ПОСЛЕДНИЙ БОЙ

ОДИН ДЕНЬ В МАЛЬБОРКЕ

Мариенбургская крепость была построена в XIII-XV веках иерусалимским немецким домом ордена госпициума Пресвятой Девы Марии, окрещенного во всех учебниках мира «орденом крестоносцев». В средневековой Европе возникла идея освобождения святой земли от… мусульман (сегодня, по-видимому, наступило время расплаты за это) и потому она была построена. В последующие века крепость неоднократно разрушалась, восстанавливалась и перестраивалась.
Раньше главный дом ордена находился в Венеции, пока в 1231 году не начались военные походы против пруссов. А после окончательного покорения пруссов в 1280 году резиденция ордена из Венеции переместилась на пустынные берега реки Ногат, где и началось строительство Замка.
История замка не раз пересекалась с историей российско-польских отношений. Так, в начале XVII века, после окончания литовско-польской интервенции в Россию, в казематах замка оказались многие россияне. Среди них — пленённый поляками русский царь Василий IV (Шуйский), который закончил в замке свой жизненный путь. Не остался Мариенбург на обочине военной истории Европы и в XIX-XX веках: город оказался на пути вступавших в Россию и отступавших из неё войск Наполеона, устроивших в замке свои казармы и лазарет. Здесь же происходили и сражения противоборствующих сторон во времена двух мировых войн.
В январе 1945 года, готовясь к отражению советских войск, вступивших в Восточную Пруссию, немцы превратили древний замок Мариенбурга в мощную крепость. При обстреле замка советскими войсками сильно пострадала вся его восточная сторона. Поляки сразу после войны приступили к восстановлению этого великолепного сооружения, находящегося теперь под охраной ЮНЕСКО. Ныне в разрушенном состоянии пребывают лишь некоторые сооружения нижнего замка и некоторые фрагменты внешних крепостных стен.
Отошедший Польше полуразрушенный прусский замок в Мариенбурге поляки почти полностью восстановили, теперь сотни тысяч туристов ежегодно посещают этот город и восхищаются величием старинных сооружений. А вот отошедший России прусский Королевский замок в Кёнигсберге, конечно же, сильно разрушенный и требовавший не менее трудов по восстановлению, чем польский, нашими соотечественниками был сравнен с землей и уже нет его.
Рассказ о польском замке в городе Мальборк стоит начать с канала Юранда, построенный ещё первыми зодчими замка. Отведённый к востоку от основного русла реки Ногат (в нескольких километрах выше по его течению), канал проходит по всему городу, огибает Замок с северо-востока и снова соединяется с рекой. По территории нижнего замка от реки Ногат проложен и другой канал, с его помощью в нужное время затопили всё пространство по периметру верхнего и нижнего замков. Вода вокруг обороняемых сооружений становилась непреодолимым препятствием для пехоты средневековья, вооруженной стрелами, копьями, мушкетами, лестницами и верёвками. Не мудрено, что замок был способен выдерживать многомесячную, и даже более продолжительную осаду и выходить из неё победителем. Но помимо водных преград, полутораметровой толщины стен с бойницами и контрфорсами, замок обладал другими средствами защиты, оказавшимися более эффективными именно в современной войне. Как известно, любой замок — это комплекс зданий. А здания не бывают без стропил, крыш и перекрытий — самых уязвимых конструкций при бомбардировке их из тяжёлых орудий. Поэтому фортификационные сооружения мариенбургского замка, расположенные за его крепостными стенами — рвы; редуты с бойницами, устроенные в нескольких уровнях; амбразуры, посаженные в естественные складки местности — всё это представляло серьёзную угрозу для штурмовавших эамок советских войск…

ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА

Жертвы, понесённые советскими людьми в той войне, до сих пор не дают покоя. Каждые 15-20 лет мы подсчитываем их число, и каждый раз ужас охватывает статистиков. Цифры всё время растут: сначала — 20, потом — 27, теперь уже говорят о 57 миллионах. Расточительное использование живой силы в первой половине войны привело к тому, что к весне 1944 года, казалось бы, огромные людские ресурсы довоенного СССР, стали катастрофически иссякать.
В 1941-м выручили старики, родившиеся ещё в ХIХ веке. Теперь на фронт приходили только 18-летние мальчишки. По Москве поползли слухи о каких-то проверках. Сначала серьёзно их никто не воспринимал. Однако… вечером 2 мая к перрону Ленинградского вокзала подошёл пригородный поезд. Москвичи, жившие всю войну впроголодь, теперь не теряли впустую праздничных майских дней — везде, где только было возможно, они сажали картошку. Вот и сегодня, усталые, но довольные мои родители возвращались домой вместе со своими тремя мальчуганами из подмосковного Подрезкова. Младшего, заснувшего в поезде сынишку, отец нёс на руках. На выходе в город пассажиров встретили солдаты внутренних войск. Они стояли в шахматном порядке, беспрепятственно пропуская в город женщин и детей.
Нет, это не была обычная проверка документов… на другой день все задержанные мужчины оказались в московских военкоматах.
Последний раз я видел отца именно в этот день. Его эшелон, следовавший из Горького на фронт, остановился на станции Кусково, и весь день простоял в тупике. Я был счастлив, расположившись между гусеницами танка на сброшенном с него и сбитого в мягкую кучу, огромном танковом чехле. Ещё из Горького отец писал, что в Наро-Фоминске их должны будут пересадить на советские машины. Но этого впоследствии не произошло: к Мариенбургу 8-ой мехкорпус подкатил на тех самых «шерманах».
Ах, как теперь я сожалею о том, что не сохранился в нашей семье мешок от танкового чехла, который отдал мне отец на память при той самой встрече! На мешке крупными буквами было выведено: с одной стороны — слово «TANK», а с другой — «М4А2».
За день до этого, младшая сестра отца, Ольга, невысокая, миниатюрная женщина, счастливая обладательница красивого круглого личика, работая в конторе овощной базы, что была в годы войны за платформой «Каланчёвская», однажды показала меня своим сослуживцам. И с тех пор, если мне удавалось иной раз после школы забежать к тёте на работу, то никогда не возвращался домой в прямом смысле «не солоно хлебавши».
Всю предпраздничную неделю тётя Оля сидела в своей конторе и ждала звонка от брата. И все думала про себя: «Только бы до воскресенья, только бы до воскресенья» — твердила она, с надеждой поглядывая на телефон, стоящий на столе начальника — и кто знает, как всё получится, удастся ли вообще ему дозвониться откуда-то с дороги? Писем давно уже нет, значит — «сидит на чемодане» и ждет команды. Только бы до воскресенья. Может быть, он уже в пути»?..»
Уже более суток эшелон приближался к Москве. Двигался так, как позволяла обстановка, долго простаивая на боковых путях, пропуская вперед другие воинские эшелоны. Четвертого ноября тяжелый поезд замедлил ход, прогромыхал по многочисленным стрелкам, несколько раз дернулся и остановился на одном из путей станции Кусково. Дрожащими от волнения пальцами отец опустил монету в автомат, снял трубку и набрал номер.
— Лёшка?
— Это я! Здравствуй, Оля! Я сейчас в Кускове. Ты слышишь меня?
— Да, да! Когда ты отправляешься?
— Здесь говорят, что завтра днём. По окружной дороге нас перебросят на Белорусский. Ты меня поняла?
— Вера ждет тебя всю неделю! Что ей передать?
— Скажи, что мой эшелон найти очень просто — стоим вдоль пакгауза. С техникой на платформах!
— Сегодня же пошлю к ней маму, а как ты сам-то, как настроение?
— Настроение нормальное. Чувствую, что завтра мы с ней увидимся. А вот ещё что: пусть возьмет с собой ребят, хотя бы одного Лёльку! Пусть обязательно возьмет! Всё, дорогая. Подробности узнаешь от Веры. У нас здесь строго, меня отпустили всего на пять минут. Целуй маму. Если со мной что случится, позаботься о Верушке и ребятах. До свидания!
«До свидания… до свидания… до свидания...»— звенели в ушах Ольги последние слова брата.
Свекровь приехала на ночь. До самого утра мама не спала. О чём она думала, предвкушая встречу? Наверняка о том, что её ждёт в будущем с тремя малыми ребятами. Когда отец был в Горьком, эта мысль не была так навязчива и так трагична, как теперь. Но теперь, когда он в Москве, а через неделю будет уже там?
«Я совсем расклеилась — подумала она, когда в окнах чуть забрезжило синим светом — к нему нельзя идти такой». Она встала, щелкнула выключателем, растолкала меня, чтобы поднимался, достала из сумочки маленькое зеркальце, вспомнила — через неделю у неё день рождения: «Боже мой, неужели мне уже тридцать девять?»
5 ноября 1944 года. Вот и Кусково. На железнодорожных платформах стоят новенькие, окрашенные в защитный цвет танки. Мы с мамой шли вдоль поезда. Вглядывались в лица снующих туда и сюда военных в рабочих бушлатах. На эшелоне порядок: танки закреплены растяжками, экипажи, за редким исключением, уже готовы к отправке и находятся у своей техники. По всем признакам люди уже накормлены и ждут команды. Сзади послышались торопливые шаги и знакомый голос:
— Ну куда же вы запропастились? Я уже пятый раз пробегаю вдоль поезда, а вас все нет и нет! Чуть не опоздали.
— Алёша!
— Верушка! Лёлька! Здравствуйте!
Я смотрел на папу и маму и не верил своим глазам: они плакали. Наверное, нервы у меня оказались крепкими, даже было весело.
— Что же мы стоим — очнулся вдруг отец — посадка уже в самом разгаре.
Подведя нас к платформе, он аккуратно поднял на неё маму, легко подбросил меня и сказал:
— Устраивайся вон там, под моим местом.
Конечно, я сообразил, про какое место он мне сказал, да и устраиваться долго мне не пришлось. Здесь уже было всё устроено: между гусеницами в мягкую кучу был сбит танковый чехол. Пока поезд стоял на месте, было совсем не интересно: с одной стороны — длинный, похожий на поезд, но неподвижный и скучный сарай, а с другой — все рельсы были заставлены большими и маленькими вагонами и поэтому ничего, что находилось за ними, не было видно. А мама с папой, сидящие ко мне спиной на ровно отпиленных деревянных чурбачках, кажутся застывшими в одном положении, а их слов совсем не слышно. Тоже на чурбачках, но на другой платформе, сидят папины товарищи.
Когда же поезд тронулся, кругом всё задвигалось, зашаталось, даже привязанный проволокой танк стал погромыхивать гусеницами свою песню. А мама с папой сидели, тесно прижавшись плечом к плечу и им, наверное, казалось, что они были далеко, далеко: и от платформы, на которой сидели, и от Москвы, по которой ехали, и от меня, сидящего за их спиной. О чём они говорили? Попробуем догадаться.
— Вот и увиделись, Вера.
— Молю Бога, Алёша, чтобы эта наша встреча не оказалась последней... Куда же вы теперь, если не в Наро-Фоминск?
— Нам теперь там делать нечего. Ты видишь, мы полностью укомплектованы.
— А что это за машина? Я таких не видела.
Вера качнула головой в сторону танка, а потом добавила:
— Стройный.
— Даже слишком. Это «Шерман», приплыл ко мне по Волге.
Вера с удивлением на него посмотрела. Алексей заметил это, но объяснять ничего не стал. Вера поняла, что это никакая не ремонтная машина, как он успокаивал её в письмах, а самая настоящая — боевая.
— А как они ведут себя в бою? — не унималась она.
В этих её последних словах Алексей почувствовал нотки тревоги. Он опустил глаза вниз, соображая, что бы ответить.
— Не знаю. Об этом на учебе ничего нам не говорили. Да брось ты всё о танках, поговорим лучше о ребятах: как учатся, как Толя чуть не утонул в деревне...
— Откуда ты это знаешь? Я тебе об этом не писала.
— Лёлька написал. Я теперь всё знаю: и как он попал в эту яму, и как выбирался, хватаясь за травку. Да и тёща хороша — оставила малыша без присмотра.
— Ах, этот Лёлька. Уж больно стал грамотный.
Наступило минутное молчание. Они вдвоем переживали тот летний эпизод в деревни, когда чуть было не потеряли младшего сына. Поезд нехотя проползал через знакомую местность: Лефортово, Измайлово, Метрогородок. Казалось, что его слишком поторопили освободить пути в Кускове, но не очень спешили принимать на Белорусской. Кругом простирались однообразные картины унылой московской осени. Первый снег, выпавший два дня назад, медленно дотаивал и вся поверхность земли, как шахматная доска была размалевана белыми и черными пятнами.
День клонился к вечеру и вся атмосфера вокруг поезда постепенно затягивалась влажно-серой мглой…

ДВА ДНЯ В МАРИЕНБУРГЕ

Наступление началось мощной артподготовкой II Белорусского фронта, израсходовавшего почти тысячу вагонов боеприпаса. Но овладеть городом Ризенбург к исходу 24.01.45 не удалось. Не удалось овладеть им и на следующий день. Город располагался в излучине реки, что исключало применение штурмовавшими его войсками охвата или окружения. Подступы к Мариенбургу опоясывали траншеи полного профиля. К юго-востоку от города местность разрезал восьмиметровый противотанковый ров. Переправы через реки были разрушены или заминированы. Заминированы были и все танкоопасные направления. А в самом городе были заранее подготовлены позиции для истребителей танков.
«25.01.45 в 3.30
В результате ночного боя авангардными частями своих бригад корпус вышел на рубеж в шести километрах юго-восточнее города».
«Противник оказывает сильное сопротивление, используя миномётный огонь и фаустпатроны. Весь день и всю следующую ночь продолжались очистка города от гитлеровцев и бой за овладение мостом через Ногат.
В этом бою корпус сражался с пехотными полками противника, усиленными тремя батареями мариенбургского укрепрайона и двадцатью штурмовыми орудиями».
26.01.45 к 14.00
«8 МАК вышел на восточный берег реки Ногат. В течение дня авиация противника бомбит и обстреливает боевые порядки корпуса. До конца дня 66 МБр подавляла очаги сопротивления противника, затем начала форсирование реки Ногат немного южнее железнодорожного моста. 67 МБр ведёт бой на юго-западной окраине города. 68 МБр ведёт тяжёлый наступательный бой на правом фланге корпуса и передовыми отрядами вышла к железнодорожному мосту. А 86 отдельный гвардейский тяжёло-танковый полк (с танками ИС-2) подавляет очаги сопротивления».
«К вечеру 26 января город Мариенбург был полностью очищен от немецко-фашистских войск».
Подрыв немцами железнодорожного моста приостановил на некоторое время форсирование корпусом реки Ногат. Последний свой бой в войне 8-ой МАК провёл за город Гданьск…
Работая в 1997 году в Подольском архиве Великой Отечественной войны и знакомясь с перипетиями этого боя, я никак не мог предполагать, что участниками его могли быть также и другие подразделения советской армии. Много позже я узнал, что за прусский город Мариенбург сражались также подразделения 2-й Ударной армии.
Предвидя наступление советских войск в Восточной Пруссии и Прибалтике, немецкие генералы сделали ставку на два сильно укреплённых опорных пункта — Кёнигсберг и Мариенбург. В связи с этим позволю себе напомнить о некоторых исторических параллелях.
1. Испытав горечь поражений на западном фронте, союзники России убедили русских генералов немедленно выступить на восточном фронте (в августе 1914 года). То же самое произошло и в январе 1945 года. Вспомним знаменитое послание Черчилля — Сталину. В нём английский лидер просил начать наступление на Востоке на две недели раньше назначенного срока.
2. В 1914 году Россия задействовала две армии. Одна из них выступила из Кёнигсберга и должна была наступать на Мариенбург. Другая, сосредоточившись в междуречье Нарев-Ожиц, также должна была двигаться к Мариенбургу. Аналогично развивались события и в 1945 году.
3. Так же как в 1914 году, в январе 1945 года, не закончив должной подготовки, наступление было начато. Разница проявилась в результатах: Россия потерпел полное поражение в Кёнигсберге и у Млавы.
В 1945 году такого не повторилось.
Я попытался разобраться в этих совпадениях. Очевидно, царский генштаб настолько удачно разработал свою операцию, что советскому генштабу ничего не оставалось другого, как только повторить её почти в деталях. Тем более что наши войска уже занимали свои выгодные позиции. Подразумевая, что и немцы предвидели весь ход наступления советских войск в Восточной Пруссии, и начали готовиться к нему не тогда, когда оно уже началось, а намного раньше. Так или иначе, элемента внезапности для немцев в 1945 году просто не было, однако мощь советских ударов оказалась непреодолимой.

ПОСЛЕДНЕЕ ПИСЬМО

«14 января 1945 г. Передовая
Здравствуйте мои дорогие…
Шлю вам свой сердечный привет и крепко всех вас целую. Сегодня получил ваше письмо и читал его на привалах во время движения к передовой линии. Вот и сейчас остановились. С утра слышна наша канонада. Маршал Советского Союза Рокоссовский двинул свои войска. И я в числе бронетанковых войск генерал-лейтенанта Федоренко. Завтра, вероятно, с утра нажмём на стартёры. Артиллерия уже открыла нам семафор. Наш путь — на Берлин.
Вера, не волнуйся и не беспокойся за меня: «не так страшен чёрт, как его малюют». Я совершенно спокоен, иду в бой с чистой совестью и честно выполню свой гражданский долг. Читай в газетах о наших победах, в которых будет и часть моей победы. По всему видно, что немец выдохся. Последний наш удар по нему будет мощный, сокрушительный и быстрый. При первой возможности я напишу вам, как мы здесь мстим за поруганную землю русскую, за родных и близких, погибших в борьбе с фашизмом, за разбитую нашу жизнь. Мы навсегда отобьём всем на свете охоту ходить на нас войной.
И пока придет это письмо, я уже буду на полдороге к Берлину. Об этом буду писать позже, а сейчас отвечу на твоё, Вера, письмо от 1.1. 45 г…»

«23-е января 1945г. Германия
Здравствуйте дорогие…
Шлю вам свой сердечный отцовский привет и крепко целую вас. Передайте привет всем родным и знакомым. Живу я по-старому, если не брать во внимание того, что всё время движемся вперёд, вглубь Германии. Направления я не знаю, куда передние — туда и я. Сопротивление врага не особенно сильное. Последнее твоё письмо, Вера, не очень весёлое, меня сильно расстроило. На него я тебе уже ответил и вот, ещё раз повторяю: не падай духом, возьми себя в руки и борись со всеми невзгодами, которые встретятся на твоём пути. И прошу, не очень будь строга с ребятами, мне сейчас становится жаль их, особенно Лёльку, с которым я был иногда строг.
Ты права, ставя воспитание детей превыше всего. Это есть сейчас самое главное, чего ты и должна придерживаться. Ну, я кончаю.
Остаюсь ваш Алексей, пишите чаще».

«31 января 1945г. Москва
Дорогой Алёша!
Целую тебя крепко-крепко и шлю сердечный привет. Позавчера получила от тебя письмо и очень теперь за тебя боюсь, хотя ты и утешаешь меня.
Значит, всё теперь осталось позади как сон, надежды почти нет когда-нибудь тебя увидеть: война в полном разгаре и сражения развёртываются очень тяжёлые. Мысль день и ночь, ночь и день — только о тебе. Слишком малы дети у меня, а я сама уже на склоне своих лет, и нет, и нет, кажется мне, в жизни утешенья, радости, а главное, боюсь я одиночества. Здоровье слабое. Тебя вижу почти каждую ночь во сне.
Дорогой Алёша, опиши подробнее, где ты сейчас находишься, и если ты уже был в бою опиши, сильно ли сопротивляются немцы, идут ли танковые бои, а также воздушные. С новым ли ты экипажем? Сообщи инициалы своего командира танка. Какая у тебя машина, какой системы и калибра, удалась ли тебе практика? Если ты находишься на немецкой территории, сообщи, эвакуируется ли немецкое население и видите ли вы жителей? Как твоя армия называется и в каком направлении вы идёте? Боже мой! Когда же кончится война? Неужели немец не сдаётся?
А теперь про наше житьё-бытьё…
Целую тебя бессчетное число раз. Как я скучаю! Как я привыкла к тебе! Как хочется побыть с тобой, мой любимый, родной. Пиши чаще, иначе я буду страдать от сердца, особенно по ночам, думая, что тебя уже нет в живых.
Любящая тебя твоя Вера»

«18 февраля 1945 г. Москва
Алёша, Алёша! Что же ты молчишь? Вчера от тебя вернули два письма. Неужели всё кончено? Тогда кому же я в этом письме изливать буду свою грусть — горе? Пишу последнее письмо, если вскоре не получу твоего ответа.
Сердце моё предчувствует недоброе. Чувствую, что расстались мы с тобой серьёзно, а потому прошу простить меня за все обиды, которые я, быть может, допускала в течение нашей супружеской жизни. Мне очень тяжело вспоминать это, но ещё тяжелее думать о том, что могу потерять тебя навсегда. Всё время готовлю себя к этому и строю планы на будущую жизнь такие: Лёлю и Витю буду хлопотать в Суворовскую школу, а Толю буду воспитывать сама. Буду работать неустанно, пока здоровье позволит мне это продолжать. Твой образ всегда будет у меня в доброй памяти о тебе. Дети всегда будут ставить поведение своего отца в супружеской жизни высоким примером для себя. Я всегда буду им это внушать.
Ах, если бы можно было вернуться годом назад! Как многого мы ждали с тобой в послевоенное время! Неужели жизнь так сурова, так неумолима? Что на прощанье мне тебе сказать? Буду надеяться, что ещё увидимся, ты вернёшься с победой, что жизнь будет радостной. Буду ждать тебя до конца.
Прощай мой дорогой, любимый. Не забывай чаще писать. Я всё жду, жду, жду. Быть может, мои волнения и слёзы напрасны? Желаю тебе жизни, здоровья, бодрости.
Остаёмся любящие тебя навсегда Вера и детишки»…

ПОГОВОРИМ О ТАНКАХ

Если от южных ворот замка мы пойдём по аллее, устроенной очень высоко над уровнем реки, то выйдем к новому городскому мосту, которого до войны не существовало. Здесь — главная площадь города. Миновав её, мы продолжим путь в том же направлении по длинной — предлинной улице, сумевшей за 30 минут нашего пути три раза поменять своё название. Примерно через полчаса перед нами появится указатель, информирующий о том, что нам следует перейти дорогу, что мы и сделаем.
Пробыв в Мальборке всего сутки, в первый же час моего пребывания в городе, я посетил бургомистра и даже выпил с ним чашечку кофе, любезно мне предложенного. Мы с ним вспомнили о Януше Пшимановском, недавно ушедшем от нас, большом энтузиасте по созданию Польской Книге Памяти. Он мне рассказал о планах города по реконструкции мемориала: к 2005 году привести в порядок памятник и ограду вокруг кладбища, при входе на кладбище вывесить списки всех захороненных в братских могилах бойцов.
Бродя по дорожкам кладбища, я повторял и повторял слова из песни Владимира Высоцкого: «На братских могилах не ставят крестов».
Рядом с «нашим» кладбищем есть другое. Здесь тоже захоронены воины — совсем из другой войны. Тому кладбищу скоро исполнится девяносто лет, все могилы на нём с надгробными плитами и крестами. Эпитафии — отчётливо видны и читаемы.
В состав Краснознамённого ордена Кутузова 8-го механизированного Александрийского корпуса (второго формирования) входили части:
— 116-я ТБр (танковая бригада)
— 66-я МБр (механизированная бригада)
— 67-я МБр
— 68-я МБр
— 96-й отдельный тяжёло-танковый полк
По типам танков и САУ:
— ИС-2 — 21 шт.
— Т-34 — 5 шт.
— М4А2 — 185 шт.
— САУ-85 — 21 шт.
— САУ-76 — 21 шт.
На заключительном этапе войны 8-му МАК предстояло воевать техникой, на три четверти укомплектованной американскими танками. Но, что же собой представлял танк «Шерман»? И почему танковые соединения советской армии имели на вооружении такой большой процент этих танков, и очень мало своих, лучших танков Второй мировой войны?
Танк «М4А2»
Из 7056 танков, полученных Советским Союзом по ленд-лизу, 4102 были танки «М4А2» с дизельным двигателем. По своим техническим характеристикам танк «М4А2» не занимал первых мест среди воюющих в Европе танков, но был лёгок в эксплуатации, а его конструкция была хорошо приспособлена для массового выпуска. Всего за годы войны американцы выпустили 49234 «шерманов».
Поскольку главными оппонентами «шерману» были немецкие танки, его и нужно сравнивать именно с ними. «Шерман» на равных сражался с танками T-III и T-IV, но безнадёжно уступал танкам T-V («пантера») и T-VI («тигр»).
Компоновка танка была выполнена так, что карданный вал проходил через весь танк из кормовой его части к коробке передач, расположенной в передней части корпуса. Такая компоновка силовой установки увеличивала высоту танка, что, безусловно, делало его очень уязвимым при обстреле противником. Кроме того, «шерманы» имели недостаточно надёжную бронезащиту и малоэффективную пушку.
Вот как описывает поединок «шермана» с «пантерой» американский танкист, сражавшийся в Нормандии: «Лобовая броня «пантеры» выдерживала попадания 75-мм. бронебойных снарядов «шермана» со всех дистанций, в то время как сама «пантера» легко пробивала броню «шермана» с любой практической дальности.
В первом же бою между «шерманами» и «пантерами» немецкий снаряд угодил в американский танк, пробил лобовую броню, коробку передач, боеукладку, расположенную в полу корпуса, двигатель и, расколов кормовую бронеплиту, вылетел из танка».
Ещё два свидетельства таких поединков: «Я был командиром «шермана», вооружённого 76-мм. пушкой. Утром 20 ноября 1944 года немцы перешли в контратаку. Пехоту прикрывали, по меньшей мере, три «пантеры». Я приказал наводчику открыть огонь по ближайшему немецкому танку, который находился в 800 м. от нас и был прекрасно виден. К моему удивлению и разочарованию, мог только наблюдать, как наши снаряды рикошетируют от брони «пантеры». Мы добились шести попаданий в разные части немецкого танка, от башни до гусениц и с удивлением видели, что «пантера» продолжала движение даже после седьмого попадания».
«17-го ноября 1944 года около Пуффендорфа в Германии мой взвод из пяти «М4» занимал оборонительные позиции, когда немцы предприняли контратаку, поддержанную «тиграми». Мой танк первым открыл огонь по танкам противника, которые двигались по полю прямо на нас. На дистанции 1300 метров со второго выстрела мы добились попадания, но снаряд отрикошетировал. В это время огонь открыли другие танки моего взвода… Плотный артиллерийский огонь заставил «тигра» остановиться, хотя он и не был повреждён. Немецкий танк подбил два танка моего взвода и мой собственный танк, при этом погибли механик-водитель и стрелок, а сам я был ранен».
Улучшить конструкцию «шерманов» во время войны американские инженеры так и не смогли, хотя попыток было много. А американские и английские танкисты сами пытались улучшить живучесть своих машин: загружали корпус танка мешками с песком, навешивали на броню запасные траки… Но все эти меры оказывались практически бесполезными. Были ещё два больших недостатка в конструкции «шерманов». Первый — слишком узкие гусеницы, ухудшающие проходимость танков. Второй — неудачное расположение боеукладок. Вражеский снаряд, пробивший броню «шермана» почти всегда попадал в одну из боеукладок и вызывал в ней пожар. Позднее американские конструкторы стали применять в «шерманах» «мокрые» боеукладки, когда боезапас укладывался в ёмкости, заливаемые водой. Но в танках «М4А2» таких боеукладок не было — они по-прежнему оставались пожароопасными. По оценкам специалистов 70% подбитых «шерманов» сгорало.
Не избалованные хорошими танками наши союзники-танкисты применяли против немецких «тигров» и «пантер» довольно оригинальные приемы. Один из них назывался так: «Есть ли кто дома?» На фашистские танки обрушивали максимально возможный огонь превосходящих их по количеству танков союзников. Хотя снаряды «М4» отскакивали от брони немецких танков, но молодые необстрелянные командиры немецких машин не выдерживали непрерывного стука снарядов по броне и уводили свои машины прочь с поля боя. Другой приём был не так уж безобиден, как первый: в жертву приносилось насколько «шерманов», отвлекавших немецких танкистов от направления главного удара… И ещё один — у американцев он назывался «держи фрица за нос и бей его по заднице».
Итак, за годы войны Советский Союз получил по ленд-лизу из Америки 7056 танков (из них — 4102 танка «М4А2»), а сам произвёл почти 103 000. Только в 1944 году у нас было произведено 29 000 танков и САУ (а это ежедневно — 80 машин).
Соотношение — 15:1 в пользу советских танков с учётом всех американских танков, поставленных в СССР, и 25:1 — с учётом только танков «М4А2».
Мы зададим себе три вопроса:.
1. почему 8 МАК и другие танковые соединения СССР за три месяца до окончания войны были почти полностью оснащены танками «Шерман», которые были хуже советских по всем основным параметрам?
2. почему танкисты 8 МАК проехали мимо Наро-Фоминска и не пересели на советские машины?
3. почему на улицах Мариенбурга, Будапешта, Берлина… горели американские танки с нашими экипажами на борту?
Я долго размышлял об этом и теперь, кажется, знаю ответ на все три вопроса: экономические соображения оказались на первом месте. «Зачем бросать в тяжелейшие сражения наши, лучшие танки Второй мировой войны, если есть и всё ещё поступают в СССР американские, которые придётся вернуть обратно новенькими, если их не потребить» (по условиям американского закона о ленд-лизе). Так мог рассуждать в Москве только один человек — Сталин.
За 12 дней боёв (с14 по 26 января) потери 8 МАК составили:
— в живой силе: погибло — 724 чел.
— ранено — 2075 чел.
— пропало без вести — 98 чел.
Потери в танках и САУ: ИС-2 — 2 шт. (10%)
— М4А2 — 43 шт. (23%)
— СУ-85 — 2 шт. (10%)
— СУ-76 — 7 шт. (33%)
— Т-34 — потерь не имели
Вдумаемся в цифры: 12 дней войны — 822 погибших, более тысячи искалеченных и всё это — в одном небольшом подразделении Советской армии. До победы оставалось 102 дня. И как тут не подумаешь о том, что война для политиков — экономически выгодная сделка — сделка на крови простых граждан. А извещение о гибели моего отца я вынул из почтового ящика 9 мая 1945 года.