журнал СЕНАТОР
журнал СЕНАТОР

ТЕЗКИ

ЛЕВ БОЧЕНКОВ

Лев Боченков— Надень вот это, — жена протянула гимнастерку. — В ней тебя легче узнать.
— Да ты что, в такую жару?! — Василий Иванович по-мальчишески сдернул со спинки стула голубую тенниску и ловко вынырнул из нее седым облаком волос.
— Вот и порядок, правда, Серега? — поправляя рубашку, подмигнул он шестилетнему внуку.
— И я с тобой. Можно? Возьми меня, — заегозил тот, почувствовав доброе расположение деда.
— Нет, брат. Ты остаешься на важном посту при бабуле. Помогаешь готовить стол, обеспечиваешь, так сказать, тыл. Понял?
Сережка, моргая длинными черными ресницами, обиженно насупился, но согласился.

На вокзал Комаров приехал за полчаса до прихода поезда и томился в ожидании. Шутка ли, столько лет не виделся он с Хасаном, с тех самых пор, как их, тяжелораненых, увезли с поля боя. Вернее, это поле было уже улицей Берлина. Перебегая от дома к дому, рота наткнулась на внезапно хлестнувшую откуда-то пулеметную очередь. Бойцы метнулись к стене. Хасан тоже прыгнул в сторону, но у проема обгоревшего окна стал грузно оседать, судорожно цепляясь одной рукой за вывернутую раму, а другой как-то неестественно поджимая живот.
— Хасан! — выкрикнул Комаров и, подбежав к нему, оцепенел над перекошенным в муках лицом, не замечая, как вокруг свистят пули. Очнулся от взрыва. Видимо, наши нащупали пулеметное гнездо фашиста. Комаров рванулся на звуки боя, но что-то больно клюнуло его в левое плечо. Улица покачнулась, поплыла куда-то черными углами зданий...
После войны Комаров попытался искать Хасана, но безуспешно. А недавно в одной из центральных газет попалась на глаза знакомая фамилия. Обладатель ее работал в Казани. «Вдруг это он?» — Василий Иванович послал письмо. И вот телеграмма: «Встречай...»
На перрон вслед за проводником сошел рослый мужчина в соломенной шляпе. Чуть усталые, с легкой косинкой глаза его прищурено забегали по сторонам. Василий Иванович подскочил к нему и, прежде чем тот успел узнать его, сгреб в охапку друга.
А на другой день ранним утром видавший виды «Москвич» Комарова вез однополчан по местам Курской битвы, где они, русский и татарин, вместе били фашистов. Вокруг, куда ни глянь, мелькали дорогие сердцу поля, перелески, села. У Понырей свернули налево. Вдруг Хасан, сидевший сзади, тронул за плечо Комарова:
— Стой, стой, дружище! Это же здесь...
Они вышли из машины. Высоко в небе, словно на струне луча, звенел жаворонок.
— Давно не слыхал эту птаху, — сделав ладонь козырьком, запрокинул голову Хасан.
Рядом едва угадывалась бывшая траншея, до краев заросшая ромашками и душистой кашкой. Друзья, не сговариваясь, спрыгнули в нее. Присев, закурили. Помолчали.
В сорок третьем году здесь была передовая. Может быть, в этом самом окопе, по крайней мере им так представлялось, держали они оборону в то далекое июльское утро. Рассвет трудно и кроваво набухал на востоке, когда едва заметными силуэтами зашевелились вдали вражеские танки. Их было так много, что, казалось, заколебался, ломаясь, горизонт и медленно стал приближаться, подминая густые волны хлебного поля. Первое, что почувствовал тогда Василий, так это озноб во всем теле. Не сразу понял, что под ним мелко-мелко подрагивала земля. Ящеркой зашуршала струйка подсохшего на бруствере грунта и юркнула за воротник, прохладно щекоча шею. Справа и слева зазвучали команды, вонзая в упругий, словно натянутый гулом, воздух: «Огонь! Огонь!» И началось...
Бой шел несколько суток. Горящие колосья, как солдаты с гранатами, ложились под «тигры» и «пантеры», и, словно от них, а не от меткого попадания снарядов, взрывались они, корчась паучьими знаками.
Им трудно было представить ту далекую картину изуродованного поля, глядя сейчас на это море пшеницы, во всю ширь свою захлестнувшее окаем. Окутанные легким маревом, плыли по нему, чуть покачиваясь на волнах колосьев, комбайны. Один из них остановился почти рядом, у дороги.
Вынырнув из-за поворота, подкатила к нему машина. Из нее выскочил белокурый парень в красной косоворотке.
— Привет Яшке! — крикнул он комбайнеру и, встав на колесо, махнул рукой. — Порядок, давай!
Солнечные лучи, разбиваясь о стекла кабины, рассыпали вокруг слепящие брызги света. И почудилось: это они, вдруг отвердев, золотистым зернопадом хлынули в кузов.
— Вась, а я тебя не признал сразу-то, — спустившись с мостика и подавая товарищу загорелую с засученным по локоть рукавом руку, сказал комбайнер, — глянь-ка, щетина-то какая, что стерня, да еще припудренная.
— Оно и ты не отстал, — толкнул легонько его в плечо белокурый. Яков тронул свой колючий подбородок. Оба рассмеялись.
— Не горюй, уборку кончим, портреты восстановим,— уже из окошка кабины крикнул Василий, и машина так же внезапно, как и появилась, исчезла.
Однополчане, с интересом следившие за этой сценой, еще немного помолчали, глядя, как комбайн, зашлепав лопастями по стеблям, словно старый пароходик, стал удаляться.
— Ишь ты, как на фронте: тоже побриться некогда, — по-отечески одобрительно кивнул в сторону комбайна Комаров.
— Кого-то он мне здорово напоминает, этот шофер. И лицом, и жестами, и улыбкой, — раздумчиво протянул Хасан.
— А знаешь кого? — прищурил глаза Комаров, — Ваню Уварова.
— Точно, его! — подтвердил Хасан. — Как сейчас вижу: собирается в разведку, озорной, веселый, будто на свидание идет. «Вы тут чайку согрейте, а я «языка» в гости приглашу...»
— Да-а, — протянул Василий Иванович. — Ушел и как в воду канул. «Без вести пропал» — самая страшная, пожалуй, весть для родных.
Друзья сели в машину. Ехали притихшие с тяжелой, внезапно придавившей печалью. Неловкость от какой-то неосознанной, необъяснимой вины — вот они живы-здоровы, а он... Разговор не клеился.
Зашелестели газетами, купленными накануне в киоске. Запестрели заголовки «взятка», «привлечен», «хапуга», «террор»…
— Откуда повылазила вся эта мразь? Не знаю, как тебя, а меня стыд берет перед такими, как Уваров, — с обидой заговорил Хасан.
— Ты прав, брат.
Комаров приостановил машину, вынул сигареты, нервно чиркнул спичкой и сделал одну за другой несколько затяжек, пытаясь загасить поднимающуюся в душе волну гнева. — Я в народном контроле работал. Теперь, кажется, что снова на фронте. Только на этот раз мы сражаемся за спасение чести и совести. Через наши сердца проходит передовая.
— Мне даже сон привиделся однажды, — Комаров обернулся, задетый за живое, к товарищу. — Сидим мы в окопах, как на войне. И вдруг появляется эдакая ползучая контра и прет как танк на нас, а из нее клыками торчат: благодушие, равнодушие, подлость, лесть, угодничество и прочие разные слова. Уж не упомню. Проснулся…
— Да, хорошо бы проснутся, — усмехнулся Хасан. — А то ведь не сон это, а явь настоящая.
— Но у меня сейчас такое ощущение, что не в окопах мы уже, а вперед ринулись в наступление по всем направлениям, — сорвался и закашлялся от волнения Комаров. — И не может быть, чтобы мы не вывели страну нашу из прорыва.
Вечерело. За окошками машины замелькали огоньки незнакомой деревни, рассыпанные по крутому склону оврага. На дне его журчала речка.
— Жарко, попить бы, — махая у лица газетой, предложил Хасан.
— Вон у колодца женщина с ведрами, — отозвался Комаров, остановившись.
— А мы к вам на водопой, — забасил Хасан еще издали, видя, как ловко хозяйка накручивает на поскрипывающий ворот цепь. Поздоровались. Сильные руки подхватили показавшееся из колодца ведро.
— Можно?
— Пейте, пейте на здоровье. Водичка у нас добрая, глубоко проживает — донышка не видать.
— Эх, хороша! — шумно восстанавливая сбившееся от глотков дыхание, выпрямил грудь Комаров.
— А теперь, набравшись силенок, поможем хозяйке. Не рыцари мы, что ли? — подождав, когда напьется друг, сказал Василий Иванович.
— Это тебе! — он протянул Хасану коромысла. — думаю, сдюжишь.
— Да что вы, что вы? Я и сама управлюсь, — попыталась было возразить женщина, но, видя, как решительно шагнул с ношей незнакомец, засеменила рядом.
— Тут недалеко. Вон моя хата. Осторожно, забор малость похилился. Спасибочки вам, ставьте вот сюда, в сенцы, — она открыла дверь. — Вошли бы, с дороги-то, небось, устали, отдохнули б чуток.
Комаров пожал плечами, переступая с ноги на ногу.
— Да вы не стесняйтесь.
В горнице было просторно, пахло свежей побелкой. Прохладный ветер врывался в открытые окна из глубины сада, теребя цветастые занавески. Сразу же обдало тем особым духом домашнего уюта, каким обычно подкупает русская изба.
— Садитесь вот сюда, пожалуйста. Вы уж извините, только что ремонт небольшой сладила, не успела прибраться, — засуетилась хозяйка, машинально поправляя то скатерть, то накидки, то стулья.
— Молочка не хотите? Я щас, — через минуту она принесла кувшин, подала кружки, нарезала хлеба.
— Кушайте. Парное. Только что подоила Зорьку. А желаете — из погребка холодненького принесу?
Отказались.
На столе лежали остекленная рамка и фотографии.
— Это я приготовила повесить на место, — уловив взгляд Комарова, засмущалась женщина и тут же спохватилась:
— Ой, да что же это я. Давайте, значится, познакомимся. Я — Марья, стало быть, Федоровна, — слегка поклонилась она и, поправляя седую прядь под платок, села, вопрошающе переводя взгляд с одного на другого. Когда назвался Комаров, Мария слегка вздрогнула и, поднеся пальцы к губам, словно бы уточняя, задумчиво, нараспев протянула:
— Василий Иванович, значится...
Потом обратилась к Хасану:
— А кто же вы будете? К нам по надобности какой, аи как? Издалека, должно быть?
Узнав, кто они и зачем приехали, Мария Федоровна сразу вся преобразилась. Лицо ее, крупное, миловидное, подернутое сетью глубоких морщин, вдруг помолодело, зарумянилось и только уголки у рта да потемневшие впадинки под глазами выдавали в ней человека много пережившего на своем бабьем веку.
— И мой Ваня туточки воевал. Сперва под Сталинградом. Оттуда весточки приходили, — она пошарила по столу и протянула Комарову пожелтевшую фотографию. — Вот с друзьями снят.
Василий Иванович привстал, приближая карточку к лампочке, стал пристально вглядываться в лица бойцов, устало сидевших у гусеницы подбитого фашистского танка.
— Вот он мой, в центре. А рядом с ним его лучший друг, тезка ваш, Васей кличут. Ваня о нем в каждом письме... — начала было пояснять Мария Федоровна, но, взглянув на побелевшего Комарова, испуганно осеклась: «Что с вами?»
Руки Василия Ивановича дрожали, на лбу выступили холодные капли. «Ваня, Ваня Уваров, — выдавил сквозь спазмы Комаров. — «Мария Федоровна, голубушка, это же я с ним...»
— Бабуля, чтой-то у тебя дверь нараспашку, — послышался голос в сенях, и на пороге вырос тот самый белокурый шофер.
— Ой, Васятка, иди, иди скорей сюда. Эго мой внучек, — Мария Федоровна подвела засмущавшегося парня к Комарову. — В вашу честь назвали.
— Тезка, родной... — стиснул его Василий Иванович.
— Я же с двухлетней Анютой оставалась, когда Ваня на войну ушел. Потом все в письмах писал: «Вернусь, ты мне сына родишь. Василием назовем. Да вот не судьба, значит. Спасибо дочка уважила», — Мария Федоровна промокнула уголком платка давно уже выплаканные глаза.
— Не надо, не надо, — неуклюже стал успокаивать ее Комаров, чувствуя, как сам не может овладеть собой. — А ведь я в долгу у вас не остался: сына своего Ваней назвал, офицером служит...
Один за другим погасли, словно угли забытого костра, огоньки в хатах, и только Марьины окошки еще долго светились в душистой черноте летней ночи. А может, это ярко пылало горнило памяти, разворошенное воспоминаниями людей, случайно встретившихся здесь, на одном из перекрестков жизни в самой глубине России.


 

SENATOR — СЕНАТОР
Пусть знают и помнят потомки!


 
® Журнал «СЕНАТОР». Cвидетельство №014633 Комитета РФ по печати (1996).
Учредители: ЗАО Издательство «ИНТЕР-ПРЕССА» (Москва); Администрация Тюменской области.
Тираж — 20 000 экз., объем — 200 полос. Полиграфия: EU (Finland).
Телефон редакции: +7 (495) 764 49-43. E-mail: [email protected].

 

 
© 1996-2024 — В с е   п р а в а   з а щ и щ е н ы   и   о х р а н я ю т с я   з а к о н о м   РФ.
Мнение авторов необязательно совпадает с мнением редакции. Перепечатка материалов и их
использование в любой форме обязательно с разрешения редакции со ссылкой на журнал
«СЕНАТОР»
ИД «ИНТЕРПРЕССА»
. Редакция не отвечает на письма и не вступает в переписку.