ЖИЗНЬ, ПРОСТЕРТАЯ ПО ВЕКУ

Ефимов Александр Иванович родился на Вологодчине, в деревне Афонино Тарногского района. В начале ХХ века этот край считался глухим захолустьем — самым отсталым районом царской России. В семье зажиточных крестьян. Его отец Иван Иванович — отслужив в царской армии военным фельдшером (Кронштадт и Ораниенбаум), вернулся в родные края и, женившись, занялся крестьянским делом. Мать Анна Ивановна была тоже из крестьянской, неистово верующей семьи. А отец считался самым образованным человеком в деревне, живо интересовавшийся всем происходившим вокруг, хорошо знал латынь, что считалось верхом учености, однако долго он не прожил. Его 35-летней жене, пришлось одной растить, воспитывать и по возможности давать образование пятерым детям. В тот момент старшей дочери только исполнилось 10 лет, Александру 8, а остальные трое были совсем маленькими. Всех детей удалось обучить грамоте в церковно-приходской школе (иной в деревне не было), а саму ее хватило лишь на заботу о достаточной еде (благо, было свое хозяйство — козы, куры, огород), да на каждодневное посещение деревенской церкви, где находила она и радость, и утешение, и забвение. Но религиозность, что называется «с молоком матери», Александру не передалась. Хотя с детства и дома, и в церковно-приходской школе ему прививали правило — «Все от Бога и без Бога — ни до порога».
Но, как рассказывал дедушка, уже в детстве по этому поводу у него возникли большие сомнения, да и неистово креститься, упав на колени, он не мог и в наказание за это очень часто стоял в школе в углу тоже на коленях, но на крупном горохе, лицом к стене.
В церковно-приходской школе закон Божий преподавал местный священник, который на занятия часто приходил «под мухой» и заплетающимся языком пытался пересказывать святые книги, да так пересказывал, словно специально хотел свести на «нет» их святость, и бросить в пытливые детские души семена сомнения.
Зато после занятий в школе Александр и большинство его сверстников, были предоставлены самим себе. Случались драки, после которых он очень часто приходил домой то с оторванным и тут же потерянным рукавом от полушубка, то с разорванной холщовой сумкой (ранцев тогда не было и в помине), мать только глубоко вздыхала — «Безотцовщина!»…
Сам дедушка вспоминает:
«…Деревня наша славилась своими драчунами, мастерами кулачного боя. Ходили, бывало, стенка на стенку, улица на улицу. Это все было сутью жизни нашей деревни. Дрались мы, пацаны; дрались и взрослые по праздникам. Помню, что детские игры на нашей улице были сплошь боевыми».
Но уже тогда ему удавалось сочетать этот вечный разгон подвижного озорного паренька с усидчивостью книголюба. Из рассказов дедушки знаю, что в деревне у них жили ссыльные — участники революции 1905 года. Один из них, Макар Тимофеевич (дядька Макар) жил по соседству. Вот куда они любили приходить после школы (а иногда и вместо школы). У него была домашняя крохотная мастерская в ветхом сарае, где он выполнял незатейливые столярные работы по просьбам деревенских жителей.
«Я с приятелями любил там бывать, и мы всегда с трепетом смотрели на множество инструментов (по всей вероятности он привез их с собой, т.к. в нашей деревне кроме топоров, молотков и пил, да и то не у всех — другого инструмента не было). Касаться их нам было строжайше запрещено. Дядька Макар очень много рассказывал интересного — о новых странах, о другой жизни, других людях».
…А страна в это время была покрыта лесами новостроек, строились города, заводы, фабрики, прокладывались железнодорожные магистрали. По своему плечу дедушка выбирает строительство Магнитогорского металлургического комбината. Почему? На этот вопрос он мне ответил очень просто: «Однажды на улице увидел большой, красочный плакат:
«Товарищ! Тебя ждет Магнитострой!»
Прочитал. Поверил. И поехал. Привезли нас на поезде. Вышли, вокруг — ничего! Не было даже железнодорожного вокзала — его заменял обыкновенный вагон, стоявший поодаль от железнодорожного полотна. А вокруг голая, заснеженная степь. И снег — справа, слева, сверху… Вот здесь и предстояло построить металлургический комбинат. Да, начало было трудным… (См. Приложение 1).
— «Ничего, ребята, не робейте! — подбадривали нас старшие товарищи. — Все здесь будет — и комбинат, и город, и сад!»…
«Молодой инженер Александр Ефимов стал бригадиром магнитогорского металлургического комбината… Предстояла кладка печи… Бригада работала слаженно, с энтузиазмом, печь росла на глазах. Неважно, что приходилось жить в палатках, что в столовой не всегда было достаточно еды. Важно, что задание правительства успешно выполняли, что скоро получат чугун…» (из материалов, хранящихся в архиве Магнитогорского металлургического комбината).
Первая домна Магнитогорского металлургического комбината была задута в январе 1931 года. А на одном из стендов музея Магнитогорского комбината, где отражена история его строительства, есть уважительные строки и о моем дедушке, приложены и фотографии из его личного архива той поры.
…Тяжелые условия работы и жизни, голод подорвали здоровье многих первых строителей Магнитки. Александр Иванович тоже заболел — туберкулез легких в тяжелой форме.
С этим заболеванием в ту пору шутки были плохи и его на длительный срок положили в больницу, но улучшение не наступило. Его бредовые фантазии рисовали уже безутешное горе матери, сестер и могильный венок… Он попросил вызвать к нему из деревни старшую сестру Евстолию Ивановну, фельдшера по образованию. И только благодаря ее заботливому уходу и организованному питанию здоровье Александра Ивановича пошло на поправку.
Но, как только он это понял, то сразу же сбежал из больницы и по совету сестры уехал в Среднюю Азию. Теплый климат здешних мест и обилие фруктов сделали свое дело — через 8 месяцев, поправив здоровье, Александр Иванович возвращается на Магнитку, где работает до 1936 года…
Тогда еще никто не знал, что 23 мая 1939 года Гитлер дал своему генералитету категорическую директиву:
«Уничтожение Польши на первом плане! Цель — полное уничтожение живой силы. Никакой жалости быть не должно!»
Через местных просачивались слухи об истреблении польского мирного населения, довольно часты были и мелкие провокационные инциденты с населением на нашей стороне. Знало население и об усиленном накоплении войск вермахта у наших границ… Знали, предполагали, догадывались… Но все же не хотелось верить, что Советский Союз вот-вот может быть втянут в большую и кровопролитную войну. Паники не было. Да и руководство треста «Укрнефтедобычи» успокаивало, что мир удастся отстоять — ведь был же подписан Пакт «О ненападении».
Поэтому, когда в марте 1941 года Александру Ивановичу предложили поехать в Москву на курсы повышения квалификации, он согласился, хотя и понимал, что если война будет развязана, то первому удару подвергнутся именно приграничные населенные пункты, где осталась его семья.
…В письмах, которые он получал из дома, паники не было, не ощущалась она и в Москве. Всюду слышались призывы — «Не поддавайтесь на провокации». Но состояние души было двойственное, какое-то тягостное предчувствие и беспокойство за родных все равно не покидало его.
Курсы подходили к концу — 20 июня выдача удостоверений, прощальный вечер и… домой. Билет на поезд до Киева он купил на субботу 21 июня, рассчитывая уже в понедельник выйти на работу…
…Утро 22 июня непривычно резко и тревожно вошло в сознание, но еще не осознание того, что произошло. Все встало на свои места, когда на перроне какой-то промежуточной станции во время стоянки поезда из местного репродуктора услышал выступление В.М.Молотова о внезапном нападении фашистской Германии на СССР. Никто не знал планов врага, поэтому можно было ожидать чего угодно — воздушных налетов, массированных ударов. Там — в Бориславе — осталась его семья! И неизвестно, что с ней, живы ли еще жена и дети? Или они уже в плену? Судьба семьи сильно беспокоила Александра Ивановича потому, что помочь он ей уже ничем не мог; потому, что он мужчина и его долг — воевать.
— «Под Киевом наш поезд отвели на запасной путь, сколько мы там простояли — не помню. Потом послышался гул, он то нарастал, то затихал. В страхе сжались женщины, дети, старики… Уже было ясно, что через несколько мгновений сотни людей из нашего состава будут растерзаны в клочья кусками искореженной стали. Страх подстегивал всех, но бежать на открытой местности было некуда. Смерть витала над нами. Далеко впереди виднелось зарево — очевидно, горели пригороды Киева. И вдруг стал слышен ясный, протяжный свист падающей бомбы, нацеленной на наш состав. Удар!.. Еще… Еще… И дробь разлетающихся осколков… Казалось, что наступил ад кромешный. Отовсюду были слышны стоны, плач детей и крики о помощи… А на небольшой высоте приближался уже новый отряд фашистских бомбардировщиков…»
С этого момента жизнь Александра Ивановича разделилась на два периода — Pax et Bellum — «Мир» и «Война»!
В первой половине осталась семья, явно угодившая в самое пекло этого ада. Во второй — четкая установка — воевать!
…Очнулся он уже в госпитале. Мучительная жажда сушила рот, язык прилип к гортани. Ранения были не очень серьезными, а вот на контузию головного мозга врачи обратили внимание. В госпитале он пробыл дней десять. Врачебной комиссией был признан годным к участию в боевых действиях. Затем — Бузулук, где в течение нескольких месяцев шло формирование 916 артиллерийского полка. По сохранившимся архивным данным рядовой А.И. Ефимов был призван 2 июля 1941 года в должности младшего командира. Затем сформированный полк влился в 243 дивизию и был переброшен в район Старой Руссы для защиты границ по Северо-Западному фронту. Большую часть населения Старой Руссы составляли дети, женщины, старики. И немцы не могли не знать этого. Знали они также, что здесь нет военных заводов и специальных производств, которые могли бы обеспечивать фронт. Но этот населенный пункт оказался важной стратегической точкой на пути продвижения неприятеля к Москве. Именно в этом районе немцы в течение нескольких месяцев строили укрепления, численность которых превышала наши.
Советская Армия несла значительные потери — шли кровопролитные бои… И вот — решающее сражение! Наступление началось с усиленной артеллерийской подготовки с нашей стороны. Несколько часов подряд артиллерия вела огонь. К концу артподготовки уже невозможно было что-либо рассмотреть в расположении противника. Все пространство, насколько хватал глаз вдоль линии горизонта, покрылось густым черным дымом. А от маленького леска, разделяющего наши позиции, остались лишь обугленные стволы, очень похожие на редкие черные зубы. Земля дрожала, воздух вокруг ревел, свистел, барабанные перепонки с трудом выдерживали такой натиск. А при разрывах снарядов огромные осколки с остро зазубренными краями глубоко вонзались в землю. Казалось, что черное небо над головами вот-вот лопнет и разорвется на части, как кусок старого дерматина.
Наши солдаты сражались храбро. Но едва наша пехота перешла в атаку, на нее обрушился мощный заградительный огонь противника. «Нас накрыл первый «ковер» — посыпались хорошо нацеленные серии бомб. В коротких паузах, как злые собаки, лаяли зенитные орудия — казалось, что наступил наш последний день. Причем для большинства моих однополчан он действительно оказался последним, а вот за мной смерть не пришла, хотя я и был очень серьезно ранен, — вспоминает Александр Иванович. Когда очнулся, — с удивлением осознал: «Я ЖИВ!». Двое бойцов обожженных, покрытых копотью, тормошили меня, убеждаясь, не мертвый ли. Затем подхватили и помогли добраться до безопасного места. После оказанной первой медицинской помощи меня направили в госпиталь.
Все были уверены, что враг не так силен, как кажется на первый взгляд, что его можно бить и, в конце концов, разбить. Но, к сожалению, мы недооценили одно обстоятельство: у немцев было значительное превосходство в живой силе и в технике — в то время отдали жизнь за Родину многие её сыны!»
Тогда он ещё не знал, что в неравном бою пали смертью храбрых почти все бойцы и командиры 243 дивизии. Старая Русса была сдана, а 243 дивизия, как боевое подразделение перестала существовать…
После лечения в госпитале города Архангельска, на фронт он больше не вернулся. Заключение врачей было однозначным — «к дальнейшей службе не годен». Но Александр Иванович сразу же обратился в Архангельский военный округ с просьбой использовать его на других участках борьбы с немецкими захватчиками. Его направляют в Вологду, на склад горюче-смазочных масел, где он и работал до окончания войны, сначала обеспечивая «Дорогу жизни», а затем Северо-Западный фронт. В тылу приходилось заниматься практически тем же, что и на фронте — до последнего драться с врагом, но уже совсем другими способами.
…Как только Александр Иванович оказывается в Вологде, он тут же начинает поиск своей семьи оставшейся в Западной Украине, пытаясь узнать хоть что-то об их судьбе. А его жена, Галина Алексеевна вспоминает об этом спустя десятилетия: «Конечно же, мы чувствовали, что вот-вот должна начаться война. Все вокруг уже говорили об этом. Шел июнь 1941 года. И когда начали бомбить, то поняли — началось! Я рано утром пошла в трест «Укрнефтедобыча». Удивительно, но паники там не было. Мне сразу же выдали эвакуационное удостоверение и сказали, что ночью с детьми нужно прийти на вокзал. Ночью — безопаснее. Вернулась домой, рассказала все матери. Походили по комнатам — что брать с собой?! Подумали и решили взять с два рюкзака — один с детскими вещами, а другой наполнить сухарями». И ближе к рассвету они с матерью одели рюкзаки на плечи, детей взяли на руки и отправились на вокзал. Стоит заметить, что из семей работников нефтепромысла спаслись только те, кто не стремился унести с собой из дома слишком много. Были случаи, когда люди оставались из-за дорогой мебели, вещей… Все те, кто решил остаться (как они узнали позднее, вернувшись в Борислав после окончания войны), погибли мученической смертью.
Поезд какое-то время, пока было темно, прошел благополучно, а затем попал под бомбежку — они были замечены. Осколком смертельно ранило старшего сына. Мертвых заворачивали во что-нибудь и похоронили прямо в поле в одной общей могиле, как только закончился налет. Весь состав был разбит, а до места эвакуации еще далеко. Добирались — где на поезде, а где и пешком. «Сухари в дороге нас сильно выручали, а воду, хоть и с трудом, найти было можно. Самым главным тогда было — не потеряться в этом кромешном аду. Погибли многие…», — с дрожью в голосе вспоминает бабушка.
Да, какую же нужно было иметь собранность, спокойствие и силу воли молодой женщине (а Галине Алексеевне в ту пору шел 24 год), чтобы не растеряться перед ударом судьбы и вырваться из этой мясорубки с престарелой матерью и младшим сыном.
По счастливой случайности во время эвакуации они жили в городке недалеко от Вологды, и в начале 1943 года Александру Ивановичу удалось их найти. Больше они не расставались. …А потом была ПОБЕДА, которую они встретили вместе!
Война — дело беспощадное, она знает ситуации, когда человек оказывается лицом к лицу с неминуемой гибелью, что и было в первый год войны. Но именно в такие моменты и познается человек — как он будет вести себя, как он понимает для себя ближайшую цель своего времени — стоять насмерть.
«В чем же был источник вашей силы, героизма и решимости?!», — спросила я у дедушки, и он ответил что это, прежде всего, вера в правоту и справедливость своего дела — «Мы защищали Родину!». А бабушка добавила: «И в большом желании выжить, ведь мы были молоды!»…
Наверно это чувство и было главным двигателем в сердцах тех первооткрывателей, которые по зову мечты пришли в Сибирь.
…Галина Алексеевна согласилась ехать на удивление быстро и легко. Действительно, жены геологов, во многом сродни женам декабристов. Так и моя бабушка, — она всегда понимала мужа и знала о его заветной мечте — принять участие в большом и ответственном деле. Сборы были не долгими. С мебелью в ту пору геологи не ездили, а квартиры, как правило, были служебными, поэтому, собрав багаж, с детьми (а их было уже трое), они переезжают в Новосибирск.
И действительно, Сибирь стала делом его жизни — больше он отсюда не уехал. Да и время для реализации его возможностей пришлось на период их расцвета, а не на их упадок.
В Новосибирске находился трест «Запсибнефтегеология». Александр Иванович сначала работал в Колпашево, а затем возглавил Покурскую буровую партию, которая должна была разведать залежи нефти и газа в районе Сургута.
«Навигация на реке закрывалась. Последним пароходом добрались до Покура — небольшой рыбацкий поселок на 10-12 домов, — вспоминает Александр Иванович. Суровая сибирская тайга встретила их неприветливо: непроходимые заросли, болота, а на сотни верст вокруг — ни человеческого жилья, ни дорог…
Организационный период Покурской партии глубокого бурения проходил в трудных условиях еще и потому, что сама партия была оторвана от основной базы почти на 2.000 километров (база находилась в Новосибирске). Специалистов — строителей и буровиков не хватало, да и бригада укомплектована не полностью. Приходилось одновременно строить и буровую и дома для своих семей. А для всего этого нужно подготовить площадку — выкорчевать лес. В партии было 48 человек, одна автомашина, два трактора. Приходилось бороться с бездорожьем, снежными заносами, да и основные поисковые работы нужно было выполнять...»
Как ему было трудно, знает только жена — Галина Алексеевна. А тут еще скептики: «Не мучайтесь напрасно! Здесь нефти нет. Сколько не ищите, а никуда не придете — за лесом будет поле, потом деревня, потом опять лес, потом болото… Сколько не бурите — ничего не получите!». Сложностей было достаточно. Геологов тут никто не ждал. Опыта было взять не откуда, — до них именно в этих местах поиски не проводились. Найти нефть стало общей целью и самой заветной мечтой Александра Ивановича и его товарищей — буровых мастеров В.П. Лагутина, И.Д. Синькова и других. Но нефтяного фонтана они тогда так и не увидели — не та была техника, не те методы поиска. Зато геологи идущие позднее по их следам, нашли там большую нефть — Северо-Покурское месторождение…
Судьба Александра Ивановича Ефимова была тесно связана с судьбой всей страны — они вместе росли и мужали, воевали и строили. И мне, — представителю молодого поколения уже из XXI века важно понять — «Почему?» Почему ему не сиделось на месте? Почему он месяцами, годами по своей доброй воле терпел лишения, жил среди пустынных полей, тайги или тундры; в палатках, землянках, избушках, вагончиках, вдали от уюта и цивилизации, не прятался от трудностей, а наоборот — искал их. И изо дня в день — бешеный темп работы, а ведь конечной цели он, подчас и не представлял.
А ведь это совсем не просто — без предупреждения, поддаваясь одному только душевному порыву и велению долга, работать, работать, работать… Я долго размышляла над этим. Может быть, это долг перед партией обязывал его быть всегда впереди? Сам он говорил: «День, когда меня приняли в партию, остался в памяти на всю жизнь, как один из ответственных моментов. Это был 1943 год. Война. С той поры я старался подчиняться обязанностям члена партии». И куда бы на новое место он не переезжал, — везде его избирали секретарем партийной организации.
Не думаю, что только партия определила его жизненную позицию, несмотря на то, что её влияние было велико. А когда строили Магнитку, он ведь в то время не был коммунистом. Может быть, материальный стимул не давал ему покоя? Но тогда еще не было никаких «северных» надбавок и преимуществ. А желание прославиться? Нет, он даже и не думал об этом. Он не был тщеславен. Что же тогда было причиной этой неугомонности и целеустремленности дедушки и тысяч его сверстников? Может быть, страна позвала (как тот плакат, который увидел Александр Иванович — о призыве на строительство Магнитки), и вдохновила их на подвиги? Вот это, пожалуй, правда. Но это — романтика!
И тут я поняла — мой дедушка был романтиком в правильном смысле этого слова. В озарении такой романтики всё становится ярче: учение, труд, весна, любовь, жизнь… Такими романтиками как раз и были люди его поколения. Именно их плечи могли выдержать груз трудностей, которые выпали на судьбу страны, именно это было смыслом их жизни.
О себе он говорил так: «Я доволен пройденным путем. Доволен, конечно, не собой, а тем, что жизнь была ко мне щедра — горестями, лишениями, трудностями, радостями, доверием людей. Доволен эпохой, Родиной, людьми, среди которых вырос. А уж жизнь-то меня и трепала, и била испытывая на прочность и выносливость…».
В его жизни были и бедность, и предательство, и Великая Отечественная Война, и болезнь от которой он едва не умер и работа до седьмого пота. Его жизненный путь не был ровным и гладким, все приходилось добывать своим трудом, но в том-то и дело, что он никогда не падал духом и до самых почтенных лет донес четкость восприятия мира, активность и мудрость.
Люди того времени, той закалки — были совершенно особенные, а военные лишения еще больше закалили их. И когда смотришь на лица ветеранов, то замечаешь на них непередаваемый и неизгладимый отпечаток войны.
Их самоотверженность и героизм вознагражден: они не забыты, их помнят и им благодарны. Моего дедушку Александра Ивановича Ефимова война только закалила. Для другого дела. Для дела его жизни. Для геологии. Он воевал, самоотверженно защищая Родину и свой маленький мир — свою семью. Он и сотни миллионов других солдат за долгое пятилетие войны отстояли МИР на Земле. И их потомки благодарны им за это».