СЕРГЕЙ ГОРУЛЕВ, ветеран Великой Отечественной войны.
Дорогая сердцу деревенька… Находилась она в Дзержинском районе Калужской области. Деревня была расположена на левом коренном берегу реки Большой Березуй, который является притоком второго порядка реки Оки. Она полукольцом огибала деревню и имела довольно широкую пойму — до 1 километра шириной, которая была занята заливными лугами. Вот в этой деревне, называлась она Дерминка, и родился я, Горулев (Ракитин) Сергей Андреевич 10 марта 1926 года.
Дерминка — обыкновенная русская деревня, каких было тысячи в Центральной России, тем не менее, она мне очень дорога и незабываема, как и все мое детство, имела свои особые прелести.
Во-первых, река Березуй разливалась весной на многие километры, заливая свою пойму. Водная гладь простиралась до самого горизонта. Вверх по течению на реке были две мельницы, и когда начинался ледоход, с прудов мельниц наблюдалось прекрасное зрелище! Люди группами собирались на берегу, чтобы полюбоваться красотой разлива реки и ледоходом. Последний раз я наблюдал эту картину весной 1941 года, но и сейчас, спустя много десятков лет, закрывая глаза, вижу, как наяву, свою родную сторону и восхищаюсь ею.
Второй примечательностью деревни была начальная школа, которая находилась на холме среди вековых сосен в 500 метрах от деревни. Школа была построена за год до революции 1917 года и выглядела совсем еще новой.
Третьей особенностью деревни был большой вековой лес, который простирался вплоть до Белоруссии. Этот лес назывался «Темным», так как, углубившись в него на 3-4 километра, начинаешь всегда торопиться назад, боясь, что наступил вечер. Солнечные лучи в него проникали мало. В нем было много и зверей, и орехов, и земляники, и малины, и грибов. И как было не любить свою деревню?!
Перед войной в деревне было 75 домов с населением где-то 350-370 человек. В настоящее время этой деревни больше нет. Она исчезла с лица земли, как и многие десятки деревень нашей области, сотни деревень Центральной России.
С восьми лет я пошел в школу. Тогда принимали учиться с этого возраста. Это было в 1934 году, в год убийства С.М. Кирова. Детство мое было безоблачным только до семи лет. Отец был хорошим столяром, всегда у него была работа и, естественно, семья не ощущала нужды.
С 1931 года в деревне началась коллективизация, но отец вступил в колхоз только через год. В 1933 году, когда мне было 7 лет, он трагически погиб. В семье были я, двое братьев и мать. Без отца стало трудно жить. Так в семь лет я стал сиротой и закончилось мое безоблачное детство. В школе я был отличником.
Учительница наша не раз говорила, что я должен стать инженером. Когда я был во втором классе, Мария Георгиевна сказала: «Почему ты можешь быть инженером? Да потому, что ты сейчас решаешь задачи за четвертый класс…». Когда мне сравнялось десять лет, семью постигло еще одно большое горе. В 1936 году летом у нас была эпидемия сыпного тифа, и в возрасте 17 лет умер мой старший брат Василий. Вот теперь наступило совсем «хмурое утро». В семье одни рабочие руки — матери — и двое детей: десяти и шести лет. Все заботы по дому легли на меня, десятилетнего мальчишку. Я вынужден был во всем помогать матери и даже ходить за неё на работу в колхоз: собирать колосья в поле, стеречь колхозных овец. С одиннадцати лет стал водить четырех лошадей в табун и обратно. За каждую лошадь мне начисляли в месяц три трудодня. За лето зарабатывал где-то около 60 трудодней.
Пришла весна 1938 года. Я закончил начальную школу с похвальной грамотой. Теперь нужно было получать семилетнее образование. В своем районе семилетняя школа находилась на расстоянии 12-13 километров. Естественно, каждый день ходить на такое расстояние было невозможно. И я вместе со своими друзьями пошел поступать в семилетнюю Бышковскую школу Бабынинского района, которая находилась от нашей деревни за семь километров. Это тоже далеко, но было всё же полегче. Меня с похвальной грамотой там приняли сразу. А вот тем, кто был с тройками, сказали подождать до августа: «Если останутся места от учащихся своего района, то примем и вас». К счастью, места остались и всех приняли в пятый класс новой для нас школы.
Учеба в этой школе, с новыми предметами и новыми учителями показалась для меня трудноватой, да еще ходьба туда и обратно сильно утомляла. В результате первую четверть я окончил с четверками и тройками. Но уже вторую — с одними четверками. Постепенно я втянулся в ритм учебы и в седьмом классе стал отличником. Я уже не мог терпеть, когда кто-либо отвечал урок лучше меня… Незаметно прошли три года обучения. Сдаю выпускные экзамены на «отлично», получаю свидетельство о семилетнем образовании и похвальную грамоту. Это было 10 июня 1941 года. Мне исполнилось пятнадцать лет.
Что дальше? Вспоминаю слова своей первой и любимой учительницы Марии Георгиевны Докукиной: «Сережа, ты обязательно должен стать инженером…».
«Да, Мария Георгиевна, — подумал я, — способности у меня есть, но чтобы стать инженером, надо сначала окончить десятилетку, получить среднее образование. Как это сделать?». Ближайшая средняя школа находилась в Полотняном Заводе. Это от нашей деревни в двадцати километрах. Чтобы там учиться, нужны были средства, и немалые, а их у матери не было: мы еле-еле концы сводили. Я принимаю решение, что самый короткий путь получить хорошее образование — это стать учителем. Об инженере можно думать потом. Итак, решено: я поступаю в Калужское педагогическое училище.
Ой, война, война, война,
Что же ты наделала?
Сколько ты людей побила?
Без отцов детей оставила…
ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА
14 июня 1941 года я пришел в приемную комиссию Калужского педучилища и подал документы. Председатель комиссии, пожилая женщина, проверила документы, потом посмотрела на меня, улыбнулась и сказала: «Хорошо, Сережа, принимаем тебя на первый курс педучилища без экзаменов. Занятия с первого сентября. Приезжай дня за два до занятий, устроишься в общежитии. Да, получи паспорт…».
Вот так и стал я учащимся Калужского педучилища за неделю до войны.
22 июня 1941 года к середине дня разнеслась страшная весть: Германия напала на нас без объявления войны. К четырем часам дня из сельсовета прискакал нарочный к председателю колхоза с сообщением, что 23-24 июня всех военнообязанных от 20 до 35 лет направить в Дзержинский райвоенкомат. При себе иметь недельный запас продуктов и сменную пару белья, миску, кружку и ложку. Началась всеобщая мобилизация.
На другой день, 23 июня 1941 года, у здания правления колхоза собралась к отправке в военкомат около 40 человек. Было очень много провожающих. Жены и матери мобилизованных плакали, ведь отправляли мужей и сыновей на войну. Но сами мобилизованные были веселы. Они говорили: «Не горюйте за нас зря, мы быстро разобьем немчуру и недели через 3-4 вернемся домой с победой». Такое мнение было у многих. По всей видимости, в результате показа в те времена таких фильмов, как «Три танкиста», «Пархоменко», «Чапаев» и особенно «Если завтра война». У людей сложилось мнение, что Советский Союз непобедим. В 1939-1940 годах произошло присоединение к СССР Бессарабии, Западной Украины и Белоруссии, Эстонии, Латвии и Литвы. Была достигнута победа в Финляндской войне, хотя никто не знал, какой ценой она досталась, но это укрепило мнение о непобедимости Советского Союза. После призыва на войны сорока односельчан над деревней словно потускнело солнце. Все это произошло в разгар летней страды — сенокоса. На лугах пестрело «жиканье» сорока кос. Замедлилась заготовка сена, не стало звонких песен девчат и молодых женщин, которые проводили на войну своих мужей и женихов, не стало говорливого шума детворы.
Прошла неделя. В сводках Совинформбюро, публикуемых в газетах, были короткие неутешительные сообщения о том, что на территориях Украины и Белоруссии в приграничных районах ведутся оборонительные бои с превосходящими силами противника. И все. От призванных односельчан стали приходить коротенькие письма, что формируются полки и сегодня-завтра будут их отправлять на фронт.
Ну а правительство? Оно, шокированное внезапным нападением Германии на СССР, ведь с Германией был подписан договор «О ненападении», молчало. Только 30 июня в газетах появилась Директива СНК и ЦК ВКП (б) от 29 июня, а 4 июля появилась в газетах речь Сталина, где излагалась программа борьбы с Германией.
5 июля 1941 года продолжалась всеобщая мобилизация. Теперь подлежали призыву мужчины от 35 до 45 лет. При проводах на этот раз плакали не только жены, матери и дети, но и сами мобилизованные. Теперь уже было ясно, что война уже будет долгой и кровопролитной. Теперь и народ был в шоке, не понимал, как это Германия усыпила бдительность, обманула Советское правительство? Как она сумела подтянуть к границе огромную армию, чтобы напасть на СССР внезапно превосходящими силами? Тем временем были призваны на фронт еще около 40 мужчин. В деревне теперь остались одни женщины, старики и дети.
На следующий день правление колхоза созывает общее собрание колхозников, на которое были приглашены и дети до 12 лет. На собрании выступил председатель колхоза. Сказал: «Несмотря на то, что мы отправили основную силу мужчин на фронт защищать Родину, жизнь должна продолжаться. Мы обязаны и заготавливать корма и собирать урожай, чтобы кормить армию, городское население, конечно, себя. Я прошу с завтрашнего дня всех здоровых женщин и девушек до 17 лет взять косы и продолжить заготовку сена, прошу ребят 15-17 лет заменить отцов, а мальчиков и девочек с 12 лет выходить на луга с граблями сушить и соскребать сено. Вот так мы должны жить и бороться». В заключение председатель спросил: «Все согласны с этим?» Народ ответил одним словом: «Все!». «Хорошо», — кивнул он.
Так началась трудная жизнь военного времени. Работа в поле, на лугах, на ферме с раннего утра и до позднего вечера. А через несколько дней пришло постановление из района, чтобы на районную ветстанцию направили сорок хороших лошадей в возрасте от трех до шести лет, для отправки в армию. Армия наша тогда в основном была на конной тяге. На следующий день лошадей собрали и отправили в Полотняный Завод. Сорок лошадей взяли, а пять вернули назад. Теперь в деревне стало плохо не только с рабочими руками, но и с тягловой силой.
Уже подходил к концу месяц войны, люди работали с раннего утра, до позднего вечера не покладая рук. В стране была введена военная цензура. Письма, которые приходили с фронта были наполовину замазаны. Но почти половина сельчан их не писала, не было никакого слуха от мужей и сыновей. К тому же детекторные радиоприемники были отобраны. Отобраны были и охотничьи ружья.
Положение же на фронте становилось с каждым днем все хуже. В начале июля пал Минск. С 10 июля начались бои под Смоленском. Поступила из района директива: «Весь колхозный скот отправить на восток за Волгу. Имеющееся зерно и вновь намолоченное вывозить на станцию и отправлять в тыл». Всюду летом немецкие самолеты разбрасывали листовки. В листовках было обращение к командирам и солдатам Красной Армии прекратить сопротивление и сдаваться в плен. К населению листовки обращались с призывом не угонять скот на восток, не вывозить зерно, не обрекать этим самым себя на голод…
Положение на фронте все осложнялось. В начале августа пал Смоленск. Все слышнее становилась артиллерийская канонада. С падением Смоленска путь на Москву оказался почти открытым.
С середины августа каждый вечер на Москву направлялись десятки немецких бомбардировщиков, которые летели строгим боевым порядком, не встречая на пути советских истребителей. Часа через 2-3 они тем же боевым строем возвращались на свои базы.
Итак, наступила угроза прихода немцев в нашу местность. Что делать? Я собираю своих лучших друзей-ровесников. Обсуждаем положение, как поступить? Уйти, но куда, кто нас примет? Оставаться дома опасно. Немцы могут угнать на работу в Германию, в крайнем случае, заставят работать на себя тут, а за непослушание введут расстрел — это обязательно. Я предложил ребятам соорудить поблизости убежище и прятаться до поры, до времени, а там дело будет видно. Я был почему-то уверен, что немцы долго у нас не продержатся, что зимой начнут отступать. Эта уверенность у меня возникла от учебника истории — из опыта Отечественной войны 1812 года. В шестом классе мне также попалась старая дореволюционная книга об Отечественной войне 1812 года. В ней хорошо были отмечено, как французы после сражения на Бородинском поле заняли Москву, а через несколько месяцев, зимой, началось их отступление, бегство и полный разгром…
Я сагитировал ребят в двух километрах от деревни на противоположном берегу нашей реки, среди заболоченной части поймы в прибрежных зарослях кустарника оборудовать убежище и там скрываться. На следующий день, вооружившись топорами, лопатами, пилой и косой, тайно, поодиночке отправились сооружать убежище. Работали три дня. Соорудили шалаш, наносили сена, вырыли щели осмотра, соорудили печь, заготовили дров, сделали тайный переход через речку в километре от потайного места. Затем принесли по ведру картошки и посуду. Договорились, если немцы займут деревню, поодиночке уходим в своё убежище.
В двух километрах к югу от нашей деревни проходил большак Юхнов — Чемоданово — Рудня — Дворцы — Льва Толстого. Местность здесь была открытая, безлесая и большак по пригоркам в ясную погоду неплохо просматривался.
И вот в конце сентября (числа 25-27) замечаем по большаку сплошное движение машин, танков, лошадиных обозов. Вначале мы думали, что это отступают наши войска.
Мы с товарищем решили поближе подойти к большаку. Перебежками, вдоль кустиков, приблизились к дороге метров на семьсот и залегли в траве. По большаку вереницей шли немецкие войска: танки с крестами, машины, солдаты в серо-зеленых шинелях…
Итак, на нашу территорию пришли немцы. Не случайно перед этим два дня на фронте не слышно было стрельбы. Поток немецких войск продолжался три дня. Придя домой, мы сообщили, что пришли немцы. Люди стали прятать продукты, вещи, закапывая их в землю. Готовы были и мы уйти в свое укрытие, если немцы придут в деревню.
Пришли немцы. А где же наши войска? Куда они ушли? Как позже выяснилось, после падения Смоленска на рубеже Юхнов, Мосальск, Вязьма наши войска были расчленены и окружены. Часть была уничтожена, часть пленена, многие бойцы и командиры укрылись в лесах, пытались группами и в одиночку выходить к Москве.
Наступил ноябрь. Наша местность вот уже второй месяц оккупирована захватчиками. Сельчане заметили, что возле деревни, пробираясь лесами, прошло около десяти групп наших воинов, находящихся в окружении. Заходили немногие, чтобы попросить еды, и то в крайние хаты. Поскольку деревня была в стороне от большака, немцы в ней не останавливались, однако уже дважды приезжали на машинах добывать продовольствие. Забирали кур (предварительно отрубив им головы), масло, сало, яйца. Позже стали отбирать коров и свиней и забивать их. Где-то в середине октября приезжали представители немецкого наместника. Собрали народ, зачитали приказ, что должно делать население. Во-первых, оно должно быть лояльно к немецким войскам и всячески помогать им. Во вторых, оставшийся колхозный хлеб обмолотить и засыпать в амбары, посеять озимые, выкопать картофель и засыпать в колхозное хранилище. Данные о собранном урожае передать в управление наместника. За невыполнение требований немецкого командования — расстрел.
Когда немцы приезжали за продуктами, я и мои друзья тайком уходили в свое убежище. Днями позже в деревню пришла из Калуги местная женщина, которая работала на «Спичке». Она сообщила, что город взяли немцы 12 октября, сейчас бои идут где-то около Малоярославца.
С ноября немецкие самолеты массово перестали через нас летать на Москву. На отдельных самолетах они разбрасывали листовки с сообщением, что немецкие войска уже вошли в Москву, ведут бои в самом городе за полную очистку от Красной Армии и большевиков. Но, как выяснилось позже, немцы так и не дошли до столицы и не входили в неё. Но настроение у нас совсем упало. Неужели правда, что Москва пала?!
Наступил декабрь. Становилось все холоднее. Морозы сменялись обильными снегопадами. Наступила настоящая русская зима. И вот в конце декабря (числа 25-26), когда никто не ожидал, стала слышна на востоке артиллерийская канонада. Вначале мы подумали, что где-то произошла серия взрывов. Но взрывы стали повторяться. С каждым днем они усиливались. Сомнений нет: это опять приближается фронт, теперь с востока. Стало быть, немцы Москву не взяли. Красная Армия нашла силы, чтобы начать наступление и отогнать немцев от Москвы!
Под новый 1942 год в нашу деревню вошла довольно большая группа немецких войск. Кроме пехоты у них было четыре орудия среднего калибра на конной тяге. Машины, естественно, по такому снегу пройти не могли. Как только немцы вошли в деревню, сразу приступили к сооружению оборонительных укреплений. Они стали разбирать сараи и амбары, строить блиндажи, охватывая деревню полукольцом со стороны ожидаемого наступления Красной Армии. В огородах установили орудия.
В середине дня, когда еще вовсю шли работы по сооружению укреплений, немцы выгнали население из домов. Собрав нас в кучу, они объявили, что всем необходимо покинуть жилье и двигаться на деревню Копылово и дальше по большаку на Дятьково и Юхнов. Выгоняя народ, фашисты не разрешали брать много вещей. Люди успевали схватить краюхи хлеба, кружку, миску, ложку и небольшой котелок. Если у кого была на виду старая шубейка, то тоже брали с собой. Вот и все. Колонну жителей сопровождали три немца с автоматами. Мы не знали, что они хотели сделать: то ли собирались использовать нас в качестве живого щита при отступлении; то ли использовать как рабочую силу на строительстве оборонительных укреплений, то ли вместе с собой угнать в Германию. Наш путь лежал мимо небольшой деревеньки Горки, которая находилась от нас на расстоянии трех километров. Стояла она на крутом высоком берегу реки Б. Березуи. Из окон этой деревни хорошо просматривалась дорога. Дойдя до Горок, автоматчики направили нас по дороге на Копылово, а сами завернули в эту деревню, чтобы присоединить беззащитный народ. Но в деревне не оказалось ни одного человека. Люди, увидев приближающуюся колонну, быстро собрались и ушли в лес, благо начинался он в пятистах метрах. Наша колонна, при отсутствии солдат также быстро свернула в лес. Несмотря на глубокий снег, мы бежали, что было духу прочь от дороги, углубляясь все дальше и дальше в чащу, куда, конечно, немцы не посмели прийти. Так мы сумели спасти свои жизни.
Лес был густой. Солнечные лучи скользили по верхушкам деревьев, не достигая земли. Да и зимний короткий день шел к вечеру. В лесу быстро стали наступать сумерки. Надо готовиться к ночлегу, а мороз был около минус 25 градусов. Костер разводить нельзя, чтобы не обнаружить себя. Стали ломать ветки елей, чтобы на них можно было присесть или на некоторое время прилечь. Ветки в мороз хорошо ломались. Топоров не было. Уложив их кучками на снег, люди стали устраиваться группами по две-три семьи на этой морозной подстилке. Они тесно прижимались друг к другу. Достали краюхи уже перемороженного хлеба, кое — у кого было по куску сала. Перекусили. Вместо воды пососали снегу и стали коротать длинную, очень холодную ночь.
На рассвете мы услышали в направлении родной деревни разрывы снарядов и мин. Это началась артподготовка перед наступлением наших войск на деревню. Минут через двадцать началась пулеметная и ружейная стрельба. Значит, красноармейцы пошли в наступление. Тут начали бить немецкие пушки. Бой продолжался часа два, потом стрельба затихла. Мы гадали, сумели ли наши взять деревню или немцы отбили их атаку? К вечеру бой возобновился в том же порядке. Выходит, враги отбили наступление наших и все повторяется сначала. Когда стемнело, стрельба утихла. Наступила вторая ночь пребывания на холоде. У двух женщин были грудные дети, и им приходилось труднее всех. Мороз стал почти невыносимым, по всей видимости, дошел до минус тридцати градусов, захватывало дыхание, ноги и руки «заходились», несмотря на то, что люди бегали и прыгали, пытаясь согреться. У многих были подморожены щеки и носы, их, что было силы терли варежками. С наступлением утра опять начался бой в направлении нашей деревни. К обеду разрывы и стрельба стали приближаться. Значит, немцы из нашей деревни выбиты и отступают. На четвертый день пребывания в лесу мы уже услышали стрельбу боя по другую сторону леса — в районе деревни Копылово, куда гнали нас немцы. Теперь мы были уверены, что враги отступили, и нам осталось провести в лесу последнюю ночь.
Наутро решили идти в разведку: я, один из моих товарищей и знакомый старик. Подойдя к дороге, мы присели в кустах и стали наблюдать. Через некоторое время слышим скрип полозьев саней. Ждем, затаив дыхание. Показалась лошадь, сани розвальни и на них двое: один в полушубке и шапке-ушанке с автоматом на шее, а другой в шинели, шапке и за спиной винтовка. Это не немцы, не похожи на них… Как только они поравнялись с нами, дед закричал: «Эй, вы кто?» В ответ: «А вы кто?».
— Мы местные жители, прячемся от немцев.
— Выходите и идите домой, немцы уже километрах в десяти отсюда, больше сюда не придут… — сказал первый.
Мы вышли, дед дал воинам закурить самосаду, поклонились и мы им, как самым дорогим людям. Они поехали дальше, а мы побежали в лес сообщить великую радость. Придя в лес, узнали, что двое младенцев умерли, замерзнув от холода.
Вышли на дорогу, приблизились к Горкам. Увидели, в дымке на горизонте чернеет родная деревня. Думали, что с домами все в порядке. Но, когда подошли ближе, увидели: она сожжена дотла, на местах хат одни печи и печные трубы. Деревни больше нет! Осталось три полуразвалившихся дома, которые немцы не стали поджигать. Идя вдоль пепелищ, мы вдруг обнаружили несколько живых коров, сильно исхудавших и мычащих. На пожарищах виднелись останки других животных. Вот такую память фашисты оставили «о новом порядке».
Подойдя к месту нашего бывшего дома, у пепелища я тогда дал клятву: «Ну, погодите, фашистские изверги придет время и я буду в вашем Берлине. Никому не дам пощады! Смерть за поругание наших деревень!» О том, когда и как это будет происходить, я тогда не задумывался, но я был твердо уверен, что буду фашистам мстить в Берлине…
Итак, мы вернулись в свою деревню пятого января 1942 года. Надо жить. Часть народа, это преимущественно соседи, поселились по пять-шесть семей в оставшихся гнилых домах, остальные люди стали жить в погребах.
Когда наступила весна, семьи, в которых были 2-3 человека трудоспособных, начали заготавливать лес для строительства нового жилья.
В конце января я уехал в Калугу учиться в педучилище, куда поступил перед самой войной. Учиться было очень трудно. Мать ничем не могла помочь. Иногда присылала картошки. Я существовал за счет стипендии и вечерами, в выходные, подрабатывал. Учебный год был на месяц продлен, и в июле я окончил первый курс.
Начался второй год войны. Германия за поражение под Москвой стремилась взять реванш на юге. Фашистские войска отрезали Кавказ и намного превосходящими силами рвались к Сталинграду. Чтобы командование Красной Армии не перебросило войска с других участков фронта, немцы на нашем направлении активизировали свои действия, предприняв ряд попыток перейти в контрнаступление. Правительство, опасаясь, что враг может опять оккупировать часть освобожденной территории центральных областей, издало постановление об отправке сельской молодежи от 14 до 17 лет из районов прифронтовой зоны на Урал и в Сибирь в школы фабрично-заводского обучения (ФЗО). Так как из западных областей туда были эвакуированы сотни фабрик и заводов, то там не хватало рабочих рук. В конце июля почти вся молодежь из нашей деревни и из района была отправлена на Урал. В деревне я остался один, так как являлся учащимся Калужского педучилища. Однако летние каникулы не пришлось проводить дома. В начале августа из педучилища пришла повестка, чтобы явиться в дирекцию. Учащиеся 2-3 курсов вызывались на трудовые работы — на строительство оборонительных сооружений: немцы стали предпринимать попытки перейти в наступление. В Сталинграде, несмотря на огромный перевес в живой силе и технике, им не удалось полностью овладеть городом. Но с наступлением холодов, как и под Москвой, 19 ноября наши войска перешли в контрнаступление. В ходе наступления Красной Армии с 19 ноября по 2 февраля фашистская армия была выбита из Сталинграда и окружена. Командующий фельдмаршал Паулюс был взят в плен.
Наступил 1943 год. Война длится уже более полутора лет. 10 марта мне исполнилось 17 лет. У меня на фронте был дядя и двое его сыновей — мои двоюродные братья. Оба уже были ранены и после выздоровления опять отправлены в свои части на фронт. Пришла повестка и третьему брату. 14 марта ему предписано было явиться с вещами в военкомат. Я решил: хватит отсиживаться дома, прятаться за спинами родных и училища. Надо идти в армию. Еще в январе и феврале 1943 года, когда мне не хватало до 17 лет полутора-двух месяцев, я обращался в письмах в военкомат Калуги с просьбой направить меня в какое-либо военное училище, но ответа никакого не получил. 14 марта, проводив брата, я подал заявление о желании быть призванным в армию. Призвали меня 28 апреля и определили в запасной полк, в котором я пробыл 4 месяца. В сентябре, когда в полку набралось около ста призывников 1925-1926 годов рождения, нас направили в 19-й учебный стрелковый полк 25-й учебной дивизии. Этот полк и вся дивизия находились в «Песочном» лагере в лесу в 30 километрах от города Костромы. В лесу был целый городок, но не из домов, а из землянок, в которых жили курсанты. Старшие офицеры, командиры батальонов и дивизионов жили в небольших деревянных домиках, а младшие офицеры, командиры взводов жили в деревянных бараках.
В дивизии было пять полков. В каждом полку готовили для фронта младших командиров по всем военным специальностям сухопутных войск: артиллеристов, минометчиков, «пэтээровцев», пулеметчиков, автоматчиков-стрелков, саперов. Поскольку армия была огромна и несла постоянно потери, обучение младших командиров шло неустанно. Срок обучения в учебном полку был шесть месяцев, а затем сдача экзаменов и отправка на фронт. Распределяли по подразделениям курсантов по росту и образованию. Самых рослых направляли в пэтээр и в пулеметчики, так как противотанковое ружье и станковый пулемет «Максим» имели большой вес. В артиллерию направляли более грамотных, с образованием не ниже семи классов. В артиллерию попал и я.
Артдивизион состоял из трех батарей, по сто курсантов в каждой. Жили в землянках. Каждая батарея располагалась в одной землянке — сто человек. Дивизионом командовал майор-фронтовик по фамилии Нозин, который был тяжело ранен, сильно хромал и ходил с костылем. Это был строгий и требовательный командир. Командиром батареи являлся старший лейтенант Аветсян, по национальности армянин. Прибыл с фронта, имел легкое ранение. Ценился как хороший специалист. Командовал взводом младший лейтенант Шкоропутто. Он очень хорошо знал артиллерийское дело и стремился всему научить нас — будущих командиров орудий. Батарея имела на вооружении четыре противотанковых 45-миллиметровых орудия — в дивизионе их было двенадцать, и полковую пушку 76-миллиметрового калибра старого образца. Из восьми часов — ежедневных занятий, шесть часов — огневая подготовка, изучение матчасти, строевая подготовка, которая проводилась на улице, по два часа занимались изучением уставов (дисциплинарного, внутренней службы, караульной службы). Политзанятия проводились в землянке. Занятия на улице шли в любую погоду, а также зимой, несмотря на сильные морозы. Все делалось как на фронте. Когда мы уставали или замерзали — гнулись от холода, пряча подбородок в воротник шинели, командир взвода говорил: «А ну-ка приободритесь, ребята! А как будете на фронте? Если я вас не научу, то вас немцы побьют в первых же боях». Мы приободрялись и упорно учились. А обучали всему, что нужно было обязательно знать командиру орудия и взвода. 45-миллиметровые орудия предназначались для стрельбы прямой наводкой по танку противника или по огневой точке (пулемет, полевое орудие). Была, конечно, артиллерия среднего и более крупного калибра, которая ведет стрельбу с закрытой позиции. Орудия и артиллеристы находятся в нескольких километрах от противника и не видят его. Командир взвода обучал нас и тонкостям стрельбы с закрытой позиции, а также другими способами. Мы особенно любили, когда занятия проводились по огневой подготовке — стрельбе с закрытой позиции.
Прошли январь и февраль 1944 года, наступила весна. Жизнь стала легче: ко всему мы привыкли, стало теплее, улучшилось питание. Единственным средством сообщения нашего лагеря с Костромой была узкоколейная железнодорожная ветка. Зимой в сильные ветры и снегопады узкоколейку часто заносило снегом. Мотовозы с платформами и вагончиками по несколько дней простаивали. В такие дни затруднялась доставка продовольствия и мы получали неполную норму питания.
Прошел июнь. Закончился курс обучения. Наступила пора сдачи экзаменов специальной комиссии из пяти человек. Возглавляли её, в зависимости от предмета, или командир дивизиона, или его заместитель, или начальник штаба.
Экзамен сдали все курсанты, но, что естественно, отвечали не все одинаково. Как и в школе, я в батарее был самым грамотным — почти два курса педучилища давали значительное преимущество. Я сдал экзамены по всем предметам на «отлично», особенно хорошо по огневой подготовке (она мне нравилась) и работе с артприборами: бусолью, стереотрубой, панорамой. После экзаменов всем без исключения было присвоено звание ефрейтор. Мы могли служить и воевать в любом виде артиллерии.
Стали готовить маршевые роты для отправки на фронт. Был конец июля 1944 года. Этот год в ходе Великой Отечественной войны вообще считался годом побед и изгнания немцев с советской земли. В июне 1944 года, наконец, открылся против Германии на Западе Второй фронт, о котором долго велись переговоры между СССР, США и Англией. Американцы и англичане высадились на севере Франции, и пошли в наступление. Красная же Армия беспрерывно наступала с января месяца: начала под Ленинградом, весной — в Крыму, затем летом — в Белоруссии. Удары по фашистам наносились то на севере, то на юге страны, где немцы меньше всего ждали ударов. В результате этого наши войска освободили значительные территории, и вышли на государственную границу. Беспрерывное наступление и потери требовали постоянного пополнения в войсках живой силой. Поэтому из учебных частей на фронт беспрерывно шли эшелоны с маршевыми ротами.
20-го июля в составе одной из маршевых рот я попал на 1-й Украинский фронт.
НА ФРОНТЕ
Во второй половине 1944 года наши войска практически вплотную подошли к государственной границе. Немцы всеми силами стремились удержать западные окраины Советского Союза.
13 июля 1944 года началась Львовско-Сандомирская операция, проведенная войсками 1-го Украинского фронта. Эта операция разрабатывалась Ставкой Верховного Главнокомандования. Немцы этот район превратили в мощнейший оборонительный узел, придавая Львову и всему прилегающему району стратегическое значение. Для немцев Львов был основным пунктом, прикрывавшем пути к южной Польше, к промышленным района Силезии, а оттуда — к Германии. Поэтому и Львов и близлежащие города: Перемышль, Каменка, Красное, Броды и другие были превращены в крепости. Прорыв после мощнейших артподготовок осуществлялся в двух направлениях: севернее и южнее Львова по две стрелковых армии с тем, чтобы в эти прорывы вошли танковые силы. В северный прорыв должна была войти 3-я танковая, а в южный 4-я танковая армии. Если в первые три дня наши войска успешно продвигались ко Львову, то с 16 июля наступление затормозилось. Немцы к прорывам подтянули резервы, а в Прикарпатье в это время несколько дней шли проливные дожди. Все дороги раскисли. И даже танки с трудом проходили по горной пересеченной местности, а автомашины с горючим и боеприпасами почти не двигались, преодолевая за час 1-1,5 километра. Танки оказались без горючего и боеприпасов и вынуждены были остановиться. Командованию фронта стало ясно, что с этих направлений Львов не взять, к тому же пехотные и мотострелковые части несли огромные потери. Требовалась срочная перегруппировка сил, их пополнение. 20 июня на станцию Червоноармейск прибыл эшелон, в котором находились две маршевые роты. Маршевую роту, в которой находился я, направили для пополнения 23-й гвардейской мотострелковой бригады 7-го гвардейского танкового корпуса, 3-й танковой армии. Всех прибывших быстро распределили по военным специальностям в различные подразделения бригады. Я попал в истребительно-противотанковую батарею 2-го мотострелкового батальона. Эта батарея была вооружена четырьмя 57-ми миллиметровыми противотанковыми орудиями. Орудия предназначались для стрельбы с открытых позиций прямой наводкой. В мотострелковом батальоне батарея ИПТБ осуществляла две задачи. В обороне батальона орудия батареи должны были вести борьбу с наступающими танками противника, а при наступлении батальона эти батареи должны двигаться в боевых порядках пехоты — сзади её на 300-400 метров, поддерживая пехоту огнем, т.е. подавляя огневые точки противника, мешающие их наступлению. Мы прибыли в подразделения во время перегруппировки и передислокации. Нашей танковой армии было приказано оставить на прежних рубежах для видимости и прикрытия две танковые бригады, а основными силами совершить мощный обходной маневр и выйти на исходные рубежи западнее Львова. Отход в сторону начался ночью, под прикрытием темноты.
В течение полутора суток в тяжелейших условиях армия совершила 120-километровый бросок. Это дало возможность наступать армии и на Перемышль, и на Львов. Пехотные бригады к месту сосредоточения прибыли позднее танкистов на 7-10 часов. После короткого отдыха (несколько часов) началось наступление 3-й танковой Армии в двух направлениях. Один корпус при поддержке других пехотных частей начал наступление на крепость Перемышль, а два корпуса на Львов. Наступление на Перемышль началось в ночь на 25 июля. Немцы ожесточенно сопротивлялись, и только к утру 27 июля город-крепость Перемышль при поддержке 1-й танковой армии был очищен от немцев. Рано утром, 26 июля, части и соединения 3-й танковой Армии при поддержке двух пехотных армий начали наступление на Львов, однако немцы оказали такое сопротивление на подступах к городу, что армии не смогли войти в него. На помощь была брошена 4-я танковая Армия, которая повела наступление на Львов с другой стороны, и только после этого пехотным армиям и 3-й танковой удалось прорваться в город и завязать уличные бои. Немцы оказывали фанатичное сопротивление: бои шли не только за каждую улицу, но и за каждый дом. На таких улицах вести наступление танками трудно, их подбивали гранатами из окон домов с двух сторон, поэтому были созданы из числа пехотинцев штурмовые группы, которые шли впереди, а танки поддерживали их артиллерийским и пулеметным огнем, продвигаясь вперед метр за метром. Рядом с танками по параллельным улицам двигались и наши орудия, из которых мы вели беспрерывный огонь, подавляя пулеметные точки. Ствол орудия накалился так, что до него нельзя было дотронуться, и было не совсем «удобно» двигать орудие вперед за пехотой. Больше полутора суток шли ожесточенные и беспрерывные бои на улицах города, и только 27 июля в средине дня остатки немецкого гарнизона прекратили сопротивление.
Еще во всю шли бои в городе, а ставка ВГК, опасаясь восстановления немцами прежних позиций, приказала преследовать отступающего противника в Прикарпатье с тем, чтобы «на плечах» противника выйти к государственной границе и продолжать наступление уже в Польше, а затем выйти к реке Висле и захватить на левом берегу (в районе Сандомира) плацдарм. Таким образом, войска 1-го Украинского фронта — это 1-я, 3-я, 4-я танковые армии и четыре пехотных армии без остановки после взятия Львова повели наступление в горах Прикарпатья, преследуя противника и не давая ему закрепиться в труднодоступной местности. Но все же немцы, используя дождливую погоду, благодаря чему дороги и почва совсем раскисли, сумели организовать в горах оборону и закрепиться на этих рубежах. В такой обстановке войска 1-го Украинского фронта, с трудом преодолевая сопротивление, двигались вперед. Им все-таки удалось, повернув на северо-запад, войти на территорию Польши. Это было событие исторической важности. Воодушевленные войска стремительно двигались к Висле, опережая на многих участках отступающие немецкие части. При этом двигались и саперные подразделения, которые имели понтоны для наведения мостов срочно стали заготавливать лес для сооружения плотов и грузить их на машины. Стремительно наступая, пройдя около ста километров по территории Польши они вышли большой массой к реке Висле в районе города Сандомира к исходу дня 29 июля 1944 года. Первыми подошли батальоны 7-го танкового корпуса: 54-я, 55-я, 56-я танковые бригады и 23-я мотострелковая бригада. Через несколько часов здесь появились саперные подразделения, которые с наступлением темноты начали сооружать плоты. Ночью перед рассветом артиллерия начала вести мощный огонь по левому берегу. На воду были у нас спущены десятки плотов и подошли машины-амфибии из разведроты. На них были посажены 1-й батальон мотопехоты и две минроты: они поплыли к левому берегу. Задача была сложная. Висла в этом мест имела около 250 метров ширины и средняя глубина около двух метров. Пехота должна была одним броском захватить прибрежную полосу в полкилометра по фронту, а минроты установить минометы прямо у реки и поддерживать огнем пехоту, как только начнется бой.
Амфибии должны были пригнать плоты назад, чтобы на них смог переправиться второй батальон, который обязан был расширить плацдарм до километра. Батальонам также была поставлена задача — удерживать этот плацдарм хотя бы сутки. За это время саперы должны навести понтонный мост и начать переправку танковой бригады и артиллерии.
Как только отплыли плоты со вторым батальоном, саперы приступили к наведению понтонного моста. Высадившись на левый берег, батальоны повели яростный бой за захват плацдарма. Немцы не ожидали такого быстрого форсирования Вислы и захвата плацдарма. C наступлением утра они, подтянув силы, предприняли ряд контратак, чтобы сбросить нас в Вислу. Завязались ожесточенные бои. Нашим батальонам оказывают огневую поддержку не только минроты, переправившиеся на левый берег (кстати, у них уже иссякли боезапасы), но и тяжелая артиллерия и танки своим огнем с нашего берега. На помощь срочно была также вызвана фронтовая авиация, которая штурмовала немецкие войска. Это были несокрушимые штурмовики «Ил-2», которые у нас любовно называли «воздушные танки». Самолеты, летая на высоте 100-200 метров, бомбили и расстреливали контратакующих фашистов. А саперы, не передыхая, наводили мост через Вислу. Враг вел обстрел Вислы и переправы из артиллерии, но, к счастью, снаряды рвались метрах в ста в стороне. Это происходило потому, что немцы не имели на берегу корректировщиков огня. Пытались они на помощь бросить и авиацию, чтобы разбомбить переправу с воздуха, но наши истребители одерживали верх и не допускали их самолеты до реки.
Пехота выполнила свою задачу: продержалась сутки на левом берегу, правда, понесла большие потери. К ночи следующего дня, сапёры закончили наведение моста и с рассветом по нему стали переправляться танковые бригады, а затем артиллерия. Переправившись на левый берег, они развернули рано утром контрнаступление, в результате к 1 августа расширили плацдарм до 10 километров в глубину и ширину. Немцы никак не могли с этим смириться, подтянули с десяток пехотных дивизий и танковую армию. В это время у них появилась новая техника — «королевские тигры» с очень мощной броней, в лоб её не пробивали ни танковые, ни противотанковые орудия. На помощь 3-ей танковой армии пришла 1-ая танковая, а затем и 4-ая танковая и пехотная армии. Отбив контрнаступление, наши войска перешли сами в наступление и расширили плацдарм по фронту до 60 и в глубину до 50 километров. А через несколько дней они, после сильнейшей артподготовки и ударив авиацией с воздуха, совершили прорыв немецкой обороны и овладели городом Сандомир. В результате была захвачена территория до 100 километров в глубину и ширину.
Фашистские генералы, поняв, что плацдарм советских войск не ликвидировать, перешли к обороне. Стали строить оборонительные рубежи, чтобы не допустить дальнейшего наступления советских войск в Польше — в непосредственной близости от Германии. 29 августа Львовско-Сандомирская операция была закончена.
Наши войска также перешли к обороне. Сюда прибыли две пехотные армии, а 3-я и 1-я танковые армии были переправлены на правый берег, где приступили к переформированию и подготовке к новым наступлениям. Они стали пополняться новой техникой и личным составом, готовясь к предстоящим боям за освобождении Польши и наступление на Германию.
Итак, с 20 июля по 29 августа я в течение сорока дней принимал участие в боевых действиях 23-й гвардейской мотострелковой бригады 3-й танковой армии. Освобождал Львов, прошел с боями через Прикарпатье (Западную Украину) и оказался на территории Польши, затем прошли вглубь этой страны на расстояние около ста километров, форсировав большую реку Вислу. За эти 40 дней непрерывных боев, я превратился в настоящего фронтовика, привык к свисту пуль и осколков снарядов, к их разрывам, хотя в первые дни было очень страшно, особенно, когда приближался с воем и со свистом снаряд (даже сердце порой замирало). Но потом привык к этому и не обращал внимания, делая свое дело. Мы во всем старались опередить немцев, уничтожить их.
Пятого сентября нашу бригаду в обороне на левом берегу Вислы сменил стрелковый полк, и мы присоединились к подразделениям своей армии — стали на отдых. Для каждой части в Польском полесье, где расположилась наша армия, был отведен участок для обустройства. Каждое подразделение строило для себя землянки. Построила такую землянку и наша батарея — на 35 человек, а для офицеров возвели отдельную, маленькую.
Теперь несколько слов о своей батарее и её вооружении. Батарея была вооружена четырьмя противотанковыми 57-миллиметровыми орудиями образца 1943 года, которые поступили на смену «сорокопяткам». Эти орудия имели большую скорость полета снаряда и пробивную способность. Так, бронебойный снаряд имел начальную скорость 900 метров в секунду и мог пробивать десятисантиметровую броню, а подкалиберный снаряд с начальной скоростью 1070 метров в секунду пробивал броню до двадцати сантиметров, то есть у всех немецких танков, кроме «королевских тигров», которые появились впервые на Сандомирском плацдарме. Орудия перевозились на автомобильной тяге. Тягачами были американские автомобили «Студабеккер». Это трехтонные грузовики с тремя осями и тремя ведущими мостами, которые имели хорошую проходимость даже по бездорожью. Орудие весило 1270 килограммов, а орудийный расчет вместе с командиром орудия состоял из шести человек. По дороге с твердым покрытием расчет довольно легко катил орудие, но по бездорожью не справлялся, и мы обращались за помощью к командиру роты, которую поддерживали — нам давали по два пехотинца.
За время Львовско-Сандомирской операции батарея потеряла треть своего состава, то есть 9 человек, из которых четверо были убиты и пятеро ранены. Наш расчет потерял тоже троих — один был убит и один тяжело ранен.
С 20 сентября армия стала получать боевую технику. На станцию каждый день приходили эшелоны с танками, боеприпасами, горючим и продовольствием. Стали поступать и людские резервы. В основном это были необученные парни 1923-1925 годов рождения, призванные в армию месяц-два назад из освобожденных в июне-августе территорий Белоруссии и Украины. К октябрю 1944 года бригада в основном была укомплектована. Во всех её подразделениях началось обучение прибывшего пополнения. Изучалась материальная часть, оружие и боеприпасы, проводилась огневая подготовка, учили всему, что требовалось на войне. Получили пополнение и мы. Это были украинцы. В расчетах их сделали четвертыми и пятыми номерами. За месяц их обучили выполнять обязанности от второго до пятого номера орудийного расчета.
В ноябре прошли бригадные учения. Перед ними весь личный состав бригады обкатали танками: вырыли траншеи, глубиной 150-170 сантиметров, в эти траншеи помещали солдат, и на эти траншеи пускали танки. Обкатка проводилась трижды. Страшно было при первой обкатке. Сидишь в траншее, слышишь рокот приближающихся машин… Вот они уже в десятке метров от тебя, почва гудит, вибрирует, становится жутко, а ведь знаешь — это идут свои танки. И вот уже над головой лязгают гусеницы, сверху сыплется земля, в некоторых местах траншеи слегка обваливаются. Еще несколько ужасных секунд и танк пересек окоп и ушел, а за ним второй, и третий… При повторном обкатывании было не так страшно, но предстояло выполнить боевую задачу. У каждого с собой было три деревянные гранаты. Как только танк пересечет траншею, надо бросить гранату, стараясь попасть в него, вторую — во второй танк, а третью — в третий. Это уже борьба с танками. При третьей обкатке у каждого было по 5 гранат. Две надо бросить в танк при приближении его к траншее, а три — по одной — после пересечения траншеи. Так готовили личный состав к отражению танков.
Начавшиеся бригадные учения сопровождались походами по 50-60 километров в сутки. В этих походах участвовала и наша батарея. Во всех походах пешком ходили все командиры, в том числе и командир бригады полковник Головачев, которому за успешное форсирование Вислы, занятие и удержание плацдарма на новом берегу было присвоено звание Героя Советского Союза. Комбриг все время говорил: «Трудно вам сейчас в учебе, но зато будет легко в бою. Мы сейчас учимся хорошо воевать, чтобы побеждать противника, уничтожать его, а самим оставаться целыми и невредимыми…»
Со второй половины ноября начались корпусные и армейские учения. По ним чувствовалось, что скоро армия пойдет в наступление.
В начале декабря армейские склады боеприпасов, горючего и продовольствия начали переправлять на левый берег реки Вислы — ближе к линии фронта. К концу месяца они были перебазированы, а с начала января 1945 года сама армия передислоцировалась за Вислу. Значит, остаются считанные дни до наступления.
Ставка Верховного Главнокомандования намечала начать наступление 20-го января, но приступила к реализации плана на 8 дней раньше. Причина была в том, что на Втором фронте во Франции в это время, пользуясь некоторым затишьем на востоке, немцы предприняли контрнаступление и окружили англо-американские войска. Создалась угроза их уничтожения. Президент США Рузвельт и премьер-министр Великобритании Черчилль обратились к И. В. Сталину с просьбой ускорить наступление Красной Армии на востоке. Мы начали наступать, и немцы были вынуждены перебросить часть своих войск на оборону в Польшу, и это спасло англо-американские войска от разгрома. Поэтому в начале января 1945 года наша армия была на исходных рубежах раньше намеченного срока…
Наступило 8 января 1945 года. Наша 3-я танковая Армия находится на исходном рубеже Сандомирского плацдарма, который в сентября 1944 года первой захватила наша 23-я гвардейская мотострелковая бригада.
Сосредоточение танковой армии на исходном рубеже началось с 1 января. Танки небольшими группами (поротно) переправлялись на левый берег и при темноте на тихом газу скрытно подходили к исходному рубежу, останавливаясь от линии немецкой обороны в 7-10 километрах. За неделю все танковые бригады скрытно вышли на исходный рубеж. Немцы не подозревали о том, что их ждет, что такая огромная сила подготовлена против них, чтобы сокрушить, раздавить их оборону.
Все готово для наступления, ждем приказа из Москвы от ставки ВГК. Возможно, он уже находился у командующего 1-м Украинским фронтом маршала Советского Союза И. С. Конева…
Наступило 12 января. Рано утром прогремели на нашей стороне несколько артиллерийских залпов, а затем через минуту все кругом загрохотало. Тысячи орудий и минометов обрушили шквал огня на немецкую оборону. Запели свои песни и гвардейские минометы («катюши»). На каждом километре участка прорыва немецкой обороны было сосредоточено до 250 орудий и минометов. От разрывов снарядов и мин дрожала земля на всем Сандомирском плацдарме. Артиллерийская подготовка по передовой длилась два часа, затем огонь был перенесен в глубь немецкой обороны. В наступление пошли части 52-й пехотной Армии с приданными ей танковыми бригадами для осуществления прорыва немецкой обороны. Как только рассвело, стала неплохая видимость, в действие вступила фронтовая авиация, которая не давала фрицам подтягивать войска для усиления обороны. К середине дня войскам 52-й армии удалось прорвать немецкую оборону по фронту в 5-6 километров. Командующий фронтом маршал И. С. Конев отдает приказ командующему 3-й танковой армии генерал-полковнику Павлу Семеновичу Рыбалко, начинать наступление, введя 3-ю танковую армию в прорыв. При этом было строго указано, «чтобы армия шла только вперед, не оглядываясь назад и на фланги. Танковые корпусы должны уйти вглубь немецкой обороны от линии фронта на 100-150 километров и там громить немецкие опорные пункты, транспортные узлы и коммуникации, чтобы немцы не могли подтягивать войска для помощи на передовой. Немцев — отступающих частей, не бойтесь, они не смогут окружить ваши танковые бригады и корпуса. Только вперед!»
В середине дня 12-го января 1945 года 3-я танковая армия стала входить в узкий шестикилометровый прорыв. Это было довольно трудно — пропустить такую огромную массу техники и личного состава через узкую полосу, простреливаемую с обеих флангов. И тем не менее к полуночи армия прошла через узкую горловину и начала стремительно продвигаться тремя мощными колоннами: шестым танковым корпусом справа, седьмым танковым корпусом в центре и 9-м механизированным корпусом слева. Заняв по фронту около 25 километров территории, армия стремительно неслась вперед. На второй день наступления армия форсировала реку Ниду, на четвертый день — реку Пилицу, а еще через два дня — реку Вирту. На берегах этих рек были мощные оборонительные сооружения, перед которыми были проволочные заграждения и минные поля.
Несмотря на упорное сопротивление, танкисты и мотострелки преодолевали немецкую оборону и двигались вперед с единственной целью — быстрее дойти до границ самой Германии.
За 5 дней боев 3-я танковая Армия продвинулась от линии фронта примерно на 100 километров в глубь немецкой обороны взяв при этом около 10 небольших городов. Впереди находился крупный город Ченстохова. Это промышленный и сырьевой центр черной металлургии, кроме того важный железнодорожный узел — на железнодорожной линии Силезия — Варшава. Город был превращен в крепость. Кроме того, в 5-8 километрах от Ченстохова был небольшой город Мстув, который считался воротами Ченстохова и тоже был превращен в крепость. Подступы к Мстуву были опоясаны противотанковыми рвами, а перед ними проволочные заграждения и минные поля. Единственный путь в Мстув и Ченстохов — шоссейная дорога, на которой в нескольких километрах от Мстува был мост, его объехать нельзя было. Он был на высоте 10 метров и хорошо охранялся.
Командарм Рыбалко поручил взять Ченстохов нашему 7-му танковому корпусу, а точнее 54-й танковой и 23-й гвардейской мотострелковой бригадам.
В ночь на 15 января наш батальон вышел на исходные рубежи для наступления на Ченстохов — это примерно в 15 километрах от него, и занял оборону. Наша батарея развернула орудия, выставив их на танкоопасных направлениях. Утром батальон стал сниматься для движения вперед. Поджидая танки 54-й танковой бригады, батальон вошел в лес. Туда же направились и три наших орудия, позиции которых находись поблизости. Мое орудие находилось на противоположном краю небольшого населенного пункта. Расчет орудия по команде «отбой» быстро привел пушку в походное положение, прицепил его к машине.
Осталось погрузить четыре ящика снарядов и можно ехать к батарее и батальону. И тут видим, в нашу сторону летят три немецких самолета-штурмовика. Первый самолет, заметив машину, стал заходить на неё для обстрела. Трое солдат побросали ящики в кузов и разбежались. Командир орудия уже сел в кабину. Солдат, принимавший снаряд в кузове, видя, что самолет пикирует на них, поспешил спрыгнуть. Шофер, включив заднюю скорость, стал «пятиться» назад, чтобы зайти за дом. Я стою с поднятым над головой ящиком снарядов и не могу его запихнуть в кузов: она пятится на меня, а тут еще орудие мешает. В этот момент по нам прошла длинная пулеметная очередь. Командир орудия успел выскочить из кабины и плашмя растянулся в нескольких метрах от неё. Две пули пробили крышу кабины, не зацепив снаряды в кузове. Слышу у меня над головой щелчок об ящик. Бросаю ящик со снарядами на станины орудия, отцепляю пушку и кричу шоферу: «Машину в укрытие!» Самолет, дав очередь, пошел на разворот. Кричу командиру: «Покатим орудие на себе, самолет сейчас вернется…». Что есть силы, мы покатили орудие к шоссе и к лесу. Летчик, сделав круг и не обнаружив «Студебеккер», решил уничтожить наше орудие. Но для этого ему надо было опять сделать круг для нападения.
Расчет залег в кювет по обе стороны дороги. Самолет дал очередь по орудию. Три пули попали в щит, но не пробили его, он был из брони. Поскольку самолет заходил со стороны ствола, прицел и поворотные механизмы не были повреждены. Как только самолет пошел на разворот, мы выскочили и бегом покатили орудие к лесу. Летчик, увидев нас живыми, вошел в азарт и решил немедленно уничтожить орудие. Сделав круг, стал заходить для обстрела. Мы опять в кювет. Летчик дал длинную очередь. На этот раз было много попаданий в щит, но он опять выдержал — пули были не бронебойные, а зажигательно-трассирующие.
Самолет опять пошел на разворот, а мы покатили орудие к лесу, успев пробежать метров триста. Вот он заходит на нас в третий раз. Тут у мена как у наводчика созрела мысль: поскольку самолет идет на орудие со стороны ствола и очень низко, почему бы не попробовать выпустить снаряд по самолету прямо в лоб. Я командую: «Расстопорить ствол орудия!». А затем: «Заряжай!». Орудие быстро зарядили (на станинах был ящик со снарядами) и в момент, когда пилот должен дать очередь по орудию, я выстреливаю в самолет. Летчик оказался очень опытный. Он заметил пламя от выстрела и сумел рвануть самолет вверх. Снаряд пролетел под фюзеляжем в нескольких сантиметрах, не задев его. Пули из самолета тоже просвистели выше орудия. Видя такое дело, немецкий ас решил зайти на нас с другой стороны.
На это ему потребовалось больше времени, и мы успели закатить орудие в лес. Самолет, сделав круг над лесом, улетел высоко. Так мы спасли себя и орудие. Через полчаса подошла наша машина, а через некоторое время подошли танки.
Дождались вечера, батальон сел на танки, и колонна двинулась к Мстуву, к воротам Ченстохова. Батальону было выделено отделение разведчиков — для проведения разведки перед взятием Мстува. Не доезжая до моста перед городком, колонна остановилась. В разведку пошли четверо пехотинцев во главе с командиром отделения. Все с напряжением ждали их возвращения. Было тихо. Если бы с разведчиками что-то случилось, мы определили по стрельбе и разрывом гранат — они были у каждого разведчика. Наконец они вернулись. Началось их совещание с комбатами. Они доложили, что мост сильно охраняется и хорошо укреплен. Перед мостом караульное помещение. У въезда на мост два крупнокалиберных пулемета, а чуть поодаль, по-видимому, 37-миллиметровая пушка. На той стороне также стояли пушки и пулеметы. Мост скорее всего заминирован. Брать мост штурмом — значит, подготовить гарнизон Мстува к обороне; и мост же все равно будет взорван, как только танки взойдут на него. «Значит, заключил командир разведчиков, первое дело предстоит сделать нам. Мы должны захватить мост без шума». Командиры батальонов согласились с доводами сержанта. Через полчаса отделение разведчиков, вооружившись ножами, автоматами и гранатами, скрылось в темноте. Потом они рассказали, как действовали. Тихо подойдя к караульному помещению, бесшумно сняли трех человек. Затем молниеносно ворвались в караульное помещение. Была полночь, все отдыхали, не спал только дневальный за столом. Его связали, заткнули рот. Полусонные немцы не оказали никакого сопротивления. Выяснив у дневального сведения о постах, паролях и времени смены караулов, разведчики переоделись в немецкую форму и пошли менять посты, на каждом из которых стояло по три человека. Немцы принимали их за своих, за что платились жизнью. Операция не заняла и полчаса. После этого пулеметы и пушки они развернули в сторону Мстува. Так был захвачен очень важный объект, решивший дело стратегической важности. Разведчики выпустили три красные ракеты извещавшие о том, что путь на Мстув свободен.
Ночь подходила к концу. Не прошло и часа после этого, танки и мотопехота ворвались во Мстув. Бой длился менее часа. Гарнизон Мстува был разбит. Немцы потеряли более ста солдат и офицеров, были уничтожены десятки орудий и минометов. Путь на Ченстохов был свободен. Ни теряя ни минуты, наша колонна помчалась в его сторону. Мы ворвались в город, когда было еще темно. Появление русских танков было для немцев так неожиданно, будто они свалились с неба. Немцы в ужасе выбегали из казарм, не зная, что делать. Одни разбегались, другие начинали обороняться. Поскольку город был большой, бой за его взятие продолжался до середины дня, пока не подошли основные силы двух бригад — танковой и мотострелковой. К вечеру 16 января Ченстохов был полностью очищен от захватчиков. За взятие Ченстохова герои-комбаты Семен Васильевич Хохряков и Николай Иванович Горюшкин (мотострелок) стали дважды Героями Советского Союза.
В Ченстохове наши бригады были до середины следующего дня. Солдатам и офицерам, которые всю ночь и утро вели тяжелые бои, нужен был отдых, а еще нужно было пополнить боекомплекты и заправиться горючим. Во второй половине дня бригады вышли из города, взяв курс движения опять на запад, приближаясь к границе Германии.
Отъехав от города километров 20, с нашей машиной произошла неприятная история. При переключении скоростей, коробку передач заклинило. Машина остановилась. Ехавшие за нами третье и четвертое орудия, также прекратили движение. Подошел командир второго взвода. Шофер объяснил обстановку. Взводный сказал, что сейчас догонит колонну и доложит командиру батареи. Минут через 20-30 подъехал комбат с первым орудием и распорядился:
— Ожидайте здесь. Должны подойти тылы бригады — боепитание и техпом. Они окажут вам помощь. Оставляю вам на всякий случай помкомвзвода Остепенко. Он бывший тракторист и комбайнер и в чем-то поможет…
Командир сел в машину и уехал догонять батарею. Мы стали ждать. Прошло несколько часов. Дело шло к вечеру. Смотрим, идет колонна автомашин. Выходим на дорогу. Останавливаются. Это были тылы бригады. Спрашиваем о техпомощи. Нам ответили, что эта машина сгорела при выходе из Ченстохова — попадания снаряда. — «Сгоревший «Студебеккер» валяется километрах в трех, сходите и посмотрите, может, коробка передач уцелела…».
Они поехали дальше. Стало темнеть. Идти искать эту машину в темноте нет смысла. Надо думать, как провести ночь. Отцепили орудие, поставили на огневую позицию в метрах в 50 от дороги, чтобы можно вести огонь и вправо и влево. Машину поставили так, чтобы не мешала стрельбе. К орудию поднесли по 10 ящиков фугасноосколочных и бронебойных снарядов. Каждый осмотрел личное оружие. У всех номеров расчета были карабины, а у двух командиров орудий — автоматы. Был у нас немецкий пулемет с двумя лентами. Его установили рядом с орудием. Вырыли ровик для пулеметчика. Каждый член расчета оборудовал для себя окопчик. В общем, приготовились к обороне, если будет на нас нападение выходящих из леса немцев. Шофер отказался покидать машину. У него был свой автомат.
Наступила ночь. У орудия два часовых. Сменялись часовые через два часа. Никто не спал, было очень страшно. Мы в тылу у немцев, а нас всего восемь человек… Если что, то будем драться до конца.
Но, слава Богу, ночь прошла спокойно. Утром, как только стало светать, вооружившись ключами, ломами и киркой, четверо артиллеристов пошли искать сгоревший «студебекер». Нашли быстро. Он, действительно, сильно обгорел. Обожжена была и коробка передач. Сняли муфту сцепления. Она была цела, но наклепка от огня пострадала. При нажатии, крошилась. К обеду поставили «новую» муфту сцепления, завели машину. Включили сразу вторую скорость, выгнали машину на дорогу, прицепили орудие, погрузили снаряды. Решили ехать на одной скорости, не переключая передач.
Все строго наблюдали за окружающей местностью, отмечая любое движение по сторонам дороги. В бинокль смотрим поочередно. Ведь нас в любую минуту могла уничтожить даже небольшая группа немцев. Дорогу к своей части мы отыскивали по опознавательным знакам, которые оставляет каждая часть после своего прохождения вперед.
Наша третья танковая армия опознавательным знаком имела окружность. Наш седьмой танковый корпус опознавательным знаком имел две концентрические окружности. В её середине цифра обозначала номер бригады. Наша 23-я гвардейская мотострелковая бригада обозначалась цифрой четыре. На каждой развилке дорог определяем, куда ушла бригада. Едем уже около четырех часов.
Начинает темнеть, стрельбы ниоткуда не слышно — значит, бригада далеко и мы здорово отстали. Надо опять выбирать место для ночлега. В темноте ехать опасно, к тому же не видно опознавательных знаков. Для ночлега выбираем открытое пространство в стороне от дороги. Отцепили орудие, привели в боевое положение, поднесли боеприпасы, вырыли ровики, установили круговую оборону. Мы одни. Врага не видим, но ощущаем всем нутром, что он где-то рядом, может на нас напасть в любую минуту. Напряжены до предела.
Но вот ночь прошла, никто нас не потревожил, но легче от этого не стало. Кое-как позавтракали. Продуктов осталось на один обед. Проехав километров 10-15, увидели в метрах в 500 от дороги деревеньку домов на 15. Наверное, здесь живет богатый бауэр! Значит, можно добыть продуктов. Останавливаемся. Посылаем в разведку двоих, узнать, нет ли в деревне немцев. Через полчаса пришли разведчики и доложили, что в деревне «чисто». Помкомвзвода, я и еще один солдат, взяв вещмешки, ведро и термос, вошли в большой дом и вежливо попросили у перепуганной женщины продуктов на 8 человек на два дня. Она быстро поняла, что нам нужно. Получив продукты, мы вернулись к машине и поехали дальше. Тут сцепление стало пробуксовывать, что нас сильно встревожило. Что делать? Ехать? Идти пешком, а орудие и машину взрывать?
Проехав километров десять, видим: стоит полуразбитая чужая машина, а рядом средний немецкий танк Т-4. Останавливаемся. Осматриваем танк. Снаружи нет никаких повреждений. Старший сержант Остапенко и я влезаем в танк. Определяем, что и в нем не видно повреждений. Я осматриваю орудие и башню, механизмы наведения и прицеливания. Все в порядке. Но снарядов только три. Остапенко пробует запустить двигатель. Мотор фыркнул, сделал несколько оборотов и заглох — нет горючего. Двигатель у танка бензиновый. Взяли ведро, залили бензина (у нас было в запасе около 100 литров). Стали заводить мотор. Заработал. Помкомвзвода нажал на сцепление, включил скорость, и танк тронулся с места. Проехав метров пятьдесят, старший сержант развернул танк, подъехал к нашей машине, приказал шоферу: «Цепляй машину за танк, — буду буксировать. Авось доедем до своих…». Все закричали: «Ура!»
Решили осмотреть кузов подбитой немецкой машины. На нем нашли пулемет с тремя коробками лент, три автомата и несколько банок мясных консервов.
Тронулись в путь догонять свою часть. Я теперь в танке, наблюдаю за дорогой и опознавательными знаками.
Часа через два вспомнили, что не приняли никаких мер предосторожности. Вдруг с нами встретятся наши, увидят боевой немецкий танк. Откроют огонь… Стало не по себе. Остановились. В ветоши для чистки орудия нашлась белая тряпка. Она нам и нужна! Прикрепили к полке. Получился белый флаг. Его закрепили на башне танка. Теперь вражеский танк, идущий под белым флагом, обстрелян не будет. Дальше мы ехали целый день только с одной кратковременной остановкой на обед и дозаправкой.
К вечеру небо заволокло сплошными тучами. Пошел сначала мелкий снег, а затем стал «лепить» сильный снег с дождем. В это время мы услышали вдали грохот пушечных выстрелов и разрывов мин — приближаемся к своим! Едем по лесу, становится совсем темно. Снег всё валит. Впереди на дороге что-то чернеет. Помкомвзвода сбавляет газ, и мы тихонько подъезжаем к смутному большому предмету. Останавливаемся. Помкомвзвода говорит мне: «Сходи, разузнай, что это такое?». Накинув на шею немецкий автомат, вылезаю из танка и потихоньку иду вперед. Почти натыкаюсь на немецкую крытую машину. Прислушался: на кузове тихо разговаривают по-немецки. Смотрю сквозь мглу — впереди два бронетранспортера. В кабине первого как будто светится лампочка. Сидят двое, держат в руках, по-видимому, карту. О чем-то спорят. А может, так показалось. У меня захватило дух. Надо возвращаться, но быстро нельзя — могут заметить.
Я на цыпочках, себе не слышно, ступаю по асфальту. Дошел до танка. Говорю своим, что это немцы на двух бронетранспортерах. Убираем белый флаг. Помкомвзвода зарядил орудие танка и сел у прицела. Я побежал к расчету, чтобы отцепить орудие, приготовить его к бою. Расчет все понял с полуслова. Ребята оцепили орудие откатили метров на сто назад, перекатили через кювет — откуда только взялась сила. Привели пушку в боевое положение поднесли три ящика снарядов, в патронник вложили осколочно-фугасный снаряд, но не до конца, чтобы затвор не издал резкого звука. Я сел за прицел и навел орудие на бронетранспортер. Все замерли в ожидании. Немцы нас и не заметили, сели и обнаружили, что «свой» танк сзади машины. Прошло минут 15-20 томительного ожидания. Наконец заурчали моторы и немцы тронулись. Мы с командиром орудия подходим к танку, и я говорю, что надо посмотреть, куда поехали немцы. Дело в том, что когда я обнаружил бронетранспортеры, то сквозь пелену снега заметил, что немцы остановились на самом краю леса и что справа от дороги еле мелькали огни какого-то населенного пункта. Да, надо выяснить, куда пошли немцы: к фронту, откуда слышна стрельба или на те огни…
Я с одним из членов расчета пошли по дороге вперед. Выйдя из леса, мы заметили по задним фонарям, что немцы повернули на эти огоньки в правой стороне — кажется, там деревня. Вернувшись, мы решили отъехать от леса километра два и свернуть влево в открытое поле для ночлега. Это была наша четвертая ночь в отрыве от бригады. Провели мы ее, как и предыдущие три, почти без сна. Часовые у орудия отметили, что немцы из деревни на дорогу не выезжали. К утру стрельба, которую мы слышали ночью, утихла. Мы быстро позавтракали и поехали дальше. Ближе к полудню нам повстречалось несколько автомашин: две санитарные нашей бригады с ранеными и три машины боепитания 56-й танковой бригады. Шоферы сказали, что бригады ночью овладели городом Николай и до следующего утра будут ожидать подхода других частей. Мы попросили у них кусок красной тряпки. Нашлась она у санитаров. Из неё сделали красный флаг, прикрепили к башне танка и на полном газу помчались к линии фронта — к своей мотострелковой бригаде. К концу дня прибыли в её расположение, нашли свою батарею. Радости не было конца! У всех! У командира батареи за то, что расчет вернулся в целости, сохранив при этом орудие и машину, и еще пригнали трофейный танк. Командир батареи заметил, что уже не рассчитывал, что мы вернемся целыми и невредимыми. Он тут же послал связного доложить командиру батальона о возвращении орудийного расчета с техникой. Командир батальона сразу же по радио доложил командиру бригады, что отставшее орудие вернулось в свое подразделение, но машина все же неисправна. Оказывается, командир бригады тоже знал о нас не хуже, чем комбат. И он был рад нашему возвращению.
Позади первое февраля. За время наступательных действий с 12 января бригада понесла значительные потери, как среди личного состава, так и в технике и возвращение нашего орудия было очень кстати. Комбриг тут же отдал приказ командиру автороты взять срочно нашу машину на ремонт и нам на время выделить исправный «студебекер». Через час подошла из автороты исправная машина, а наш «тягач» увёз на ремонт. Через день она вернулась боеспособная и еще долго-долго служила артиллеристам и танкистам. Забегая на много лет вперед, скажу, что в 1950 году, когда я демобилизовывался, автомашина была в полной исправности…
Наутро наша 56-я танковая бригада получили приказ выступать из города Николаи и двигаться не на запад, а на север, изменив направление на 90 градусов. Вообще-то за время действий в немецком тылу наша армия по приказу командующего фронтом маршала И.С. Конева довольно часто меняла направление своего движения и наступления. У врага создавались большие трудности в организации обороны не хватало ни сил, ни средств, чтобы остановить 3-ю танковую. И на этот раз, совершив 250-й километровый марш, армия вместе с частями 5-й и 6-й общевойсковыми армиями окружила город Бреслау и мощными ударами с запада силами двух корпусов с ходу ударила по городу Бунцлау. Завязались ожесточенные бои за полное овладение этим городом. Они продолжались полные сутки. Сломав сопротивление противника, гвардейцы 6-го и 7-го танковых корпусов овладели городом Бунцлау. Через день поступил приказ 3-й танковой выйти из Бунцлау и совместно с частями 5-й и 6-й армий взять город Бреслау и уничтожить окруженную немецкую группировку. При выходе из Бунцлау мы проезжали через площадь, расположенную в центре города. На площади стоял памятник великому русскому полководцу фельдмаршалу Михаилу Илларионовичу Кутузову. На нем было написано: «Здесь похоронено сердце великого русского полководца фельдмаршала Михаила Илларионовича Кутузова. Январь 1813 года». Поскольку шла колонна, останавливаться было нельзя, мы в машине все встали и поклонились великому Кутузову, который сумел во время Отечественной войны 1812 года победить французов и гнал их на запад. По дороге в суровые декабрьские морозы он простудился, но не покинул своей армии. Только не пришлось ему дойти до Парижа, старое сердце остановилось. Здесь оно было и похоронено.
Выйдя из Бунцлау, 3-я танковая стремительно пошла на Бреслау и с ходу с западной стороны ворвалась в него. Немцы этого не ожидали. Они сосредоточили основную оборону с восточной стороны. Завязались ожесточенные бои. Совместными усилиями общевойсковых и танковой армий через сутки Бреслау был взят, ликвидирована и окружена его группировка. Так была закончена Нижне-Силезская операция. Наши войска все ближе и ближе подходили к территории Германии. Закончив дела в Силезии, 3-я танковая делает поворот на 90 градусов и направляется на юг, где у врага на правом берегу была еще одна крепость — город Оппельн. Оставлять его было нельзя, немцы, подтянув резервы, могли ударить с фланга по нашим войскам. Двигаясь стремительно вдоль Одера, 3-я танковая подошла к Оппельну и с ходу ударила по узлу обороны 6-м танковым корпусом, а с востока стремительно наступали части 21-й общевойсковой армии.
В результате совместных усилий через сутки непрекращающихся боев Оппельн был взят и, таким образом, была ликвидирована последняя немецкая крепость на правом берегу реки Одера. Теперь стоит форсировать Одер, мы окажемся на территории Германии. На левом берегу реки в этом районе немцы возвели мощную линию обороны, состоящую из трех рубежей. Форсировать Одер здесь было практически невозможно. Чтобы обмануть Гитлера, наши части делали вид, что именно на этом участке и собираются преодолевать водный рубеж. Командующий 3-й танковой, оставив в районе Оппельна два корпуса (6-й танковый и 9-й механизированный), 7-й танковый корпус скрытно отвел на север на 50-70 километров и здесь решил форсировать реку, с тем, чтобы затем стремительно подтянуть на плацдарм 6-й и 9-й корпуса.
Первыми форсировать Одер было поручено опять батальону капитана Горюшкина из нашей 23-й гвардейской мотострелковой бригады. Ширина Одера здесь была около 200 метров, глубина до 2 метров. Река была покрыта тонким льдом. У берегов лед выдерживал человека, но на середине его подтачивало быстрое течение. Саперы подготовили несколько машин досок и тёса. Ночью быстро настелили дощато-тесовый мосток на лёд и мотострелки Горюшкина при поддержке артогня переправились на левый берег. Для поддержки мотострелков Горюшкин хотел переправить и нашу батарею 57 мм пушек, но комбриг приказал переправлять туда батарею 76 мм пушек. Эти орудия на 100 кг легче, но снаряд мощнее нашего почти в два раза. Как только мотострелки капитана Горюшкина завязали бой на левом берегу, начал переправляться другой батальон бригады. А уже ниже по течению метрах в пятистах саперы быстро начали наводить понтонный мост для переправы танковых бригад корпуса и всей армии. Для установки понтонов нужно было срочно взрывать лед. По мере установки первого понтона очищали реку для второго. Быстрое течение тут же взломанный лёд уносило. Переправившиеся на тот берег батальоны стойко удерживали плацдарм, отражая контратаки противника. Помогал им в этом и артогонь переправившихся орудий и минометов. К 10 часам утра мост был готов. По нему стали переправляться танковые бригады, стоявшие наготове у берега. В это же время из Оппельна спешили к переправе 6-й и 9-й корпуса.
Итак, мы вступили на территорию Германии. Это произошло 5-го февраля 1945 года. Прошло три года и восемь месяцев, когда германские войска вторглись в пределы нашей страны. И вот теперь в пределы Германии вторглись советские войска, чтобы разгромить и уничтожить врага в его собственной берлоге. Сопротивление с фашистских армий с каждым днем становилось все ожесточеннее. У немцев не было деревянных построек. Даже небольшие селения состояли из каменных (кирпичных) построек, поэтому каждый дом становился долговременный огневой точкой. К этому времени у врага появилось новое довольно эффективное средство борьбы с танками в условиях крупного населенного пункта — это фаустпатроны. Заряд в них был кумулятивного (направленного) действия. При ударе о броню танка, в месте прикасания возникла температура до 1500 градусов, и броня прожигалась, танк загорался. С приходом наших войск в Германию в каждом населенном пункте создавались отряды самообороны — отряды «фольксштурма» из юношей 15-17 лет, не призванных в армию, и стариков старше 60 лет.
Это отряды, вооруженные также автоматами, ручными пулемётами и десятками фаустпатронов, занимали вторые и третьи этажи домов и из окон открывали по нам огонь. Танки загорались как спичечные коробки. Во многих отрядах фолькштурмах были и девушки 17-20 лет. Эта молодежь была воспитана и предана Гитлеру. Они сражались до последнего патрона, но не сдавались. Зачастую, гибли. Видя безысходность положения, молодые люди разбегались, прятали оружие, а затем при удобных случаях стреляли в наших солдат и офицеров из засады. Бороться с фольксштурмовцами было очень трудно, так как все они были в гражданской форме и часто смешивались с толпой. В нашей бригаде половина личного состава была молодежь 1924-1926 годов рождения. Почти все красноармейцы проживали временно на оккупированной немцами территории. Они испытали на себе все ужасы немецких захватчиков, поэтому многие жаждали того момента, когда окажутся на территории Германии, чтобы отомстить за свои страдания и унижения своих родственников. Войдя в Германию, с азартом поджигали и уничтожали постройки, дома, различные сооружения. Я этого ни разу не сделал, хотя в далеком уже теперь январе 1942 года, стоя у пепелища родного дома, мысленно давал клятву, что отомщу за свой дом и свою деревню. Но во время боя, когда немцы оказывали яростное сопротивление, стреляя из окон домов из пулеметов, я с наслаждением бил по ним из орудия, уничтожая огневые точки, которые сильно мешали продвижению наших стрелков и танков. Во время уличных боев мое орудие почти не умолкало. Передышка наступала, когда сменяли огневую позицию. Ствол орудия так нагревался, что до него нельзя было дотронуться.
Как относилось к нам население? Население, кроме «фолькштурма», как только мы подходили к населенному пункту, в ужасе бежало в лес или уходило на запад в сторону Второго фронта, где действовали англичане и американцы. Население было напугано геббельсовской пропагандой, которая «рисовала» русских дикими зверями, что они всех перебьют или угонят в рабство в Сибирь. Поэтому в занимаемых нами поселениях людей почти не было. В домах топились печи, на плитах стояли кастрюли с горячей пищей, а в комнатах — ни души. Наше командование проводило большую разъяснительную работу, чтобы солдаты не проявляли к мирному населению насилия, зверства, мародерства. Они были не к лицу советскому воину, ведь мы ведем войну с гитлеровскоЙ армией, чтобы уничтожить фашизм. К тому же жестокое отношение к населению увеличивает его сопротивление, и по этой причине мы несли потери. Но это не всегда помогало — все же наши солдаты мстили немцам. Это стало известно и в Москве. От Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина поступил приказ: «Солдат и сержантов, а также офицеров замешанных в зверствах к местному населению, насилии и мародерстве арестовывать и предавать военно-полевому суду, застигнутых в совершении зверства расстреливать на месте». Когда этот приказ был зачитан в частях, насилие к немецкому населению почти прекратилось. Когда же немцы почувствовали к ним хорошее отношение, то перестали поголовно убегать из домов и населенных пунктов. Постепенно взаимоотношения нормализовались.
Пошел второй месяц как наша армия с Сандомирского плацдарма вошла в прорыв, и беспрерывно ведет бои в тылу врага. Армия за это время понесла большие потери, как в личном составе, так и в технике. Она нуждалась хотя бы в кратковременной передышке для получения пополнения, но от командующего фронтом поступали все новые и новые приказания — не останавливаться идти только вперёд на запад, ближе к Берлину. После форсирования Одера 3-я танковая армия получила приказ обойти город Герлица стороной и выйти к городу Лаубан и взять его с ходу. В районе Герлицы у немцев были сосредоточены большие силы, а обойдя стороной и зайти в тыл, это значило окружить и уничтожить немецкую группировку. Но 3-я танковая уже была не та, что месяц назад. С ходу 7-у танковому корпусу не удалось взять город Лаубан, взяли только части города. Немцы подтянули к Герлицу несколько танковых дивизий и начали контрнаступление. 3-й танковой пришлось отбивать яростные атаки противника и фактически перейти к обороне. 7-й танковый корпус застрял в Лаубане. Наша 23-я мотострелковая и две танковые бригады вели уличные бои, но продвижения не было. Сложилась обстановка равновесия: мы не могли продвинуться вперед и овладеть городом, а немцы предпринимали контратаки, чтобы выбить нас из города. Так продолжалось две недели — до конца февраля. Мы несли серьезные потери в условиях города. У немцев обстановка была лучше, так как в Лаубане работал засекреченный завод по ремонту танков. Свои подбитые танки они тут же восстанавливали. Получив превосходство в технике, немцы предпринимают попытки выбить нас из города. Чтобы усилить давление на линии соприкосновения, они на чердаках высоких зданий посадили снайперов, которые приносили нам большой урон. Один из снайперов, обнаружив наше орудие, мешавшее немецким танкам двигаться вперед, решил вывести его из строя. Этот снайпер был, видимо, знаком с артиллерией. Каждое орудие имеет системы отката и наката. После орудийного выстрела в результате реактивных сил ствол орудия откатывается назад, а затем система наката его возвращает на прежнее место. Эти системы прикреплены к стволу и находятся перед щитом. Так немецкий снайпер стал бронебойными пулями бить по этим системам, стараясь вывести их из строя. В результате на цилиндре отката получилось несколько довольно значительных вмятин. При выстреле под действием сил отдачи поршень преодолел вмятины, а у системы наката оказалось меньше силы, в результате ствол не вернулся на свое место. Мы попробовали его ломом сдвинуть, чтобы поставить на место, но ничего не помогло. Орудие вышло из строя. Сообщили командиру батареи, тот — командиру батальона. А так как ожидались немецкие танки, к нам пришел на помощь наш танк, причем танк «тяжелый» И.С. (Иосиф Сталин). Ну а расчет занял оборону, установив трофейные пулеметы. Наш танк заметили немцы и на его уничтожение подошел тяжелый вражеский танк «Тигр». Между ними началась дуэль. Немецким танкистам первым удалось выстрелить. Попали в лобовую броню. Вреда не принесли. Долго маневрируя, наши танкисты перехитрили немцев и выстрелили «Тигру» в борт. Тот задымился и загорелся.
Позиционно продолжались бои до конца февраля. 26-го числа чуть не случилась непоправимая беда для всей нашей бригады. Ночью немцы прорвались к дому, где находился штаб бригады. Немцев было в два раза больше, чем охрана штаба, они быстро заняли первый этаж. Охрана в результате боя поредела и заняла оборону на лестничных проходах, предварительно взорвав их, чтобы немцы не смогли овладеть вторым и третьим экипажами, взять в плен или уничтожить комбрига и захватить знамя. Часть, потерявшая знамя, ликвидируется. Комбриг, полковник Головачев, Герой Советского Союза срывает знамя с древка снимает гимнастерку, накручивает знамя на тело, скрывая его под одеждой. Штабисты находят штук пять-шесть простыней. Связав их, получили подобие веревки, которой хватило от окна 3-го этажа до земли. По этой «веревке» спустились во двор комбриг, начальник штаба и охрана 5-6 человек и, пользуясь темнотой, вошли в расположение нашего батальона. Немцы, занятые тем, как овладеть вторым экипажем, не заметили бегства людей с третьего этажа. Так было спасено знамя бригады. Но штаб потерял две штабные машины. Потом выяснилось: в одной из них находились представления к наградам, в том числе и на меня — на медаль «За отвагу».
В конце февраля командующий 2-м Украинским фронтом маршал Конев И. С., после того как третья танковая армия не смогла овладеть городом Лаубан и окружить Герлицкую группировку немцев, понял, что 3-х танковая, измотанная непрерывными полуторамесячными боями в глубине немецкой обороны, потеряла свою мощь. Её надо выводить на доукомплектование, готовить к предстоящим сражениям за Берлин. Маршал обращается в ставку Верховного Главнокомандования за разрешением вывода 3-й танковой из боев и получает на это разрешение. 3-го марта в части армии пришел приказ о выходе на доукомплектование. На место 3-й танковой подходили для занятия обороны пехотные части.
Немцы заметили, что 3-я танковая начинает отходить и решили этого не допустить — уничтожить хотя бы часть её батальонов. Цель? Надолго вывести из строя всю армию. Пятого марта 1945 года начала выходить из Лаубана наша 23-я мотострелковая бригада и 56-я танковая бригада. Комбриг полковник Головачев приказал в первую очередь вывести технику: артдивизион, минометный батальон, автороту и противотанковые батареи. Рано утром пятого марта мы прицепили свое неисправное орудие и на тихом газу стали отходить с позиции. Наше место занял взвод стрелков. Для выхода из Лаубана на восток была только одна дорога, она была не широкая, а в районе деревни Логау проходила через высотку. Вниз от дороги шли крутые склоны. В этом месте нельзя было свернуть, чтобы объехать её стороной. Именно здесь немцы и решили уничтожать наши части, выходившие из Лаубана. Они стали обстреливать дорогу залповым огнем четырех орудий. Когда батарея подъехала к деревне, мы увидели колонну примерно из 15-20 машин, стоявшие вне зоны обстрела. Остановились и мы. Выясняем обстановку. Присмотрелись: ведется залповый огонь по дороге четко и методично. Закономерность такая: после разрыва снарядов наступает пауза примерно около полутора — двух минут. Это время и нужно использовать! Что мы и начали делать! Как только снаряды разрывались, одна или две машины срываются с места и на большой скорости пересекают зону обстрела. Постояв минут 30, проскочила эту зону и наша батарея. Немцам все же удалось подбить две машины, но они не загорелись, и их мы сумели на тросах оттащить в безопасное место. Командир бригады, зная обстановку в районе деревни Логау, поспешил сюда под прикрытием пяти танков 56-й танковой бригады. Комбриг догадывался, что немцы одним обстрелом не ограничатся и попытаются вообще перерезать дорогу. Только мы прорвались через заградительный огонь, как услышали сзади лязг гусениц. Группа немецких танков спешила перерезать дорогу. Когда комбриг сюда подъехал, здесь уже находились около 15 немецких бронемашин. Нашим 5 танкам боевого сопровождения пришлось с ними вступить в бой. Пехота спустилась с дороги вниз, стараясь помочь своим танкам гранатами. Полковник Головачев, ехавший в одном из танков, открыл башенный люк, встал во весь рост и руководил боем. Наши танки и мотопехота подбили шесть немецких машин. Подбитым оказался и один из наших, но был способен вести огонь. Немцы стали отходить. И тут случилось непоправимое. Отходя, немецкий танк выстрелил и попал в лоб танку, в котором находился комбриг Головачев. Осколок снаряда тяжело ранил его в голову, через 20 минут он скончался.
Первая группа бригады, прибыв в пункт сосредоточения, ждала подхода остальных. Те прибыли и сообщили печальную весть о гибели командира нашей бригады. Услышав это сообщение, мы онемели, на глазах выступили слезы. На следующий день в бригаду прибыли командир корпуса генерал-лейтенант Митрофанов и командующий армией генерал-полковник Рыбалко Павел Семенович. На прощальный траурный митинг построили личный состав бригады. Это были жалкие остатки от той части, которая вошла в прорыв немецкой обороны 12 января. За полтора месяца боев из трех тысяч человек осталось примерно человек 600-700. Командарм выступил с краткой речью, характеризуя полковника Головачева как лучшего комбрига армии. Отметил, что тот представлен ко второй медали Героя Советского Союза (забегая вперед, скажу, что через две недели А.А. Головачеву посмертно присвоено звание дважды Героя Советского Союза). В заключение командарм огласил решение политсовета армии: «Похоронить комбрига, полковника Головачева А. А. в городе Василькове Киевской области, при освобождении которого в 1943 году отличилась 23-я гвардейская мотострелковая бригада, руководимая Головачевым и получившая название Васильковская». После этого гроб с телом Головачева погрузили на машину, и кортеж в сопровождении трех танков направился к ближайшему полевому аэродрому. Как только кортеж тронулся все, кто находился в строю из своего личного оружия (автоматов, ручных пулеметов, карабинов) произвели салют прощания с любимым командиром. Вместо Головачева временно был назначен нашим комбригом знаменитый бывший комбат дважды Герой Советского Союза майор Горюшкин Николай Иванович, который дал клятву продолжить дело Головачева, и что соединение будет с честью выполнять все приказы командования армии и громить ненавистного врага в его собственном логове.
После траурного митинга бригада погрузилась на машины и, отъехав от линии фронта еще километров на тридцать, остановилась в бывшем немецком военном городке, где ей предстояло переформироваться, готовясь к наступлению на Берлин.
Несколько слов о своей батарее: за период Сандомирско-Одерской операции наша батарея потеряла треть своего состава — 11 человек: четыре человека убитыми и семь человек ранеными. Среди раненых были командир орудия, командир взвода и командир батареи, которого зацепило в день выхода из Лаубана.
На другой день к нам приехали артмастера, чтобы отремонтировать орудие. Осмотрев его, они сказали, что на месте ничего сделать нельзя и прицепив орудие, увезли его в артмастерские армии. Через десять дней наше (именно наше!) орудие привезли в полной исправности в батарею. Сказали, что проводили пробные выстрелы — все системы работают хорошо, можно продолжать воевать.
На новом месте дислокации командование дало трое суток на благоустройство и отдых. Затем мы приступили к приведению в порядок личного оружия и техники. На траурном митинге командарм Рыбалко сказал, что по приказу Ставки Верховного Главнокомандования 3-я армия должна быть готова к наступательным операциям через месяц — к 10 апреля, поэтому предстояла огромная работа.
Через несколько дней начало поступать пополнение, которое необходимо было обучать в срочном порядке. За личным составом пошла техника. Пополнение в основном было не воевавшее. Начались дни упорной учебы и тренировок, тем более, что с каждым днем становилось все теплее. Началась настоящая весна. На западе она наступает намного раньше, чем у нас, в Центральной России, и занятия были не обременительными. Прибыл к нам и новый командир батареи: старший лейтенант 1924 года рождения. Всем было интересно, как он мог за три года стать старшим лейтенантом, не побывав на фронте? У личного состава с новым комбатом сложились натянутые отношения. Он стремился показать себя всезнайкой не только по боевой технике, но и в огневой подготовке, хотя не видел раньше ни 57-миллиметровых противотанковых орудий, ни американских машин «Студебеккеров». Он поучал нас, как надо действовать и вести себя в бою. Это особенно не нравилось фронтовикам, которые провели по 2-3 большие операции. Обмундирование на нем было старое и плохо выглядело. Обут был в кирзовые поношенные сапоги, а у многих из нас на ногах были хромовые сапоги. (В батарее был хороший сапожник). Правда, в течение недели он сшил комбату хромовые сапоги, так он в них стал щеголять. Но отношения с личным составом от этого не изменились. Забегая вперед, отмечу, на фронте произойдет с ним курьез и он навсегда уйдет из батареи.
Поступившее пополнение личного состава мы к 10 апреля обучили необходимым действиям в бою. 11 апреля приехал в бригаду новый командир корпуса генерал-лейтенант Новиков. Осмотрев личный состав и технику, он остался доволен, — решил, что бригада полностью готова к предстоящим боям. Таким образом, армия выполнила установку ставки ВГК. Начиная с 12 апреля, мы ждали: не сегодня-завтра начнется новое наступление с конечной целью овладеть Берлином.
Немцы, естественно, тоже ждали наступления нашей армии и к этому очень тщательно готовились. Они создали мощную оборону из трех рубежей. Везде были сооружены железобетонные доты, которые могли быть разрушены только при прямом попадании 500-килограммовых бомб. Вдоль всех рек: Шпрее, Нейсе, каналов были сооружены мощные узлы обороны. Каждый небольшой городок был превращен в крепость. Для укрепления обороны на востоке немцы половину армии сняли с западного фронта. Гитлеровское командование допускало, что если придется сдавать Берлин, то американцам и англичанам, но не советским войскам. С этой целью отдельные лица генеральской элиты в тайне от Гитлера вели сепаратные переговоры с американскими дипломатами. Ставка ВГК, узнав о них, принимает решение срочно начать наступление, войти в Берлин и взять его раньше американцев и англичан.
На другой день после инспекторского смотра, батарея стала готовиться к выступлению. Командиры проверили состояние своих пушек. Тщательно проверял свое орудие и я. Я стал командиром второго орудия. Произвел проверку прицельных приспособлений, чтобы снаряды точно ложились в цель, легкость и плавность механизмов наведения (поворотного и вертикального) наведения, исправность шанцевого инструмента. В машину погрузили боекомплект снарядов, запасное горючее, шанцевый инструмент и многое другое, что иногда бывает нужно на фронте. Хорошо подготовил и я свой орудийный расчет. Новичков было двое, обучил их действовать у орудия в качестве любого номера от 2-го до 5-го. Новым был и первый номер, наводчик, но он уже шел в третью, как и я, операцию, был замковым и мог заменить в любое время наводчика. Так что в расчете была подготовлена, в случае необходимости, взаимозаменяемость. Пожилых в расчете не было. Все были 1924-1926 годов рождения. Все холостые. Имелись у нас и средства обороны в ближнем бою, кроме личного по штату оружия: два ручных трофейных пулемета с тремя лентами каждый и три немецких автомата. Итак, ждем приказа к выступлению.
19 апреля после завтрака раздался сигнал тревоги, после чего получили приказ к выступлению. Прицепив орудия к машинам, батарея пристроилась к своему батальону, и через некоторое время подался сигнал для движения. К исходу дня 14 апреля бригада вышла на исходный рубеж для начала наступления. Значит, бои начнутся или сегодняшней ночью, или не позже завтрашней. Наступление усложнялось еще и тем, что оборона немцев была по линии реки Нейсе, и ее необходимо было форсировать в первую очередь.
С нетерпением ждем начала грохота артподготовки.
Рано утром, еще до рассвета 16 апреля прогремели первые залпы орудийных выстрелов, а потом все загрохотало, затряслась земля. На противника полетели тысячи снарядов и мин разного калибра. Помчались огненные стрелы прославленных «Катюш». Уже стало видно, а грохот артподготовки не прекращался. На каждом километре линии прорыва немецкой обороны было сосредоточено 250 орудий и минометов. За время артподготовки, которая продолжалась два с половиной часа, было выпущено свыше тысячи тонн снарядов и мин. Как только рассвело, артиллерия перенесла огонь на вторую линию оборону, а к реке устремились передовые штурмовые отряды пехотных частей, чтобы форсировать Нейсе и захватить плацдарм. В это же время к работе приступила фронтовая авиация. На немецкие позиции обрушили сотни бомб наши штурмовики Ил-2. Отбомбившись, самолеты сбрасывали дымовые шапки. Над Нейсе образовался сплошной «туман», не дававший немцам видеть, куда переправляются наши части. Тогда они открывали огонь по реке по фронту несколько километров, не давая саперам возводить понтонную переправу для танков 3-й танковой армии. Пехотинцы, переправившиеся на левый берег, заняли небольшой плацдарм, но немцы, предпринимают все меры, чтобы сбросить их назад. На помощь переправившимся пехотинцам начинает переправляться на подручных средствах еще один батальон пехоты. К самому берегу подошли танки 52-й танковой бригады, ожидая наведения понтонного моста. Видя, что мост пока невозможно наводить, саперы бригады стали шестами промерять глубину реки, чтобы обнаружить брод и по нему переправляться на другой берег для поддержки десанта и расширения плацдарма. Вскоре саперы нашли мелководье и по нему, правда, с большим трудом, переправилась 52-я танковая бригада. Она сходу вступила в бой, постепенно тесня противника, заставляя его отходить все дальше и дальше от Нейсе. Вслед за 52-й бригадой начала переправу 53-я танковая бригада. Огонь по реке почти прекратился и саперы начали возводить мост. К утру 17-го апреля мост был готов, по нему переправился 7-й танковый корпус. Прорыв постепенно расширялся и к концу дня 17-го апреля в него вошла вся третья танковая армия. 7-й танковый корпус, прорвав второй рубеж немецкой обороны, повел наступление на город Котбус, важный стратегический центр обороны немцев на пути к Берлину с юга. Одновременно в этом направлении стал наступать весь 1-й Украинский фронт. Вскоре в наступление пошли 1-й Белорусский фронт под командованием маршала Жукова Г. К. и второй Белорусский фронт под командованием маршала — Рокоссовского. Главный удар по Берлину с востока должен был осуществить первый Белорусский фронт из района Зееловских высот. Здесь было кратчайшее расстояние до Берлина — всего 60 километров. Но здесь была и самая мощная оборона столицы Третьего Рейха.
® Журнал «СЕНАТОР». Cвидетельство №014633 Комитета РФ по печати (1996).
Учредители: ЗАО Издательство «ИНТЕР-ПРЕССА» (Москва); Администрация Тюменской области.
Тираж — 20 000 экз., объем — 200 полос. Полиграфия: EU (Finland).
Телефон редакции: +7 (495) 764 49-43. E-mail: [email protected].
Дорогая сердцу деревенька… Находилась она в Дзержинском районе Калужской области. Деревня была расположена на левом коренном берегу реки Большой Березуй, который является притоком второго порядка реки Оки. Она полукольцом огибала деревню и имела довольно широкую пойму — до 1 километра шириной, которая была занята заливными лугами. Вот в этой деревне, называлась она Дерминка, и родился я, Горулев (Ракитин) Сергей Андреевич 10 марта 1926 года.
Дерминка — обыкновенная русская деревня, каких было тысячи в Центральной России, тем не менее, она мне очень дорога и незабываема, как и все мое детство, имела свои особые прелести.