Посвящается девчонкам и мальчишкам,
жившим давным-давно, в суровые годы Великой Отечественной войны.
ВИКТОР ШТАНЬКО, врач-рентгенолог, писатель, член Союза писателей СССР.
Виктор Штанько
XII
Для сталинградцев. – Глаза синие и зеленые. – Как ты сочиняешь музыку? – Неожиданная встреча. – Вера Николаевна вся в заботах. – Последнее письмо. – Она должна мстить!
Опять всю ночь валил снег. Откуда столько снега берется на небе? А днем начала крутить, вертеть метель. После обеда, вроде, немного поутихло, но вдруг ветер вырывается из-за угла со свистом, заныривает под шарфы, платки, швыряет огромными пригоршнями снег в лицо. И также неожиданно затихает, словно прячется куда-то трусливо.
Главную улицу расчистили тягачами, разметали снег по краям, а в узких улочках и переулках там уже на тягачи не надейся, там народ сам протаптывай тропинки.
Лида с Валерой тащат санки по тесной дорожке. Валера впереди с веревкой через плечо, тянет санки, а Лида сзади придерживает их.
– Держи мешки! – крикнул Валера и рванул изо всех сил веревку. Санки застряли между сугробами.
– Держу! – Лида вцепилась руками в мешки.
– Толкай сильней!
– Толкаю! – Лида налегла плечом на санки.
– Есть! – Валера выбрался на дорогу. – Перекур!
– Перекур… – выдохнула Лида. – Опять веревки развязались…
Валера обошел санки. Стал завязывать покрепче веревки на мешках. Чего в них только нет! Обувь детская и взрослая, разная одежда. Ясно, не новые вещи, но у сталинградцев и такого днём с огнём не найти.
– Готово, – Валера скрепляет последний узел. – Намертво завязал!
– Записала, что нам дали в доме Кузнецовых?
– Карандаш сломался. Как приедем, запишу – плащ, пальто… Трое брючат детских, – Лида загибает пальцы в варежках. – Три рубашки, три майки. Игрушки разные, пять карандашей цветных… Я всё запишу, ты не бойся. У меня с документацией всегда полный порядочек.
Пронесся ветерок, сорвал с верхушек сугробов охапку снега и со всего маха швырнул в ребят, и дальше умчался.
– Нет, просто хочу метель испугать! Ух, противная! – Лида шмыгнула носом, и стряхнула снег с красного беретика, из-под которого торчали ярко красные уши, как две перезревшие помидорки.
У Валеры, глядя на эти уши, холодные мурашки поползли по телу.
– По-моему, ты решила закаляться, как Чижик.
– Угадал! Он – молоток! И я тоже хочу доказать, что могу!
– А у меня с закалкой ничего не получается. Несколько раз пробовал и сразу ангина, температура. Слабак! Надо на скрипке заниматься, а руки чугунные. Мама даже приглашала доктора Арнольда Денисовича, тот сказал, что у меня очень слабые гланды и лучше не проводить эксперименты с холодом.
– У меня тоже горло сначала болело, но потом привыкло. А вот сейчас хоть бы хны! Слухай, Валер, мы должны обязательно прочесать весь Добрый проулок – там полно древних старушек живёт. Я им пенсию таскаю. В сундуках, чуланах всякое добро лежит ещё с царских времен! Они мне сами говорили…Мол, выбрасывать жалко…
Валера ужасно захотелось коснуться пальцами её уха – наверно, обжечься можно!.. Или тихонько провести пальцами по розовой щеке, она такая нежная, такая красивая…
– Что ты на меня так уставился? – Лида остро прищурилась. – А!?
– Чего, говорю, смотришь!? Ты что оглох!? Не слышишь меня?
– Ты сегодня какой-то… – Лида мотнула головой. – Айда к бабулькам! Я говорить буду: «Бабуси, дорогие и милые, поможем сталинградцам! Им одеть, обуть нечего! А там холод жуткий! Детишки плачут! Моль все равно скушает ваши вещички…». Нормально говорю?
Лида стоит близко, близко – изо рта пар идёт. Вот бы набрать этого пара полную горсть и не выпускать, пока тот не обратится в прекрасную снежинку, та будет лежать на его ладони, переливаться всеми цветами радуги…Потом появится капелька воды и она зазвенит…
И она зазвенела – откуда-то, совсем непонятно откуда, в голове Валеры зазвучала скрипка, а следом вступил кларнет…
Он даже задержал дыхание, чтоб не спугнуть мелодию…
Может и Лида сейчас слышит её… Она что-то говорит, говорит… Он не слышит, но зато видит глаза… они такие синие!
– Валерка! Эй! – Лида изо всех сил трясёт за рукав Валеру.
– Что?
– Я говорю, говорю, а ты ни бум-бум! Оглох, да? Что молчишь?
Он смотрит в её глаза, и вдруг ему захотелось открыть свою тайну.
– Лид, я не молчу. Я тебе хочу сказать… Только ты никому. Я музыку стал сочинять… Вот сейчас стою, смотрю на тебя и слышу её...
Лида смотрит на него как-то настороженно.
– Как это слышишь? – спросила Лида почему-то шепотом.
– Сам не знаю… Будто вокруг меня звучит музыка…
– Прямо настоящая музыка? Как по радио?
– Ну да… Но только совсем незнакомая мне…
– И кто же это тебе наигрывает? Ну, давай, давай заливай…
– Я не заливаю. Я сам не знаю откуда всё это… Но где-то вокруг меня звучат скрипки, трубы…
– А голова у тебя не болит? Может, температурка?
– Ты смеёшься. Ты не веришь. А я записал эту музыку, что услышал. И отнёс Илье Матвеевичу. И сегодня он…
– И что он сказал тебе сегодня? – Лида перебила, прищурились.
– Ему понравилось… А как я боялся! Мне казалось, что могу умереть! И сегодня он слушал меня. Вот сейчас смотрю на тебя и, опять звучит, альт… Приду домой, надо будет обязательно записать… Вот снежинки кружатся и слышу, как они поют друг другу…
– Поют? Здорово! А ты мне сыграешь когда-нибудь всё это?
– Обязательно. Только никому не говори, пусть это будет наша тайна. Я уже задумал большую вещь написать…
– Песню?
– Нет, не песню. Ты слышала по радио симфонии Чайковского, Моцарта… Там играет оркестр…
– Да! Много, много скрипок и трубы разные. Слушаешь и можно мечтать, думать о чём-то хорошем…
– Я хочу сочинить о войне! Как сначала было трудно, и мы отступали, но потом стали побеждать… Меня очень волнуют вопросы жизни и смерти. И учитель говорит, что это самое важное…
– А про любовь ты тоже будешь сочинять?
– Про что? – переспросил Валера.
– Ну, про любовь!
Валеру облило всего жаром. Почему у девчонок всё так просто получается? Говорят о таких вещах и даже не споткнутся!
– Про любовь, Валер, надо обязательно сочинять! Все великие композиторы всегда сочиняли про любовь! Вот опера «Кармен»! Ой, какая там любовь! А как поют! Я столько раз по радио слушала! А «Сильва»! Я прямо навзрыд плачу, когда слышу: «Помнишь ли ты... – Лида уже раскрыла рот, чтобы исполнить Валере любимую арию, как замерла. – Ты глянь! Верниколавна наша... Верниколавна! Ого-гоо! Здрасти! Это мы!
Учительница оглянулась, прищурилась.
Из-за сугробов показались Валера Родионов и Лида Веселкова. Вот они и рядом – везут большие деревянные санки, заполненные разноцветными узлами, мешками.
– Здрасти, Верниколавна!
– Здравствуйте! А я слышу, но ничего не вижу, солнце слепит.
– А мы тут в прятки играем! – смеётся Лида.
– Вижу ваши прятки… Когда же вы успели столько добра собрать!
– Сейчас встретила ребят из 7 «А», жалуются, куда не зайдешь, им говорят – уже отдали, опоздали, миленькие.
– Верниколавна, так вы сами научили нас: «Fruh auf, gut Lauf» – «Рано встаешь, хорошо пройдет весь день»!
– Лидочка, ты явно делаешь успехи в немецком! – улыбнулась Вера Николаевна.
– Изо всех силёнок стараюсь, Верниколавна! И чуть свет мы с товарищем Родионовым поскакали собирать подарочки для сталинградцев.
– Теперь старшая пионервожатая не будет дуться на 7 «Б» – чувствую, вы больше всех в школе соберете подарков.
– Нет, мы для неё все равно останемся гнилым прыщом на самом важном месте! – это Валера не выдержал, подал голос. – Она нам это сама изрекла и очень важным голосом.
– Все знают, где у неё этот прыщ сидит! – Лида на всю улицу захохотала. – Отличное местечко! И пусть там побольше прыщей выскочит у неё!
– Ага! Пыль столбом от её хотения! – Лида прямо задохнулась от возмущения. – Мухи уже все подохли со скуки от её старания!
– Как себя чувствует Елена Сергеевна? – спросил Валера, толкнув Лиду – кончай про Цветкову! – Может вам дома сделать что-нибудь?
– Спасибо, Валера. Маме уже лучше. И она ждёт, когда вы снова у нас соберётесь, и будем заниматься языком. Да! Я же вас не поблагодарила, что вы все наши дрова в порядок привели…
– Какие дрова? – удивился Валера.
– Дрова?! – Лида округлила свои глазки и изо всех сил захлопала ресничками. – Да мы в жисть дровами не занимаемся!
– А кто же их распилил, расколол, в поленницы уложил? Дед Мороз и зайцы?
– Ой, извините…– затрещала Лида, – мы опаздываем – ребята ждут! Ещё два мешка пустые! Бежим, Валер! Конкуренты не дремлют! – и потащила санки. – Быстрей! До свиданья, Верниколавна!
– Елене Сергеевне приветик! – Валера бросился за Лидой.
Ребята помчались, гремя санками по наезженной дороге.
Вера Николаевна улыбнулась. Сегодня опять ей рассказали, что ребята дежурят в госпитале. Она уже не сомневается, что 7 «Б» собирал металлолом, и листки с таинственными буквами «БББ» принадлежат им. Обязательно, надо поговорить с ребятами – вот придут к ней домой, расслабятся. Тут она и начнём серьезный разговор.
Взглянула на часы – назначено очередное «свидание» в военкомате, куда ходит уже третий месяц. Она ходит туда только с одной целью – просит послать на фронт. В заявлении указала, что знает немецкий язык и готова выполнять любое задание. Сначала боялась сказать об этом маме, потому что не представляла, как мама без её помощи. Но вскоре мама сама всё поняла и договорилась со знакомой, та переедет к ним и будут жить вдвоём, ждать возвращения Верочки и сына Саши с войны.
Прошло более полугода, как принесли похоронку на Сашу. Но Вера не смогла показать ей о гибели Саши. Ведь она жива до сих пор только потому, что Сашенька жив, что с фронта приходят письма от сыночка.
Вера Николаевна Сашиным почерком пишет письма и приносит их домой. И потом они вместе с матерью читают эти письма…
Вера Николаевна, на ходу вытирая слезы, то и дело спотыкается о кочки смёрзшегося снега.
Когда получила письмо, не помнит, как пришла в школу… Провела уроки. Кажется, ученики ничего не заметили. Вообще, никто не заметил. Директорша, правда, смотрела на неё как-то…
До позднего вечера колесила по заснеженным улицам, проулкам, где они ходили с Аркадием, смеялись, читали любимые стихи. Она помнит его дыхание, ласковые руки… И нет, нет Аркаши, дорогого, милого…
Небольшой листок бумаги был приложен к похоронке.
«Дорогая Верочка! Это пишет друг Аркадия. Мы с ним договорились, кто остался в живых, должен написать письмо домой. Аркадий мне много рассказывал о Вас. Он Вас очень, очень любил… А здесь идут жестокие бои. И в то утро на нас пошли «Тигры». Погибло много наших товарищей. Я Вам подробно опишу, где мы похоронили Аркадия. Возле деревни Тенево, недалеко от речки, в берёзовой роще…».
Это письмо лежит вместе с похоронкой на Сашу в письменном столе Веры Николаевны, в нижнем ящике, под стопкой тетрадок, чтоб мама случайно не нашла. Она любила Аркадия… И вот его нет! Нет…
Никак не может представить Аркадия в окопе, с противотанковым ружьём. Он был такой тихий. В соседней школе преподавал географию. Мечтал поехать в горы. С учениками ходил в походы по местным рекам, по тайге. Они с Аркадием даже не успели расписаться – война началась. Всё смешалось. И уже через несколько дней она провожала Аркашу на фронт. Всего пять писем пришло…
Дома на столе письменный прибор, его Аркаша выточил из грушевого дерева. Дотронешься – тёплое! Дерево словно хранит тепло его рук.
Сейчас придёт в военкомат и скажет майору – больше нет сил ждать! Пусть немедленно отправляют на фронт. Она должна мстить за брата, за Аркашу! За их уничтоженную любовь! За ребёночка, которого мечтала родить от любимого человека…
Постояла, отдышалась, боль прошла. Пошла дальше.
За сугробами появилась и тут же исчезала голова Ефремова – он таскается хвостом за училкой. Задание дала Крыса! «Доложишь каждый её шаг!» А чего докладывать? От холодрыги зуб на зубе дробь бьёт! Всё прямо заледенело внутрях! Нос уже не дышит! Хорошо хоть можно сунуть его в толстый шарф, что связала бабуля из старого отцовского свитера. А валенки ни черта не греют. И малахай продувает насквозь…А Крысе, значит, докладывай! «Каждый шаг!» Как же…доложу…
Ага, училка зашла в военкомат. Сколько будет там торчать!? Нет, этого никто не знает… Так и доложим: ждал, ждал и не дождался!
Всё! Надо рвать когти, пока в сосульку не превратился!
Гвоздь крутанулся на пятке и галопом поскакал домой.
Сейчас бабуля нальёт ему горячего чайку. Достанет из своих закутков сушеной малинки. Собирали летом. Ой, и вкусная эта малинка! От всех болезней помогает, но особенно при простуде. А сегодня у него, точно, сопли потекут. Бабуля сразу просечёт. И для поддержки духа ещё сухариков выделит. Похрустим! Потом прижмётся боком к горячей печке и раскроет книжку «Следопыт». Не оторваться, такая книженция! Но ещё надо… Думать даже не хотелось об этом! А из башки никак! На встречу с Крысой надо топать! Достала, как вшивого бобика! Как лопухнулся! Теперь на крючке у Крысы вонючей! Попался! И кукуй, тупой Гвоздь! И ты даже не стальной Гвоздь, а ржавый! «Должен докладывать о своих наблюдениях за 7 «Б» и за училкой!» А чего докладывать? Ничего подозрительного не слышал, не видел! Ей ведь нужно только «подозрительное»! Ну, проследил, что пацаны в котельную повадились. И даже проход в заборе устроили. И что из этого? Никого не увидел на территории котельной, только одного хромого деда презлющего. Ну, засёк металлолом в сарае и козлы. Ну, и что из этого? Эти козлы, конечно, хорошо запомнил! Так и не понял, зачем пацанам нужно тягать пилу по чужим коряжкам. И ещё хотели, что в госпитале полы драил и горшки выносил! Совсем чмокнулись!
И тут же вспомнил, как вспыхивали глазки у Крысы, когда та говорила об училке Вере Николаевне и про пацанов из 7»Б». Прямо, как у настоящей крысы светились! Нет, Крыса, ничего тебе Гвоздь не доложит про пацанов! Никаких вопросиков к ним! Не дождёшься! Гвоздь не шпион! А скажем: ничего подозрительного! Точно, так и доложим! И про Веру Николаевну – ушла в военкомат и с концом. Точка! И задание на сегодня выполнено!
От таких мыслей даже теплее стало. Ноги ещё лучше заработали.
Но что же всё-таки делают пацаны в котельной? Чем они занимаются? Ох, как заело его любопытство, так заело, что решил разобраться с этим вопросиком лично для себя! Навешаем лапши на уши Крысе, и заново займусь пацанами. Только поосторожней, Гвоздь! Действовать, как Следопыт великого писателя Фенимора Купера! Надо книжку быстрей дочитать – очередь в классе! Уже предупреждали – не задерживай!
Ещё быстрее заработали ноги. Вроде, отогрелся и потеплее стало.
Сокращая дорогу, Гвоздь мчался по узким дорожкам, утопая в снегу, перепрыгивая через сугробы…
XIII
Большой концерт. – Давай «Цыганочку»! – Паганини, тебя ждут на лестнице! Молчун, прости! – Подарок капитана Сергеева. – Урок истории.
Главный коридор госпиталя заполнен ранеными – не протолкнуться! Лежачих, кто ещё не успел встать на костыли или никогда до них уже не доберется, потому что нет ног, привезли на кроватях, колясках, устроили на кушетках, а то и прямо на полу, на одеялах.
Концерт в полном разгаре. Гремят аплодисменты, и коридор то и дело взрывается дружным хохотом. Появился ведущий концерта Авангард. В высоченном колпаке, в руке палочка, как у дирижера.
– Внимание! – выкрикнул Авангард. – Выступает знаменитый волшебник… Зовут его… Никак не запомню! – достает из кармана листок. Читает про себя. – Имя у него из сорока трех букв! Жуть! Я его буду называть – Абу-Макар! Все равно он по-нашему ни бум-бум! Прошу!
Появляется Мишутка в цветном узбекском халате, на голове тюрбан, усики черные, длинная борода.
– Курды-мурды! – Мишутка низко кланяется.
– Пламенный привет всем, он сказал! Он многое умеет!
– Мараклы-барклы… бам-бах! – резко перебивает Мишутка.
– Понял! Он только что прилетел из жаркой страны и хочет показать свой знаменитый фокус – разрезать слона на шесть частей, а потом всё сложить обратно. Хари-бари! Это я ему сказал, что народ согласен посмотреть этот фокус.
– Туха-бах! – говорит Мишутка с очень серьёзным лицом.
– Просит, чтоб привели слона! Он уже начал внутреннюю подготовочку…– Авангард обращается в зал. – Товарищ старшая сестра! Анна Ивановна, прошу вас ввести слона!
– Нету! Убежал в тайгу! – отвечает Анна Ивановна. – С медведями решил познакомиться! – коридор вздрогнул от хохота.
– К медведице! – добавил кто-то из раненых и смех ещё громче.
– Шито-брито! Трум-бум! – сказал Авангард. – Я ему объяснил, что индийский слон решил подружиться с уральской медведицей. Может и деток они здесь заведут!
Хохот перекрывает его слова.
– Тише, товарищи! Чародей работает только в полной тишине! – и обращается к Мишутке. – Труб-дуб-трам-бам-флюс!?
– Бари-дари-гороро-флюс-плюс! – ответил Мишутка.
– Я спросил, может ли он показать нам фокусы на картах! Согласился! Теперь надо завязать нашему уважаемому фокуснику глаза! Чтоб ничего не видел! Кто желает?
– Давай завяжу! – подал голос Коля, молоденький солдат с ранением в ногу и захромал к фокуснику.
Коля черной повязкой завязывает глаза фокуснику.
– Без дураков завязывай! – выкрикнул кто-то из раненых.
– Не халтурь!
– У меня не подглядит! – успокоил всех Коля. – Хорошо завяжу!
Мишутка передает Авангарду колоду карт.
И тут такое началось! Карту за картой отгадывает фокусник! И никто не может понять, как это удаётся фокуснику. А этому фокусу научил Авангарда отец, и они всегда показывали его гостям, когда те приходили к ним домой.
Идёт номер за номером. То вспыхивают, то замирают аплодисменты и смех. Вот дед Тимофей ласково так тронул тёмными от угля пальцами кнопки гармошки, и прозвучал едва слышно первый аккорд – и все сразу узнали любимую «Цыганочку», и тут же подхватили её огненный ритм дружными хлопками.
Вылетел из-за простыни Гриша и пошёл, пошёл выбивать ногами сумасшедшую дробь! Ботинки у него подбиты металлическими подковками – звон на весь госпиталь! А впереди ещё танец «Яблочко», тогда он тельник наденет…
Валера бегом по лестнице. Кто его может сейчас ждать?
Возле окна чья-то фигура. Оставалось несколько ступенек и он узнал эту спину – у окна стоял капитан Сергеев!
Валера даже попятился, и тут капитан повернул голову.
– Здравствуй! – на глазах, как всегда повязка, но Валера чувствовал, что капитан видит его. – Почему молчишь? Здравствуй, молчун!
– Здравствуйте, – с трудом выдавил из себя Валера.
– Мы с тобой давно не говорили. Серьёзного разговора, кажется, ни разу и не было у нас. Или ошибся я?
– Нет, не ошиблись.
– Здесь мы одни. И я хочу сказать тебе такое, о чём в палате не скажешь, – капитан замолчал. – Идёт концерт. Вы молодцы… Здесь, как нигде, нужны песни, танцы… Но я буду говорить о другом. Я уверен, ты помнишь тот концерт, когда я не дослушал Моцарта и ушел… Не смог дослушать…
Капитан замолчал. Он тяжёло и громко дышал. Видимо, трудно ему давалось произносить эти слова.
– Не хочешь спросить, почему я тогда ушел? Ладно, помолчим немного… – снова заговорил капитан. – Ведь во всем виноват только один я! Да! Вы ухаживаете за калеками, обрубками! Возитесь с бельём, выносите судна! Кровь, ругань, стоны! Будь всё это проклято! – капитан задохнулся и рванул на вороте рубашку. – Вы нас делаете чистыми! А я последнее время ни разу не назвал тебя по имени! А почему!? Ты это не объяснишь мне!?
– Вы стали ненавидеть меня за что-то… – тихо произнес Валера. – И скрипку кажется мне… и музыку, которую я исполняю…
Капитан прислонился к стене, обхватил голову руками, застонал.
– Господи, прости меня сволоту последнюю… Прости, молчун… Какая же я мерзкая дрянь!.. Прости, Валера, если можешь. Я тебя боялся, понимаешь? – вырвалось с хрипом у капитана.
– Боялись? Меня? – удивленно переспросил Валера.
– Да. Но это в двух словах не объяснить… Всё не так просто. Ты тогда играл великого Моцарта… И сейчас слышу твою скрипку… Каждую ноту… И тогда вдруг понял, что ты знаешь обо мне всё и даже больше, чем я сам о себе. И знаешь, ч т о я скрываю от других. И стоит мне заговорить с тобой, как ты мне в с ё это скажешь… вслух выскажешь!
– Что скажу? – тихо произнес Валера, он весь дрожал, ему передалось волнение капитана. – Я ничего не понимаю…Что я могу вам сказать?!
– Ты мне скажешь, что я трус и подонок! Да, да! И не крути головой! Ты… твоя скрипка… вы поняли, что я решил уйти в свой последний штопор! Что испугался продолжать сражаться за жизнь! Устал доказывать всем и себе, что капитан Сергеев ещё на что-то способен! И капитан уже перекрыл в баке топливо. Всё готово! Ухожу в штопор. Я всё рассчитал, малыш! Видишь?! – капитан выхватил из кармана шнур. – Доходяг, как я, этот шнур пятерых выдержит.
– Вы не имеете права это делать! – вырвалось у Валеры.
– Не суетись… О правах потом. Я ещё не всё сказал… Объявили, в тот день, что будет праздничный концерт. Но я уже никуда не хотел идти. Мне уже было на всё наплевать! Уже всё решено. Шнур лежал в кармане, и я ждал удобного момента… Но тут вошла медсестра и сказала, что будут играть на скрипке. И я не выдержал. Решил на прощанье послушать скрипку. До войны я часто ходил на концерты. Объявили, кто будет играть. И услышал твоё имя! Но ты не говорил мне, что играешь на скрипке! Я не поверил своим ушам – переспросил кого-то… А ты уже играл. И я не мог оторваться от твоей игры… Эту сонату Моцарта я слышал много раз и раньше. А тут вдруг скрипка звучала совсем по-другому – она перевернула во мне всё. Я даже не могу выразить это состояние словами. Это был какой-то шок… Почему ты ничего не говорил мне о скрипке? Ни про своего учителя музыки?
– Учитель мой не любит, когда про него рассказывают.
– Почему?
– Его выслали из Ленинграда ещё до войны. Он был профессор в консерватории, играл на скрипке во многих странах мира.
– У тебя замечательный учитель. И тут со мной произошло что-то невероятное. Слушая твою игру, я вдруг почувствовал, что ты знаешь обо мне всё! Такого не может быть… Я это понимал! Проклятые нервы! Это они скрутили в узел мои мозги… Нервы! А я ничего не мог поделать с собой. Стал вести себя, как последний трус и негодяй! Сбежал с концерта, не дослушал… А потом… Ты входил в палату, и я сразу к стене… – капитан опять рванул ворот и пуговицы со звоном брызнули на пол. – Жарко! Как мне жарко… Душно!
– Я сбегаю за водой… – сказал Валера, но капитан схватил его за руку, крепко сжал её.
– Не надо воды. Может, думаешь, капитан спятил… псих!? Нет, пока с мозгами у капитана всё нормально. Так на чём остановились? Да, скрипка. Так вот, молчун, ты своей скрипкой меня расстрелял! В упор! За трусость, как последнего подонка… – капитан говорил уже медленней, с трудом. – Как же я ненавидел себя, молчун! Сейчас ты будешь играть, я знаю… Ладно, о музыке потом… Ты любишь историю?
– Люблю.
– Я учитель истории. Началась война, прошёл курсы и стал истребителем. Ты не представляешь, как прекрасно быть там, в небе… В этой бездонной синеве! Рядом с тобой облака, кажется, протянул руку и коснёшься их… Но когда война, небо становится страшным – оттуда на землю летит смерть. В последнем бою я сбил два самолета, но откуда-то возникло еще три и сразу обложили меня со всех сторон. То был хороший бой… Ещё одного мессера взял на таран… Мне повезло, не сразу взорвался мой бензобак, я смог катапультировать. Фрицы строчили по мне, по парашюту. Я видел, как они хохотали, скалили зубы, считали, что я уже готов. Левую руку изуродовали, но правая почти в норме. Я держу тебя крепко?
– Крепко, даже не могу разжать.
– Вот глаза не смог уберечь. Ходить научусь! И приду в свою школу… Теперь я знаю, как нужно преподавать историю. Ты, молчун, даже не представляешь, как я обязан тебе и твоей скрипке… Твой Моцарт, который сходил с твоих струн, спас меня… Знаешь, Валера, я хочу сделать тебе подарок… – капитан достал из кармана часы на цепочке и протянул Валере. – Держи, Валера. Это хорошие часы.
– Что вы, товарищ капитан…
– Держи, молчун! И крепче! Это тебе на память о том концерте.
– Тот день должен нам обоим запомниться на всю жизнь. Тикают?
– Тикают, – Валера приложил часы к уху, взглянул на крышку. – Что-то написано на крышке… Не видно… темно…
– Там написано: «Асу – истребителю капитану Сергееву от генерала Васильева». А теперь капитан Сергеев дарит эти часы своему другу, чтоб они тикали у него рядом с сердцем. Капитан Сергеев имеет на это полное право.
С верхнего этажа послышался крик Авангарда.
– Паганини, куда провалился? Сейчас твой номер!
– Иду! – отозвался Валера.
– Быстрей!
– Бегу!… – Валера тронул капитана за руку. – Пойдемте вместе.
– Нет, нет, беги! Я буду подниматься и слушать твою скрипку, войду в коридор, а ты ещё играешь… Прости, Валера! – капитан обнял Валеру. – Спасибо, малыш…за всё… Мы ещё наговоримся с тобой. Беги!
Валера рванулся вверх по лестнице, навстречу уже доносились аплодисменты.
Капитан прижался щекой к холодному стеклу – надо успокоиться.
Вслушался в сердце – потише колотится. Боялся, что не получится разговор с Валерой. Платком вытер вспотевший лоб.
Раздались звуки скрипки – Моцарт! Соната ми-минор! Сразу узнал её. Малыш играл эту знаменитую сонату на том самом концерте.
– Спасибо, малыш…. спасибо, молчун…– оттолкнулся от подоконника и нащупал ногой первую ступеньку. – Теперь, капитан, шагай! Молчун играет для тебя! Слышишь! Жизнь продолжается, чёрт побери!
Вздохнул поглубже и рывком шагнул на следующую ступеньку – в темноту, навстречу Моцарту. На этой лестнице он уже знал на ощупь каждую щербинку, каждую вмятину на потёртых мраморных ступенях.
XIV
Не надо плакать, мама! – Надо действовать. – Печальная весть. – Без дедушки Тимофея не обойтись. – Вечная память.
Ночью Чиж неожиданно проснулся. Открыл глаза и зажмурился – прямо против его подушки в окне висела огромная луна. Своим ярким серебристо желтоватым светом она ослепила его, и Чиж спрятал голову под подушку. Немного полежал, но стало трудно дышать, и высунул нос наружу.
В комнате светло, как днём, только всё залито мерцающим серебристым светом, отчего она казалась какой-то странной. Книги на полках, глобус, фотографии на стенах как бы парили в воздухе. Чижику даже захотелось приподняться на локте, чтобы получше оглядеть комнату – может, сон это продолжается?
Нет, не сон. Читал, что в лунные ночи некоторые люди без всякого страха залезают на крыши домов и ходят там с закрытыми глазами. Луна как бы притягивает их. Таких людей зовут лунатиками.
Нет, такое лучше не представлять. Вчера таскали на свой склад тяжеленные батареи и трубы. Раскопали это богатство случайно, заглянув в присыпанный снегом, старый сарай. Все эти железяки пойдут на переплавку. С Юлей даже поцапались! «Мы тоже хотим принимать участие!» Но такие тяжести не для девчонок. «Нарушаете равноправие!» Это Лида включилась! Её танком не остановишь!
Чиж улыбнулся – вспомнил, как держал Юлину руку и отогревал своим дыханием тоненькие, нежные пальчики. Он почти касался их губами…
Донеслись какие-то звуки. Прислушался. Опять…
И вдруг понял – это же в комнате у мамы!
На цыпочках подошел к двери.
Мама стояла на коленях на полу у края постели, уткнув лицо в подушку, и вся содрогалось от рыданий. Временами отрывалась от подушки и целовала маленькую бронзовую иконку, которую сжимала в руке. Когда отец ушёл на фронт, иконку мама положила на тумбочку, у своей кровати. Мама что-то шептала, прижимая иконку, к губам, гладила её рукой и шептала, шептала…
Сердце Чижика чуть не разорвалось на куски.
– Ма… Ты что?
Мать вздрогнула и затихла. Потом обняла, крепко, крепко вжавшись в его плечо мокрым от слёз лицом. И стало ему так плохо, так жалко маму, что захотелось закричать.
– Ма… Не надо плакать…
– А я не плачу… Совсем не плачу, Чиж ты мой родненький… – и она гладила его по лицу, по голове. – Чижуля ты мой миленький…
– Ты из-за папы, да? Так он напишет! Обязательно! Вот увидишь!
– Еще на этой неделе, может, придёт письмо...
Мать крепко, крепко взяла лицо Чижа в руки и глубоко вздохнула.
– Ты уже совсем большой. Слушай меня, Володечка… – он вдруг понял, сейчас мама скажет такое, чего никогда не хотел бы услышать. – Меня вызвали в военкомат и там… там… – она замолчала, точно споткнулась, когда заговорила, голос дрожал и срывался.
– Мне сказали, что наш папа… что наш папа сейчас в плену у немцев…
Чиж словно оглох, голос матери доносился откуда-то издалека.
– Они со мной так нехорошо разговаривали… Мне было так плохо, Чиж. Как – будто наш папа предатель… – из её глаз потоком хлынули слезы. – По их понятию, раз попал в плен, значит, предатель. Он не может быть предателем! – у матери дрожали руки, и вся она дрожала, словно замерзла. – Я много чего сказала им…Показала папины письма…
– Мамочка… – у Чижа защипало в глазах. – Я знал, что папа пропал без вести. И не мог тебе сказать… Может, его ранило? Мало ли что бывает в бою! Вдруг патроны закончились… Или был без сознания от взрыва… Теперь самое главное, чтоб папка остался в живых, чтоб смог выбраться из плена! И он снова будет бить фрицев!
Проговорили до самого утра. Мать ушла на работу. После разговора с матерью Чиж решил окончательно – должен бежать на фронт! Конечно, понимал, мама будет очень переживать, но что мог поделать. Теперь у него осталось только одно – мстить за папу! Кто, кроме него, сможет отомстить!
Чиж задумался и даже не слышал стука в дверь. Повернул голову – на пороге Юля. Задохнулась, бежала откуда-то.
– От Верниколавны я… У неё ночью умерла мать.
– Умерла? – не понял Чижик. – Мы же совсем недавно…
– Сердце у Елены Сергеевны было очень плохое. Надо теперь помочь Верниколавне… Ей сейчас очень трудно.
Сразу помчались к деду Тимофею.
– Серьёзное дело… Стало быть, зовут ваш учителку Вера Николаевна, – пошевелил усами. – Жалко мамашу… Но человек из земли вышел и в землю ушел – так гласит святое писание. Теперича к более конкретному. Надо решить, куда определить старушку, то есть, где земле предать. С Верой Николаевной надо вести разговор, каково её пожелание. Есть местечко, между двух березок, для себя присмотрел. Предложу… А пока пойду с дружками совет держать – кто будет могилку копать, кто гробик мастачить.
Дед Тимофей нацепил на голову треух, оделся, и, опираясь на костыль, похромал в город.
Чиж остался следить за котельной. А Юля дальше побежала – дел выше головы.
Два дня пролетели незаметно. Ребята по очереди дежурили в котельной, шуровали уголек в ненасытную пасть топки, следили, чтоб не падало давление. Подменял ребят дружок деда Тимофея сапожник дед Никита, такой же усатый и тоже с костылем. Время от времени появлялся дед Тимофей и рассказывал, как дела идут. Уже изготовлен красивый гробик. И могилка получилась славная. Между берёзок. Хорошо там будет лежать покойнице.
И пришёл день похорон.
Летом кладбище в густой зелени, а сейчас перед глазами только чёрный и белый цвет. Изморозь разрисовала затейливые кружева на крестах, памятниках, стволах деревьев.
Ребята не ожидали, что соберется так много народа – учителя, соседи, ученики из старших классов. В сторонке стояла группа совсем древних старушек в черных платках. Все они знали Елену Сергеевну. Вера Николаевна подходила к ним, те обнимали её, что-то говорили. И удивительно, как в такой мороз да по тяжелой, заваленной снегом дороге эти одуванчики добрались до кладбища.
Чижик, как увидел старушек, сразу дал команду, чтоб записали адреса их, чтоб потом помочь по хозяйству. А вот Илья Матвеевич не смог придти, о чём очень сожалел. Он хорошо знал Елену Сергеевну. Но резко подскочило давление, ноги вовсе ослабли.
Весь 7 «Б» пришёл. Впереди Авангард, Чиж, Валера. Они молча, смотрят на Елену Сергеевну, лежавшую в гробу.
Лицо у Елены Сергеевны такое спокойное, будто на какое-то мгновение прикрыла глаза, вот сейчас откроет их, взглянет на собравшихся вокруг, и улыбнется: «Вот и снова встретились…».
Снежинки тихо падали на её лоб, на щеки. И не таяли. В белых, сложенных на груди руках, что-то темнело.
Чиж уже рассмотрел – в руках Елены Сергеевны маленькая иконка. И очень похожа на ту, что у мамы на тумбочке лежит.
Ребята уже встречались со смертью. И не один раз. После сложных операций, а то и до операции, тяжёлые раненые, вдруг исчезали из палат – знали, умер, отнесли в морг. Иногда проводили всю ночь рядом с умирающим и слушали его последние слова о доме, о детях, жене. Но в госпитале всё это воспринималось как-то по-другому – ведь там шла страшная борьба за выживание, порой даже после безнадёжной операции. Там всё э т о воспринималось совсем иначе…
А здесь вдруг умерла Елена Сергеевна! И никак не укладывалось в сознание, что больше не услышат её шуток во время занятий, которые Вера Николаевна проводила дома. А как любила угощать чаем! Обязательно перед каждым ставила тонкую красивую фарфоровую чашку, серебряную ложечку и розетку с ягодками ежевики или малины. Ягоды привозили друзья из какой-то глухой деревни. И всегда заводили патефон и слушали музыку Баха, Чайковского, Моцарта, песни из знаменитых кинофильмов. Последнее время она чувствовала себя слабо, и девочки сами заваривали чай из разных трав и сами расставляли чашки…
Пришло время закрыть крышку гроба. К нему подошли старушки в черных платках, и дед Тимофей со старым дружком, седым старичком с палочкой, дедом Семёном.
Как-то неожиданно у них у всех в руках и у Веры Николаевны, стоявшей рядом, оказались маленькие зажженные свечки. И тут же раздалось тихое пение.
По лицам учителей пробежало недоумение. А директорша даже не шелохнулась, стоит, смотрит перед собой, лицо её как бы застыло.
И дед Тимофей пел, и его дружок, у того голос оказался удивительно красивым. Просто серебро! Старушки пели тихими, какими-то прозрачными голосами. Несколько незнакомых пожилых женщин тоже подхватили печальную мелодию. В морозной звонкости она точно воспарила над тишиной кладбища и поплыла в небо. И оборвалась также неожиданно, как и зазвучала.
Резко застучал молоток. Мужчины опустили гроб в могилу, и комья замёрзшей земли глухо загремели по крышке гроба.
Уходя по тропинке, Валера оглянулся – неужели только холмик остаётся на земле от человека? Нет… не может такого быть…
В голове всё ещё продолжала звучать незнакомая и такая прекрасная мелодия прощания: «Ве-е-ечная па-амять…».
Илья Матвеевич говорил, что смерть это совсем не конец… это что-то другое, пока еще далеко не понятое Валерой. Поэтому, наверное, и великая музыка говорит о вечности. Такую музыку писали Бах и Рахманинов, Бетховен. Вместе с учителем они часто прослушивали пластинки с концертами Моцарта, его великий Реквием. А Шопен! У Ильи Матвеевича всегда наворачиваются слёзы, когда в комнате звучит Шопен…
– Тебе, мой друг, надо очень много читать. И сейчас. Потом будет некогда. Это огромный труд для души, для сердца. И играть, играть… И учись не разбрасываться, не распыляться по мелочам…
Когда уже все ушли с кладбища, за деревьями мелькнула женская фигура – Цветкова! Разве могла она пропустить такое событие, как похороны матери Веры Николаевны. Правда, совсем не знала покойной, зато сколько разных людей увидела. Просто удивительно – в такой мороз пришли. А свечки зачем зажгли!? И Вера Николаевна с ними – а ведь учительница! Ученики на неё смотрят! И пели что-то церковное…Настоящую церковщину развели! Интересно, как Анна Максимовна среагирует на это… Интересно, что скажет товарищ директор!
XV
Мишутка ведет «Дневник отряда». Конспирация это дело очень серьёзное. – Польза от рыбьего жира. – Разговор с Золотой Рыбкой. Музыка звучит везде. – Гвоздь попался. – Расплата.
Мишутка сидел в штабе и занимался «Дневником отряда». Никак не успевал записывать регулярно работу отряда – что-нибудь да помешает! И приходится вспоминать, что было несколько дней назад.
Зашуршало в стороне – ясно, снегирь Фима уже пожаловал. Сидит на деревянной стропилине и чистит свои беленькие перышки с красными разводами.
– Салютик, Фима! Что новенького скажешь? Три дня прошло, как не виделись. А где Каркуша? Или опять поссорились?
Фима звонко прочирикал в ответ, что дела у него идут нормально, а Каркуша где-то своим вороньим делам пропадает.
– Понял! А я вот башку ломаю, как записать поменьше и поточнее – чистых листочков в «Дневнике» уже кот наплакал. Насчет конспирации записал. Три восклицательных знака влепил! Надо это дело ужесточить! О нашем отряде никто не должен знать. Ты, ясно, известный болтун, это все знают. Но тебе никто не поверит. Вот Каркуша – другое дело! Ни-ни! Солидный товарищ. А то мы в классе ля – ля!
Мишутка обмакнул ручку в чернильницу и заскрипел перышком.
Записывал про пленных фрицев, которые уже что-то строят за городом. Говорят – какой-то новый завод. Пусть строят…
– Передышка! Фима, следи за столом, а я должен кое-что проверить, – взял в руку карандаш и пошагал к деревянному брусу.
Сбросил пальто, с ног снял валенки, подшитые уже раз двадцать.
Подошёл вплотную к брусу.
Старается не смотреть на него. Тошниловка этот брус – уже больше года, как Мишутка каждый месяц делает на нём отметки карандашом у себя над головой. Зачем? А чтобы знать – растёт Малина в высоту или не растёт! Или останется на всю дальнейшую жизнь таким коротышкой!
Страшная проблема в жизни Мишутки – маленький рост! Всех ниже в 7 «Б»! Даже девчонки стоят в строю впереди него. А кто дальше всех гранату бросает? Малина! Кто боксом занимается? Малина! Кто каждый день зарядкой занимается и глотает столовыми ложками поганый рыбий жир!? А толку?! Мама говорит, что эта гадость способствует росту! Он давится, но пьёт! А толку! За прошлый год совсем не вырос. Даже на одну соплю не стал выше!
С отвращением глянул на брус и на карандаш – сейчас проведёт над своей башкой ещё одну бездарную черту.
Приткнулся лбом к гладкому брусу, даже дыхалку затаил и чиркнул карандашом над затылком.
Рядом черная полоска, сделанная два месяца назад.
Что это?.. Ошибочка вышла. Давай по новой!
Прижался к брусу и снова провёл карандашом.
Взглянул на черту.
Малина… Хо-хо… Нет, это уже не ошибочка!
Подскочил! И заорал на весь чердак!
– Уря-яя! Вырос! На целых два сантиметра! Слышь, Фимка! Два сантиметра за два месяца! Уря-яяя! Это же реко-оо-орд!
Промчался по чердаку из конца в конец. Подтянулся пять раз. Присел десять раз. Боксанул…
– Спок, товарищ… – обтёр пот со лба. – Давай разложим всё по порядочку. Рыбий жир глотаем и раньше глотали. Зарядку делаем и делали. А что новенького? Кирпичики!? Не было в нашей программе кирпичиков!
Гриша начал разговор. У них в группе был один доходяга совсем маленького роста. И тот где-то услышал, что нужно привязывать к ногам на ночь по кирпичу и в рост пойдёшь. Пацан попробовал. И так пошёл в рост, что сейчас почти выше всех в группе.
В тот же вечер Мишутка притащил домой два кирпича и привязал к ногам перед сном. Кемарить с ними, конечно, не фонтан! Но он терпел. И таким макаром два месяца! И вот результат!
– Спасибо Морковке за хороший совет! – Мишутка хотел ещё что– -то добавить, но замер. И медленно, с чувством произнёс: – Кир – пи – чи… Чи – чи… Кирпичи! – зажмурился, постучал кулаком себе по голове и открыл глаза. И взмахнул руками точно дирижёр перед оркестром: Фима, слухай! Поэма о верном товарище Морковкине!
Мой хороший друг Морковкин
Дал совет про кирпичи:
«Привяжи к ногам их на ночь
И не дергайся, молчи!
И потом не обижайся
Если будешь чуть повыше
Телеграфного столба,
А башкой просадишь крышу –
Я старался для тебя!».
– Ну, Фимка, как тебе моя новая поэма? – повернулся к Фимке, что сидел на чернильнице с очень значительным видом. – Ни черта ты не понял! Гениальная поэма! Вот Каркуша сразу оценит её! А назовем мы эту поэму так: «Полезные советы Морковкина!» Фима, ты не против? Молчишь. Наверно, чернил налопался.
Фимка обижено чирикнул и отпорхнул в сторону.
Мишутка уселся в кресло и тюкнул перышком в чернильницу.
Ну, конечно, надо написать о Грише, как появился в штабе!
И заскрипело перышко…
Вскоре слова перед глазами Мишутки стали двоиться, расплываться, не заметил, как уткнулся носом в листок. И, конечно, тут как тут Золотая Рыбка выплыла из темноты и игриво развернула перед ним свой огромный полупрозрачный хвост, плавниками туда-сюда помахивает, как веером.
– Давненько мы, Мишутка, не беседовали по душам!
– Некогда, Рыбка… Извини… То дежурство в госпитале, то таскаю лекарства одуванчикам или дровишки шир-пыр. Сейчас у нас стало ещё больше одуванчиков и все такие слабаки – ветер дунул и с ног!
– Большая серая Крыса охотится за вами. Осторожнее с ней!
– И до тебя дошло, что точит Крыса на нас зубки! Никак не угодим. Всех больше в школе собрали разных подарков для сталинградцев, только прошипела: «Отметим. Запишем». А чихали мы на неё!
– По белому свету шум идёт, что изобретение Авангарда взяли на завод. Расскажи мне всё по порядочку!
– Рыбка, это военная тайна! Откуда ты пронюхала?
– Я же волшебная! Забыл? Для меня тайн не существует.
– Ладно, слушай! Мастер познакомил Авангарда с главным конструктором завода! Представляешь! Задавали разные вопросы по изобретению. Короче, Авангард так переживал, что даже в школу не смог придти, температура поднялась. Всю ночь, говорит, спать не мог… Сразу столько всего увидел и услышал, что голова кругом пошла. Но сейчас, вроде, уже очухался, пришёл в себя и снова что-то начал чертить…
– Я очень рада за нашего друга Авангарда. Но я знаю еще одну потрясающую новость! – Золотая Рыбка игриво взмахнула хвостом.
– Докладывай, хвостатая! Я весь во внимании!
– Один мой знакомый… Такой заводной он… Так вот вдруг этот заводной вырос на целых два сантиметра…
– Кто тебе сказал? – перебил Мишутка. – Это же…
– Спокойно, товарищ заводной! Я же волшебная, а не килька пересоленная! В мои обязанности входит знать обо всём и о всех.
– От тебя, и правда, не утаишь ничего. А сегодня у нас дома пир горой! Патефон заведем, и Утёсова будем слушать…
– Знаю, дорогой товарищ! Твоей маме на работе выдали премию, и она купила овсянку и кое-что сладенького для заводного! Угадала?
– Да!! И тебе в аквариум положу овсяночку. Ты же её любишь!
– Обожаю! Овсяная каша – отличная вещь! – Рыбка проплыла рядом, даже ветерком пахнуло от её плавников. – Что-то давно мы не пели нашу любимую песенку… – она зачмокала толстыми губками: – Крутится, вертится шар голубой… буль-буль… Крутится вертится над головой…
Золотая Рыбка блеснула чешуей и исчезла. Звучит музыка… Это, кажется, Валера играет. Где-то совсем близко… И вдруг увидел отца – он улыбается, в его руках скрипка. Он играет на ней, хотя никогда не играл… Рядом Валера играет на своей скрипке… Папка протягивает руку и хочет погладить Мишутку… И Мишутка даже чувствует тепло его руки, прижимается к ней щекой…
Что-то громко треснуло.
Мишутка открыл глаза.
Рядом с чернильницей Каркуша своим огромным клювом долбает по столу – наверно, хочет достать из щелки крошку сухарика.
– Приветик! Давно не виделись, птичка-невеличка! А ты, носатая, случайно не волшебная? Видок у тебя очень даже подозрительный…
Каркуша оторвалась от своей работы и слушает. А тут Фимка скок-скок на своих ножках-спичках и тюк клювом в ту же щелку.
– Ладно, товарищи, продолжайте заниматься своим делом. А мы…
И Мишутка снова заскрипел пёрышком – до прихода ребят надо записать всё, что прохлопал. Потом опять некогда будет.
Валера бежит, прыгает через глыбы снега, которые застыли вдоль дороги. При каждом своем шаге он слышит музыку и вокруг звучит музыка. Мчится он от Ильи Матвеевича. Они, как всегда, говорили о музыке, о жизни. Показал учителю часы, подарок капитана Сергеева. Рассказал о капитане, и о сложных отношениях, что возникли между ними.
– Я же тебе говорил, мой мальчик, музыка способна творить чудеса… Это и есть тот самый случай. И никогда потому не забывай слова великого Пушкина: «Ты, Моцарт, Бог!».
Часы Валера в школу не берёт, показал только ребятам отряда.
Часики дома на столе лежат. Готовит уроки – тикают, занимается музыкой – тикают…
Мама увидела часы и страшно разволновалась: «Откуда!? Немедленно объясни! Такие ценные вещи на улице не валяются!» И пришлось объяснить. Кое-что! О выступлениях 7 «Б» с концертами в госпитале, как помогают нянечкам и медсестрам ухаживать за ранеными. И про капитана Сергеева. Сначала мама отнеслась с явным недоверием к его рассказу. Только когда сказал, что Илья Матвеевич всё знает о госпитале, про концерты и про капитана, немного успокоилась.
О тайном отряде «БББ» ни слова. Придёт время и расскажет. О том, как Крыса поручила Гвоздю шпионить за ними и Верниколавной, про секретное оружие Авангарда и о многом другом.
Валера перепрыгнул на соседнюю дорожку и остановился, застыл, как вкопанный.
Издалека наплывали густые, тягучие звуки виолончели, разрывающие душу… Вдруг всё перекрыл резкий звук трубы. Труба словно разламывает, рушит всё вокруг – и тишина.
Абсолютная, как говорит учитель. От которой ломит в ушах. И всё! Раздался грохот – так стучали молотки, вбивающие гвозди в гроб и мерзлая земля по крышке гроба, так гремят тягачи, загруженные танками…И вступила скрипка!!! – она взмывает над всем этим страшным хаосом звучит чистая , почти прозрачная мелодия, полная боли, страдания. Наплывают нежные звуки валторны, и она негромко поёт о том, что не всё разрушено, что приближается радость победы…
Тик – так… тик – так…
Это уже тикают часики в кармане на груди.
Огляделся – низко висят тяжелые тучи. В окнах домов уже загорается свет. Снег вокруг почти чёрный…
Валера понял, как нужно назвать эту музыку, что услышал сейчас – «Испытание!» Так будет звучать последняя часть сонаты, над которой бьётся уже давно. Сегодня же он запишет на нотный лист всё, что сейчас услышал. Ни одной нотки не забудет!
И снова помчался, перепрыгивая через кочки и прижимая к боку футляр со скрипкой.
Вот и котельная. Хотел забежать прямо в дверцу, но завернул за угол. Огляделся по сторонам и быстро занырнул в проход.
Он спешит – в штабе должны обсудить много важных вопросов.
Прислонился к двери сарая – передышка, чтоб набраться сил. Как-то лез по лестницу и голова кругом. Было с ним такое. Ребятам ничего не сказал. Этим не похвалишься.
Какие-то звуки! Шаги!? Скрип снега… и в самом сарае!?
Встал за полуоткрытую дверь.
Через щель виден почти весь сарай.
Снова… хруст – хруст… Всё ближе… Гвоздь! Стоит и трёт ухо! Никак не ожидал увидеть здесь этого типчика! Зачем явился?! Что забыл!?
Гвоздь закрутил головой – он явно что-то искал в сарае.
Валера помнит, как обожглись на Гвозде.
Нет, это не любопытство! Крыса, значит, к стенке припёрла.
Гвоздь кружил по сараю – никак не мог понять, куда исчезают ребята, заходя во двор котельной. Не сидят же они часами у кочегара возле топки!
В сарае следов полно! И никого! Где же пацаны?
Упёрся глазами в стену – в ней зияла довольно большая дырища.
Ага! Через неё они смываются отсюда! Понял…
Осторожно подошёл к стене к стене.
Когда-то через этот пролом загружали уголь. Подкатывал грузовик, и шуровали лопатами. Сейчас там у деда Тимофея склад – запасные трубы, вентиля, батареи для отопления. Всё это нынче страшный дефицит!
Валера дождался, когда Гвоздь исчезнет в проломе, и бегом в тёмный угол. Вот и лестница, ведущая в штаб.
Сигнальная проволока на обычном месте. И дёрнул её!
И тут же в штабе отозвалось условным звоном – бам-м! Тревога! Спускайтесь! Быстро!
Гвоздь услышал непонятный звон где-то над головой. Замер. Даже дыхание придержал. Наверно, в котельной кочегар гремит.
Ругает себя, что полез сюда. В пристройке ни черта нет. Только шибанулся боком о какую-то железяку, аж хрустнуло что-то…
Смахнул с лица паутину. Надо выбираться из этой мышеловки.
Вылез обратно в сарай и с облегчением вздохнул. В носу страшно защекотало от пыли, наглотался среди железяк, и от души чихнул.
– Будьте здоровы! – раздался насмешливый голос за спиной. У Гвоздя от неожиданности шапка с головы чуть не свалилась.
Обернулся – Паганини! Со скрипухой под мышкой.
– Ты что делаешь здесь? – спросил Валера.
– А ты? – Гвоздь слегка очухался.
– Я тебя первый спросил! Что ты забыл здесь?
– Свежим воздухом дышу! – Гвоздь уже совсем пришел в себя. – Хочу в помощники к кочегару устроиться. Там у него тепло, и мухи не кусают. Сиди, подкидывай уголёк и книжки почитывай. Ну, а ты чего в этой сараюхе торчишь?
– Играю на скрипке, – сказала Валера. – Здесь акустика хорошая.
– Чего?... Аку… акус…
Из тёмного угла сарая вышли Авангард, Чижик и Мишутка.
Гвоздь даже поперхнулся, «акустика» застряла у него в горле. Он рванулся к выходу из сарая. Споткнулся и со всего размаха въехал носопыркой в снег.
– Кто такой? – Авангард подошёл и ткнул Гвоздя в бок. – Вроде, видел на толкучке – ну да! Гвоздями торгует! И так обманывает народ – ржавые впаривает! На помойке насобирает, керосином отчистит и тащит на толкучку!
– Короче, стрекулист! – хохотнул Мишутка и тоже ткнул ногой в бок. – Надо проучить – нельзя обманывать трудовой народ! – и снова ткнул тому в бок ногой. – Только он что-то сам ржавый какой-то…
– Сейчас мы его отмоем! – Авангард зачерпнул пригоршню снега и сунул её Гвоздю за ворот рубахи.
– А-ааа! – заорал Гвоздь и вскочил на ноги. – Что ты делаешь!?
– Так это Ефремов! Не узнали сразу. Какая встреча! Ещё не желаем снега? И что же ты молчишь? Давай, рассказывай!
– Чего рассказывать?
– Всё по порядочку. Зачем пришёл сюда? Зачем рвануть хотел?
– Так я это… иду, значит,… и думаю… – начал плести Гвоздь.
– А-а! Ты решил зайти к нам в гости! – это Мишутка пошутил. – Ой, давно не виделись – каникулы! Соскучился шибко по нам, да?
– Нет, он решил наш металлолом слямзить, – сказал Чижик. – Крыса ему пожмёт лапку под бой барабанов… – Нет… Зачем мне металлолом… – Гвоздь стал отряхиваться от снега, тянул время, чтоб как-то выпутаться. – Я не знал, что вы здесь… Дай, думаю, погляжу…
– Но ты уже здесь был, гнида! И дед Тимофей тебе объяснил: нос сюда не совать! Был такой разговор? – негромко произнес Чижик.
– Ага… был…
– И ты ничего не понял, да? А теперь скажи, за сколько сухарей купила тебя Крыса шпионить за нами? – всё также тихо, подрагивающим от ярости голосом, спросил Чиж.
– А ему много не надо! – выкрикнул Мишутка.
– Раскалывайся, шестёрка Крысиная! – Авангард прикрыл дверь сарая. – Сейчас он нам всё расскажет, как по нотам споёт.
– Да, акустика здесь хорошая. Споёт! – не выдержал Валера, внутри у него всё прямо колотилось от ярости.
– Ну, докладывай и без лапши! – резко добавил Чиж.
Гвоздь затосковал – понял, сегодня так просто отсюда не унести ноги. И ведь всё зря – ничего не узнал! Бить сейчас начнут… И всё эта Крыса! Втравила в такое поганое дело!
– Ребя! Я не хотел делать вам ничего плохого! Честное слово! Эта Крыса взяла меня в тиски… Не понравилось ей моё поведение! И зацепила! Приказала, чтоб следил за каждым вашим шагом. Она какая-то трёкнутая и думает, что вы занимаетесь чем-то запрещённым! Понимаете! У неё в башке одно засело – кругом шпионы и вредители! И надо выследить! Вот она меня прямо за горло взяла! На субботнике в коридоре я задел метлой портрет товарища Сталина и не поправил его. А я не видел даже! Шёл по коридору с метлой… А Крыса сразу за горло: «Нарочно задел!». Понимаете!? Будто я враг народа! Понимаете? И теперь я должен доказать ей, что не виноват. Ещё приказала следить за Верниколавной! К кому ходит! С кем разговаривает! За каждым её шагом! Я палец на ноге отморозил, пока ждал её! В военкомат пошла – ну, и что? Чего плохого в этом? А Крыса грызёт и грызёт… Вы металлолом собираете. Что плохого? Собирайте! Нет, я вообще не скажу я ей ничего – плевать! Но учтите, Крыса ещё кого-то взяла на крючок… Она начала задавать всякие вопросики, я и просёк, ещё есть у неё кто-то… Только не пойму, зачем ей это нужно. Трёкнутая, это точно…
Гвоздь замолчал. Наступила тишина. Закричала тонким голосом маневрушка, и ей отозвались переливчатые свистки стрелочника.
Послышался перестук колес товарняка. Невдалеке проходит главная железная дорога страны. По ней с Урала, из Сибири день и ночь идут составы, гружённые военной техникой.
Подрагивают сарай и земля под ногами – тяжёлый состав идёт.
– На фронт везут, – негромко произнёс Мишутка.
– По-моему, танки, – сказал Чиж.
– Точно, танки, – подтвердил Авангард.
Состав уходил всё дальше и дальше, и перестук колес уже сливался в один монотонный гул, а вот и совсем его не слышно, истаял.
– Может, и наш танк везут, – нарушил тишину Мишутка. – Не зря корячились, собирали по подвалам.
– Ясно, не зря, – Чиж повернулся к Гвоздю. – Видишь, железяки лежат! И здесь! И там! Видишь, гадёныш, какое хорошее железо?
– Ага, хорошее… вижу… Много собрали… – закашлялся Гвоздь.
– Можешь передать Крысе: 7 «Б» ещё собрал металлолом на танк. Захочет проверить, пусть сюда чешет. В каждую железяку ткнём носом! И скажи, если она ещё будет мешать нам собирать металлолом, мы лично товарищу Сталину пошлём письмо! Прямо в Кремль! Через директора завода передадим! Ему лично товарищ Сталин по телефону звонит! И насчёт сраной метлы тогда сразу забудет! Мозги ей вправят!
Чиж задохнулся, замолчал. Вытер пот со лба.
Тишина в сарае.
– Есть вопросы к нашему гостю? – негромко произнес Валера.
Авангард медленно обошел со всех сторон Гвоздя.
– Хо-хо… У матросов нет вопросов… Так, так…Шарфик получше замотай, а то застудишь горлышко…Что нам сделать с тобой? За ноги подвесить? Морду набить? А может мы тебе…
– Гниль! – Малина подскочил к Гвоздю, весь в ярости. – Мы же тебя сейчас уделаем! Так уделаем! И ни о чём не хочешь спросить? А?! И всё тебе ясно, да?! Нет вопросиков, да?!
– Есть! – Гвоздь даже сам не ожидал, как вырвалось у него.
– Ну, давай! Быстро давай!
– Я… я не пойму… Зачем вам всё это надо? – произнес Гвоздь подрагивающим голосом. – В школе веники делаем, проволоку мотаем, газеты выпускаем…Это, ладно. А дрова зачем пилить? Эти, как их… горшки в госпитале…полы швабрить… Это зачем, а?
– Зачем?! – переспросил Малина и повернулся к ребятам. – Зачем мы это делаем? Прямой вопросик! Такой прямой и тупой вопросик! Зачем!? Гвоздь, неужели у тебя мозги так заржавели, что не понимаешь?
– У тебя, где сейчас отец? – спросил Чиж, подойдя к Гвоздю.
– Как где? Ясно, на фронте… Артиллерист он.
– Ага, это ты знаешь. Уже хорошо. У Юли отец тоже артиллерист, у Малины танкист, у Авангарда в пехоте… А ты хочешь, чтоб отец вернулся домой после победы над врагами!? – и Чижик сорвался на крик. – Хочешь, гад, или нет!?
Гвоздь даже отскочил от него. И едва не упал снова в снег.
– Чего орёшь? Ясно… Какой… какой тут разговор… Конечно, хочу!
– А только хотеть мало! Гнида! Совсем мало! Что-то делать надо! Помогать фронту! Война идёт! Снаряды нужны! Танки! Чтобы гробить фашистов! – Чиж мотнул головой в сторону груды металлолома. – Вот железки мы собираем… Мало, конечно… Ещё соберём…А если твой отец загремит в госпиталь, кто будет горшки выносить? Пушкин!? Не хватает санитарок в госпитале! Это знаешь, гадёныш!? Когда-нибудь думал об этом!? Вот ты кроме тех веников, что ещё сделал для отца?!
– Письмо напиши отцу, как шестеришь! И за кем шпионишь!
– Всё! Хватит учить его, – сказал Чиж. – Пусть гуляет. И ковыряет в носу. Открой дверь, Валер!
Валера широко распахнул дверь.
– Шуруй, ржавчина! Передай привет Крысе!
– Ребя… Я больше не буду… – голос у Гвоздя дрожал. – Я понял… Мне эти веники давно опротивели…Я всё понял, ребя…Я ведь тоже смогу, как вы… Я не понял тогда ничего. Думал, хохмите! Мозги поперёк встали…Снова на испытание возьмите, а? Никому ни слова! Я же не придурок какой-то… Возьмёте, а?
– А это поглядим. Увидим, кто ты есть на самом деле. А пока дуй отсюда! – выкрикнул Мишутка. – И не оглядывайся!
Гвоздь сжался.
Тихо в сарае. Ребята смотрели на Гвоздя. И молчали.
Гвоздь вышел из сарая и, спотыкаясь, медленно побрёл к воротам.
XVI
Последний разговор в военкомате. – Чечёточка на снегу. – Настоящий конспиратор. – Встреча с «БББ». – Лестница слишком высока. Давайте подумаем вместе.
Буквально окрылённая Вера Николаевна сбежала по ступенькам крыльца военкомата, где столько добивалась, чтоб отправили на фронт. И сейчас майор сказал, что вопрос решён положительно. И она может готовиться к отъезду.
Пока ещё не сказали, чем она будет заниматься со своим знанием немецкого языка. Возможно, зашлют в Германию, в тыл к немцам или будет что-то другое. Она не боялась ничего, считая, что сможет выполнить всё, что поручат. Конечно, надо предупредить Анну Максимовну, что, наконец-то, её просьба удовлетворена.
Вера Николаевна слегка побаивалась эту суровую молчаливую женщину, хотя знала её хорошо. Директором школы та работает уже многие годы. Анна Максимовна заходила к Вериной маме, они была дружны с давних пор, и они о чём-то подолгу беседовали в её спальне.
Перед войной у Анны Максимовны были большие неприятности – муж работал директором завода, и вдруг арестовали его и ещё несколько инженеров. Всех обвинили в шпионаже, в том, что были тайными агентами иностранных разведок.
Анну Максимовну отстранили от директорской должности. И она всё ждала, что вот-вот тоже арестуют.
Началась война. Мужа прямо из тюрьмы вызывали в Москву, где обвинения в шпионаже сняли. По распоряжению Сталина назначают снова директором завода и приказывают срочно приступить к изготовления военной техники. Всех инженеров тоже вернули из ссылки. И Анна Максимовна снова стала директором. После всего этого лицо у неё стало ещё более суровым, строгим, да косички-хвостики поседели.
Решила к Анне Максимовне забежать попозже, а сначала заскочить в магазин. Мысленно она уже складывала свои вещи в чемодан…
И увидела Веселкову! Чтобы не спугнуть её, Вера Николаевна встала за телеграфный столб.
Лида волочила по снегу железная трубу! Большую! Обнаружила совершенно случайно. Под лестницей в доме 36, по улице Чкалова. Почту разнесла в этом доме и зачем-то под лестницу заглянула – у стены труба лежит, толстенная, в паутине и мусоре. Сразу решила, что завтра придет сюда с ребятами из отряда, чтоб уволочь на склад трубу. И тут увидела незнакомых пацанов, у них на санках лежали железяки…Нет, оставлять трубу опасно – уволокут! И сама потаранила её.
Уже несколько раз делала передышку, а труба только всё тяжелее и тяжелее становится.
– Потихоньку дотащим, Веселкова… – подбадривает она себя, смахивая рукой пот, который глаза заливал. – Спешить нам уже некуда. Почту разнесли… Одуванчики письма читают… А мы передышку сделаем…
Села прямо на трубу. Беретик поправила, нос подтёрла, чтоб не капало. Сиди, дыши! Только нельзя расслабляться. Так Чиж говорит. Самое главное иметь цель! Что-то грустный он последнее время? Вперёд!
– Веселкова, на тебя вся Родина смотрит! – снова тянет трубу. – И давай запоём нашу любимую: «Крутится, вертится шар голубой, крутится, вертится над головой… над… головой…», – ноги за что-то запнулись, и Лида кубарем покатилась в сугроб.
Вера Николаевна бросилась к ней.
– Лидочка!
Лида замерла и вдруг пронзительно закричала.
– Караул! Убивают! Грабят! – вскочила, но запуталась в своих валенках и снова упала. – Грабят! Мамочка! А-ааа! Караул! Помогите!
– Ты что, Лидочка? – Вера Николаевна наклонилась на ней. – Это же я…
Лида повернула голову к учительнице. И округлила глаза, как будто только что узнала Веру Николаевну.
– Ой… это вы Верниколавна… А как испугалась, как испугалась… Ой… Здрасти, Верниколавна!..– поднимается, натянула покрепче на ухо беретик, по сторонам смотрит. – Чуть сердце со страха не выскочило, так испугалась… И сейчас ещё колотится… прямо, как молотком стучит…
– Чего ты так испугалась, Лидочка?
– Так это самое… Вы разве не слышали ничего?
– Нет, не слышала… А что случилось?
– Так вчера вот тут прямо! Бандиты чуть не убили женщину. За продуктами шла... Сумку хотели отнять! Вы ходите поосторожнее.
– Спасибо, Лидочка, – Вера Николаевна внимательно разглядывала трубу. – А куда ты тащишь такую тяжесть?
– Кого тащу? – Лида уставилась на учительницу, будто не поняла.
– А… вы про эту железяку… Я про неё и забыла с перепугу… Так это же металлолом. Отличная железяка! Я её свой подружке подарю – в соседней школе учится, и никак их класс не выполнит норму…
– А откуда у тебя почтальонская сумка?
– Сумка? Ой, мамочка, совсем не соображаю ничего. Сумка тёти Фени! – Лида поправила сумку на плече. – Она на почте работает. Зашла к нам и забыла на стуле. Вот и несу ей домой. Она у нас такая забывчивая… Лида отодвигается от учительницы, но та крепко держит её за руку. – Сейчас отдам ей сумку… А сегодня опять кино «Волга – Волга» показывают! Я в пятый раз пойду! Помните, как там артистка Любовь Орлова чечёточку выдавала? На пушке! Ой, здорово выдавала! – Люба начала пританцовывать. – Оп-а! Опа! чтобы освободиться от руки Веры Николаевны. – Оп-а! Оп-а!
– Лидочка остановись!
– Я сейчас покажу вам чечёточку! Прямо на снегу сбацаю!
– Лидочка, успокойся. Я сейчас должна поговорить с ребятами.
– С какими ребятами? – Лида вся напряглась, но даже глазом не моргнула. Даже беретик не дрогнул.
– С Валерой, с Чижиком, Мишуткой… Отведи меня к ним.
– А я не знаю, где они? Мне и ни к чему!
– Лидочка, ты прекрасно всё знаешь – старая котельная….
– Ой, в животе заныло… Ой, терпеть не могу… Ой…
– Лидочка, девочка, перестань валять дурака! Я же знаю, что вы дежурите в госпитале, разносите почту по домам…
– Верниколавна, что вы! Это не мы. Вот я узнаю у подружки. Наверно, они в той школе… Ой, по глазами вижу – не верите! Тогда я отсюда шага не сделаю! Хоть калёным железом пытайте меня! Вот сейчас сяду здесь и буду до самого лета сидеть! – Лида со всего размаха плюхается в снег. – Никуда не уйду! Всё! Умру, но с места не сойду!
– Лида, встань! Простудишься!
– Пусть простужусь! Заболею! Но я ничего не знаю! А вы не верите честному человеку! И не верьте! К снегу примерзну, но не встану! Воспалением легких заболею! Туберкулёзом! В сосульку превращусь!
Вера Николаевна присела в снег рядом с Лидой.
– Ладно, давай вместе превращаться в сосульки. А теперь слушай. Я хочу проститься с ребятами, потому что, возможно, уже сегодня или завтра меня не будет в городе, военкомат посылает на фронт.
– Ой-й, Верниколавна! – Лиду точно подбросило, и она вскочила на ноги. – Вставайте! – отряхивает учительницу от снега. – Как же так! Почему сразу не сказали! И прямо, прямо на фронт?!
– Да, так сказали в военкомате. Только об этом не надо болтать.
– Что вы! Никому не словечка! – Лида засыпала трубу снегом. – А то унесут-приберут, глазом не моргнёшь! Готово! Спрятали! Мы сейчас найдем ребят! Пойдемте, Верниколавна!
Чижик вышел из полутёмной котельной и зажмурился от яркого солнечного света. Настроение отличное. Договорился с дедом Тимофеем, чтобы тот передал знакомому с завода – надо забрать металлолом, собранный в сарае. С Валеркой составили план работы на целый месяц. Тот всё удивлялся, зачем расписывать на месяц вперед. Но не может Чиж сказать даже другу, что решил бежать на фронт и уже всё приготовил.
Вот с мамой посложнее. Представлял, как станет её плохо, когда узнает, что он рванул на фронт.
– Мамочка, дорогая моя, прости меня, – прошептал Чиж, – не могу я дома оставаться! Я, мамочка, должен отомстить за папку! Обязан! Я докажу, что Чижиковы не предатели и никогда не были ими. И папку нашего разыщу… Прости меня, мамочка, за боль, которую причиню тебе… В записке маме он всё, всё напишет…
Сжал зубы изо всех сил, к горлу подступил тугой соленый комок. Нельзя плакать, Чиж, папка терпеть не может соплей.
Юля тоже ничего не знает. Конечно, она, конечно, подозревает…
Глаза Чижика уже почти привыкли к слепящей белизне снега, и вдруг остолбенел, как шутит медсестра из госпиталя Раечка, превратился в чайник с ручкой.
По двору котельной маршировала Лида, а рядом Вера Николаевна. Лида о чем-то говорит, руками вовсю размахивает.
Вот они подошли к сараю…
Чижик свистнул и спрятался за большую железную бочку.
Лида обернулась – узнала свист Чижика и поняла, где он.
– Верниколавна, я сейчас! – Лида рванулась к котельной.
– Ты куда тащишь Верниколавну!? – зашипел Чиж, едва Лида подбежала к бочке.
– Верниколавна пришла проститься с нами, она на фронт уезжает! – как из пулемёта, прострочила шепотом Лида.
– На фронт!? – Чижику показалось, что ослышался. – Не понял? О чем ты? Какой фронт!?
– Военкомат посылает! Только сейчас разрешение дали! Дошло? И просила, чтоб не болтали об этом. Наверно, уже сегодня ночью уедет. Потому я и привела её к нам! Понял!?
– Правильно решила! Айда! – и они помчались к сараю.
Вдруг Чиж схватил Лиду за рукав пальто.
– Стоп! Замри здесь. Одну минуту! У меня к Верниколавне одно важное дело!
– Ты чего ещё выдумал?
– Ничего не выдумал. Но надо спросить кое о чём!
– Ладно, – хмыкнула Лида, так ничего и не поняв. – Шуруй!
Чижик вбежал в сарай.
– Здравствуйте, Верниколавна!
– Здравствуй, Володя.
– Лида мне сейчас рассказала...
– Да, мне в военкомате сообщили, что отправят на фронт.
– Это здорово. Это очень здорово. А я хочу вас спросить… – он сбился и замолчал. Даже пот на лбу у Чижа выступил от волнения.
– Говори… Я слушаю, Володя!
– Маму вызвали в военкомат. Маме сказали, что мой отец попал в плен… Что теперь он как бы предатель! Но такого быть не может! И вы его знаете! Ведь он не может быть предателем!
– Володя, твой отец очень честный и замечательный человек.
– Но ей сказали, что только предатели сдаются в плен!
– Это большая неправда, мой дорогой Володя. Так не может быть! И ты должен верить в своего отца. И маме так скажи. И передай от меня, что я верю, что всё будет хорошо, и Николай Иванович вернется домой героем…– Вера Николаевна обняла Чижика за плечи. – Береги свою мамочку. Где же ребята?
– Сейчас! – Чиж бросился в сторону и свистнул.
Лида вбегает в сарай.
– Сигналь в штаб, Веселкова! Объяви общий сбор!
Лида бросается в дальний угол сарая. Раздаётся звон.
– Это Лида предупредила дежурного. Идите за мной. Здесь темно, сейчас ваши глаза привыкнут.
Вера Николаевна идёт за Чижиком. Глаза уже различают высокую деревянную стену, на ней лестница, которая уходит куда-то вверх, в темноту. Рядом стоит Лида, улыбается.
– Наверху находится штаб нашего отряда, – сказал Чижик. – Никто чужой не проникнет туда. А внизу дед Тимофей охраняет нас.
Наверху звякнуло три раза.
Что это? – прислушалась Вера Николаевна.
– Нас уже ждут, Верниколавна! – сказал Чижик. – Вы не спешите, и потихоньку поднимайтесь по лесенке. Я первый полезу.
– Только не снимайте варежки, руки заморозите! – трещит Лида.
Чижик уже на лесенке, только стук идёт от его ног. Вот и Лида полезла.
– Не сомневайтесь, Верниколавна, лесенка очень крепкая!
Вера Николаевна в этом не сомневается, но она никогда в жизни не лазила по лестницам да еще по таким крутым. Уже на десятой ступеньке вся облилась холодным потом, и поняла, такое испытание ей не выдержать – сердце то обмирало, то трепыхалось в груди, накатывала тошнота.
– Лидочка! – едва слышно позвала Вера Николаевна. – Ли – да…
– Что, Верниколавна? – отозвалась Лида из кромешной темноты. – Где вы? Я вас жду! Вы не спешите, потихоньку…
– Я не могу подняться выше…
– А вы немного отдохните
– У меня не получится, Лидочка… – это Вера Николаевна уже сказала больше для себя, чем для Лиды, и как в полусне, переставляя ноги со ступеньки на ступеньку, стала спускаться, а вернее, сползать вниз. Лишь когда ноги ощутили под собой землю, вздохнула с облегчением, и сразу же прижалась спиной к стене, даже глаза прикрыла – отсюда она уже не свалится!
Через мгновение рядом оказалась Лида. Возле самого уха её горячее дыхание.
– Голова закружилась, да? Вы на чурочку присядьте. Мы же не думали, что вам станет плохо… Тошнит, да?
– Ничего, Лидочка, ничего…Уже полегче…– уселась на чурку.
– Что случилось? – послышался из темноты голос Чижика.
– Верниколавна не полезет наверх! Воды ей надо!
Вера Николаевна нащупала пальцами пульс на руке – трепыхается, слабенький. Но уже ничего. Сердце почти успокоилось. О чем-то рядом трещит Лида. Вот так бы сидеть и не двигаться…
Спасибо, – сделала несколько глотков. – Никогда такой вкусной воды не пила….
Дед Трофим нам показал родник – возле Большой сопки, где монастырь раньше был. Ни в какой мороз не замерзает.
Ещё глоточек можно отпить. Слабость уходит.
– Спасибо, замечательная вода. Когда-нибудь и я схожу на этот родник.
– А мы все вместе пойдем! – это Лидочка защебетала.
В стороне и над головой десятки солнечных зайчиков пробиваются через дырявую крышу сарая огненными иглами. Ничего этого она, конечно, не видела, когда висела безвольной тряпкой, вжавшись носом в ступеньки лестницы. Разнесчастная трусиха! Нет, не трусиха. Это сердце решило напомнить о себе. Дурацкий ревматизм оставил свои следы…
– Слышите, гудит лестница? Прямо поёт! – Лида уже приплясывает рядом с лестницей. – Наша команда спускается!
Вера Николаевна слышит напряженное гуденье металла. Сейчас она должна сказать ребятам многое. Она обязана была встретиться с ребятами в любом случае.
«Начинайте собираться», – в голове вдруг прозвучали слова майора.
Вспомнила его глаза – майор смотрел на неё как-то чересчур пристально. На губах улыбка, а глаза… Или показалось? Нет, не показалось – уходя, у двери она обернулась и точно наткнулась на пронзительный взгляд. Почему он т а к смотрел на неё?
Уже рядом голоса ребят. Тряхнула головой, чтоб освободиться от не совсем понятных мыслей, которые неожиданно накатили на неё. Всё нормально! Получено разрешение! Она едет на фронт! И всё остальное ерунда! Дурные мысли, дорогуша, явно от усталости, от перенапряжения…
Перед Верой Николаевной стоят ребята и все из её 7 «Б».
– Здесь только часть нашего отряда, Верниколавна. Мы же не знали, что вы придёте к нам, – сказал Чижик. – Жалко, что не смогли подняться в наш штаб.
– Мне тоже очень жалко, голова что-то закружилась…– Вера Николаевна думала, с чего начать разговор. – Я не могла уехать на фронт и не проститься с вами. Я всегда буду помнить, как мы занимались немецким у меня дома. И, конечно, я сохраню вашу листовку. Что означают буквы «БББ», если это не тайна? Вы оставляли этот листок, когда делали что-то хорошее …
– Мы решили, больше не оставлять таких листков, – Валера распахнул пальто, разогрелся, спускаясь по лестнице. – А для вас нет тайн. Отряд наш мы назвали «Боевое Бесстрашное Братство».
– А это значит «БББ»! – сказал Авангард. – Я печать сделал.
– Отличное название. И вы правильно решили – не оставлять больше нигде листков, чтоб эта печать с буквами «БББ» не бросалась в глаза некоторым…Вы затеяли прекрасное дело, создав отряд, но ваша тайна теперь не дает спокойно жить кое-кому. Это вы должны знать, – Вера Николаевна решила сразу перейти к самому главному. – Только поймите всё правильно, ребята. Мы живём в секретном городе. И вдруг во дворах обнаруживают листочки с какой-то странной печатью! «БББ»! Что это обозначает? Никто не может понять! Потом эти листочки находят на металлоломе, который кто-то тайком от школы сдал на завод! Все уже знают, что собирали металлолом на танк ученики нашей школы, но никто не назвал своего имени на линейке…Вы же помните, как всё это было! Начальница из городского образования в полной растерянности…
– А по-другому у нас не получится! Если узнают о нашем отряде, то Цветкова сразу начнёт мешать! – вырвалось у Валеры. – Она же настоящая трусиха! Ногу кто-то когда-то зашиб! Ну и что? В других школах хорошими делами занимаются, а мы, знай, веники вяжем!
– И маршируем под барабанный бой! – и Чиж не выдержал.
– В школе все ненавидят её! Вы же это знаете! – закричал Малина. – Крысой её все зовут!
– И Крыса шпионит за нами! – крикнул Авангард.
– И за вами, Верниколавна, она шпионит! – это уже Лида замахала руками. – Вы даже не догадываетесь! Нам Сашка Ефремов сказал! Из восьмого! Она заставляет его следить за каждым вашим шагом и докладывать, куда пошли, с кем говорили! Вот какая у нас славная пионервожатая! Прямо цветочек! И разве такой что-то доверишь!
– Мы Ефремова не тянули за язык, – сказал Чиж. – Сам рассказал. Шпионом решила сделать. И ещё есть у неё в школе такие же.
Вера Николаевна вспомнила то неприятное чувство, которое порой охватывало на улице, значит, не обманывалась, следили за ней.
– С Цветковой всё ясно. Ну, а теперь мы должны поговорить о вашем отряде. Задумали вы всё очень хорошо… Но теперь надо решить, как быть, чтоб никто не мешал вам заниматься и дальше такими же хорошими делами. Я думаю… – она замолчала, чтобы сказать ребятам всё, как можно чётче, понятнее. – Я считаю, вы должны встретиться с директором школы Анной Максимовной и рассказать о своём отряде всё, без всякой утайки. Я уверена, Анна Михайловна сделает всё возможное, чтобы помочь вам…
Ещё никогда не было такого серьезного разговора с учительницей. Бросались в горячий спор! До хрипоты орали! Но постепенно поняли, без помощи директорши не обойтись. И потому надо продумать с какими предложениями идти к ней на переговоры…
Отвели Веру Николаевну к деду Тимофею. Они долго разговаривали в котельной.
Потом ребята до самого дома проводили свою учительницу. И всё говорили, говорили…
Как ни в чём не бывало, покрикивали тонкими голосами маневрушки, переталкивая вагоны с одного пути на другой. И всю долгую ночь они будут перекликаться с весёлыми посвистами стрелочников.
Приближался к станции товарняк. Состав всё ближе, очень тяжёлые вагоны, сразу два паровоза их тащат, двойная тяга это называется.
Паровозы разными голосами прогудели , проезжая мимо станции, поздоровались и тут же распростились. Ведь им пыхтеть да пыхтеть ещё! Тысячи километров надо простучать колёсам, пока доставят военную технику к фронту, где идут смертельные бои.
Под ногами ребят земля, точно живая, вздрагивала. Они напряженно вслушивались в этот трепет земли, в постепенно утихающий перестук колёс, и каждый думал о своём отце…
XVII
Стук в окно. – «Вам необходимо исчезнуть!» – Большой чемодан. – Соседка ничего не знает.
Вера Николаевна пришла домой. Непривычно тихо – нет мамы. Каждая вещь напоминала о ней. Мысленно разговаривала с мамой. Рассказала о военкомате – наконец-то её отправят на фронт! И сейчас она начнёт собирать вещи. Предупредили, что могут вызвать в любую минуту. И, конечно, рассказала встрече в котельной с ребятами.
Никак не уходит из головы, что узнала о Цветковой. Надо обязательно предупредить Анну Максимовну, чтоб не слишком доверяла этой девице с такими наивными глазками.
Начала укладывать в небольшой чемодан вещи, которые возьмёт с собой на фронт.
Было уже поздно, как вдруг раздался стук в окно.
Через замерзшее стекло увидела лицо Анны Максимовны. Бросилась открывать дверь. Войдя в прихожую Анна Максимовна остановилась.
– А я собиралась сейчас сбегать к вам и сказать…
– Я уже всё знаю. Погасите свет в гостиной.
– Зачем? – удивилась Вера Николаевна.
– Так надо.
Вера Николаевна щелкнула выключателем, комната погрузилась в полумрак. Только из кухни через дверь сочился слабый ручеёк света.
Анна Максимовна, тяжело дыша, опустилась в кресло.
– Что случилось, Анна Максимовна? Я уже начала собираться. Сказали, что могут вызвать в любое время…
– Да, да, майор Смолянинов очень обрадовал вас, – перебила Анна Максимовна и как-то особому пристально взглянула на Веру Николаевну. – Верочка, дорогая… Я вам должна сказать нечто очень важное, – она достала из кармана какие-то бумаги и положила их на стол. – Это билет на скорый. Поезд прибудет на станцию через сорок пять минут. Чемодан, что вы приготовили, маловат. Есть что-нибудь побольше?
– Конечно, есть. Но я ничего не понимаю! Зачем вы купили билет? Из военкомата мне ещё не сообщили… Товарищ майор сказал мне…
– Дорогая Верочка, – резко перебила гостья, – должна вас разочаровать. Никто ничего вам не сообщит, и на фронт вас не отправят. Сегодня ночью вас должны арестовать.
– Меня арестуют?! – у Веры Николаевны от услышанного даже перехватило дыхание, и заколотилось сердце. – Этого не может быть…
– Моя дорогая. Арестуют вас. Об этом меня предупредили хорошие друзья. Поступили доносы о связи с церковью, что в школе восхищаетесь немецкой культурой, связаны с разведкой и прочее, прочее…
– Боже мой… – только и смогла произнести Вера Николаевна и опустилась на стул. – Какой-то бред… Вы же понимаете, что это чушь!
– Я всё понимаю. Поэтому и пришла, чтоб вы успели спасти свою жизнь. Я принесла трудовую книжку, где написано, что вы уволены по собственному желанию. На билете увидите, где должны сойти с поезда. Адрес я записала вам. Мои хорошие знакомые помогут устроиться на работу. Вот, кажется, и всё. Есть вопросы, дорогая Верочка?
– А если не уеду? Я же ни в чём не виновата! Я объясню...
– Это бессмысленно. Арестованы тысячи невиновных, но доказать свою правоту смогли единицы. И сегодня за вами придут… Верочка, я Елене Сергеевне обещала присмотреть за вами. Она мне верила, – Анна Максимовна взглянула на часы и поднялась с кресла. – Я должна идти. Свет не зажигайте. И собирайтесь. Времени у вас уже не так много.
– Обождите! Я должна вам сказать… Ребята из 7 «Б» мне сказали, что наша Цветкова ведёт за всеми слежку…
– Ничтожество! Так и думала. Для этого её и подсунули мне.
– И ещё! Это мой 7 «Б» собрал металлолом на танк. Они придут к вам. Помогите им. Они такие наивные. У них столько задумок!
– Господи, девочка ты моя… – Анна Максимовна обняла Веру Николаевну. – Я всё сделаю для ребят, не беспокойся… Только не вздумай присылать сюда письма мне или кому-то другому! Нельзя! И даст Бог, свидимся когда-нибудь!
Вера Николаевна закрыла входную дверь и вернулась в полутёмную комнату. Замерла. Прислушалась к тишине, к перестуку настенных часов, взглянула на них – до отправления поезда уже совсем немного.
В углу спальни стоял большой чемодан. Аркаша принёс его – думали поехать отдыхать куда-нибудь… Вот он и пригодился!
Вера Николаевна вышла из дома с детскими санками, на них лежал чемодан. Она сразу свернула в проулок, что вёл в сторону станции.
В морозной застылой ночной тишине звонко скрипит снег под ногами и под санками. В голове мелькают обрывки разговора с Анной Максимовной, и по спине пробегает дрожь – только сейчас, по-настоящему она поняла, что могло произойти с ней. Она помнит, как увезли ночью мужа Анны Максимовны. А где-то уже недалеко поезд, который умчит её неизвестно куда, и начнётся новая другая жизнь. Да она уже и началась! Из школы «уволена по собственному желанию»! Слава Богу, мама об этом уже никогда не узнает. Нет, она маме всё расскажет в поезде, шёпотом, чтоб никто не услышал… Хорошо, что успела проститься с ребятами…
Негромкие гудки, шипение паровозов – станция уже рядом.
Вспомнила, как бежала по этому проулку…
Они с Аркашей стояли у вагона. Аркадий шутил: « Как вернусь, сразу помчимся в ЗАГС, даже если выходной там – дверь выломаем! Имеем право! Все документы уже давно готовы! И оформляйте, будьте добры! Пару минут мы ещё можем подождать!»
Он смеялся, а глаза за стеклами очков были серьезные. И словно увидела их и услышала родной голос: «Всё будет хорошо, мой Верунчик, мы же любим друг друга, а это самое главное… И я всегда буду слышать твой голос, а ты мой…».
Замёрзшую щеку обожгла горячая слеза, не стала вытирать её.
Сегодня ночью она расскажет Аркадию всё, всё…
Уже приближался к станции перестук колёс скорого. Надо идти. Прощай город! Прощайте милые ребята!
Прошло около часа, как на пустынной улице послышалось урчанье мотора, и появился грузовик, крытый брезентом.
Грузовик подкатил к дому Веры Николаевны и замер. Трое мужчин вошли в подъезд и сразу к квартире Веры Николаевны. Они стали стучать в дверь, звонить в звонок.
Бабулечка Семёновна, как называют её все, приоткрыла слегка свою дверь и выглянула в щель.
– Чего гремите? Чего спать людям не даёте?
– Где соседка Измайлова Вера Николаевна? – высокий мужчина в сером полушубке направил яркий луч фонаря в лицо старухи.
– Ты это… убери светило своё! И так ничего не вижу…Спит, поди, Верочка… Приболела может… Кашляла последнее время...
– Стучим! – скомандовал полушубок.
Снова загрохотали кулаки и сапоги по двери.
– Хватит! – приказал высокий. – Егоров, давай ломать!
– Да вы что, миленькие! – запричитала старушка. – Зачем ломать? Может, Верочка ушла к знакомым, а вы ломать. Ремонт недавно был. А чего передать, скажите мне завтра, как увижу Верочку?
– Бабка, ты у нас будешь понятой. Егоров, давай!
– Погоди! – закричала старушка. – У меня же запасной ключ есть!
– Почему молчала, старая? – строго спросил высокий.
– А ты спросил? Нынче всякие тута ходют и не поймёшь… Верочка дала мне ключ, чтоб за маманей приглядывать…
– Старая, замолкни! Неси ключи! – приказал высокий. – Живо!
– Ага, давай, неси… А вы кто, я же не знаю… Первый раз вижу. Верочка мне наказывала, чтоб не отпирала неведомо кому…
– Бабка, ты слишком много говоришь. Мы из органов. И некогда нам разговаривать. Быстрей неси ключи!
– Ага, из органов… ага, быстрей… – бабуля исчезла и появилась в тёплом платке на плечах. – Сейчас открою, а то крушить вздумали… Ломать кажный дурак могет... энто не строить… – бормотала она, стуча ключом, вот замок поддался, и распахнулась дверь. – Заходите! Так я и доложу, стало быть… мол, из органов явилися, чуть не выломали дверь…
Мужчины, отстранив старуху с дороги, сразу прошли в квартиру. И везде позажигали свет.
– Пусто… Нет никого, чёрт побери!
Что Верочки нет дома, бабуля Семеновна, давно поняла. А зайдя в квартиру, сразу увидела, что хозяйка собиралась куда-то очень серьёзно. От большого чемодана, что стоял в углу спальни, след простыл. И нет пухового платка Елены Сергеевны, который всегда висел на спинке кресла. Верочка любила кутаться в этот платок.
– И, правда, нету Верочки. Я думала, заснула крепко. А то стучу, стучу, а она спит на диванчике... – старушка незаметно затолкнула под шкаф носовой платок, обронённый хозяйкой. – Шибко устаёт на работе, бедненькая. Оюшки, как устаёт… И вся в переживаниях…
– Куда она могла уйти? – перебил высокий, разглядывая книги в шкафу. – Ну, говори не зевай!
– Так, поди, к знакомым… Она мне не шибко докладывалась. Но всё плачет, плачет…Ведь мамочку похоронила. Утречком, перед работой она завсегда вертается…Я слышу, как с замком возится…
– Где живут её знакомые? – ещё резче перебил высокий.
– А отколь мне известно? Энтого я не ведаю. Полно у Вероньки хороших людей…
– Кого она называла!? Имена давай! Ну! Быстро!
– Ой, как затрещал-то! Имена? Чего, миленький, захотел от старой! Дэк, я своё имя уже, бывает, забываю… А то иду домой и не знай куда пришла…
Высокий грязно выругался и с грохотом захлопнул дверцу шкафа.
– Старая, слушай внимательно! Ты ничего не слышала, не видела! Поняла?
– Ой, ещё как поняла… Значит, Верочке, как возвернётся, ни словечка, что были из особых органов? И что дверь чуть не выломали?
– Ни слова!
Мужчины дружно прогромыхали сапогами по квартире и вышли. Хлопнула выходная дверь.
Старушка погасила свет в комнате и тут же прилипла носом к окну.
Взревел замерзший мотор, и машина отъехала от дома.
Тишина и темнота повисли над улицей.
– Пронесло, слава Богу! Господи, спаси и помоги Вероньке… – старушка перекрестилась. – Из органов оне… Ишь, как топочут сапогами… Хужей слонов! Напужали, ага... Господь поможет нашей девоньке! Он видит всё с небес… В чемодан сложила усё… Значит, надолго уехала. И успела! С носом энтих «органов» оставила! Точно, помог нашей девоньке Господь, что не повстречалась с энтими сапожищами…
XVIII
Гость в классе. – Авангард ликует. – Гришу Морковкина знают все. – Хочу делать самое важное. – Цветкова в растерянности.
Прозвенел звонок на урок, распахнулась дверь – в класс вошли директорша, завуч и совершенно незнакомый широкоплечий мужчина.
По торжественному виду Анны Максимовны, по загадочно поблёскивающим очкам завуча Елены Викторовны весь 7 «Б» сразу понял, что должно произойти что-то не совсем обычное. Только один Авангард ничего этого не видел, он под партой собирал с пола гайки, что выпали из сумки. Эти гаечки он целый месяц собирал!
– Ребята, – Анна Максимовна слегка закашлялась, – сегодня к нам пришёл гость. Захар Петрович мастер на оборонном заводе. И он захотел встретиться именно с вами, учениками 7 «Б». Пожалуйста, Захар Петрович, весь класс перед вами.
Мастер поправил узел галстука, и пристально оглядел ребят, словно искал глазами кого-то.
– Я, мои друзья, пришёл к вам по очень важному делу, – заговорил он негромко, чётко произнося каждое слово.
Авангард уже нашёл последнюю гайку, и вдруг показалось, что слышит знакомый голос, выглянул из-под парты. От неожиданности он даже подпрыгнул, сбив с парты учебники и всю остальную дребедень, с грохотом полетевшую на пол.
– Шишкин! – завуч погрозила ему пальцем. – Успокойся!
– Спокоен, как штык! – восторженно заорал Авангард, но тут же осёкся, увидав строгие глаза мастера.
– Хочу сейчас с вами поговорить о войне, – продолжал Захар Петрович. – Ваши отцы, старшие братья сражаются с лютым врагом. Гонят его с нашей земли в хвост и в гриву! – он резко взмахнул огромным кулаком. – В хвост и в гриву! Но враг пока ещё очень силён. У него много разный техники. И потому ещё нужно много сил, чтоб прогнать врага прочь... – Захар Петрович замолчал.. Чижику показалось, что слышит, как у Захара Петровича скрипят зубы от ненависти к врагу. И у самого Чижа сжались кулаки. Даже пальцы хрустнули. – Каждый день наши солдаты уходят на фронт бить фашистов. Недавно прислал мне друг письмо, оттуда, где идут кровавые бои. – Он достал из кармана письмо и развернул. – Посылаю тебе в переводе на русский язык «Памятку немецкого солдата». Покажи друзьям, и пусть ещё крепче задумаются, что такое фашизм. – Захар Петрович вздохнул и стал читать: – «Памятка немецкого солдата». Помни и выполняй: у тебя нет нервов, жалости и сердца – на войне они не нужны. Ты сделан из немецкого железа. После войны ты обретёшь новую душу, ясное сердце – для твоих детей, для жены, для Великой Германии, а сейчас действуй решительно, без колебаний. Этим ты спасёшь себя от гибели, обеспечишь будущее своей семье и прославишься навеки. Мы поставим на колени весь мир. Ты будешь решать судьбы Англии, России, Америки. Уничтожай всё живое, что сопротивляется на твоём пути. Думай только о возвышенном, о фюрере, и ты победишь! Тебя не возьмут ни пуля, ни штык. Завтра перед тобой на коленях будет стоять весь мир…», – мастер замолчал и взглянул на класс. – Вот какое письмо… И такая «Памятка» лежит в кармане у каждого фашистского солдата…
– Гниды недобитые! – заорал Авангард.
– Мы им покажем «весь мир»! – Чиж выскочил из-за парты. – Чего захотели, гады проклятые!
Класс забурлил! Затопали ногами, загремели крышками парт!
Стучит по столу директорша, машет руками завуч – крик, шум!
Мастер поднял обе руки – всё стихло. У кого-то с парты слетела на пол стальная линейка, и все слушали тонкий нежный звон.
– Я понимаю вашу ярость. Я сам сейчас пошёл бы туда, где сражаются мои друзья. Но я здесь… – лицо Захара Петровича покрылось красными пятнами. – Я здесь, потому что должен работать наш завод. Такой приказ. Завод не имеет права остановиться даже на одну минуту! Танки и снаряды идут с отсюда прямо на фронт! – Захар Петрович замолчал, сдвинул рукой в сторону галстук, чтоб не мешал дышать. Снова заговорил. – Здесь, в тылу наш фронт, мои дорогие. Мы должны быть вместе! Как этот кулак! – и он поднял свой сжатый кулак. И весь класс, как по команде, тоже взметнул кулаки вверх. – И мы победим, если будем вместе!
И опять тишина в классе.
– У нас на заводе есть фабрично-заводское училище. ФЗУ называется. И один паренёк учится на токаря. Он работает на станке, за которым работал его отец. Тот сейчас на фронте. И этот паренёк выполняет план на 250%. А это, скажу я вам, очень трудно! Зовут его…
– Гриня Морковкин! – восторженно заорал Авангард.
– Морковка! – закричали ребята. – Наш друг! Гриню все знаем! Гриша серьёзный товарищ… – улыбнулся Захар Петрович. – Я ему доверяю вытачивать сложные детали – отлично справляется. А товарищ
– Шишкин вам знаком? – Захар Петрович прищурился. – Авангард его имя!
Класс замер, в напряжённом молчании.
– Мне сказали, что он учится в 7 «Б». Или я ошибаюсь?
– Не ошибаетесь! – подскочил Чижик. – На третьей парте загорает! Встань, Шишкин! Покажись товарищу мастеру!
Авангарда в жар бросило.
– Здрасти, За… Захар Пе-пе… Петрович! – выдавил он из себя каким-то слабым придушенным голосом. – Тут я… вот… Здрасти…
– Здравствуй. Вижу не ошибся… – улыбнулся мастер.
– Он жутко стеснительный, товарищ мастер! Он даже рот боится открыть пошире, чтоб не сморозить что-нибудь! – подал голос Мишутка. – Мы его за руку в школу водим, а то потеряется! Уже три раза в баню заходил вместо школы!
Стены класса, казалось, обрушатся от хохота. Директорша так смеялась, что стала вытирать глаза платком. Завуч с носа очки сняла, чтоб не брякнулись на пол. Мастер тоже засмеялся. Но вот стал серьезным и достал из папочки какую-то бумагу, положил на стол.
– Это просто замечательно, что у вас в классе есть такие стеснительные товарищи. Но всё-таки Авангард поборол свою стеснительность и принёс мне свои чертежи. И, оказалось, он придумал оригинальное изобретение. Сейчас над ним уже работают инженера нашего завода. И должен сказать вам – изобретение вашего друга поможет ещё беспощаднее крушить фашистов. Авангард Шишкин, прошу подойти.
Авангард так вцепился в парту руками, что никак не может разжать пальцы, а ноги точно приросли к полу, и ещё почему-то коленки дрожат и подгибаются.
– Шишкин! – блеснула очками завуч. – Подойди к столу! Ты не слышишь?
– Я… я… слы… слышу… я… я иду… – голос у Авангарда совсем пропал. Один хрип остался.
– Айн момент! – крикнул Мишутка. – Сейчас очухается! – и врезал другу кулаком между лопаток. – Вперёд! Шагом марш к столу!
Авангард и, правда, очухался, засмеялся вместе со всеми. И ему стало так легко, хорошо, что захотелось запеть от счастья. И он строевым шагом промаршировал к столу.
– Шишкин прибыл в ваше распоряжение, Захар Петрович! – громко и чётко отрапортовал Авангард.
Мастер крепко пожал Авангарду руку и обнял за плечо.
– Здравствуй еще раз, – и повернулся к директорше. – Дорогая, Анна Максимовна, побольше бы нам в школах таких стеснительных… – потом мастер поднял над головой лист из плотной бумаги. – Здесь написано – «Почётная грамота вручается изобретателю Авангарду Шишкину за большой вклад в наше общее дело – в победу над фашистской Германией. Награждаем Авангарда Шишкина именными часами. Директор завода Герой Советского Союза Гаранин».
В классе повисла такая необыкновенная тишина, что даже услышали, как шмыгнул носом Венька Узлов, вечно он в соплях сидит, да ещё тонко запищало, забулькало в животе у самого Авангарда от волнения.
– Спасибо, Авангард! – мастер снова пожал Авангарду руку и передал грамоту и часы в коробочке. – Так держать и дальше!
И рухнула тишина – весь класс, строгая директорша, завуч изо всех сил захлопали в ладоши.
Пока Авангард маршировал обратно к парте, все хлопали и хлопали, а завуч вдруг стала вытирать носовым платком набежавшие слёзы.
– Весь город наслышан про 7 «Б», – заговорил мастер, дождавшись, когда Авангард дойдёт до своей парты. – Вы собрали металлолом на танк, как по ночам ходите в госпиталь, ухаживать за тяжёлыми ранеными и там даёте концерты, помогаете пенсионерам и больным… Уважаемые Анна Максимовна, Елена Викторовна, большое спасибо вам за таких ребят, школа должна гордиться ими! Ну, а теперь, ребята, я должен поговорить с вами вот о чём – мастер откашлялся и заговорил ещё более чётко, точно укладывая каждое слово на полочку. – На заводе не хватает людей. А если станок стоит, нет сварщика и электрика, значит, не будет танков и другого оружия. И чем бить фашистов? – мастер прошёлся глазами по напряженным лицам ребят. – Я вижу, вы всё понимаете. Дирекция завода специально для 7 «Б» выдало путёвки в наше ФЗУ, где вы овладеете профессиями токаря, фрезеровщика, электрика…
– Урр-ра! – замахал руками Авангард. – На завод идём! Все идём!
– Меня запишите! – вскочил Мишутка. – Хочу на электрика!
– Дядя Захар! – кричит Авангард. – Меня на токаря! Вместе с Гришей хочу работать!
– Веселкова! – Лида рванулась к столу. – Запишите! Хоть кем!
Перед Захаром Петровичем лес рук.
У Чижика сердце колотилось, как сумасшедшее – он понял, что приблизился самый важный момент в его жизни. Оглянулся – широко распахнутые глаза Юли в упор смотрят. В голове всё кубарем. Уже приготовил вещевой мешок! Сухари уложил. Тетрадка с карандашом в кармашке. Две пары чистых носков.
Юля ничего не знает! Но догадывается! Конечно, догадывается – вон, как смотрит! Но она же знает! – он должен мстить за отца!
Всё смешалось в голове! Гриша хотел бежать – остался! И Захар Петрович не уходит на фронт – приказ остаться! Приказ, которого нельзя ослушаться! И вот Захар Петрович смотри, не отрывает глаз! Ждёт от тебя, Чиж, ответа… Надо решать, Чиж! Сейчас или никогда! Сейчас или никогда…
Чижик поднялся из-за парты и подошёл к столу.
Мастер внимательно так смотрит на него…
– Моя фамилия Чижиков…
– Гриша мне говорил о тебе. Значит, к нам? Будем учиться?
– Да, запишите меня, Захар Петрович… – сказал Чиж, и стало ему даже легче дышать. – Я должен делать сейчас самое трудное, самое важное!
Скрипнула дверь, и в щель заглянула, появилась Цветкова.
– Анна Максимовна, можно вас на минутку?
Директор вышла из класса.
– Что случилось?
– Анна Максимовна, Вера Николаевна куда-то девалась! Никто не знает, где она! Даже соседка! Это же кошмар какой-то…
– Всю прошлую неделю она болела. Может, ещё не выздоровела?
– Дело не в этом! Просто её нет! И никто ничего не знает!
– Ну и что? Пусть лечится спокойно. А кому она нужна? …
– Ну-у…– Цветкова сбилась. – Не знаю… Кто-то сказал, что ищут Измайлову… И вот я подумала, что вы знаете…
– Ты говоришь, Измайлову ищут?
– Ну да! Нет её нигде! Дома нет, представляете! Никто не знает!
– Измайлова? Я спутала с Верой Николаевной Зотовой, нашей математичкой. Да, она болеет! – Анна Максимовна щелкнула себя пальцем по лбу и рассмеялась. – Это называется – крепко заработалась! А Измайлова Вера Николаевна, к сожалению, уволилась!
– Вера Николаевна уволилась?!
– Да. Кто-то у неё из родственников тяжело болен и ухаживать совершенно некому. После того, как умерла мать, она так переживает, ты же знаешь… Я просила остаться, хотя бы пока найдём замену. Ни в какую! Нервы на пределе! Наверно, уже уехала, она так торопилась... И у меня теперь опять заботы – где сейчас найти замену?
– А куда Вера Николаевна поехала?
– Галочка, спроси что-нибудь полегче… – Анна Максимовна развела руками. – Я была так растеряна её заявлением… И ещё голова забита дурацкими дровами! С осени договорилась с лесничеством, что их люди привезут из тайги разделанный сосняк, а тут сообщают: «Нет людей! Присылайте своих!». Кого своих!? Неужели я, Галочка, пошлю тебя в тайгу на заготовку дров!? Или Елену Викторовну! Это какой-то бред… А где искать людей? И тут ещё одно дело! Срочное! Тебя сейчас увидела и вспомнила – продумай, как организовать культурные мероприятия в госпиталях. Потом зайдешь ко мне, вместе обсудим детали… Учти! Это поручение особой важности – горком будет держать под особым контролем.
– Постараюсь, Анна Максимовна. А кто это пришёл в 7 «Б»?
– Галочка, ты не знаешь Петра Захаровича, мастера оборонного завода № 23? – искренне удивилась Анна Максимовна, вглядываясь в бездонную синеву широко раскрытых глаз Цветковой. – Но разве не по твоей инициативе он пришёл к нам прямо с завода?
– Что вы! Я тут ни при чем. Впервые вижу этого товарища.
– Ну-у! – Анна Максимовна с огорчением всплеснула руками. – Ты меня, Галочка, прямо разочаровала. Я-то обрадовалась, что, наконец-то, наша Цветкова проявила по-настоящему хорошую инициативу и пригласила интересного товарища с оборонного завода, чтоб тот поговорил по душам с ребятами.
– Анна Максимовна, но меня никто на это не нацеливал! На такое мероприятие не было никаких предписаний!
– Откуда у тебя такие слова – «нацеливал, предписание»? Тебе, Галочка, пора уже учесть – никто ничего подсказывать не собирается. Ты у нас кто? Лидер! Старшая пионервожатая! Тебя к нам прислали руководить пионерским движением, а не ждать каких-то «предписаний и нацеливаний»! Ладно, потом ещё побеседуем. Сейчас срочно приготовь списки, кто из каких классов будет выступать в госпиталях. И побольше введи в программу выступлений весёлых песен, стихов, танцев…
– Но я так сразу не смогу! Это же не так просто…
– Цветкова, идёт война. Все работают не щадя себя. И потому надо учиться тебе работать через не могу – вот тебе моё предписание! Время очень серьёзное сейчас. Вопросы есть? Всё поняла?
– Всё поняла. А я насчет этого 7 «Б» хочу ещё сказать…– и Цветкова перешла на шёпот. – Анна Максимовна, из-за 7 «Б» у нашей школы могут быть большие неприятности, если не примем меры… Помните, что в вашем кабинете говорила Симкина из Управления…
– Помню. Какие же неприятности нас ждут? Что выкинул 7 «Б»?
– У них есть тайное место, где они собираются и придумывают всякое такое, на что мы их совершенно не нацеливали. И главное, всё это держат в глубокой тайне! От всех! Представляете! Я вам всё изложу в письменном виде…
– Обязательно изложи, Галочка. Со всеми подробностями. А теперь иди, тебе есть чем сейчас заняться.
Анна Максимовна смотрит вслед Цветковой. Едва заметная улыбка пробежала по её суровому лицу. «Никогда тебе, девонька, не узнать, куда исчезла Вера Николаевна… И о ребятах можешь больше не беспокоиться, они уже в надёжных руках…».
XIX
Последнее заседание отряда. – Мишутка заканчивает записи «Дневника».– Мы с вами сегодня и навсегда. – Снять флаг отряда! Любимая песня.
Отряд собрался в штабе на чердаке – сегодня последнее заседание.
Завтра те, кто записался в «ФЗУ № 17», уходят на завод.
Авангард накручивает педали своей «велосипедной электростанции», уже устали у него ноги, лампочки то и дело мигают, но надо крутить. Потом очередь Чижика и тому придётся поработать педалями.
Мишутка старательно скрипит перышком – не все события за прошедшие дни записал, торопится, а тут вдруг задумался, притормозил.
– Валер, я тут про Верниколавну… – спросил Мишутка. – Тут пошла болтовня всякая…
– На болтунов не обращай внимания. Отряд простился с любимой учительницей. Веру Николаевну отправляют на фронт – Валера повернулся к Чижику. – Так запишем, Чиж?
– Так! А болтунам надо языки обрезать! – Чиж поднял над головой какую-то коробку. – Прошу внимания! Что это за штука у меня?
– Коробочка! – кричит Авангард, накручивая педали. – Я её приглядел! Возле депо лежала. Я хотел притаранить сюда.
– Меньше ушами дергай, Циолковский! Ты хотел, а я принёс. Задаю вопрос! Кто угадает, зачем коробочку притащил – дарю свой шлем! Боевой! Порохом пахнет. Ну!? Кто желает получить шлем танкиста?!
– Коробочку ты решил подарить нам! – выкрикнула Лида. – Мы в ней хранили бы нитки с пуговицами!
– Надо сначала её покрасить! – добавила Юля. – Страшненькая!
– Для ниток такая коробочка слишком жирно! – просипел Авангард, накручивая педали уже на последнем дыхании.
– А для моих значков сгодится! Значки будем хранить в ней! – Мишутка большой любитель собирать марки и значки.
– Нет! Для моих инструментов, а то их уже некуда приткнуть, – Авангарду всегда не хватало коробок, банок, склянок.
– Интересный разговор пошел… – Чижик уложил шлем на коробку. – Не попали – все мимо! А теперь крутим мозгами – собираемся в «ФЗУ». Так? А вы – нитки, марки… Зачем мы сегодня в штабе? Вот сейчас секретарь должен поставить последнюю точку в «Дневнике»! – он повернулся к Мишутке. – Так, Малина?
– Ага! Меньше половинки странички осталось – и всё!
– И «Дневник отряда» закончен! Почти два года секретарь скрипел пером. – Чиж обвёл всех острым взглядом. – А что делать с нашим «Дневником» дальше? Думали? Извилинами крутили?
Наступила долгая и томительная пауза.
Хлопнула от ветра плохо прибитая фанерка на слуховом окошке. Под ногами Авангарда заскрипели педали, и в животе у него что-то жалобно пропищало.
– Тебе слово, комиссар. Предлагай! – Чиж повернулся к Валере.
– Если честно, то я об этом совсем не подумал… – Валера снял малахай и почесал затылок. – Я могу спрятать в книжном шкафу.
– В шкафу и я могу спрятать! – воскликнул Мишутка. – Будет лежать хоть стол лет! Запросто!
– В шкафу нельзя прятать, – сказала Лида. – Всегда там копаются, и, конечно, найдут «Дневник».
– Шкаф – не фонтан! – сказал Авангард. – А если дом загорелся? И нету нашего «Дневника»! Нет, это надо обмозговать…
– А если спрятать на чердаке? – Юля взглянула на Чижика. – Сюда больше никто не полезет.
– Ты в этом уверена? – покачал головой Чиж. – А я сомневаюсь.
– Хо-хо! Ещё как полезут! – крикнул Авангард. – Как тараканы полезут пацаны! И дед Трофим говорил, что сломают котельную и новую построят. Нашей уже сто лет! А техника вперед шагает!
– Сломают! – поддакнул Мишутка. – И я слышал об этом!
– Где тогда искать наш «Дневник»?! – Авангард уже едва дышал. – А если мы захотим взглянуть в него лет через двадцать!? – Малина повернулся к Чижу. – И всё вспомнить?! Как в госпитале выступали, как железяки собирали....
– Нет, лучше взглянуть через тридцать лет! – замахала руками Лида. – Уже все будем старенькие… Ой-й! У меня на носу очки, как у завучихи. Косточки хрустят от ревматизма. С палочкой… Представить не могу!
– А я могу! – захохотал Авангард. – Вот возьмем, например…
– Тормози! – перебил Чижик. – Не закончен разговор о «Дневнике». Правильно говорим: захотим почитать когда-нибудь. Значит, он в полной сохранности должен быть. Для этого дела коробка. В неё сложим наши главные документы: «Дневник», планы… Всё, всё самое важное…
– Печать отряда! – Авангард едва слышно просипел. – Прошу замену… Уже помираю…
– Не помирай, профессор! – Чиж спихнул Авангарда и вскочил на велосипед, закрутил педалями. – А здорово мы попортили настроение Крысе! И никогда не узнает, что такое «БББ»! Директорша не расскажет! Тайна наша не по крысиным зубам!
– Тихо! – Мишутка громко тюкнул ручкой в чернильницу. – Пишу, значит: все документы тайного отряда «Боевое Бесстрашное Братство» находятся в железной коробке…
– А куда спрячем её? – Валера повернулся к Чижику. – Мы же ничего не решили!
– Есть местечко! – сказал Чиж. – Ночью вспомнил: в стене депо, что в лесу, два кирпича на соплях – туда вставим коробку и заложим кирпичами. Согласны?
– Точно! – закричал Авангард. – Мировецкий тайник! Никто никогда не допетрит!
– Решено! Спрячем туда, – сказал Валера.
– А если вдруг найдут!? – Лида крутнулась на пятках своих огромных валенок.
– Депо сломают лет через сто, не меньше, – сказал Авангард.
– Через сто лет пусть читают, – сказал Валера. – Пусть знают, как мы жили во время этой войны… Секретарь, что затормозил?
– Сказать хочу! – Мишутка поднял руку. – Вот сейчас подумал… Начнут читать и от скуки заснут! В «Дневнике» нет ничего геройского. Учились, прятались от Крысы, консервные банки собирали, дежурили в госпитале, железяки собирали… Ну и что им это до этого?
– Как что!? – заорал Авангард, замахав кулаками перед Мишуткой. – Как это не поймут!? А пусть попробуют собрать металлолом на танк! Пусть посидят хотя бы одну ночь возле моего старшего лейтенанта! Ему ампутировали две ноги и руку! И, может, он спас их деда от смерти! Или прадеда! Они это знают!? Пусть подумают! Пошевелят жирными мозгами! Потому только они ходят по земле и дышат носом, что народ наш проливал кровь! – задохнулся, вытер пот со лба рукавом. – Фу-уу… Конечно, житуха уже совсем другая будет… Сейчас я вам расскажу, какая житуха будет у них через сто лет… Хо-хо! Вам и не приснится даже! Фантастику читать надо! И потому я могу представить. Луну видели? Так вот на неё точно полетят! Поезда со страшной скоростью без всяких рельсов будут туда-сюда! Телефон – нажал кнопку! Вам кого? Товарищ Чижиков, Париж вас слушает! Кругом на улицах фонтаны и магазины из стекла! И всякой жратухи – завались! Колбаса – тридцать сортов! Бери, не хочу! Мороженое, пирожные – завались! А вот что такое сухарики – они знают!? А как они здорово хрустят!? И как в животе кишка кишку догоняет, жрать охота, а нет ничего! Думаете, они этого не поймут!? Хо – хо! Ещё как поймут! Сальцо с чесночком наш народ всегда очень любил, любит и будет любить! И через триста лет…
– Тормози! – кричит с велосипеда Чижик. – Тебя, Циолковский, опять понесло на жратву!
– А как же! На голодное брюхо разве возникнет что-нибудь стоящее в котелке? Ни в жисть!
– Загибаешь! – перебил Чижик. – У тебя же возникает!
– Командир, в моей башке всё это возникает совсем по другой причине – от страшной ненависти к гитлерюгам! – Авангард обтёр пот с лица. – А сейчас продиктую геройское! Товарищ Малина, пиши: наш друг Гриня Морковкин учится и работает на станке по двенадцать часов…
– Это я уже записал! И что завтра идём на завод всем отрядом и уже вместе поработаем на Победу! Любую работу будем выполнять!
– Теперь я скажу, что записать! – Юля шагнула к столу.
– Давай! – сказал Мишутка.
– Все мы самые обыкновенные мальчишки и девчонки, но любим мечтать о будущем, – Юля говорила негромко, но каждое слово отдавалось в стенах чердака. – Вот Лидочка артисткой хочет быть!
– Ой, хочу! – Лида даже подпрыгнула и едва не выскочила из валенок. – Каждую ночь вижу во сне, будто в Москву приехала экзамены сдавать на артистку… Ой, такие сны у меня – ну, прямо голова кругом! А Юлечка мечтает доктором стать! Ведь так, Юля?
– Война закончится, и обязательно на хирурга выучусь! Валера наш станет знаменитым скрипачом…
– Юля, так нельзя говорить, – Валера замотал головой. – Скрипку я очень люблю. Но сейчас хочу выучиться на электрика. Я сказал Илье Матвеевичу про ФЗУ, он одобрил. Только, говорит, руки береги.
– Не всё! – закричал Чиж. – На обложке запиши нашу любимую песню! Пусть прочитают, пусть знают, что мы пели! А песня уже записана. Мишутка открыл «Дневник». – Пожалуйста! Наша любимая – и запел во всё горло:
– Крутится, вертится шар голубой!
И тут же ребята подхватили песню:
Крутится, вертится над головой,
Крутится, вертится хочет упасть,
Кавалер барышню хочет украсть.
Где эта улица, где этот дом,
Где эта барышня, что я влюблён?
Вот эта улица, вот этот дом
В городе нашем навеки родном
Улицы этой врагу не пройти,
В дом этот светлый врагу не войти…
У ворот котельной дед Тимофей, попыхивая самокруткой, поглядывал в сторону чердака – ребятки сегодня что-то громко распелись. И его пальцы сами собой выстукивали мелодию по отполированной рукоятке костыля. И про себя негромко подпевал в усы:
Танки и пушки фашистов громят,
Лётчики наши навстречу летят.
Чёрного Гитлера чёрная власть
Крутится, вертится, хочет упасть…
Небо озарилось яркой вспышкой, словно кто-то зажёг на миг огромную спичку, и та осветила тяжёлые облака. И почти сразу послышался низкий гул – ба-аа-аа… бу-ууу-уу… Давно уже никто в городе не обращает внимание на эти звуки. Где день и ночь работают оборонные заводы, такое громыхание стало привычным.
По улице мимо котельной проходили люди. Кто-то спешил на смену, а кто-то шёл домой. Но и те и другие, услышав знакомую песню, замедляли шаг, а то и приостанавливались, оглядывались в недоумении, пытаясь понять, откуда звучит песня. И шли дальше по своим делам, а кто-то про себя, тихонько даже начинал подпевать:
Крутится, вертится шар голубой,
Крутится, вертится над головой…
XX
Эта глава самая маленькая – пришла пора прощаться с нашими героями. Впереди ждали их новые испытания – учёба в фабрично – заводском училище, работа на заводе. И ещё долгая, долгая жизнь…
Спустя много лет после той страшной войны, после Победы над фашистами, в руки автора попали документы, из которых он узнал необычную историю о тайном отряде школьников, и как в глубоком тылу во время Великой Отечественной войны они жили, учились.
И перед автором совсем неожиданно приоткрылась ещё одна неизвестная и героическая страничка истории нашей Родины
Вот таким образом и появилась повесть про мальчишек и девчонок из того далекого времени.
® Журнал «СЕНАТОР». Cвидетельство №014633 Комитета РФ по печати (1996).
Учредители: ЗАО Издательство «ИНТЕР-ПРЕССА» (Москва); Администрация Тюменской области.
Тираж — 20 000 экз., объем — 200 полос. Полиграфия: EU (Finland).
Телефон редакции: +7 (495) 764 49-43. E-mail: [email protected].
