
Это такая гадость! Юля проглатывает рыбий жир, крепко зажмурив глаза и задержав дыхание, и сразу закусывает луком. Только потом раскрывает глаза и с облегчением вдыхает всей грудью.
Рыбий жир, оказывается, чрезвычайно нужен организму человека. Он содержит витамины важные для организма, особенно для растущего. Ну, а у Юли он растущий – это точно! Платья, что носила весной – уже выше коленок! Прямо каланча какая-то стала! И с обувью беда. Мама только головой качает, ищет, во что её обуть и одеть. И строго настрого приказывает пить рыбий жир. Она покупает его в аптеке.
Валера тоже не равнодушен к рыбьему жиру, вернее сказать, ненавидит смертельно. Но об этом никто не догадывается – глотает его с улыбочкой. Ради игры на скрипке Валера на любую жертву пойдет. Илья Матвеевич считает, что именно с этого начинается настоящий музыкант. «Выдержать, выстоять в ежедневной битве с бытом, который подставляет нам разные ловушки, весьма нелегкая задача! – любит повторять Илья Матвеевич. – Суметь не дать себя растоптать, остаться чистым душой и телом даже в самые тяжкие моменты жизни! Разве не к этому призывает каждая нота, написанная великим Моцартом!».
Учитель очень любит Моцарта, и эта любовь передалась Валере. Валера ловит и старается запомнить каждое слово Ильи Матвеевича. Прибегает домой и тут же старается записать всё, что говорил учитель. Многое из того, что бормотал себе под нос Илья Матвеевич, он не всегда понимал. Но главное усвоил – нужно играть, играть и как можно больше. А чтобы играть – нужны силы, много сил, и вот этот вонючий рыбий жир даёт эти силы. И потому будем пить его и улыбаться.
– Вишь, Юлечка, каков наш Валерик молодец, он и ложечку завсегда оближет, – говорит тетя Полина. – А ты морщишься… Это же витамины!
Обычно за чаем, о чем только не говорят. А сейчас тетя Полина молчит, то и дело рукой смахивает с глаз слезы.
Подошли медсестры Верочка и Зоя. Они из госпиталя сутками не выходят. Иногда прямо с ног валятся от усталости – не хватает медсестер. Зоя молчаливая, зато Верочка хохотушка. И всегда что-нибудь такое расскажет, после чего смех за столом долго не унимается. И в палатах, куда она заходит, смех стоит. «Одна шутка – килограмм витаминов!» Недавно объявила, что ей и Зоечке трое раненых, сделали предложения. И требуют от них ответа срочного. И вот они с Зоей запутались, не знают за кого же выходить замуж – им все трое ужасно нравятся! «Сердечко млеет, и коленки аж подкашиваются! Во, какая у нас страшная любовь!» – звонко хохочет Верочка.
Сидит и молчит Верочка, прижалась к плечу Зои.
– Попейте чайку, девоньки милые, – тетя Полина наливает им в чашки прямо из кипящего чайника.
– Сейчас…– говорит Верочка, а сама даже не шелохнулась, смотрит куда-то в стену.
Тишина висит над столом, Юля с трудом сдерживает слезы.
– Мамочка… родненькая! – вдруг вырвалось у Верочки, и ещё теснее прижалась плечу подруги. – За что!? Зачем… – слезы потекли по её щекам, она не обращала на них внимания. – Мамочка…Зачем же так…
– Не надо, Вер… – тихо говорит Зоя, вытирая слезы с её лица. – Перетерпи… Записку нашли в пижаме Олежки, – продолжала говорить Зоя. – Там написано – пошлите письмо матери и Любочке. И напишите ещё сами, что умер от заражения крови, только ничего не пишите о моей слепоте и руке. Спасибо вам за всё, но я больше не могу жить…».
За столом ещё тише стало.
Из девятой палаты донёсся протяжный стон, и потом крик: «В штыковую! Бей гадов! Вперед!…». Это Зайков, старший лейтенант. У него обе ноги ампутированы. А он во сне всё идёт и идёт в штыковую атаку… Я, говорит, чувствую свои ноги, каждый палец… А гляну, нету моих ножек. Совсем нет! А они устали… Ну, разве такое может быть?
Может такое быть. И это узнала Юля от Анны Ивановны, старшей сестры госпиталя. Та не успела выучиться на врача – война началась. И Анна Ивановна объяснила Юле, что «такое» может быть. Это явление в медицине называют фантомными болями – ног нет, а те болят и ноют, и как будто каждый пальчик живой… и даже пошевелить им можно…
– А Новый год, помните? – Верочка оторвалась от Зоиного плеча. – Не забыли Колю? Как он встретил Новый год?
Как можно забыть Колю! Во второй палате лежал. Ему в тот Новый год исполнилось ровно двадцать лет. Мишутка специально для него поздравительные стихи сочинил и прочел их во время праздничного концерта. Снарядом разворотило блиндаж, где Коля работал на рации, и ему выбило оба глаза, оторвало руку и ногу. Но Коля не унывал, даже поддерживал других после тяжелых операций. Подкатится к койке, кому уж совсем худо и давай шуточки откалывать. И самые тяжёлые оттаивали, начинали улыбаться.
После концерта всех лежачих развезли по палатам, кто мог, сами пошли спать. Ну, а Коля без всякой помощи сразу в свою постель лёг. Потом незаметно привязал шнур к спинке кровати. И под одеялом в петлю просунул голову. Утром будить стали – не просыпается. После прошёл слух, что накануне праздника пришло письмо от девушки, та сообщала, что выходит замуж…
Нет, Колю никто не забывает. Все помнят его добрую улыбку…
Юля с Валерой выпили еще по чашке чая, и пошли заканчивать свою работу.
– Помоги помыть седьмую, – Валера взглянул на Юлю.
– Так она же маленькая, – удивилась Юля. – Там и мыть нечего!
– Вот поэтому и помоги, – Валера взял швабру. – Очень прошу.
– Ладно. Айда!
Валера не стал объяснять, почему попросил об этом Юлю. Может, как-нибудь расскажет. Последнее время Валере трудно находиться в этой палате. На то есть причина. Но сам Валера никак не разберется, что же произошло, в чём он провинился перед капитаном Сергеевым.
Койка капитана в углу. Стоит Валере войти в палату, как чувствует на себе взгляд капитана, хотя у того плотная повязка на глазах. Однако, не смотря на это, Валера чувствовал – капитан смотрит на него, видит его! А затем резко отворачивается к стене. И лежит так, пока Валера выносит судна, шурует шваброй. Не поворачивается! И всегда молчит.
От этого молчания будто какая-то тяжесть наваливается на Валеру, руки и ноги, словно чужие делаются. Даже натыкается на стулья, шуруя шваброй.
Раненые, лежащие на соседних койках, если не спят, разговаривают, шутками с Валерой перебрасываются. Только капитан Сергеев молчит, как будто нет его в палате. Но с другими ребятами и с Юлей он даже шутит.
Никак Валера не может понять, какая кошка пробежала между ними. И теперь для Валеры настоящее мучение бывать в седьмой палате. Ему лучше прошвабрить хоть три палаты, чем одну седьмую.
Сейчас вместе с Юлей они мигом наведут порядочек в палате.
Капитан уже уткнулся в стену. Не спит.
Надо скорей закончить уборку! И мотать отсюда!
Мокрый паркет скользкий, и Валера и едва не брякнулся вместе с ведром. Только этого не хватало! Скорей, скорей из палаты…
Вот и всё! С облегчением прикрыл за собой дверь
Наконец все сделано, тяжелые раненые подмыты, чтоб пролежней не было и дежурства сданы санитаркам. Новой смене, конечно, достанется – позвонили, что утром прибывает санитарный поезд.
До рассвета ещё далеко и небо над головой чёрное, тяжелое. В окнах домов огни поблёскивают кое-где – тоже кто-то не спит, собирается на работу или с работы пришёл – в три смены оборонка вкалывает.
Валера с Юлей бегут вприпрыжку по замерзшей дороге с одной мыслью, скорей доскакать до дома и занырнуть в постель, под тёплое одеяло. За ночь лишь несколько минут удалось покемарить возле батареи в ванной, пока там никого не моют. Надо хоть чуток отдохнуть и силы восстановить.
Ночью за тяжелыми ранеными или после сложных операций нужно особенно держать уши на макушке – всякое может случиться. И тут надо успеть медсестру позвать или доктора. Как говорит тетя Полина, в ночь-глухомань все болячки наружу вылазят – это нечистая сила хочет себя проявить. Вот тут и в самый раз Боженьку вспоминать, чтоб помог, уберег от всякой беды болящих и страдающих. Валера сколько раз видел, как она приносила маленькую иконку и неслышно молилась возле коек тяжелораненых.
Глухо громыхнуло, и половина неба ярко озарилась – новое оружие испытывают! День и ночь тысячи людей у станков, у мартенов, что-что сваривают, собирают, чертят на чертежных досках, рассчитывают, испытывают… Идёт работа! Нельзя останавливаться! Всё для фронта!
Звонко хрумкает снег под ногами. Потрескивают от мороза заборы, деревья. Хрум – хруп… Вот и дом Юли.
Спок ночи! – взмахнула рукой Юля и растворилась темноте.
Спок!
Валера дальше шурует. Хруп – хруп… Мама пришла или нет? А то придётся выдумывать, что у Чижика занимались немецким и еще задачки решали, и сон их даже сморил…
Перед глазами спина капитана, повязка на голове…Неужели он больше никогда не увидит солнца, вот этого снега, освещённых окон…
Хруп – хруп… Почему капитан стал ненавидеть его? Что плохого он сделал капитану?
Замер, как вкопанный – вдруг вспомнил, когда капитан отвернулся к стене впервые. И замолчал!
Отряд давал концерт в госпитале. В главном коридоре, где обычно они выступали, не протолкнуться. Ходячие раненые, да и вообще все, кто мог передвигаться, теснятся на стульях, забрались на подоконники, прямо на полу уселись, у кого кровати с колёсиками на ножках – тем повезло! – на кроватях их вытолкнули из палат. Концерт шёл своим чередом. Дед Тимофей выступал, играл на мандолине и на гармошке. Песни, частушки шли у него на бис. Тут дедушке Тимофею уже нет конкурентов. И в тот раз стены дрожали от смеха и аплодисментов. Раненые прямо требовали частушек. И сами ему подпевали.
Мишутка с Авангардом читали басни на разные голоса, шутковали – тоже хохот стоял. Девочки пели и танцевали. Снова заиграл на мандолине дед Тимофей…
А потом… Валера отлично помнит, как вышел со скрипкой и стал играть Моцарта. Он всегда с него начинал. Илья Матвеевич составил для него специальную программу. «Там должна быть особая музыка, – говорит Илья Матвеевич. – Перед тобой люди, которые смотрели в глаза смерти. Их убивали и они убивали. Это очень страшно. Они уже опускались в ад!.. Перед тобой люди, которые, возможно, потеряли последнюю надежду на душевное и физическое спасение… Понимаешь? Нет рук, ног, глаз, да еще погибли твои близкие – это ужасно! Кажется, зачем жить? Для чего!? Ведь всё уничтожено! Растоптано! И вот тут твоя музыка должна затронуть их души… Оживить их!.. Ты понимаешь, мой мальчик, о чём я говорю – о душе… о её просветлении… о божественной силе музыки…».
Учитель всегда подробно расспрашивал, как проходил весь концерт и, конечно, особенно о том, как слушали скрипку…
Для артистов, как называли в госпитале ребят, выделяли угол в сестринской, и там во время концерта они готовились к выступлению. Девочки подкрашивались, переодевались, вплетали в волосы разноцветные ленты. Мишутка с Авангардом в смешных костюмах – у Авангарда на животе подушка привязана, у Мишутки на голове колпак. Ребята, дурачились, объявляя об очередном номере.
Каждый раз они это делали очень смешно. И раненые хохотали, слушая ведущих концерт.
Мишутка поднял обе руки, призывает к тишине.
– А теперь внимание! Для вас будет звучать скрипка! Вы услышите великого Моцарта!
Раненые любили слушать скрипку – Валера это знал, но все равно волновался всегда, как будто выходит играть впервые.
Фортепиано в коридоре нет, об этом учитель знал и научил играть без аккомпанемента – «всё это должно быть у тебя внутри! Слушай свой внутренний ритм!».
Сначала перед глазами туман – потом различает лица… вот доктора, медсестры… нянечки, раненые…седой профессор-хирург стоит у окна рядом с начальником госпиталя…
А внутри у него в с ё заполнено звучанием скрипки…
Вдруг кто-то громко сдвинул стул, и тот с грохотом упал на пол.
Это капитан Сергеев встал. Его качнуло в сторону, в другую. Кто-то поддержал, чтоб не упал. Он постоял немного и, облокотился на костыль, спотыкаясь о ноги раненых, о кровати, стулья, пошагал из коридора. Медсестра держала капитана под руку. И вот они ушли.
Валера продолжал играть…
Вот после этого вечера – точно помнит Валера! – капитан больше не выходил из палаты на концерты, если Валера выступал.
Неужели ребята ничего не заметили?
Валера попытался говорить с капитаном, но тот даже не отвечал.
Что произошло на том концерте? Ничего не понимает Валера.
Хруп – хруп под ногами. Хруп – хруп…Что же тогда случилось?
IX
Странное поведение Гвоздя. – Это совсем не кинохроника, это страшнее. Старуха в чёрном платке. – Все смешалось в голове Мишутки. Валерино сочинение. – Россию никому не сломить! – Смотри и запоминай!
Мишутка вприпрыжку бежит из аптеки. Позвякивают, постукивают в карманах пузырьки с лекарствами – разные лекарства для пенсионеров. Сами до аптеки не доскачут, а без капелек и порошков им хана! Хоп – хоп! Сегодня морозик ещё пуще грызёт…
Мишутка на бегу бормочет стихи – Верниколавна задала учить.
У великого поэта Гейне к своей любимой Германии особое отношение было. Он многое критиковал. Интересно, что бы он сейчас сочинил?
Вчера собирались у Верниколавны – она в каникулы решила провести дополнительные занятия по немецкому языку не в школе, а у себя дома. Елене Сергеевне стало получше, и задавала вопросы. Потом завели патефон. Зазвучала музыку Баха. Мишутке очень нравится орган, но тут у него в животе начало здорово бурлить.
Уборная в дальнем углу двора. Бегом рванул по тропке и… замер!
Кто-то прилип к окну! Даже про живот забыл – хоп-хоп поближе…
Что-то хрустнуло под ногой, и фигура метнулась, исчезла в темноте.
Подглядывали! Кому это нужно!?
Мишутка в тот вечер ничего не сказал ребятам – живот никак не мог успокоиться. И вот, пробегая мимо дома Верниколавны, решил, что надо рассказать ребятам про тот случай. Обязательно! Что это за фокусы!
Ещё издали увидел Сашку Ефремова на дорожке между сугробами.
Мишутка встал за столб, чтоб не заметил его Гвоздь.
«Решил погулять в морозик! Никогда здесь раньше не ходил…»
Гвоздь учится в 8 «А». Решили взять его в отряд. И конечно, дали испытание – поширкать коряжки у одной бабульки, и, конечно, топориком помахать. Гвоздь без особого восторга тягал плиту. Занятие, ясно, не из приятных. Но что делать! Члены отряда взяли старичков под своё наблюдение. Потом уже посложнее была задачка – ночью подежурить в госпитале. Вот здесь Гвоздь и показал себя – глаза вылупил, взвыл: «Вы решили похохмить надо мной!? Выноси судна говённые! Шваброй полы мой! Да!? А я дома никогда ничего не прибираю! Вот так! Сеструха всё в порядок приводит! Поняли!? А то начали мне лапшу вешать!».
Отшили Гвоздя. Про отряд он, конечно, ничего не узнал и ничего не понял. Правда, долго преследовал Валерку и Чижика – почему отшили его и зачем «такой ерундой они занимаются»?
И хорошо, что ничего не понял, а то давно бы уже растряс языком по всей школе. Язык у него настоящее помело.
Из дома вышла Верниколавна и пошагала по дорожке.
Гвоздь нырнул за сугроб и выглянул оттуда, когда Верниколавна прошла мимо. И сразу за ней. Совсем не понравилось Мишутке поведение Гвоздя.
Вскоре Верниколавна вошла в чей-то дом. Гвоздь за высоким сугробом на руки дует, прыгает. Замёрз Гвоздь. Что он прилип к Верниколавне? А если шугануть? Послышался какой-то странный шум. Головой повертел Мишутка по сторонам – не понятно, что за шум…
Мимо промчались, как угорелые, два пацана из их школы. Шум не исчезал, наоборот, приближался. И что-то было в нём… Тут какая-то сила словно толкнула Мишутку в спину и он, забыв о паршивом Гвозде, бросился вслед за пацанами.
Поворот, еще поворот… Вот и главная улица…
Вдоль дороги в белых полушубках автоматчики медленно идут, а во всю ширь главной дороги города шли…
Мишутка даже протёр глаза! – шли тесным строем ФАШИСТЫ! Сразу узнал их! И они приближались! Всё ближе, ближе…
Не может быть! Мотнул головой, малахай едва не слетел в снег.
Понял – п л е н н ы е! Видел их в кинохронике – э т о они!!! Но чтоб они шли по улице родного города! – Мишутка такого не ожидал. Уже совсем близко они…
Ноги Мишутки словно приросли к дороге – он видит грязные, худые лица, какое-то тряпьё намотано на плечах, головах, ногах…
Автоматчик в полушубке взял за плечо Мишутку.
– Нельзя здесь стоять. Отойди…
Автоматчик ещё что-то сказал, но Мишутка ничего не слышал, ничего не понимал. Уши были заполнены только одним – равномерным гулом от сотен шагающих ног…
Его начало трясти мелкой дрожью.
Как же он ненавидел этих… нет слов у него, как их назвать!
Вот хромает, второй от края дороги – напялил солдатскую ушанку. Откуда взял? Наверняка, убил нашего солдата и снял с него ушанку! И не боится! Мелькнуло в голове – он мог стрелять по танку, где сидел папка! Вон, как глаза прячет! Весь в крови! А этот очкастый рядом – точно как Геббельс! Такая же морда крысиная! Повязался старушечьим платком! Сопли на носу! Ишь, зенками, как зыркает! Ну, смотри мне в глаза! Не оторачивайся! Сколько наших убил!? Отвечай! Гад! Трус! Наш морозик не нравится! А ты подохнешь здесь! Сосулькой станешь!
Мишутке казалось, что он кричит, и все слышат его! А он не мог разжать зубы… Это у него внутри в с ё кричало!
Щиплет в глазах, по щекам ползут горячие солёные, слезы…
– В сторонку, малыш! – опять автоматчик отталкивает от дороги.
Уже не видно того доходяги, похожего на Геббельса. Другие идут мимо. Шевелятся почти чёрные губы, кто-то кашляет… Это не лица… маски...
Мишутка схватил горсть снега, обтёр лицо. И к забору, на бугорок. Конца колонне не видать! Из-под Сталинграда, наверно, топают. Передавали в сводках Информбюро – там тысячи фрицев сдались в плен! И фельдмаршал Паулюс! Дружок Гитлерюги проклятого! Сам сдался!!
Рядом какое-то движение – прямиком к колонне шагает высокая, худая старуха в чёрном платке. Камышина А.Ф. Мишутка отнёс ей в прошлый месяц похоронку на сына. Он помнит, к а к старуха слушала, когда читал тот серый листок, помнит огромные черные глаза. В них не было слёз, что-то другое было… Мишутка потом видел во сне эти глаза и просыпался… И долго не мог заснуть… Они были такие страшные…
Старуха держит в руке какой-то свёрток.
И вдруг понял – она что-то задумала! Точно! Граната у неё! И сейчас рванет этих фрицев за своего сына! Отомстит! У него нет гранаты, рванул бы гадов! Отомстил бы за папку!
Вытянув шею, он не отводил глаз от старухи, дыхание затаил, чтоб не проморгать, как шибанёт граната, как клочья полетят от фрицев.
Старуха уже совсем рядом с колонной. Вот шагнула к крайнему молоденькому фрицу, обмотанному тряпками, в рваной шинели, прихрамывающего и протянула ему сверток. Фриц резко и испуганно отшатнулся от старухи, едва не упал.
Сейчас… сейчас жахнет… – шевелит губами Мишутка.
– Не бойся! – раздался голос старухи. – Хлеб! Nehmen Sie Brot!
Бледное лицо немца совсем побелело, и задрожали губы.
– Держи! – старуха решительно сунула сверток немцу в руки.
Колонна, не задерживаясь ни на секунду, шла и шла. Фриц, в чьих руках остался свёрток с хлебом, уже где-то впереди.
Старуха перекрестилась и медленно пошла к забору, где стоят такие же старухи в чёрных платках.
В ушах Мишутки всё звучит голос старухи: «Не бойся! Хлеб!»
Как могла она так поступить? Это наши враги – фашисты! Они убивали, вешали наших, а старухи только плачут и крестятся! И почему-то все молчат!?
Мишутка ничего не понимал. От напряжения голова закружилась, и смотреть на колонну пленных уже не мог.
Он шел домой, едва переставляя ноги. Хотелось упасть в любой сугроб и чтоб никто тебя не увидел… И лежать, лежать в снегу пока не появится папка. Он тряхнёт за плечо: «Вставай, поднимайся, рабочий народ! Хватит давить подушку! Пора кормить нашу Золотую Рыбку!».
Горячие слёзы текут по щекам, Мишутка слизывал их, смахивал рукой… И шагал, шагал…
Вдоль дороги толпятся, теснятся люди. Много женщин в черных платках. И совсем древние старики вылезли взглянуть на пленных.
Пацаньё носится вдоль дороги. Мелькнул красный берет Лиды. А вот и Вера Николаевна. Увидела Лиду и подумала, что надо бы подойти, поговорить, но не может оторвать глаза от проходивших мимо пленных, людей, которых война превратила в убийц.
Пронёсся куда-то Мишутка Малинин…
Вдруг Вере Николаевне показалось, что кто-то смотрит на неё…
Последнее время у Веры Николаевны появилось какое-то неприятное чувство, будто кто-то следит за ней – идя к знакомым, часто слышит шаги за спиной; недавно за чернотой окна прямо натолкнулась на чужие глаза… Подумала, показалось. Утром взглянула под окна – на снегу следы ног, кто-то стоял, подсматривал. Матери ничего не сказала.
И вот сейчас крайне неприятное ощущение – смотрят в затылок! Что нужно? Зачем эта противная слежка!? Неужели из-за отца, которого в тридцать седьмом году расстреляли, как врага народа. Но ведь уже через полгода сообщили – ни в чём не виноват. А отца уже нет!
Но зачем следить за ней, кому нужна какая-то учительница!?
Чёрная колонна идёт и идёт. Равномерно поскрипывает снег под тысячами ногами и вырывается тяжелое дыхание из тысячи ртов…
Валера прибежал проведать своего учителя по музыке – приболел тот. Мама Валеры немного собрала крупы, маргарина для Ильи Матвеевича, а то в последнее время он что-то сильно ослаб. Мама пригласила к нему доктора Арнольда Денисовича. Тому, наверное, лет сто или ещё больше. Валеру он лечит и маму, и всех её знакомых. Оказалось, что старый доктор бывал на концертах Ильи Матвеевича ещё в 1920 году и перед самой войной. Оба сразу стали вспоминать те концерты…
После посещения доктора Илья Матвеевич почувствовал себя намного лучше и почти перестал кашлять, даже утихли боли в сердце. «Встряхнулся старый гриб! Хорошие разговоры лучше любых лекарств и припарок!», – шутил учитель.
Валера прибежал к учителю и сразу на кухню. Они сели пить чай.
Стол завален нотами, и они на стульях, на подоконниках, в книжном шкафу. Валера предлагал учителю помочь перебрать ноты, навести порядок. Но тот только смеётся: «В любом беспорядке и хаосе, мой дружок, тоже существует свой порядок!». И правда, в этом страшном завале нот, Илья Матвеевич всегда мигом находит нужное ему.
– Ну-с, согрелись чайком, а теперь за дело – прошу, мой дружок, пройти к инструменту, – Илья Матвеевич взял со стола нотный лист.
Валера облился потом – это были те самые ноты, что он оставил в прошлый раз на столе учителя, незаметно положил возле чашки. Там ровно шестьдесят пять тактов. Бился несколько недель, чтоб записать их. А всё произошло неожиданно – бежал в госпиталь и услышал совсем незнакомую мелодию! Остановился. Замер. Прислушался.
Музыка звучала где-то в голове… И так явственно! Он будто слышал каждый инструмент – вот играет скрипка, вступила труба…
Постоял и полетел дальше – в госпитале уже ждали. И как-то всё забылось в суете. Но недавно проснулся посреди ночи – из окна на него смотрела огромная луна, а в голове опять та самая музыка – звучали тромбоны, скрипки, трубы…
Мама была в ночной смене, и он сразу уселся за старенькое пианино, стал записывать, что слышит, что продолжало звучать. Конечно, никому ни слова, а уж тем более своему учителю. Но не вытерпел, и, уходя домой, оставил этот нотный лист возле его чашки…
Потом старался не думать о своём сочинении и даже надеялся, что учитель не заметит листок – там разных нот груды!
Валера сел за фортепиано. Внутри всё мелко, мелко подрагивало…
– Ну-с, приступайте.
И Валера начал играть. И он уже не слышал ничего кроме той музыки, которая звучала в нём всё это время. Куда-то исчезла дрожь.
Несколько аккордов и сразу пошла главная тема…
Едва, едва коснулся пальцами клавиш… Сейчас должны зазвучать скрипки… Один, второй такт – изо всех ударил пальцами по клавишам – крещендо!!! Это кричит тромбон, кричат трубы – это вызов страшной и бессмысленной смерти… Пауза… И опять скрипки… И всё. Оторвал пальцы от пожелтелых клавиш. Растаял под потолком последний аккорд…
Тишина. Между лопаток течёт пот, лоб весь мокрый, и нет сил вытереть его. И взглянуть на учителя нет сил.
– Я сочинительством никогда не занимался… – тишина исчезла из комнаты. – Это особый дар, – Илья Матвеевич пристально вглядывался в лицо Валеры, в серьезные не по возрасту глаза. Мальчугана он любил. Из него должен был получиться очень хороший скрипач. А какой фортель выкинул! Сколько лет ждал, верил, что судьба подарит ему в ученики настоящего музыканта. И дождался! Нет, ничто не пропадает даром! Он играл с великими музыкантами, потом страшные годы, когда его лишили всего – музыки, общения с людьми. Но он выдержал. И вот теперь Господь вознаградил за всё потерянное, искалеченное… – Мой друг, ты мне доставил большую радость. Я понял, что мы с тобой не зря проливали пот. Но теперь мы будем ещё больше заниматься…
Оба одновременно услышали ни на что не похожий шум, доносившийся со стороны улицы.
Валера подбежал к окну. И увидел что-то необычное – по улице двигалась огромная колонна людей в какой-то странной одежде – шинели, рваные куртки… И рядом в полушубках автоматчики…
И понял – это же пленные! Наши ведут пленных фашистов!
Через промерзшее насквозь стекло было не так-то просто смотреть, но они видели самое г л а в н о е – по улице шёл поверженный враг.
– Это конец… Победа…– шептал Илья Матвеевич, ударяясь очками об оконные стекла. – Слава, Тебе Господи… – ему казалось, что в равномерном, каком-то утробном гуде, доносившемуся с улицы, он слышит самую великую музыку, созданную человечеством. – Смотри, смотри на всё это, мой мальчик, и запоминай. Мы победили! Опять наш великий российский народ сотворил невозможное. Никому не поставить на колени нашу Россию, мой мальчик. Ты это сейчас видишь, слышишь – это огромное счастье… Слушай шаги этих людей, слушай…
X
Торжественная линейка. – Молчок! – Серьезный разговор в учительской. – Авангард в гостях у Одуванчика.
Сухим горохом рассыпалась барабанная дробь по коридору, ударила по ушам, и истошно захрипел горн – будто кошке прищемили дверью хвост. У Вадьки, главного горниста школы, всегда, почему-то в самые важные моменты горн ужасно хрипит. А в обычной обстановке всякие мелодии звучат – заслушаешься, прямо серебряным голосом поёт горн.
Хрип и дробь одновременно заткнулись.
Топ…топ…топ… Это Крыса по коридору чётко печатает шаг.
Остановилась перед директоршей, отдала честь – это у неё прямо как в кино получается. Наверно, пред зеркалом проводит тренировочки.
– Товарищ директор! Пионерская дружина школы выстроена на торжественную линейку, посвященную великому празднику Дню Красной Армии и Флота! Отсутствуют по болезни девять человек. Доложила старшая пионервожатая Цветкова!
И сразу с диким хрипом взвыла Вадькина труба, дружным грохотом врезали барабаны – братья Кузьмины умели здорово выстукивать. Палочки сами выточили. И те прямо мелькали в их пальцах. В школе никому не удавалось выбивать такую дробь. Цветкова дёрнула мизинцем левой руки, и вся музыка разом заткнулась.
– Отряды… вольно-о-о! – командует Крыса. Отдавать команды и рапортовать у неё прямо настоящий талант. Уши красными становятся от восторга.
Анна Максимовна вышла к середине коридора и начала говорить. Её писклявый голос слушать довольно занудно и потому каждый думает о чем-либо своём и шептаться начинают. Правда, можно просто смотреть на директоршу, у неё привычка смешная – говорит и резко встряхивает головой, и рукой взмахивает, точно комара отгоняет. При этом седые косички, заплетённые в тощие крысиные хвостики, смешно взлетают вверх – вниз. И ребята смотрят, ожидая, когда из них выскочит гребешок и с треском брякнется на пол. Но сегодня хвосты заколоты крепко, даже не шевелились под большим гребнем.
Анна Максимовна поздравила всех с приближающимся праздником. Ещё раз поздравила с разгромом фашистов под Сталинградом. И взяла слово начальница Городского отдела образования Симкина Надежда Харитоновна. Она иногда выступала перед дружиной. И почему-то всегда с таким выражение на лице, будто зуб здорово болит. Но зато волосы на голове расчесаны так, что ни один волосок не колыхался. Голос у неё тихий и ласковый. Симкина тоже поздравила всех с предстоящим праздником, а потом достала из папочки какую-то бумагу.
– Мы получили на днях письмо, которое нас очень обрадовало. Письмо прислали с оборонного завода, – Симкина вытащила из кармана большие очки, и лицо её спряталось за стеклами. – Вот что здесь написано… «Из металлолома, поступившего к нам, выплавили броню для танка и назвали его «Бесстрашный». Имя танку дали ребята, собравшие металлолом. Мы хотим сказать этим ребятам огромное спасибо, но мы не знаем их имён. Нам известно лишь одно – учатся в школе № 8…».
Кто-то саданул Чижику в бок. Повернул голову и увидел сияющие глаза Авангарда, тот шептал что-то ему. Чижик показал Авангарду кулак и тот замолк.
Начальница закончила читать письмо.
У Чижика внутри всё напряглось и даже в ушах звенело.
Директорша и начальница идут по коридору вдоль строя. Следом шагает Цветкова, на губах улыбочка, а глаза точно стригут острыми ножницами.
– Вы просто молодцы! Собрали столько металлолома! И ваш танк будет на фронте громить врага! – начальница говорит негромко и вглядывается в лица ребят. – Почему мы об этом узнаем только из письма? Об этом должны знать все! Это же замечательно! Ведь у нас одна цель – победа над врагом! И сейчас на торжественной линейке я хочу сказать ребятам, собравшим этот металлолом, сердечное спасибо! Шаг вперёд, ребята! Ну, кто первый? – наступила длинная и какая-то томительная тишина. Кто-то носом швыркнул, сопли проглотил. Начальница покачивала головой. Глаз за стекляшками не видно – один блеск. – Я очень сожалею, что не нашлось ни одного смельчака. – Она достала из папочки ещё листок и подняла его над головой. – Этот листок вам, ребята, знаком? – спросила начальница свистящим полушепотом. – Три буквы «БББ» на нём! На металлоломе лежала эта бумажка… Конечно, если мы захотим, то сможем узнать, чей листок, но я хочу услышать это от вас…
Сердце у Чижа колотится прямо на весь коридор. Покосился на ребят – Авангард точно закаменел, Валерка почти не дышит. Малина закусил губу. Юля смотрит куда-то в сторону.
Начальница всё говорит и говорит. Директорша временами вступает. Но Чижик не вслушивался в их слова.
Вера Николаевна видит какие-то по-особому напряженные лица ребят. Конечно, она не была полностью уверена, что именно они сдали металлолом, но чувствовала – 7 «Б» имеет какое-то отношение к происходящему сейчас. Соседка работает нянечкой в госпитале и сказала, что к ним приходят школьники и помогают в приборке, ухаживают за ранеными. Даже назвала имена – Валера, Юлечка, Чижик… Это её 7 «Б», тут уже никаких вопросов. И стало понятно, почему ребята на уроках клюют носами – жаловались ей учителя.
А эти листочки с буквами «БББ»!? Что это? Такие листочки находили знакомые и учителя на распиленных и порубленных дровах. И на завод попал такой листок. Симкина уже трясла перед директором и учителями этим листком. «Ваши ученики играют в какие-то странные игры! Сегодня листовки, а завтра выкинут что-нибудь похлеще! Вы это понимаете!? Где классные руководители? Где вожатые!? Цветкова, ты чем занята!? А комсомол!? Заседаем на собраниях! И не знаете, что творится у себя под носом! Заварили такую кашу! Меня уже вызывали…И я не смогла назвать имена этих учеников! Это же позор для школы! Анна Михайловна, вы должны навести порядок и в кратчайший срок прошу выявить этих… героев!». Вера Николаевна никак не ожидала такого яростного выступления от всегда корректной Симкиной. Даже топала ногами! Видно, крепко напугали её фантазии ребят.
Надо что-то предпринять… Ребята явно заигрались и не понимают, что это кому-то, может, не понравится. Или всё понимают, но скрывают свои тайны, не доверяют взрослым!? Всё равно что-то надо делать – ведь это её родной 7 «Б»!
Уроки пролетели быстро. Чижик передал – срочный сбор в штабе!
Авангард после уроков помчался к Одуванчику. Так он называет бабульку Марию Григорьевну, которой впарил халтурные иголки. Теперь они друзья, и Авангард частенько забегает к ней, чтобы слётать за лекарством в аптеку или в магазин. Обещал принести подшивку журнала «Огонек». И тащит их Одуванчику – за целый год журналы собраны.
Пусть читает, а то одна целый день дома, ходить по знакомым не дают больные ноги.
Едва вошёл в прихожую, сразу понял – торжество в доме задумано. Гремит марш «Прощанье славянки», любимая пластинка дяди Поликарпа, мужа Одуванчика. Обычно марш гремит, когда пришло письмо. Но последние дни вестей с фронта не было, это точно знает Авангард.
– Вот и Гардик наш явился! – обрадовалась Мария Григорьевна и обняла Авангарда. Она его Гардиком называет, считая, что это более удачное имя, чем Авангард. – Снимай боевую амуницию и шагом марш к столу, уже истомились все!
Сидеть за столом с взрослыми Авангард терпеть не мог, но сразу не смыться, а обижать Одуванчика не хотелось, и немного надо пострадать.
В комнате к своему удивлению никого не обнаружил, одна кошка Марго сидит возле патефона, выпучив глаза, и слушает «Прощанье славянки». Стол покрыт красивой скатертью, вокруг стулья расставлены. Блестит крутыми боками начищенный самовар, тарелки, чашки и даже бутылка вина стоит посредине стола.
«Гости, значит, ещё притопают…» – решил про себя Авангард, но тут увидел совершенно неожиданное – на спинках четырех стульев висят белые рубашки, а сверху мужские пиджаки. Рукава пиджаков устроены на столе рядышком с тарелками. Будто руки сейчас возьмут вилки…
Взглянул на Одуванчика – ходит вокруг стола и обращается с этими пиджаками, будто с живыми. Вот одному пиджаку придвинула поближе тарелку, другому ложку. И к каждому пиджаку по имени обращается! Эти имена Авангард уже на память знает – так зовут её сыновей и мужа.… И она вовсю разговаривает с ними! Шуточки отпускает!
Между лопаток Авангарда захолодело, и побежали мурашки. Ему стало страшно. Слышал он разные жуткие истории и читал в книжках…
Опять глянул на Одуванчика – она уже разливает вино в рюмки! И ставит их перед пиджаками! И всё улыбается…
«Мозги поехали! – пронеслось в голове Авангарда. – Надо рвать когти отсюда! Обуться не успею… В одних носках рвану…».
Ещё только подумал, а бабулька цап за руку! Как клещ! И глаз от него не отрывает! И не хорошо они как-то блестят… И вспомнил – дверь заперта изнутри! А ключ в кармане у старухи! Во рту пересохло, пот градом по лицу. Заорать в форточку: «Помогите!» А она сзади по, кумполу врежет вот этой бутылочкой…
– Ты сегодня такой серьезный, Гардик! – голос Одуванчика прервал его мысли. Стоит рядом и улыбается. – Держи рюмочку! Не бойся – это отвар шиповника. А сегодня у нас большой праздник – у моего милого Поликарпа день ангела. Мы всегда это отмечали всей семьей. Ещё в этот самый день я родила своих двойняшек – Колюшу и Митю. Вот здесь они сидели всегда. А здесь всегда сидел мой Поликарпушка. Его любимый галстук в синюю полосочку повязала на рубашку. И запонки в цвет – синенькие. Видишь? Вот здесь наш Витюша сидел. Он у нас самый большой модник… А вот наш Митенька…
Мария Григорьевна сбилась – перед глазами поплыло всё, потекли по щекам слезы, но надо собраться с силой и сдержать себя, ведь Поликарпушка так не любил, когда она плачет. А сегодня праздник! И ты, милый Поликарпушка, знаешь, что она сейчас думает только о тебе и о сыночках наших…
Авангард понял – с бабулей порядок. У него самого поехали мозги. Слёзы потекли вдруг из её глаз... И говорит, говорит, вспоминает о муже, о сыновьях. Уже слышал все эти истории, но не перебивает, понимая, что сейчас Одуванчику надо поговорить. С кем еще ей разговаривать? С кошкой Марго? Вот и затеяла праздник…
– Ты не поверишь, Гардик, а я ночью часто слышу голоса сыночков… Знаю, Митеньки и Колюши нет в живых – но не верю. И только живыми их вижу, и никак мы не можем наговориться. Друзья сыночков мне письма присылают, ты это знаешь. Тогда возле той Пантелеевки ой много наших солдатиков полегло, ой, как много! И сыночков моих нашарила немецкая пуля. Закончится война, мы с Поликарпушкой поедем в Пантелеевку, могилки наших найдем, на коленках постоим и помолимся за милых детушек. Холодно им там в сырой земле лежать…Не одни, правда, много там наших…от крови той, что ими пролита, наверное, земля стонет и плачет… Господи… Ты, Гардик, одну сушку никак не доешь! Это мне соседушка Фёкла дала из своего запаса…Тоже ждёт сынков…Поди, каменные, да? Ты размочи и грызи, грызи, как мышка.
– Ничего, – Авангард хрустел сушкой. – Зубы у меня крокодильские.
– Вот и хорошо. Давай я тебе еще чая налью. А сейчас мы выпьем вина! Не возражаешь, товарищ командир? – это Одуванчик шутит так.
– Не возражаю!
– Вот и отлично!
Одуванчик улыбаясь, наполняет рюмки «вином».
XI
Подарок от капитана Немо. – Несправедливое обвинение. – Самоубийство отменяется. – Пир на весь мир. – Секретное оружие.
Мишутка придвинул керосиновую лампу поближе, чтоб получше осветить страницу «Дневника» – записал о торжественной линейке и приказы, принятые на заседании штаба об усилении конспирации. Прекращаем оставлять листочки со знаками «БББ». Главное, что работа сделана!
Послушав Начальницу Симкину, и как она грозно сверкала стекляшками, поняли – затеяли не шуточное дело. Симкиной врезали по шее, и сейчас она заставит Крысу носом пахать, чтоб всё вынюхала.
Макнул в чернильницу и заскрипел пёрышком.
В стороне ребята отрабатывают технику штыкового боя – стуки, бряки. Гриша сбросил бушлат, прыгает в одной полосатой тельняшке, рядом Чижик с Валеркой. Жаркий бой идёт! Удар! Выпад вперед! В сторону! Ещё удар!..
Прозвенел сигнал – и Авангард уже в штабе.
– Приветик! Не соскучились без товарища Авангарда?
Чижик остановился, перевел дыхание.
– Некогда скучать… Сейчас насчёт концертов поговорим.
– Айн момент! – Авангард сбросил шинель. – Слушайте все! Уши разуть! Капитан Немо и вся команда «Наутилуса» поздравляют отряд с праздником Красной Армии и Флота! И врубаем музыку! – Авангард подбежал к ящику, где стоит старенький патефон. Раскопал его где-то и после капитального ремонта патефон стал, как новенький. Пластинки ребята принесли из дома. Каких только песен там нет!
Послышался хрип и скрип, но по чердаку звонко зазвучали трубы. Это был знаменитый марш из любимого кинофильма ребят «Цирк».
– Уря-яя! – орёт Авангард, перебивая трубы. – Это не всё! Главное впереди! Долой керосиновые лампы!
Ребята переглядывались, перемигивались, сейчас Авангард выкинет номер! От него всего можно ожидать! Что-то здорово распупырился!
Авангард вскочил на велосипед, стоящий в углу на специальном укреплении.
– Включаем хрустальные люстры! – и Авангард вовсю закрутил ногами педали. Сразу загорелись маленькие лампочки. Сам такую штуку придумал. Об этом даже в «Пионерской правде» написали. И чем сильнее крутить педали, тем ярче будут гореть лампочки – законы физики! Динамо работает! С керосиновой лампой никакого сравнения! Настоящее электричество освещает штаб отряда!
– Да будет свет! – орёт Авангард. – Объявление! Капитан Немо нам прислал подарочек к празднику! Командир, посылка слева по борту!
Чижик подошёл к шинели и взял сверток, поднес к столу.
– На мину не похоже… Пахнет чем-то вкусным… Давай!
Чижик развернул сверток, и все замерли вокруг стола.
Перед ними лежало несколько запечённых картофелин, кусок бело-розового сала и поджаристая краюха хлеба. Тут же конфеты-подушечки и пять пряников. И от этого богатства шёл удивительный запах!
– Вот это да-ааа! – Лида подтолкнула локтём Юлю. – Вкуснятина!
Чижику ужасно захотелось ткнуться носом в картошку, а розовый кусочек сала хотя бы лизнуть языком! Чуть-чуть… Он уже забыл его запах, вкус… Сжал кулаки. Даже пальцы хрустнули, так он сжал их. Оттолкнулся от края стола. И шагнул к патефону. Остановил музыку.
– Откуда взял!? – в тишине громким эхом по чердаку отдался голос Чижика.
– Хо-хо! Откуда! От трехгорбого верблюда! – веселится Авангард.
И ещё сильнее закрутил педалями. Он помнит всё до секундочки – допил чай и стал собираться уходить. И тут перед ним возникла Мария Григорьевна со свертком в руке.
– Гардик, я очень хочу сделать твоим друзьям подарок – в честь праздника моей семьи! Возьми, Гардик…
Как он отказывался и не хотел брать этот пакет! «Бог свидетель! – так сказал бы Доктор Ватсон друг Шерлока Холмса. – Он сделал всё возможное и невозможное!». Но разве переговорить Одуванчика! Она умоляла его! И взял! Мчался, как на парусах к ребятам! Только ветер свистел! Да, остановился на минутку, чтобы перевести дыхание, и понюхал сверток… Но даже не попытался развернуть его! Только понюхал! И всё! И то голова от запаха закружилась! Сжал зубы и рванул уже на курьерской скорости. Чтоб скорее донести сюрпризик в штаб!
– Откуда взял!? – до него опять донёсся голос Чижа.
– Хо – хо! А я разве не сказал? От славного капитана Немо…
– Не придуряйся! – выкрикнул Чиж. – Тебя спрашивают! И ты отвечай! Чётко!!! У кого взял!!!
Ноги Авангарда сбились с отлаженного ритма и соскользнули с педалей, и лампочки над столом тут же замигали и погасли.
Темнота точно ждала этого момента и мгновенно накинула на всех своё огромное чёрное одеяло. Носа своего не видно в такой темноте.
Мишутка чиркнул спичкой и зажёг на столе лампу.
– Разве я не сказал? – у Авангарда сердце все ещё продолжало ликовать, но вдруг он ощутил, как что-то тяжелое и неприятное наваливается на него вместе с темнотой и настырным голосом Чижа.
– Кто тебе это всё дал, спрашиваю?!
– У тебя опять выскочило из башки! – голос Валерки донёсся откуда-то из темноты. – Мы не за жратву работаем! Сколько долбить тебе!
– Ты нарушил клятву! – опять Чиж, а он уже рядом стоит, и даже в полумраке видно, как яростно сверкают его глаза.
– Я ничего не нарушил! – закричал Авангард, но голос получился какой-то писклявый, неуверенный. – Это подарок! Всем вам…
– Хорош подарочек! – прошипел Мишутка тоже где-то рядом.
– От кого?! – голос Чижа словно бьёт молотком по черепушке.
– Одуванчик это… Она надумала… У неё день рождения… Нет, не у неё! – сбился Авангард. – У дяди Поликарпа сегодня – день ангела! Так прямо и сказала! И еще она отмечает день рождения сыновей – Коли и Мити. Они в этот день родились! Поняли!? И ещё там Виктор сидел…Нет, он, конечно, не сидел…Но сегодня там все собрались…все сразу… Я даже сразу ничего не понял… Одуванчик усадила каждого…
– Ты трекнулся, да!? – заорал яростно Чиж. – Совсем мозги стали набекрень!? Какой день ангела!? Колю и Митю фашисты убили! А муж её и сын Виктор на фронте сейчас…
– Ну и что из того! – тоже закричал Авангард, перебивая Чижика. – А они все были сегодня у Одуванчика! Да! И я там был! Мы даже вино из шиповника пили! И чай с сушками! Понял! И подарок дала нам!
– Как раскочегарился…– Чижик обошел велосипед, на котором всё ещё продолжал торчать Авангард. – Давай дальше крути нам мозги, вешай лапшу, а мы послушаем…
– Я не вру! – возмущённо закричал Авангард. – Ни грамма не вру!
– Вы же ничего не знаете! И знать не хотите! И понять не желаете! Я к ней пришёл, тоже ничего не понял… Совсем не понял! Думал, что бабулька чмокнулась… Это для нас Митя и Коля убиты, а для неё они живые! Поняли? Совсем живые они для Одуванчика! Она с ними разговаривала, про дела домашние докладывала, вино им разливала… Вы же ни черта не понимаете! Да что вам объяснять! Больше ничего не буду объяснять! Вы всё равно считаете меня обжорой и жадюгой! Ну и пусть! Не хотите, не верьте! Слова больше не скажу!
Тишина воцарилась на чердаке.
На душе Авангарда так противно, что прямо жить ему не хотелось. Взять да махнуть сейчас с чердака вниз башкой! С закрытыми глазами! И плевать на всё! И чтоб врезаться котелком прямо в железки! Чтоб сразу все мозги вдребезги! На сто метров пусть разлетаются! Плевать! И представил, как он летит с чердака – мимо лестницы, воробьи в щели забились с перепугу… А он летит и летит… Вот Каркуша к нему подлетает и хочет поддержать крыльями…Он видит сразу весь город, знакомые улицы, дома… Летит и понимает, что сейчас полёт этот закончится и он шмякнется башкой о железки, которые собирал вместе с ребятами. И до того стало ему плохо и жалко себя! Прямо задрожало всё внутри! Ну и пусть раз так получилось! Пусть! А он ни в чём не виноват! Он никого не обманывал, и он всех любил! Конечно, потом они всё узнают от Одуванчика и поймут, что обидели его… Но уже будет поздно… Маме прибежит сюда вся в слезах… Увидит его пробитую голову. И стало жалко маму, так жалко, что прямо закричать захотелось. И все в классе будут вспоминать о нём… Мама вечером возьмёт листок бумаги, чтобы написать папе…
Авангард почувствовал, что вот-вот потекут слезы, может, они уже и текли, потому что губы уже стали солеными… Хорошо, что в темноте не видно… Но он гробанётся! Точно гробанётся отсюда с верхотуры! И плевать на всё! Вот прямо сейчас и пойдет, и…
– Ребя, что вы пристали к Авангарду? – это Лида из темноты подала голос. – Он ни в чём не виноват! Голову мне оторвите, не виноват! Вы разве Одуванчика не знаете! Она специально для нас приготовила этот подарок от своих сыночков и деда Поликарпа! А мы так налетели на него…Нет, так нельзя, ребя…
Замолчала Лида. Слышно, как потрескивает фитиль в лампе. И ходики тикают так громко, по всему чердаку их перестук звоном отдаётся.
– Конечно, нельзя! – это Юля выкрикнула. – Мы совсем не правы!
– Да, вопросиков нету. Осечка! Не обижайся… – Чиж горячо задышал в самое ухо Авангарда. – Перебор вышел! Придурки мы… понял? И очень большие! Айда потрошить подарок!
Паганини рядом глазами блестит. Своими тонкими пальцами ищет руку Авангарда, пожимает крепко, обнимает за плечи.
– Не обижайся. Вот сразу и покатили бочку. Пошли пировать! – Валерка стянул Авангарда с велосипеда. – Ты будешь делить этот подарок, как главный виновник пира.
На душе Авангарду стало легко и радостно. Даже петь захотелось!
И Гриша рядом. От его бушлата запах машинного масла.
– Я принёс чертежи, – негромко сказал Гриша. – Мастер смотрел.
– Ага, смотрел, значит… – у Авангарда от волнения даже дыхание перехватило, и забыл, что ребята ждут у стола. – А я сегодня ночью мозгами крутил, как упростить схему и сообразил. Теперь по-другому всё сделаю! Только станок мне нужен… А что тебе сказал мастер?
– Отдельный разговор…
– Давай чертежи!
– Держи. Всё в целости, сохранности…
Авангарду выхватил тетрадку из руки Гриши.
– Когда говорить будем? – Авангард засунул тетрадку в карман.
– Вот я и пришёл специально для этого…
– Кончай шушукаться! – закричал Мишутка.
– Шагай! – Гриша толкнул Авангарда к столу. – Потом обсудим!
И начался пир на весь мир!
Авангард принёс из мастерской нож острый, как бритва, и стал делить поровну всё, что уложила Одуванчик. Поставили на керосинку чайник. Заварка из листьев смородины, земляники, малины – сразу такой аромат поплыл, голова кругом. Сначала, конечно, навалились на печёную картошечку и на сальце. Авангард нарезал его тоненько, тоненько, чтоб таяло, растворялось на кончике языка, ведь только тогда можно оценить его замечательный вкус…
Конечно, не забыли о тех, кто не смог придти в штаб. Для каждого оставили подарочек. И деду Тимофею выделили спецпорцию. Не единой крошки не потеряли – для Фимы и Каркуши собрали их в тарелочку.
– Теперь дальше поехали! – Чиж перевернул кружку вверх дном. – Переходим ко второму вопросу. Концерт в госпитале уже на носу…
– У нас с девочками три новых народных танца, – сказала Лида. – Костюмы уже почти готовы. Ахните, когда увидите!
– Чечёточку надо обязательно выдать! – Мишутка большой любитель танцев и гимнастики и всегда что-нибудь придумывает. – Вместе с Авангардом сбацаем, уже тренируемся.
– А кто-то нам обещал сплясать «Яблочко» и «Цыганочку»! – подала голос Юля.
– Знаем кто! Сбацаем? – Чижик взглянул на Гришу. – Отпустят из цеха?
– К раненым отпустят, – сказал Гриша. – Мастеру скажу, что даём в госпитале концерт. А я потом свою норму отработаю.
– Главного Кочегара попросим взять гармошку и мандолину. А ещё сюрпризик он приготовил, на уши все встанут! Сыграет на ложках!
– Вот это класс! – Мишутка даже подскочил от радости. – Значит, нашёл дед Трофим ложки?
– Ему старый друг принес, – сказал Чиж. – Я его по всему городу искал! Тот и принёс ему ложечки. Из особого дерева выточены!
К проведению концертов в госпитале всегда подходили очень серьезно. Если что-то не отработано, лучше не выступать.
– Теперь внимание! – Чижик врезал по сигнальной сковороде и, звон чугуна пронёсся по всем закоулкам чердака. – Важное сообщение! Докладывай, Морковкин!
– Есть товарищ командир! Мастеру нашего завода Захару Петровичу я показал чертежи секретной мины, над которой работает Авангард, – Гриша сделал небольшую паузу, отдышался, не привык к таким рапортам. – Мастер изучил эти чертежи и говорит: «Талантливый парень твой друг! Предложить очень оригинальную идею. Но тут одним подпилком и паяльником делать нечего. Надо срочно передать чертежи в Центральное конструкторское бюро завода. Так прямо и сказал: «Срочно передать в конструкторское бюро…».
– Не отдам! – закричал Авангард и ещё глубже засунул тетрадку в карман. – Никому не отдам чертежи! Я изобрёл, и я всё сделаю сам!
– Шишкин! – Чижик подошел к Авангарду. Прямо в глаза смотрит, в упор. – «Я! Я!» Как это называется, знаешь? На каком месте эта буква в алфавите, знаешь?!
– А плевать мне, на каком месте она! – Авангард просто кипел от обиды. – Я изобрёл! Слышали, что мастер сказал: «Оригинальная идея!». Во! И сам всё сделаю! До самого конца! Это мое личное изобретение! Я за него в ответе…
– Спокойно. Я понял – алфавит ты ни черта знаешь. А зачем орёшь? – Чижик миролюбиво положил руку на плечо Авангарда. – Ты здорово перебрал у Одуванчика. Отгул дадим, чтоб протрезвел. Ну, а теперь напрягись. Ты для чего изобретаешь эту мину? – произнес он почти шепотом. – Ну? Чтобы гробить фашистов! Так? Правильно я говорю?
– Правильно… – тоже прошептал Авангард. – Гробить фашистов…
– Молоток! Соображаешь! Ещё мастер сказал: «Подпилком и паяльником тут делать нечего!» – это уже яростно выкрикнул Чижик. Даже кулаком взмахнул. – Хочешь паяльником и подпилком– шир-шир?! Ну, крути своими «оригинальными» мозгами! Верти ими, гад! Хочешь сидеть со своими чертежами, и чтоб мы сопли тебе вытирали! « Ах, какой оригинальный изобретатель! Ах, Циолковский ты наш!» А фрицы в это время будут наших на куски минами рвать! Ну, крутишь извилинами!?
– Я… я сам хотел…– Авангард съёжился, вытирает слезы. – Я хотел, как лучше…
– Вот и сделаешь, как лучше. Мастер уже всё сказал. Он хочет лично познакомиться с изобретателем Шишкиным. Хочет взглянуть в фары лупоглазые! Ты просёк это!?
– Ага… просёк…
– «Ага!» – передразнил Чижик. – Всё! Нет вопросиков! Ноги в руки! – Чиж повернулся к Грише. – Так я говорю?
– Так! Дядя Захар очень ждёт нас, – Гриша обнял Авангарда. – Уж больно ты заводной! А техника дело серьезное, наскоком только мозоль можно сделать и то на жопе. Понял? У тебя же вон, какой котелок! Мастер от удивления руками развёл. Давай, закручивай кранты, чтоб никакой протечки, и раз… два…
Авангард обтёр щеки рукавом и даже заулыбался.
– Три… четыре… Я ещё чертёж возьму! Сделал новые расчёты. Я миом! – он нырнул в темноту, в свою мастерскую, где с закрытыми глазами найдет, что ему нужно.
– Ты, Гриш, за ним смотри, нервенный он шибко, – сказал Чиж.
– Вылечим! – улыбнулся Гриша. – Дядя Захар большой мастак насчёт этого.
Через несколько минут Авангард и Гриша выскочили через ворота котельной и понеслись бегом по улице. Из-за угла магазина, по другой стороне улицы, вслед за ребятами метнулся пацан, весь съёжившийся от мороза. Никто этого, конечно, не заметил.
Дед Тимофей прохаживался вдоль забора, поскрипывая своей берёзовой ногой, как звал култышку. И думал, каково ребятишкам – солдатикам сейчас где-то на позиции в такой лютый морозец? Сколько знакомых у него там по блиндажам, в окопах. И в любой момент их могут поднять приказом идти в атаку на врага, который заливает кровушкой Русь. И нет этому ворогу прощения… Нет!
Вот и Николка, его племянник в сырой земле. И жизни ещё не видал! Ой, много там полегло молоденьких ребятишек. Им бы жить, небу голубому и солнышку радоваться, с девчатами танцы плясать и песни соловьиные слушать, но по-другому судьба распорядилась – в кровавый страшный бой послала их родина-мать. А то кто ещё, окромя их, сможет сотворить такой подвиг – живота не пощадить своего за землю нашу, за Расею святую! Сейчас душа Николки летает где-то здесь, возле родной котельной, он часто забегал сюда пособить своему дядьке одноногому. И вместе песни пели, научился на мандолине играть, на деревянных ложечках. Даже взял ложки с собой, чтоб своих друзей-солдатиков веселить…
Заскорузлые пальцы деда Тимофея ловко сооружают из газеты самокрутку, набивает её табаком из старенького кожаного кисета. Этот кисет дружок подарил. Вместе воевали и наградили их за храбрость георгиевскими крестами. Царская награда! В сундуке лежит. И вот германцы опять попёрли… Ничего! Осилим! Вон сколько фрицев нагнали в город – тьма! Пусть потрудятся теперича здесь, работёнка для них найдется…
Чиркнул зажигалкой. Из патрона смастачил Авангард. Смышлёный пацан! Одно слово, Профессор! Ему учиться надо по технике…
Поднял голову – небо всё в звёздах, искрятся, переливаются – то ли от мороза, то ли от слез, вдруг заполнивших глаза.
– Никола… За святое дело жизнь ты положил. Господь знает об этом, всё время молюсь о тебе. Ты уж прости меня, что пережил тебя…
Дальше поковылял дед, негромко бормоча себе под нос…
® Журнал «СЕНАТОР». Cвидетельство №014633 Комитета РФ по печати (1996).
Учредители: ЗАО Издательство «ИНТЕР-ПРЕССА» (Москва); Администрация Тюменской области.
Тираж — 20 000 экз., объем — 200 полос. Полиграфия: EU (Finland).
Телефон редакции: +7 (495) 764 49-43. E-mail: [email protected].
