ВСЕМ СМЕРТЯМ НАЗЛО!
(повесть)

Часть первая
ЕСЛИ ЗАВТРА ВОЙНА

Глава I. СЕМЬЯ

...Наряду с обычными предметами обучения их обучали и некоторым военным знаниям и умениям, заставляли привыкать к воинской дисциплине и воинскому порядку, особенно во время летних каникул, проводимых в военных лагерях училищ соответствующих родов войск.
Каждая артспецшкола состояла из трех батарей: третьей, включавшей шесть классов 8-го года обучения, второй — шесть классов 9-го года и первой — шесть классов 10-го года обучения. Классы назывались взводами, командирами которых назначались гражданские преподаватели, в помощь которым из учащихся назначались один помкомвзвода, носивший на петличках три красных треугольника и по два командира отделения, с двумя треугольниками.
Но самой заманчивой перспективой для не лишенного карьерных амбиций спецшкольника являлась должность старшины батареи и, особенно, старшины первой батареи, являвшегося, по существу, первым помощником военрука школы.
Всякое новое дело оказывается не столь простым, как это кажется со стороны. Военные училища предъявляли к поступающим в них высокие требования, которым многие из тех, кто шел «с гражданки» не удовлетворяли и по образовательной, физической и моральной подготовке. Удовлетворить эти требования и была задача, стоявшая перед спецшколами. За три года в спецшкольника необходимо было не только вложить прочные знания, но и заложить основы для формирования таких личностных качеств, как ответственность за выполнение своего гражданского и воинского долга, организованность, способность воспринимать как должное те ограничения, которые накладывает на воина воинская служба.
Хотя последнее условие несколько размывалось по той причине, что жили спецшкольники дома, оказываясь под влиянием всех гражданских вольностей.
Немаловажной также была задача возбудить любовь к будущей профессии офицера — артиллериста.
Главная трудность в решении этих задач возникала из-за низкой мотивации при поступлении в спецшколу пятнадцатилетних мальчишек. В отличие от прежних кадетов, по большей части шедших в кадетский корпус по зову сердца и, как правило, в продолжение фамильной традиции, спецшкольники пролетарского происхождения поступали в спецшколу в большинстве своем из материальных соображений или соображений эстетического характера — больно привлекательной была униформа — было чем покрасоваться перед девчонками. Что же касается воинской дисциплины, рассуждали они, — как ни будь справимся с ней.
Первый год работы коллектива спецшколы, где директором был Владимир Петрович Казанцев, показал: эти легкомысленные мотивы дают о себе знать, особенно в младшей — третьей батарее. А как опытный педагог, он понимал, что если не принять в ней как можно раньше мер по исправлению положения в том или ином классе, будет трудно преодолеть негативное влияние этих мотивов до самого конца обучения в школе.
— Вера Яковлевна, — обратился директор к темноволосой, розовощекой учительнице математики, командиру одного из взводов третьей батареи, занявшего по всем показателям пятнадцатое место в школе,
— Что бы вы предложили предпринять в вашем взводе?
— По — моему необходимо сменить руководство у школьников. Зуев не пользуется деловым авторитетом среди них. Предлагаю заменить его Колей Крымовым. Отлично учится, дисциплинирован, старается помогать товарищам по учебе.
— Этакий пай-мальчик? Как правило, ребята, особенно в школах мальчишеского состава не очень то жалует доверием и солидарностью отличников — тихонь, засомневался Казанцев.
— Это имеет место. Но я присмотрелась к Коле. Мальчик целеустремленный и, как мне кажется, обладает достаточной волей, чтобы повести своих одноклассников за собой.
— Ну что ж, так и быть. Утверждаю вашу рекомендацию.
Приняв ряд других решений, совещание закончило свою работу.
…Коля Крымов, щупленького телосложения и небольшого расточка пятнадцатилетний паренек, сидел напротив директора школы и внимательно выслушивал наставления. Владимир Петрович Казанцев с его развевающейся шевелюрой волнистых волос казался ему львом. Но дружелюбие и не сходившая с его лица улыбка, успокаивали Колю: «лев» был не опасен. Более того, директор, предлагал ему то, о чем он не мог даже мечтать — занять пост помощника командира взвода вместо Бориса Зуева, не оправдавшего надежд командования.
Красный от смущения и волнения Коля слушал доводы директора, мысленно сопоставляя себя с Зуевым, высоким, стройным, щегольски носившим униформу спецшкольника, звонко, с особым шиком отдававшим команды, всем своим видом и поведением подчеркивая свое превосходство перед одноклассниками, и невольно чувство собственной неполноценности овладевало им.
Коля поступил в эту школу после семи классов не случайно. Во-первых, он любил военное дело. Почему? Трудно сказать. То ли надвигавшаяся угроза войны и связанная с ней тревожная атмосфера в обществе, сопровождаемая патриотического содержания фильмами, то ли давнее его увлечение военной историей, незаметно готовили почву для выбора профессии. А может быть и иное: Коля был примерным учеником, стремился к универсальному познанию, а таким бывает трудно найти предпочтительное увлечение, и для выбора профессии порой необходим особый, побудительный толчок. Таким толчком явился приход в школу, где учился Коля, Васи Хомуськова, паренька в ладной красивой форме со значком «Отличник артиллерии РККА» на груди. Вася толково выступил перед собранными для этого случая школьниками 7-х и 8-х классов, призвав их поступать в спецартшколу и это выступление решило судьбу Коли.
…Крымов словно очнулся от пронесшихся в его голове воспоминаний, не теряя при этом смысла слов, исходивших от директора и, наконец, поддавшись убеждению Владимира Петровича, произнес:
— Хорошо, Владимир Петрович, я попробую.
— Вот и хорошо, молодец. А мы, если будет трудно, поможем. Обращайся за советом, когда будет необходимо.
9-я специальная артиллерийская школа располагалась в здании бывшего до революции реального училища. Это было фундаментальное, с особенным по архитектурному оформлению фасадом. Его три этажа как бы специально предназначались для размещения трех ступеней обучения. Помещения для классов были просторными и светлыми. Школа имела вместительный актовый зал. Широкий коридор между внешней с высокими окнами стеной и помещениями для обучения позволял выстраивать учеников для совершения необходимых воинских построений. Широкая лестница вела на площадку первого этажа, где дежурный по школе, совершив виртуозные действия с настоящей шайкой, встречая директора утром, отдавал ему рапорт.
Выйдя из кабинета директора, Коля уединился в актовом зале, расположенном на том же, втором этаже. Со сцены еще не была убрана трибуна, с которой так недавно провозглашались итоги учебы за первую четверть, и новая волна стыда за унизительное место его класса нахлынула на него.
Перед Колей была поставлена цель — вывести класс из «ямы», в которой он оказался. И эта цель, как тяжелая ноша, стала давить на его плечи.
Он уже начал понимать значимость такого понятия как цель, понимать, что и цели могут быть разными. Три треугольника на петлицах — это, конечно, здорово. Но это может быть ложной приманкой для слишком заботящихся о ранней карьере мальчишек, годной лишь для самолюбования. Главное же иметь такую цель, чтобы вся душа загорелась. И вот такая цель у Коли появилась.
С чего начать? Коля снова, но уже спокойнее, стал обдумывать наставления директора. Ну, конечно же, одному с поставленной задачей не справиться — надо опереться на единомышленников, и Коля их уже видел — это Морозов, Баловнев, друг детства рыжик Толя Воробьев. С их помощью надо будет постараться морально изолировать группу лодырей и бузотеров в лице Почтарева, Нефедова, Николаева. Да и основная масса ребят неоднородна — одним надо помочь индивидуально, других же постараться раззадорить и увлечь поставленной целью. А в целом — создать в коллективе разными средствами атмосферу азарта, стремления привести в учебу радость познания нового, подняться над серыми буднями процесса обучения. Но в общем, как говорил Наполеон, «надо ввязаться в бой, а там будет видно». Остыв от первых впечатлений от случившегося, Коля вышел из школы, сел на привычную «девятку» трамвая. Через несколько минут его обдало затхлым запахом вонючего Обводного канала, проплыли корпуса завода «Красный Треугольник», где когда-то, в конце 20-х годов работала галошницей его мама и откуда ее за активную общественную деятельность выдвинули в административный аппарат Ленсовета. Она так и называлась — «выдвиженка».
Выйдя у моста, он повернул, пройдя через него, на проспект Газа, названный так в честь командира бронепоезда, отличившегося при обороне Петрограда в гражданскую войну. Впрочем, этот проспект и до этого назывался достаточно революционно — «проспект Юных Пролетариев».
Пройдя через проходной проем в железных, решетчатого типа, всегда закрытых на замок воротах и через двор мимо массивного здания яслей, выходящего во двор полукружьем огражденной балюстрадой площадки, Коля вошел в подъезд, почему-то называемый «парадной».
Дом, в котором жил Коля, был одним из домов, построенных новой, советской властью в Ленинграде и предназначался для пролетарских слоев общества, работников крупнейшего в стране резинового комбината «Красный Треугольник» и претендовал на создание некоторых удобств и предоставление некоторых услуг, ранее недоступных этим слоям. Так, из семи корпусов дома один предназначался для яслей, а потому был и соответственно оборудован. А второй имел в своем составе котельную для обогрева жилых корпусов и яслей, прачечную и, чем особенно гордились жители дома, общественные ванные.
На первом этаже сильно пахло кошками — их излюбленное место было под лестницей, и запах этот сопровождал Колю почти до самого верхнего четвертого этажа, где еще более усиливался в связи с близостью другого «злачного» места — площадки перед чердаком.
Открыв ключом «французского замка» дверь, Коля вошел в квартиру. Ее, двухкомнатную квартиру, мама Коли получила за ударный труд и активную общественную деятельность в 1928-м году. Молодая семья была счастлива, пережив множество мытарств из-за отсутствия собственного жилья. Но когда выяснилось, что за бортом распределения жилья оказалась одинокая молодая мамаша с ребенком, мать Коли тут же предложила ей занять вторую, меньшую комнату их квартиры. Будучи убежденной коммунисткой, она не могла поступить иначе.
Впрочем, соседка вскоре сумела «отблагодарить» свою благодетельницу, отметившись в квартире мелким воровством, что вконец испортило их отношения. Соседи несколько раз менялись, но, вот уже в последние несколько лет в малой комнате проживал веселый доброжелательный мужичок, постовой милиционер с украинской фамилией Кобзун с такой же доброжелательной, пышущей здоровьем женой Валентиной.
Войдя в свою комнату, Коля с радостью бухнулся в уже продавленную заметно кушетку и уставился в потолок, на котором не было ничего, кроме простенького сиреневого цвета абажура и образов, нарисованных Колиным воображением.
Комната Колиных родителей была уставлена разношерстной мебелью. Наряду с претенциозным мраморным столиком с множеством флакончиков и других предметов косметики, в комнате выделялся своей пролетарской простотой деревянный красного цвета шкаф, изъеденный жучком и стоящий практически на трех собственных ножках с бруском дерева вместо четвертой. На шкафу стоял репродуктор. Коля, кровать которого располагалась как раз возле шкафа, ложась спать, особенно любил слушать передачи опер из Кировского театра оперы и балета или обзоры туров шахматных соревнований с записью отложенных партий. Потом, стоя перед окном и глядя в глухую торцовую в пяти метрах стену яслей, он, не сдерживая силы своего, еще неустановившегося голоска, подражая любимым певцам: Печковскому, Нечаеву, Лемешееву, исполнял их арии, радуясь своей причастности к оперному искусству. А анализ шахматных партий и, особенно отложенных позиций — был его любимым делом, которым он мог заниматься даже на уроках.
Рабочим местом Коли был стол, сколоченный его отцом-бракером экспортлеса из пиломатериалов — он прочно стоял на толстых бревенчатых тумбах, обвернутых плотной цветной бумагой. Коля любил свое рабочее место, уроки на котором, как он считал, помогал делать сам Ленин, статуэтка которого стояла на столе.
Коля любил учиться. Отец называл это красиво и внушительно — «процесс познания». Включение этих двух слов в словарный запас Коли произвело своеобразную революцию. Он стал смотреть на все сущее как на средоточие неких тайн, которые следовало разгадать. Вот только отец его, когда-то закончивший комвуз и даже интересовавшийся философией — Коля нашел у него книжку французского философа Тюрго, не всегда мог отвечать на его неожиданные вопросы, ограничиваясь постоянным унылым «подрастешь — узнаешь». И Коля рос…
В мире разгорались военные конфликты, и многие мальчики избыток своей энергии выплескивали в военные игры. В сущности, война не так уж давно закончилась на их Родине. Книжные полки были полны рассказов о гражданской войне, а когда по двору шел, ковыляя на протезе и с орденом «Красного знамени» на груди часто подвыпивший мужичок, среди мальчишек уважительно и таинственно звучало: «партизан, партизан пошел».
Понятие войны вызвало у Коли нешуточную потребность познания, и он купил книгу военного писателя Клаузевица «Походы Суворова». Его удивляло, что этот немец служил в русской армии и был ей полезен. И удивление было тем более обоснованным, что именно Германия по всему ходу международных событий, за которыми Коля постоянно следил, становилась главным врагом его Родины.
Особенно остро ребята реагировали на события гражданской войны в Испании, и эти события, с неизменно заданным успехом республиканцев разыгрывались на полях…. комнаты Крымовых Коля и его друзья одноклассники Толя Воробьев и Леша Иванов, проживавшие в этом же доме, имели целую армию из оловянных и деревянных солдатиков. Последние строгались даже на уроках, чему Коля как староста класса никак своим друзьям не препятствовал. Успех республиканцев был дороже собственного покоя и классного благополучия.
Мастерилось и вооружение: пушки, пулеметы, самолеты. Пушки могли стрелять порохом, пулеметы алюминиевыми пульками. Самолет перемещался по тонкому проводу, закрепленному в верхнем углу комнаты, и сбрасывал бомбы. В разгар сражения, проходившего по определенному сценарию, бело дымно и весело. Победы республиканцев праздновали в кухне всем съестным, что было на плите.
...Коля открыл глаза и скользнул взглядом по стенам комнаты. На одной из них в позолоченной раме висела литография горного австрийского или швейцарского пейзажа. На картине по воображению Коли недоставало орла, и он устранил этот «недосмотр» художника, нарисовав на вершине горы знак птички. На другой стене висела фотография слушателей, преподавателей и руководства Курсов при Ленинградском институте инженеров коммунального строительства, где когда-то училась его мама, но из-за болезни отце их не закончила. На лбу одного из руководителей была нарисована фашистская свастика, обозначавшая репрессированного «врага народа».
Далее взгляд Коли наткнулся не большого размера цветочный вазон формы «лотос» малинового цвета, над которым возвышалась кучка широких зеленых листьев. Вазон стоял не подоконнике и неплохо украшал бы комнату, если бы не одно «но» — он был треснувшим и, чтобы ему не развалиться, был перевязан поперек кожаным ремнем.
К подоконнику был придвинут раздвижной ломберный столик, на зеленом сукне которого в былые времена играли в карты. Теперь он, будучи накрытый клеенкой, выполнял чисто пролетарские функции: на нем можно было поесть или, включив настольную лампу с зеленым абажуром и, уместившись в небольшое, требующее ремонта креслице, почитать вечерком книгу.
А вот и железная с бубенцами родительская кровать и, наконец, кремового цвета комод для белья, на котором стояло зеркало и лежала всякая всячина. Коля бросил взгляд на пол. На две трети комнаты он был покрыт зеленоватого цвета в узорах куском линолеума, заменявшего собой истоптанный ковер, врученный матери Коля в качестве приданого. Ну, что, может быть, хватит? Нет, не может быть, чтобы в этой семье не читали. Действительно, книги были, но они хранились в чулане прихожей, где располагалась и фотолаборатория Коли. Теперь можно перевести дух в описании этой квартиры. И, все же, кое-что, а вернее кое-кого мы забыли: конечно же, кота, белого, ангорской породы кота. Кот был диковат и не любил, когда его брали на руки и царапался. Он приносил и другое неудобство, как бы мстя хозяевам за фамильярное отношение к его персоне: его шерсть обильно лезла и можно было удивляться, почему он еще не лысый. И все же, он доставлял немало радости, а иногда и повода для удивления. Так, однажды, прыгнув с форточки за воробьем, он упал на булыжную мостовую с четвертого этажа, отделавшись лишь одной ссадиной на спине.
Все убранство комнаты Крымовых говорило о весьма скромном достатке ее хозяев, а все то редкое, что претендовало на некую изысканность, было приобретено за гроши мамой Коли, работавшей управхозом одного из домов на Петроградской стороне, принадлежавшего когда-то царице Александре Федоровне, в котором в немалом числе доживали свой век бывшие чиновники старой, царской России, вытесненные на обочину жизни сталинской стратегией «Выдвижения» в начале тридцатых годов. Но маму Коли, тоже «выдвиженку», они уважали за справедливость, за человеческое, внимательное отношение к их нуждам и, поэтому, прощаясь с привычными для них и, возможно, любимыми вещами и идя на их вынужденную продажу, они предлагали эти вещи в первую очередь маме Коли.
Коля любил свой дом и потому, что он вполне удовлетворял его, еще небольшим потребностям и потому, что лучшего в своей короткий жизни он еще не видел, а главное— потому, что здесь жили его родители, которых он любил. Любили его и они.
Послышались звуки открываемой двери. Вошел отец, среднего роста коренастый мужчина.
— Папа! А я командир! — бросился к нему Коля.
— Что за командир? Отец опустился устало на диванчик.
— Меня назначили помкомвзвода. Буду носить три треугольничка.
— Внушительно. Что же мне теперь делать?
— Как что? — подчиняться, и Коля вытянулся перед отцом во фронт, взяв руку под воображаемый козырек.
— А вот, к пустой голове руку не прикладывают, — и отец улыбнулся.
— Ну, насчет пустой головы еще посмотрим, и Коля бросился к столу за классным дневником, где за первую четверть у него стояли одни пятерки.
— Это еще мало что доказывает. Пустую бочку тоже можно наполнить чем-то, а что в ней. толку, кроме хранения продуктов или вещей.
Отец гордился сыном, но боялся с его стороны зазнайства, боялся, что в погоне за внешними знаками отличия он забудет о более важном: впитывая в себя все доступное ему богатство знаний, оставаться самим собой, формировать свое собственное мнение о мире, который окружает его и находить самостоятельно наиболее правильные в каждом случае решения и форму поведения.
Он знал по своему опыту, как это непросто сделать в этом мире, полном разнообразия мнений, обстоятельств, противоречий.
Выходец из тульской мещанской семьи, где царил домострой, он в полной мере испытал на себе давящее внимание своей матери, всячески препятствовавшей проявлению со стороны детей так называемых вольностей, отклонений от заранее предписанных правил поведения и даже направлений мышления. И, войдя в самостоятельную жизнь, он быстро почувствовал дискомфорт, находясь в обществе людей думающих, поступающих иначе, чем это предписывалось ему в соответствии с его предыдущим воспитанием. Выход из этого дискомфорта он нашел в солдатской среде, служа в армии, где были сильны разрушающие старые представления и порядки идеи большевиков. Он словно почувствовал дуновение свежего ветра, ожидание манящих перспектив. И в 1919 году он вступил в партию большевиков. Вдумчивого и основательного в делах, что, как правило, присуще флегматичному характеру, молодого человека оценили в партячейке, и он был направлен на учебу в комвуз в Петроград. Здесь он и встретил обаятельную Шурочку, будущую мать Коли. Ухаживал Миша настойчиво, а потому не долго, вскоре сыграли свадьбу. Свадьба была студенческая общественная в Таврическом Дворце. Одновременно сочетались несколько десятков студенческих пар. Мише и Шуре к свадьбе подарили железную кровать, которую они впоследствии перевозили с места на место— тута, где им удавалось снять угол или комнату.
— Пап, а Пап, а теперь ты купишь мне настоящий стол? — не унимался Коля.
— Теперь обязательно куплю. Вот закончу свой проект эстакады и, возможно, получу премию. И тогда уж обязательно купим тебе нестоящий стол.
— Пап, а давай сыграем в шахматы?
— А уроки?
— А я их наполовину уже сделал в школе, схитрил Коля. Уж так ему хотелось сегодня отпраздновать свое неожиданное восхождение и победой над отцом.
Мама пришла как обычно поздно, когда Коля с отцом ужинали, не дождавшись ее, в кухне. Чаще всего это было картофельное пюре с сардельками: и дешево и вкусно и быстро готовить.
Коля тут же бросился к матери из-за стола. Они, как всегда, поцеловались — отношения между ними были трогательно нежными.
На маме была широкополая фетровая зеленого цвета шляпа и это, вместе с ее тонкой, изящной фигурой почему-то Коле напоминало образ ковбоя, который он видел на рисунках в книгах.
...Последняя из девяти детей матери, владевшей в древнем русском городе Ржеве двухэтажным домом с садом и мелочной торговлей скобяными и иными товарами, расположенным неподалеку от высокого берега Волги между двумя кладбищами — Казанским и старообрядческим, Шурочка не страдала от своеволия строгой, но, видимо, уставшей от воспитания детей матери и, будучи бойкой, жаждущей приключений девочкой, предпочитала играть в мальчишеские игры, не раз заканчивавшиеся скандалами между ее матерью и соседями.
Вскоре девочка, бегавшая когда-то в разноцветных чулках, превратилась в статную и весьма привлекательную барышню, придирчиво выбиравшую себе шляпки и носочки, увлеченную ездой на велосипеде и поэзией Надсона.
Революционные события 17-го года она встретила с восторгом — они отвечали ее, жаждущей активной реализации натуре. И она быстро нашла себя в революционной буче, увлекшись идеей «раскрепощения женщин», приобщения их к общественной жизни.
Коля рассматривал старые пожелтевшие на картонках групповые фотографии то митингующих, то собравшихся по окончании какого-либо общественно-политического мероприятия людей, и с неизменным интересом и гордостью за свою мать, находил в их гуще и ее, дорогое ему лицо.
Так уж получилось: активная деятельность мамы была отмечена путевкой на учебу в комвуз в Петрограде, и она встретилась с отцом Коли.
Сегодня, как стало обычным, встреча отца с матерью не была столь трогательно нежной. И это не было следствием процесса естественного привыкания одного к другому и отсюда — естественного снижения температуры интимных отношений.
Различия в характерах и жизненных позициях родителей Коли не явились, как это иногда бывает, катализирующим фактором, вызывающим взаиморадующее удивление и обмен интересами. Наоборот, они способствовали их отдалению друг от друга, угасанию чувств особенно.
Главой семьи, ее настоящим мотором была мать. Именно на ней лежали не только заботы по хозяйству в доме, но и по обустройству жилья организации летнего отдыха семьи и другие. И в этом не усматривалось нежелание отца, любившего свою семью. Давала о себе знать его житейская непрактичность, по-видимому, бывшая следствием его воспитания, его природный флегматизм, мешавший ему оказываться при решении тех или иных вопросов в нужное время в нужном месте. Он сильно комплексовал по этому поводу, считая себя неудачником, впадал в депрессию, доводившую его до больничной койки. Шурочка жалела его, помня и о его тяжелой контузии в гражданскую войну и жила, смирившись с состоянием мужа.
Но однажды отец Коли, будучи до конца честным по отношению к жене, проявил настоящее мужество — предложил ей развод, освобождая ее тем самым от обязательств перед ним.
Мать Коли оценила поступок мужа по достоинству и согласилась — развод состоялся, но Коля не знал об этом, а поскольку в семье по прежнему сохранялся мир и согласие, основанные на любви к сыну, а может быть и на воспоминаниях о когда-то имевших место счастливых отношениях, да и на осознании уз товарищества и уз взаимопомощи, свойственных, как правило, убежденным идеологическим единомышленникам, у него не было и повода задумываться об отношениях между родителями. Он любил и отца и мать.
— Мамочка, а я командир, загорелся снова Коля, — А папа обещал мне купить настоящий стол.
— Боже, сколько новостей. Но давай-ка о них попозже. Лучше скажи, что вы ели, не голодные ли вы с отцом?
— Ты думаешь, что мы без тебя совсем уж ни на что не годимся? — проговорил отец, помогая снять Шурочке пальто.
Мать Коли прошла на кухню и из ее сумки на стол попадали французские булочки, пакетики с маслом, красной икрой-любимой едой Коли.
Усевшись за стол на табуретку, пододвинутую ей отцом, проговорила:
— Вот получила премию и решила отпраздновать, тем более, что кто-то у нас стал командиром. И, воспользовавшись паузой, пока отец хлопотал с примусом, обратилась к Коле:
— А теперь рассказывай, что же ты за командир?
Назначение Коли помкомвзвода было встречено его родителями и с удивлением и с радостью. Они понимали, что это не просто отличие, а новая жизненная позиция их сына, которая позволит воспитать в нем новые, нужные для будущего качества мужчины, недостающие в нем. Сыпались, особенно от отца, пожелания и наставления, каким должен быть командир, как он должен себя вести, чтобы не дискредитировать свои звание. Все эти наставления, конечно же оставляли какой-то след в голове мальчика, но, пусть и полезную, но сухую вязь слов в его голове затмевал, как в солнечное затмение, образ трех красных звездочек на петличках.
«...Подумать только, завтра Борька Зуев будет в строю, а я буду командовать им», думал Коля, засыпая в этот счастливый для него день.