О Берлинской операции как завершающем могучем аккорде Великой Отечественной войны написано немало. В рамках нашего конкурса мы предлагаем вниманию читателей отрывок из книги, содержащей уникальные свидетельства ветеранов-участников этой операции, живущих в Твери. Ввиду малотиражности издания и уникальности его содержания, мы решили публиковать некоторые отрывки этой книги как конкурсное произведение, предоставив слово одному из её соавторов, участнику Берлинского сражения Леониду Сверкунову.
— В то время нас, участников Берлинского сражения, в Твери было 123 человека, — говорит он. — Это были пехотинцы, саперы, танкисты, связисты, радисты, летчики, что позволило создать по их свидетельствам разностороннюю картину тех боёв. И в эту книгу вошли воспоминания 34 ветеранов, в результате получился уникальный сборник. Уникальный еще и потому, что эти воспоминания, выстроенные по иерархии боевых задач, поставленных тогда перед частями и соединениями, в которых сражались участники этого сражения, помогли как бы реконструировать эти события в восприятии участниками — разных должностей и званий, вплоть до рядовых.

Ставкой ВГК главными исполнителями Берлинского сражения были определены фронты I Белорусский, которому предстояло нанести главный удар с Кюстринского плацдарма, и I Украинский, с целью прорвать оборону на р. Нейсе. Но в связи с успешным развитием начала операции, Ставка решила несколько скорректировать эту задачу: нанести главный удар по Берлину с юга, чтобы овладеть Берлином не позже 12-15 дней.

16 апреля 1945 года войсками I Белорусского и I Украинского фронтов начался прорыв обороны Берлина, однако в виду большого сопротивления противника в условиях лобового фронтального наступления полный прорыв обороны противника войсками 1 Белорусского фронта удался только на четвертый день. I Украинский фронт успешно прорвал оборону Цейсовского рубежа и вышел на оперативный простор.

Танковые армии обоих фронтов со всей мощью устремились в обход Берлина и 25 апреля осуществили полное окружение столицы гитлеровской Германии. Большая часть сил фронтов под командованием Жукова и Конева двинулись соответственно в восточном и северо-восточном направлениях, имея перед собой главную задачу — выйти в центр Берлина. В это время практически навстречу пробивала путь армия Чуйкова с целью овладения в центральном районе парком Тиргартен, а армия Берзарина — правительственным кварталом.

Успешно продолжались бои и по уничтожению окруженных частей вермахта на юго-востоке Берлина. Здесь группа армий «Висла» была рассечена армиями Чуйкова и Катукова, образуя таким образом «Франкфуртско-Губенский котел». Подвергшись ударам обоих фронтов, он приобрел вид подвижного кольца, с намерением прорваться на запад, но был окончательно разгромлен под Лукенвальде, что в 35 км от юго-западной части Берлина.

В БЕРЛИНЕ… «СВИНЦОВАЯ МЕТЕЛЬ»

24-30 апреля 1945 года.

Тегель, пригород, северо-западнее Берлина.

При захвате пригорода Тегель мы встретили не очень сильное сопротивление. Однако после форсирования канала, за которым начинаются городские кварталы, накал боя усилился, но все-таки обошлось без пролития большой крови.

Теперь, когда шел бой за каждый городской дом, обстановка резко изменилась. Командование 598 полка 207 дивизии было вынуждено пересмотреть способ боевого применения подразделений. В практику ввели так называемую «пересменку». Если, допустим, первый батальон прокладывал путь в бою, то второй прикрывал его с тыла, очищал дома и подвалы от гитлеровцев, уцелевших от прокатившегося огневого вала. Кроме того, он обеспечивал охрану подвоза боеприпасов и эвакуацию раненых и погибших. Через двое-трое суток батальоны менялись местами. Поскольку я командовал огневым взводом истребительно-противотанковых 57-мм орудий и действовал в рядах пехоты, это коснулось и меня. Время и практика показала оправданность этого новшества.

В первый же день наступления два наших танка были выведены из строя фаустниками, которые стреляли переносными фаустпатронами. Чертовски, надо сказать, эффективное средство. Устроится такой в оконном проеме первого или второго этажа дома и ждет, когда наш танк приблизится на дальность выстрела. Дождался — и запускает фугас. А танку тесно на городской улице, — какой там маневр, только вперед или назад.

Опыт первых дней уличных боев потребовал ввести поправку и в тактику использования танков. Она должна уменьшить уязвимость их от применения гитлеровцами фаустпатронов. Вот и было принято решение: перед танком должны пройти «чистильщики» — стрелковый взвод или рота автоматчиков, которые должны уничтожить фаустника или хотя бы указать место его нахождения. Автоматчики свою очередь должны быть поддержаны действиями артиллеристов и танкистов.

Вот так я со своими двумя орудиями вышел на одну из первых ролей. Первый случай произошел на южной стороне канала Берлин-Шпандауэр. В это время второй батальон был в первом эшелоне. Поскольку я всегда поддерживал его действия в бою, капитан Колганов поставил мне задачу:

— Вот что, Федоров, сегодня ты с орудиями пойдешь сразу за взводом автоматчиков Илларионова. Их задача не просто продвигаться по улице, а выслеживать фаустников в домах и уничтожать их. Если по какой-либо причине им это сделать не удастся, они должны указать тебе и следующим за тобой танкистам место, где гнездятся фашисты. И тогда или твой взвод, или танкисты должны уничтожить указанную цель.

К этому времени мне пришлось отказаться от использования лошадей при смене позиции из-за возросшей плотности обстрела. Конечно, это вызвало трудности и немалые. Теперь перетаскивали орудие на нужное место только солдатскими усилиями. А это очень даже непросто — улицы-то чуть ли не на половину завалены битым кирпичом. Не один раз чертыхнешься, пока не вздохнешь с облегчением — наконец-то перебрались.

Шел бой в районе Моабит. Мы медленно и трудно продвигались по одной из улиц и остановились совсем, когда появился связной от автоматчиков с сообщением. «У нас запарка: командир требует огня по дому, в котором засели фаустники».

Через два дома от места расположения моих орудий, встречаю самого ротного Ефимова, который через разбитый оконный проем показывает дом, где на первом этаже засели фаустник и пулеметчик. Ротный далее пояснил:

— Автоматным огнем мои ребята только оспинные отметины на стенах понаделали. Видишь? Их пулемет весь перекресток держит под прицелом. Сейчас он молчит, а как только мы дернемся с места — тут как тут. Так что лупи своими пушками по левой стороне дома и пулемет прихватишь и фаустнику достанется.

— Понятно. Только где орудия поставить — вот вопрос.

— Думай, дружище, думай — время не терпит.

Тут меня осенило заманчивое решение. — А что если двумя расчетами втащить одно орудие на второй этаж? Автоматчики помогут, если самим будет тяжко. И дом будет виден как на ладони.

Долго рассказывать, но с грехом пополам двумя орудийными расчетами и с помощью автоматчиков втащили 57-мм орудие на второй этаж дома, занятого ротой. Установили пушку прямо в комнате и прямой наводкой открыли беглый огонь. В результате разрушили левую часть дома. Много пота пролили, но стоило того. Автоматчики без потерь миновали злополучный пяточек и двигаются дальше. Ни пулемет, ни фаустник признаков жизни не подали.

Неплохая взаимовыручка была и с танкистами. Особенно там, где «мощи» моей пушки было недостаточно. Выручала танковая пушка, у нее калибр 85-мм, не то что у моей.

Не припомню сколько времени потребовалось нашему полку пройти район Моабит, но помню хорошо, что шли по главной улице того же названия — Моабитштрассе, с задержками по причине отчаянного сопротивления противника. Улица выходила на мост Мольтке — самый центр Берлина. Это хорошо знали все, кому пришлось участвовать в штурме рейхстага или поддерживать наступающих огнем. К моменту нашего выхода к мосту, он был уже захвачен.

Командир полка Сандужиев приказал первому батальону захватить дом Гиммлера, который стоял сразу за мостом по левую руку. Второму батальону, который я поддерживал, был определен другой объект атаки — имперский театр «Кроль-опера», расположенный по правую руку от моста. Пока командир батальона капитан Колганов организовывал атаку, мой взвод не без хлопот и опасностей перебрался по мосту на южный берег Шпрее и стал готовиться к стрельбе прямой наводкой. Но вот началась атака нашим батальоном. Солдаты, стреляя на ходу, бегут через открытое пространство до театра. Не всем это удается из-за очень плотного огня. Настоящая «свинцовая метель». Занятый своим делом, скорее ощущаю, чем вижу этот опасный бег. Вот уже один солдат распластался на мостовой, а вот и другого постигла та же участь. Силясь перекричать шум боя и срываясь на крик, требую от своих ребят скорее изготовиться к стрельбе. Наконец вижу, что готовы, и не ожидая доклада, командую открыть огонь по первому этажу. Сначала одно орудие, а потом и второе стреляют, но только куски кирпича обрушиваются. Неистово требую уточнить наводку. Вроде поправили. Вот уже наши пехотинцы врываются в подъезды театра. Пора переносить огонь выше. Для надежности подбегаю ближе к орудиям и повторяю команду. Но что это? На моих глазах наводчик второго орудия Розанов безжизненно повис на станине. Кровь струится из шеи на мостовую. Погиб солдат. Теперь ему уже ничем не поможешь. Нам нет времени долго предаваться унынию. Согласно заведенному правилу замковый из расчета становится за панораму орудия. Мы возобновили огонь. К вечеру оба наших батальона выполнили боевую задачу: дом Гиммлера и имперский театр оказались полностью в наших руках.

На этом дело не кончилось. Командир полка Сандужиев, увидев здание Рейхстага, которое штурмовали наши части, решил также принять участие своим полком. Надо заметить, что расстояние до него было меньше километра и, несмотря на вечернее время и дым сражения, он просматривался. Приказ надлежит выполнять, и мне пришлось занять позицию в сквере, примыкающему к площади. Хотя нам стало известно, что атакующие пехотинцы уже ведут бой внутри здания, и что идёт чуть ли не рукопашный бой, командир полка требует поддержать хотя бы артиллерийским огнем. Пришлось пару раз выстрелить по самому верхнему этажу. Шум боя таков, что я малость оглох. Говорю это к тому, что не заметил, как замолкло первое орудие. Оказалось, что убит командир орудия сержант Камченков Михаил. Пострадало и само орудие, а вот ребята из расчета были легко ранены. И это случилось на пороге победы, которая уже очевидна. Так 30 апреля, мой взвод понес горестную, невосполнимую утрату — двое погибших. К ночи бой на Королевской площади прекратился. Я получил распоряжение сняться с позиции и разместиться временно в другом сквере, рядом с оперным театром.

На этом мое участие в битве за Берлин закончилось.

На другой день неподалеку от театра «Кроль-опера», наша батарея хоронила своих погибших товарищей. Была выкопана могила, куда мы опустили тела на плащ-палатках и предали земле. Прозвучал трехкратный залп из личного оружия. Прощайте, боевые друзья. Многие из нас мечтали дойти до Берлина, только не все дошли, а эти наши товарищи дошли, но не остались в живых. Что может быть горше, чем эта несправедливость?..

Спустя некоторое время мы услышали беспорядочную стрельбу со стороны Рейхстага и увидели разноцветные ракеты, взлетающие в дымное небо Берлина. Так отмечали наши воины взятие Рейхстага, а потом и известие о капитуляции гарнизона.

3 мая наш полк был выведен на северную окраину города. За отличие в уличных боях наш 598-й гвардейский полк получил наименование «Берлинский».

Таким мне запомнился конец апреля 1945 года.

ПОЕДИНОК С ФАУСТНИКОМ

ЛАПИН АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ.

Лейтенант, старший офицер батареи 76-мм орудий 19-й бригады 1-го корпуса 2-й танковой армии Богданова.

24-30 апреля 1945 года.

Западная часть Берлина.

Предположение относительно того, что наша артиллерийская бригада, ведя непрерывные бои, пройдет по северным пригородам Берлина, оправдалась. При этом темп продвижения был несравненно большим, чем это имело место в первые дни наступления. Чувствовалось, что противник в значительной мере утратил управление частями и подразделениями. Был, например, даже такой случай при взятии городка Шильдов.

Случилось это в вечернюю пору 24 апреля. Передовой отряд приблизившись к городской черте, встретил только два немецких бронетранспортера с солдатами на борту, которые безмятежно двигались нам навстречу. Головной танк тремя осколочными снарядами с ходу разметал эту преграду и колонна вошла в городок. К нашему удивлению мы обнаружили свет в окнах домов и более того немецкую речь, доносившуюся из радиоприемников. Нас явно не ждали ни военные, ни гражданские. Пришлось тем и другим спешно ретироваться. Однако было бы ошибкой думать, что и дальше нам не будут оказывать сопротивление. Противник принимал самые срочные меры, чтобы остановить наш танковый каток, безудержно идущий по пригородам.

В эти дни в бригаде был получен приказ о формировании штурмовых отрядов. Стало ясно, что предстоят уличные бои. Вот тогда я со своими двумя орудиями и вошел в штурмовой отряд. Костяк отряда составила рота автоматчиков со средствами усиления и поддержки: три танка, самоходное орудие, взвод саперов и мой огневой взвод 76-мм орудий. Командиром отряда стал ротный Филиппов.

Опыта ведения уличных боев у нас не было. Однако мы его быстро набирали, по мере продвижения по городским кварталам. Но перед этим нам пришлось преодолеть канал, который нам встретился на пути. Они и раньше встречались на пути, но этот был значительно шире. Как и предыдущие, он был заключен в бетонные берега, так что, считай, солидная водная преграда. Простояли мы подле него часов пять. Взвод саперов сначала произвел подрыв стенок канала, а потом навел переправу. Конечно, не обошлось и без нашего артиллерийского прикрытия. Под неприятельским пулеметно-автоматным огнем штурмовой отряд перебрался на южный берег канала и вот тогда, фактически, вошли в городской район Плетцензее.

Бой, связанный с преодолением канала, запомнился мне еще и тем, что на нашем направлении мы обнаружили тюрьму. Потребовалось нескольких выстрелов из танков, чтобы обрушить ворота тюрьмы. Оказалось, там томились политические заключенные, которые тут же получили свободу. А вот то, что около года назад, в 1944 году, здесь были казнены заговорщики покушения на Гитлера, мы узнали позже от наших политработников.

Чуть ли не в первый день продвижения по городской улице отряд потерял один танк — дело рук фаустника. Штурмовой отряд продвигался вперед через проломы в домах, либо пробирался по разбитой улице. Это зависело от обстановки. Не всей ротой, конечно, а как минимум сначала двумя отделениями автоматчиков. Одно отделение идет, прижимаясь к стенам домов, по правой стороне улицы и выискивает стреляющих из окон фаустников на левой, второе отделение двигается по правой стороне и наблюдает за домами на левой стороне. Вот такой пример взаимной поддержки. И еще одно наблюдение из нашей практики. Городские каменные и кирпичные дома — отличное укрытие для обороняющихся и чертовски трудное для наступающих. При этом совсем не безразлично, днем или ночью ведется бой. Если за ночь захватывали половину квартала улицы, то днем отвоевывали два-три дома. Несмотря на постоянные пожары в городе, отсвет от них в условиях темноты, это все-таки не дневное светило. Наступающий полумрак был нам наруку. Уличный бой очень утомителен и потому применялась пересменка. Одни воюют, другие отдыхают. Смена двумя отделениями.

Расскажу про случай моего личного «знакомства» с немцем — фаустником. Произошло это 30 апреля. Наш штурмовой отряд пробился на своем участке в городской район Шарлоттенбург. Командир штурмового отряда поддерживал связь со мною с помощью посыльного. В этот день, передо мною возник связной. Весь в пыли, поту. Запыхавшись, говорит: «Комроты велит обстрелять дом. Он угловой. Сейчас я его покажу. Оттуда фрицы весь перекресток улиц пулеметом обстреливают. Кажись, и фаустники там есть».

Я возвращаюсь к расчету. Объясняю, куда и как выкатить орудие, сказать-то легко, а как исполнить, если улица наполовину завалена разбитым кирпичом. Трудно. Но что поделаешь — надо. Мои ребята дружно взялись за ствол и колеса орудия, выкатили таки на свободный от мусора пятачок. Теперь надо как можно быстрее сделать наводку на цель и произвести выстрел. Торопить расчет нет нужны: знают как дороги секунды времени. «Орудие готово! Огонь!». Разрыв снаряда сливается с грохотом разрушившегося угла дома. Вследствие отдачи при выстреле орудие несколько развернулось в сторону. Я громко требую снова восстановить прежнее положение. По-видимому моя жестикуляция была слишком чрезмерной, ибо оказалась замеченной совсем не тем, кому была адресована. Единственное, что помню, так это искры в глазах. И все померкло. Очнулся на носилках.

Я был эвакуирован и оказался во фронтовом госпитале города Ландсберг. Ранение было легкое, и я быстро поправился. Вернулся в свою часть. Рад был встрече со своими ребятами. Оказалось, что в меня выстрелил немец фаустпатроном из окна второго этажа. Разрыв пришелся по щиту орудия и меня, рядом стоящего, зацепило горстью мелких осколков. Досталось и спине, и голове. Был ранен наводчик и тоже легко.

Так за два дня до капитуляции берлинского гарнизона мое непосредственное участие в битве закончилось. Я счастлив тем, что дошел до Берлина, воевал как мог, и мне есть что рассказать внукам.

«ОТКРЫТЬ ОГОНЬ ПО РЕЙХСТАГУ!»

БЫЛИНКИН НИКОЛАЙ АЛЕКСЕЕВИЧ.

Капитан, начальник штаба дивизиона 86-й тяжелой гаубичной бригады, поддерживающая стрелковый корпус Переверткина.

29-30 апреля 1945 года.

Центр Берлина.

Поздним вечером 29 апреля наш 2-й дивизион под командованием майора Яковцева, находившейся в районе Шарлоттенбург, получил приказ от командира бригады полковника Сазонова выделить огневой взвод для выполнения специального задания. Командир дивизиона находившийся в то время на наблюдательном пункте в районе моста Мольтке через реку Шпрее, созвонился со мною. Выбор пал на взвод лейтенанта Котова, которому следовало выдвинуться непосредственно в район наблюдательного пункта. Проследить исполнение приказа поручалось мне лично. Для этого необходимо было совершить марш-бросок по ночным улицам, чтобы ранним утром оказаться на мосту Мольтке. Далее огневой взвод в составе двух расчетов 152-мм гаубиц должен был войти в состав штурмового батальона.

Два орудия и грузовая машина с боеприпасами в сцепке с трехосными автотягачами отправились по ночным улицам. Мы с Котовым сидим в кабине первого тягача, у нас на коленях карта, следя по которой силимся не заплутать. Город освещён огнём пожарищ и часто взлетающих в небо ракет. Улица Моабитштрассе должна вывести нас в нужное место. Дорога в двух местах оказалась наполовину заваленной битым кирпичом, так что пришлось огибать проезжую часть, чтобы снова вернуться на «штрассе». Вскоре вошли в зону ближнего боя: явственно слышна пулеметная стрельба. Время неотвратимо отсчитывает минуты, а у нас нет уверенности, что не сбились с пути. Выручила смекалка: подключаясь методом проб к связкам телефонных проводов, тянувшихся вдоль улицы, наткнулись на телефонную линию Яковца (помог код позывного). Высланный навстречу командир отделения разведки Васильев вывел на мост, который считался в наших руках, но сейчас находился под непрерывным обстрелом. Медлить было нельзя. Принимаем решение прорываться. Натужно гудят моторы тягачей, мы проскакиваем мост и сворачиваем в право за большое здание. И только тут выясняется, что второе орудие разбито, командир орудия и один номер расчета ранены.

Раннее утро 30 апреля. Я нахожусь на НП командира дивизиона, разместившегося на чердаке прибрежного дома. С реки Шпрее тянет легкий туман. Впереди простирается Королевская площадь, через которую, несмотря на туман и дым пожаров, просматривается большое здание с куполом, четырьмя башнями и колоннадой. Это Рейхстаг. На его крыше как оказалось впоследствии, немцы разместили орудия, в том числе зенитные. Это отсюда они вели обстрел наших частей и моста. Далее привожу свидетельства бывшего лейтенанта Котова, проживающего в Петербурге, с которым нахожусь в переписке. Вот выдержки из его письма.

«Здравствуй, боевой друг и товарищ Николай Алексеевич!

Ты просишь вспомнить подробности обстрела орудием Рейхстага. Что касается, подробностей, то время порядочно всё стерло из памяти, не обессудь уж, если не в полной мере удовлетворю тебя.

…После того как проскочили мост Мольтке, нашли командира батальона Давыдова, его солдаты помогли нам оборудовать огневую позицию для установки орудия на прямую наводку. Помню, что вся площадь была изрыта траншеями, воронками. Были и канавы наполненные водой. Повсюду в многочисленных воронках и полуразрушенных траншеях укрылись наши пехотинцы, готовые к штурму Рейхстага. Помню, что с наступлением дня немцы усилили ружейно-пулеметный обстрел, так что пришлось расчету укрыться за щитом, а вот пехотинцам от свинцовой круговерти досталось сильно. Наступил решительный час. По команде комбата мы первыми открыли огонь прямой наводкой по главному входу Рейхстага. А вес нашего фугасного снаряда, ты помнишь, 32 килограмма. Пришлось израсходовать все снаряды, в том числе и второго орудия, так что ствол накаливаться до невозможности. Главный вход был разрушен, и по сигналу комбата

Давыдова огонь был прекращен. Наша пехота бросилась на штурм. Там завязались рукопашные схватки… Бои продолжались всю ночь.

…Днем 1 Мая мы увидели красное знамя над Рейхстагом. Немцы выходили из здания с поднятыми вверх руками и бросали оружие…Да, ты прав, что помнишь о представлении меня за тот бой к званию «Герой Советского Союза», но я был удостоен ордена Ленина, что считаю очень большой наградой. Весь остальной расчёт был также награждён орденами и медалями. Высылаю тебе фотографию расчёта гаубицы-пушки № 1804, той самой, которая произвела первый выстрел прямой наводкой по Рейхстагу в полдень 30 апреля 1945 года в начале артиллерийской подготовки. А сейчас эта пушка находится в артиллерийском музее города Ленинграда… На обратной стороне фотографии ты увидишь список имен расчёта…

Жизнь подходит к концу, и я горжусь, что наше орудие за № 1804, принадлежащее 7-й батарее 2-го дивизиона 86-й тяжелой гаубичной артиллерийской бригаде, находится в упомянутом музее, куда меня иногда приглашают по праздникам.

Спасибо за письмо.

До свидания. Крепко тебя обнимаю.

Ваш бывший КОВ-7 батареи».

Обратите внимание, что все трое последних исполнителей приказа раздельно поддерживают части генерала Переверткина, в пределах заданной полосы наступления. И получается, что привлечение показаний тверских ветеранов в контексте имевших место реальных событий в Берлинском сражении — это первый и единственный случай совместного свидетельства по родам войск видения реального события включая последний уровень исполнителей.

РЕЙДЫ ТАНКОВЫХ АРМИЙ ПО ОХВАТУ БЕРЛИНА

В последней декаде апреля 1945 года Берлин охвачен охватывающими ударами танкистов армиями Рыбалко, Лелюшенкко на левом фланге сражения и танковой армии Богданова с севера, на правом. Следом идут соответственно армии Лучинского, Кузнецова, Перхоровича. Достигнув заданного рубежа, каждая из армий, вступает в уличные бои города. Естественно, теперь дивизии и армии утратили выбор свободного проявления инициативы и вынуждены действовать строго в границах отведенных полос. В итоге произошло встречное сближение с одной стороны армий Чуйкова, Берзарина наступающих по-прежнему с востока на запад и, с другой стороны, армией Кузнецова, идущей им на встречу.

Противник теряет квартал за кварталом. Назревает угроза перемешивания частей и соединений, что можно было бы избежать при своевременном получении приказа на изменение разграничительных линий между фронтами и армиями. Но этого не случилось. Только 29 апреля вступила в силу новая разграничительная линия. Думается, это упущение и командующих обоими фронтами и Ставки. Вся тяжесть неразберихи легла на плечи армий В.Чуйкова и П.Рыбалко. Последней пришлось спешно покинуть часть взятых городских кварталов и в соответствии с новой разграничительной линией наступать левее, на северо-запад. Так, к примеру, 6-й танковому корпусу армии Рыбалко потребовалось наступать на Халензее. Армия Чуйкова на рубеже Антхальтского вокзала задержалась, не дойдя до Тиргартена. Слева наступающая армия Берзарина при упорном сопротивлении противника вышла на рубеж Александерплац, откуда по прямой улице предстояло преодолеть два моста на р. Шпрее, выйти на улицу Ундер ден Линден, заканчивающейся Бранденбургскими воротами.

Контур города Берлина в плане выглядит значительно вытянутым по направлению к Потсдаму — известной резиденции королей, места военных парадов. Из ближайшего пригорода Шёнов 24 апреля танковая армия Рыбалко преодолела Тельтов-канал, овладела пригородом, вышла в пригород Целендорф. Её наикратчайший путь с армией Лучинского проходил с боями на северо-восток, целясь на центр Берлина по районам Лихтерфельде — Фриденау, Вильмерсдорф. Этому же направлению следовала штурмовая группа. Однако 30 апреля её путь закончился в парке Гинденбург по причине сумятицы в частях. Досадно: по прямой линии до площади «Большая Звезда», что в парке Тиргартен, оставалось пройти всего 3,75 км. Тут же заметим, что командующий 3-й танковой армией Рыбалко высказал командующему фронтом Коневу неудовольствие запоздавшим приказом — пришлось оставлять взятые кварталы и сдвигаться влево. Об этом можно было бы не упоминать, если бы не было сбоя у фронтов, что привело к потере драгоценного времени. Вывод: Ни что так пагубно не сказывается на управлении в войсках, как перемешивание частей в условиях действующих двух фронтов.

Вернемся к боям армии Берзарина пробивающей путь к правительственным кварталам.

Приведем пример неудачной попытки роты автоматчиков из армии Берзарина провести разведку боем.

БОЙ ОХРАНЕНИЯ

3 апреля 1945 года.

Юго-восточнее Потсдама.

— Наш 7-й гвардейский ордена Александра Невского отдельный мотоциклетный полк состоял при штабе 4-й танковой армии. Полк обеспечивал его охрану. Кроме мотоциклетного батальона, в полку были батальон танков Т-34, рота крупнокалиберных пулеметов, разведывательная рота, дивизион зенитной артиллерии и взвод противотанковых ружей. Командующий танковой армией генерал Лелюшенко, имея такой мобильный и хорошо вооруженный полк, в критических ситуациях бросал его в бой. Такой случай произошел, например, при подходе танковой армии к Потсдаму. Вот как это происходило.

Раннее утро. Штаб 4-й танковой армии под охраной полка совершает марш. Растянувшуюся колонну возглавляют и замыкают танки, на корпусах которых разместились разведчики. Вереница штабных машин, зенитный дивизион и мой батальон находятся в середине. Дорога кажется пустынной, справа и слева от дороги мелькают придорожные кусты, которые выплывают нам навстречу и тут же исчезают, подернутые серой пеленой утреннего тумана. Асфальтированная дорога позволяет держать приличную скорость движения.

Мое место в коляске мотоцикла. За рулем Миневич, в седле сзади него, Хрусталев. Мы в касках, за спинами у нас автоматы. На коляске укреплен ручной пулемет Дегтярева, который легко снимается в случае надобности. Вот так тройками в общей колонне мы отсчитываем километры по дорогам Германии с тех пор, как 16 апреля наши войска прорвали Нейсовский рубеж. Изредка я оглядываюсь назад, чтобы убедиться все ли тройки следуют за нами, а их во взводе, где я являюсь помощником командира — десять. В роте — тридцать. Связь на марше в батальоне осуществляется визуально с помощью флажков.

Вдруг я увидел приподнятый сигнальный флажок над головой моего взводного командира лейтенанта Васильева. Это знак — «Внимание!». Все другие командиры тоже держат над собою флажки. Вот они резко несколько раз сделали флажком отмашку — на нашем символическом языке это значит: «Делай как я». Мотоцикл Васильева круто разворачивается вправо под прямым углом, водители всего взвода делают такой же разворот. Мы покидаем колонну и оказываемся в реденькой рощице буквально в метрах трехстах от дороги.

Позже подъехавший Васильев сообщил, что полковая разведка обнаружила большое скопление немцев, включая танки. Эта группировка предположительно намерена атаковать нашу колонну. Мотоциклетной роте всеми тремя взводами приказано выдвинуться навстречу и занять оборону.

Минут через десять мы достигли места, где располагались стрелки какого-то пехотного подразделения. Это они удерживали рубеж до нашего подхода. Мы имели достаточно большой опыт вхождения в бой. Быстро присоединились к ним и первым делом окопались. Я увидел, как четыре вражеских танка и три поддерживающих их самоходных орудия, двинулись в нашу сторону. Под их прикрытием вскоре показались цепи гитлеровцев, стреляющих на ходу. Слева от себя я четко услышал стрельбу из крупнокалиберного пулемета. Догадался, что это работа нашей пулеметной роты. Меж тем бой набирал силу и обстановка становилась все более сложной. Несмотря на то, что один танк противника уже горел, а второй остановился, два оставшихся танка и три самоходных орудия продолжали медленно приближаться к нашим боевым порядкам. Под пулеметно-автоматным огнем мы заставили вражеские цепи залечь. Еще два вражеских танка задымили — верный признак поражения.

Пять наших танков устремились на противника. Они с ходу подожгли самоходное орудие, а два других, отступая, тем не менее, продолжали вести огонь. Тут же последовала команда ротного, продублированная взводным: «В атаку! Вперед!» Мы дружно двинулись на поредевшие вражеские цепи под прикрытием танков. Так и хочется сказать «мой» танк, за корпусом которого мы бежали, вдруг остановился. Похоже, у него что-то случилось с гусеницей. Он немного развернулся всем корпусом и стал. Я понял, что надо немедля пристроиться к другому танку. Силясь перекричать шум боя, громко требую от своих ребят быстро пристроиться к другому танку.

Если из автоматов вести огонь несложно, то стрелять из ручного пулемета дело не совсем простое: и тяжеловат и неудобен из-за горизонтального диска на стволе, который так и клонит к земле.

Мимоходом отметил про себя, что пулеметчик Федоров лихо постреливает из него, удерживая пулемет с помощью перекинутого через плечо ремня. Меж тем наши танкисты, наконец, подожгли две оставшихся самоходки. В это самое время мы почти настигли немцев, которые, убегая, временами останавливались и стреляли в нас. И тут во время перезарядки своего автомата запасным диском я замешкался. Диск никак не хотел встать в гнездо и мне пришлось, чертыхаясь и проклиная всех на свете, потерять несколько драгоценных секунд, чуть не стоивших мне жизни. Успеваю заметить, как один из немцев прицелился. Ни что так не злит, как целящийся в тебя противник. Тут уж кто кого. Я рассвирепел и, не целясь, выпустил в него из автомата длинную очередь. Вижу, как он замертво свалился. Это не вызвало у меня никаких эмоций, словно я только и делал, что испытывал себя в подобной стрельбе. Азарт, охвативший нас, был, по-видимому, причиной этого. Не раз убеждался, что рано или поздно наступает момент, когда притупляется чувство самосохранения и тогда все нипочем.

Исход боя был решен. Мы дошли до места, где увидели массу побитых гитлеровцев. Разгоряченные, вспотевшие и возбужденные, мы стали наконец приходить в себя. Кто-то из моих ребят заметил, что бой длился неполных два часа, мне же показалось гораздо больше. Последовала команда доложить о понесенных потерях. Оказалось, что у нас трое раненых. Иванов и Поздняков получили легкие ранения, а вот Говоров пострадал больше всех — у него ранение в живот.

Было приказано выйти на шоссе и расположиться на кратковременный отдых. Мы расселись на обочине. Тут же поснимали каски со вспотевших голов, подставив их под дуновение свежего ветерка. Послал посыльного с распоряжением пригнать мотоциклы на нашу стоянку. Передохнув, и подкрепившись на полевой кухне, привели себя в порядок. Раненым оказали помощь и эвакуировали в тыл, а погибших подобрали и погрузили на транспортную машину с тем, чтобы на следующей длительной стоянке предать земле со всеми причитающимися почестями. По стоянке, где мы отдыхали, пронесся слух, что подъехал сам генерал армии Д.Д. Лелюшенко.

Товарищи потом говорили, что он заслушал доклад командира полка — подполковника Константинова и выразил неудовольствие по поводу «долгой возни с противником». Приказал наверстать отставание во времени. Позже выяснилось, что схватка о которой шла речь, произошла в пятнадцати километрах к востоку от населенного пункта Белиц. Туда и двинулась наша колонна по приказу командарма.

25-27 апреля 1945 года.

Юго-восточная часть Потсдама.

Город Белиц остался слева, и вся полковая колонна проследовала еще километров двадцать, пока не остановились в населенном пункте, который мне запомнился тем, что железнодорожный вокзал и его окрестности были очень разрушены. Лейтенант Васильев, пообщавшись со штабными офицерами, сказал мне, что в самом Берлине идут успешные уличные бои, а танковый корпус нашей 4-й армии ведет бои за Потсдам. Нам стало очевидно, что последует команда разведывательной роте подыскать место для расквартирования штаба армии. Так оно и случилось. Не прошло и двух часов, как командир роты капитан Гумба вызвал моего командира взвода Васильева и поставил ему задачу — занять рубеж для прикрытия нового расположения штаба армии. День заканчивался, когда лейтенант Васильев повел нас, троих отделенных командиров, на местность. Жуков, Кузьмин и я выслушали указания по оборудованию рубежа, для чего сначала были «нарезаны» участки на берегу широкого канала. Мы сразу же занялись их оборудованием. Практически дело свелось к тому, чтобы вырыть стрелковые ячейки.

Канал был в бетонных берегах, достаточно широк и сначала был принят нами за реку. Лейтенант Васильев сказал, что если судить по карте, то это Тельтов-канал. Он берет свое начало в черте города Потсдама и уходит на восток, опоясывая немецкую столицу с юга. Дома, которые мы видим на противоположном берегу, это пригород. Мы обратили внимание на шум боя, который доносился слева. Город Потсдам нами еще не полностью взят, а только его юго-восточная часть. Громыхание пушек доносилось оттуда. Рядом с шоссе была небольшая роща. Как и все леса Германии, роща прорежена на квадраты и ближайшая просека примыкала практически к каналу. Было уже вечернее время, наверное, часов восемнадцать, когда мы взялись за лопаты, чтобы отрыть себе сначала одиночные окопчики. Дело продвигалось очень медленно, т.к. грунт оказался каменистым. Стало ясно, что к ночи зарыться в землю не успеем. Отдыхая, я прислонился к стволу высокой сосны. О чем-то задумался. Вдруг с левого фланга взвода, там, где росло несколько кустов полоснула короткая автоматная очередь. Пули прошли мимо меня. Я сразу же спрятался за ствол той же сосны и стал наблюдать, стараясь засечь место выстрелов. Через минуту очередь повторилась. На этот раз я заприметил искрящиеся в темноте выстрелы, чуть левее тех кустов. Автоматы были всегда при себе, и мне потребовалась секунда, чтобы снять с предохранителя и выпустить очередь по замеченному месту. Выстрелов больше не было. Возможно, я прибил стреляющего, а может он просто унес ноги подальше от греха.

Появился лейтенант Васильев, чтобы прояснить обстановку. Я доложил об обстреле нашего взвода, на что взводный отреагировал довольно спокойно. И даже объяснил, что когда сплошного фронта с противником нет, такие вещи вполне возможны и в дальнейшем. Вот если бы нас прикрывала пехота, мы были бы в большей безопасности, но она приотстала. Только она, царица полей, ставит точку в окончательном закреплении захваченной территории.

Наступило утро 27 апреля. День обещал быть теплым и нам захотелось побыстрее отогреться после ночного бдения. На коляске мотоцикла подвезли термосы с пищей и мы подкрепились. Появился командир взвода Васильев с политработником. Последний хотел было нам прочесть какую-то заметку из газеты, как кто-то из нашего взвода громко прокричал: «Смотрите на канал! Лодка с людьми плывет к нашему берегу!». Мы обратили все свои взоры на плывущий «ковчег» с людьми. Лодка довольно вместительна и полна людьми, а на носу лодки был прикреплен белый флаг. Лейтенант быстро нашелся: «Раз с белым флагом, стало быть просят не стрелять. Пусть пристают к берегу».

Лодка на веслах подошла бортом к кромке нашего парапета, и сидящие в лодке, выжидательно, уставились на нас. Васильев приказал им сойти. Кто-то стал подсчитывать вслух сходящих с лодки. Дети, женщины, но и не мало мужчин. «Четырнадцать», — сказал подсчитывающий. Васильев и политработник о чем-то пошептались между собою. «Рустамов, возьми пару помощников и поищи у мужчин оружие!»

К нашему удивлению у троих мужчин, хотя они все были в штатской одежде, нашли три пистолета марки «парабеллум». Стало очевидным, что мы имеем дело с солдатами и офицерами, которые переоделись в гражданское платье, чтобы под видом беженцев уйти из зоны военных действий.

Лейтенант приказал препроводить семерых моложавых мужчин в штаб полка. Я выделил сопровождающего. Но не успели отвести задержанных в штаб, как появилась вторая лодка под белым флагом и тоже с людьми. Теперь было принято решение с отправкой повременить, а процедуру обыска переодевшихся вояк повторить. Лодки шли к нашему берегу с интервалом примерно минут сорок. Многие сидевшие в них немцы имели припрятанные в одежде пистолеты. Всего нами было изъято что-то около сорока пистолетов, в основном марки «парабеллум» и «вальтер». Задержано и отконвоировано в штаб полка около семидесяти переодевшихся военных.

Воспользовавшись лодками, на которых прибывали беглецы, наш взвод под командованием Васильева переправился на противоположный берег. Вчерашний случай дал повод предположить, что там могли быть скрывающиеся военные. Лейтенант приказал моему отделению осуществить поиск немцев в домах на набережной канала. Прежде чем отправить людей на проверку домов, я велел пулеметчику Крашенникову установить пулемет Дегтярева и стал объяснять ему, как прикрывать наших людей огнем в случае обострения обстановки. Это были мои последние слова и действия, которые я запомнил.

Пришел в сознание в армейском госпитале в городке Зорау, что в 150-ти километрах юго-восточнее Берлина. Я получил тяжелое ранение в левую височную часть головы с сотрясением мозга.

Вот так закончилось мое участие в Берлинском сражении. Всех тяжело раненых эвакуировали в глубокий тыл. Так я оказался в Львовском госпитале, где находился на излечении шесть месяцев.

Что касается радостного сообщения о Дне Победы, то я не смог его радостно отметить как многие мои боевые товарищи по полку, поскольку я был по дороге во Львов. Тем не менее, я горжусь тем, что воевал как мог и свой долг по защите Родины выполнил.

«РАЗВЕДКА БОЕМ НА АЛЕКСАНДЕРПЛАЦ»

ШМОНОВ ВАСИЛИЙ МИХАЙЛОВИЧ.

Старший сержант, командир отделения роты автоматчиков 8-й мотострелковой бригады 9-го отдельного танкового корпуса РГК.

25-27 апреля 1945 года.

Центр Берлина.

— Я двадцать шестого года рождения, — а это последний призывной возраст в войну — и потому принял участие в боях на завершающем ее этапе. Однако мне и моим сверстникам тоже пришлось испить чашу невзгод и горестных потерь. При освобождении Варшавы, например, я потерял друга Мишу Евграфова, с которым в одном бою хватили лиха через край. Будучи автоматчиками в мотострелковой бригаде за отличие в бою мы оба получили по ордену Славы III степени. Хоронили Мишу по-фронтовому: завернули в его личную плащ-накидку, опустили в могилу, дали прощальный залп из автоматов и двинулись дальше на запад. Тяжелые бои были на Одерском плацдарме, но наиболее упорные и ожесточенные были, конечно, в Берлине. В них я участвовал и мне есть что вспомнить.

Уже несколько дней, как мы ведем уличные бои. Непрерывный гул сражения и ежеминутная опасность, подстерегающая нас на каждом углу, вовсе не вызывали умиротворения. А сегодня и того хуже, идет с редкими перерывами небольшой дождь. Наше продвижение к центру города медленное, а со вчерашнего дня и вовсе остановилось. Наступать всегда трудно, а в условиях города тем более. Причина тому — все более нарастающее сопротивление противника, который неплохо приспособил для обороны каменные дома с подвальными помещениями.

Сейчас мы стоим на Алексадерплац, до которой пришлось с боями пройти ряд восточных пригородов. К этому времени из нашей роты и приданных средств усиления была сформирована штурмовая группа во главе со старшим лейтенантом Левиным. В подчинение он получил два самоходных орудия САУ-76, три танка Т-34 и взвод саперов.

Нашей мотострелковой бригаде предстояло овладеть сильно укрепленным рубежом, созданным немцами вдоль городской железой дороги. Хотя до нее, что называется «рукой подать», но расстояние целый квартал еще нужно суметь преодолеть. Задача сложная, и командование решило сначала получить более полное представление о системе огня противника, а для этого есть проверенный способ — провести разведку боем.

Мне, командиру отделения автоматчиков, стало известно от командира роты о предстоящей разведке боем, что не обрадовало, так как на армейском жаргоне такой бой назывался не иначе как «вызываем огонь на себя». По сути оба термина означают — выявить расположение огневых точек, которые могут быть наверняка обнаружены при условии решительной атаки. А дальше видно будет: возьмем рубеж — хорошо, нет — тогда командованию придется провести солидную артиллерийскую подготовку по всем выявленным огневым точкам.

26 апреля 1945 года.

Наша штурмовая группа приготовилась провести разведку боем. Мое отделение, состоящее из восьми человек, сосредоточилось в одном из разбитых домов, чтобы по сигналу ротного выскочить на проезжую часть улицы и переметнуться в следующий дом. А там действовать по обстановке, имея ввиду, что надо выходить на железную дорогу. Ротный красной ракетой дал сигнал к началу действия взводов. Прежде чем выбраться на улицу, мы преодолеваем завалы мусора и битого кирпича. Слышу, как за соседним домом бьет наша самоходка, ей вторят другие. На ходу размышляю, что эта улица должна вывести нас на требуемый рубеж. Так подумалось, но оказалось, что впереди путь преграждает дом, уступом выходящий на нашу улицу. И в тот же миг из этого дома по нам открыли автоматный огонь. «К стенке прижаться! К стенке прижаться!» — кричу так, что не узнаю своего голоса. Хотя что уж тут, такая какофония звуков, поневоле не узнаешь.

Поддерживающая нас самоходка медленно идет впереди и ведет стрельбу фугасными снарядами по дому, выступающему несколько за общую линию домов. Часть стены дома рушится. Теперь, не мешкая, надо завладеть им. Добежали. Не дождавшись, когда пыль осядет, проникаем друг за другом через образовавшийся проем внутрь. В горле першит от пыли и сгоревшего тола. Проходим мимо части уцелевшей стены и натыкаемся на двух поверженных фашистов. Подбегаю к уцелевшему оконному проему, выходящему на противоположную сторону дома — не видно ли железной дороги? Нет, не видно. Хотя краешек фермы моста, перекинутого через городскую улицу, кажется, все-таки вижу. Стало быть, необходимо брать правее.

Мелькает мысль: «А как обстоят дела у остальных наших?» Только подумал, как сам взводный, лейтенант Филиппов, появляется в сопровождении автоматчика: «Нечего здесь задерживаться, переходим к следующему дому!»

Друг за другом высыпаем на улицу. И что видим? Самоходка, которая поддерживала огнем, стоит уткнувшись в землю стволом. Кто ее мог подбить, как это случилось? Но нет времени долго размышлять! Взводному и так кажется, что я со своим отделением медлю. Цепочкой с соблюдением интервала заворачиваем за угол дома и тут же попадаем под шквальный автоматно-пулеметный огонь. Звонко цокают по мостовой пули, вот и мины начали рваться неподалеку. Все отделение без команды плашмя бросается на тротуар и мы по-пластунски отползаем за кучу разбитого кирпича. Но не всем это удается сделать сразу. Слышу, как рядом лежащий солдат громко стонет и зовет на помощь санитара. За ворот плащ-накидки я оттаскиваю его к стене дома и теперь уже я кличу санитара. Где уж тут докричаться. Кто-то из моих ребят перевязывает раненого и он успокаивается.

Трудно разобраться в этой заварухе, где сейчас ротный, где другие отделения, а взводный командир уже тут. Мотается между нами, отделенными командирами. Опять новое приказание: — Перебрасывай отделение на другую сторону дома, там второе отделение продвигается по левой стороне улицы. Вроде бы там потише.

— Понял. Вот только Прошкину надо помочь, а санинструктора не дозовусь.

— Действуй, а о раненом я позабочусь.

Возвращаемся в оставленный ранее дом, находим комнату с окнами на нужную сторону и пытаемся сначала разглядеть, какова там обстановка. Мало чего мы увидели, но решаю, что надо выбираться из дома, там на месте лучше разберемся. Выбрались. А вот и та улица, о которой говорил лейтенант. А второго отделения что-то не видно, а должно было быть! Поодиночке, прижимаясь к стенке дома, (это стало привычным), минуем наш прежний дом. Достигли угла дома, дальше перекресток. Надо перебежать его, чтобы зацепиться за следующий дом.

— Вперед, ребята! Где наша не пропадала!

Рванули и тут же, попали прямо под кинжальный автоматный огонь Справа от меня бежит солдат. Замечаю, что уж больно он нескладно падает, роняя автомат. Возвращаюсь к нему, пытаюсь повернуть лицом к себе. Но он мертв. Это Брюханов. В этот самый критический момент чувствую как что-то тяжелое и мокрое придавливает меня сверху. Кто-то спрашивает меня: «Жив?» Выворачиваюсь насколько могу из под него, и вижу Володьку Юдина. Вот молодчина, он прикрыл меня от свистящих пуль рискуя собою.

— Я то жив, а вот Брюханов нет. Давай отползать назад. Все тут пристреляно. Никому из моих ребят не удалось проскочить перекресток и теперь по моему знаку отползаем назад к спасительной стене покинутого дома. Вытащили и тело Брюханова.

Вторая попытка. И мы снова попадем под убийственный огонь. Теперь уж с другой стороны дома и, следовательно, на другой улице. А мостовой переход, под которым проходит городская магистраль, находится не далее трехсот метров. Почему-то совсем невесело приходит на ум пословица: «Близок локоть, да не укусишь». Похоже, огонь противника становится еще более интенсивным. Слышны резкие хлопки на правом фланге — видимо действуют фаустники по нашим танкам. При таком шквале огня и потерях, едва ли прорвемся к мостовому переходу. Мои мысли прерывает взводный, появившийся, как всегда внезапно. Весь издерганный, усталый. С хрипотцой проговорил:

— Отделению отойти назад и укрыться в здании.

Отошли, отдышались. Да, невеселая картинка получается. Только в моем отделении из восьми человек один убит и двое раненых. Какие потери в роте пока не знаю. А мне повезло — в своей плащ-накидке насчитал шесть дырок — пробоин.

Вот так прошла разведка боем, которую прочувствовал и пережил вместе с моими солдатами. Жаль Брюханова, сегодня мы его похороним, а ведь победа-то совсем уже рядом, стоит нам только как следует напрячься. Досада и боль ноющая. Похоже теперь без мощной артиллерийской подготовки не обойтись. А что касается добытых ротою разведывательных данных, то и мое отделение внесло свою лепту — взводный командир собственными глазами видел кто, где и откуда преграждал огнем путь отделению.

27 апреля 1945 года.

После мощной, но короткой артподготовки наша штурмовая группа почти без потерь прошла под злополучным мостовым переходом и вышла на восточный берег реки Шпрее. Перед нами на противоположном берегу возвышался, если мне память не изменяет, дворец Вильгельма.

Памятная разведка боем долго еще наведывалась мне во сне. Что и говорить, запомнился мне тот бой. Последние дни апреля наша 8-я мотострелковая бригада вела тяжелые уличные бои отвоевывая дом за домом. Все говорили, что мы находимся в самом центре Берлина.

Нет, наша рота во взятии Рейхстага не участвовала. В день капитуляции берлинского гарнизона мы находились на Унтер ден Линден, недалеко от Бранденбургских ворот. А свой автограф на стене Рейхстага я оставил позднее, когда мы туда просто сходили. Оказалось, это не так далеко — менее километра.

Вот так мне довелось поучаствовать в уличных боях в Берлине — грандиозном историческом и победоносном сражении.

В это время армия Кузнецова в полосе своего наступления усилием 79 стрелькового корпуса (командир Переверткин) вышли на мост Мольтке с выходом на Королевскую площадь. Обширный парк Тиргартен всё еще удерживался гитлеровцами. Поэтому трудно-тяжелым оказался путь прямого пролома обороны противника на пути к правительственным кварталам. Подобная картина отмечалась и на пути армии Чуйкова, в направлении на Тиргартен. Становится очевидным, что противник выстроил оборону своей столицы с главным упором сопротивления наступающим с востока. По крайней мере, кардинальных мер так и не успел предпринять, обнаружив наши части у себя в тылу. Кстати, вблизи от Рейхстага в полукилометре от него стоит Имперская Канцелярия, даже более значимая по политическим соображениям, чем здание парламента. Однако о месте пребывания Гитлера в ту пору не было известно рядовым исполнителям, да и, по-видимому, командованию. В книге Конева «Сорок пятый» ход боев в центре Берлина расписан по дням, но нет прямого утверждения (ссылки). Не по этой ли причине Рейхстаг выбран конечной целью?

ОБ АЛЬТЕРНАТИВАХ РЕШЕНИЯ ЗАДАЧИ

Известно: в боевом распоряжении №0025 от 28 апреля 1945 года генерал-майора С.П.Переверткина были поставлены задачи соединениям 79-го стрелкового корпуса на овладение рейхстагом:

«…3. 150-й стрелковой дивизии — одним полком — оборона на р. Шпрее. Двумя стрелковыми полками продолжить наступление с задачей форсировать р. Шпрее и овладеть западной частью рейхстага…

4. 171-й стрелковой дивизии продолжать наступление в своих границах с задачей форсировать р. Шпрее и овладеть восточной частью рейхстага…

Командир 79-го стрелкового корпуса

генерал-майор Переверткин.

Начальник штаба

полковник Летунов».

Как видно, сроки исполнения в распоряжении не оговорены, но, известно, что взятие Рейхстага было осуществлено с 30 апреля по 2-го мая 1945 год ценой немалой крови; знаем и о том, что в трехстах километров на юго-восток от Берлина состоялась (6 мая) капитуляция сорокатысячного гарнизона защитников укрепленного города Бернау, до того времени преднамеренно оставленный командованием I Украинского фронта на испытание противника бессмысленностью надежды на спасение.

Обе задачи — овладение рейхстагом и капитуляция Бернау — не потребовались бы в случае реализации альтернативной версии — разрушение имперской канцелярии. (Той самой, в которой побывал Молотов по поручению Сталина 12-13 ноября 1940 года, ведя переговоры с Гитлером).

1941 год для нашей страны оказался, как известно, отрезвляющим, с далеко идущими последствиями. Одно только вечно: совершенные наши ошибки в политике и преступления гитлеровской военной машины в нашей стране. Переговоры шли в просторной комнате Канцелярии, которая была построена по проекту Шпеера в стиле величественности и военной строгости, заканчивающийся на глубине 15 метров бункером для Гитлера… Итог в историческом плане — Гитлер разыграл для Молотова сцену настоящих переговоров; последний убаюкан сценой и личным предложением Гитлера, адресованным Сталину о встрече в недалеком будущем… Молотов по-прежнему заторможен на идее фикс (идея Сталина о ненападении Гитлера). До 22 июня 1941 осталось 7 месяцев и 9 дней. Кроме договора о ненападении между Германией и Советским союзом от 23 августа 1939 года, Гитлер 18.12.40 года подписывает Директиву №21 План «БАРБАРОССА». Поистине: «отвязанный бык, удобно лижет себя» — говорит испанская пословица. Стрелки рельсов неизбежной войны были тотчас направлены на нас. Вот почему эта берлога — имперская канцелярия — достойна быть разваленной и похоронена с обитателями. Способ? — Огнём тяжелой артиллерии, либо прицельной бомбежкой авиации.

Первый вариант. Очерк «Открыть огонь по рейхстагу!» (Н. Былинкин) показал, что расчет орудия 152-мм гаубицы-пушки блестяще выполнил задачу обстрела главного входа рейхстага прямой наводкой, т.е. в режиме «пушка». Однако её можно применить в режиме «гаубица», при использовании малых зарядов. Следовательно, батарея 86-й тяжелой гаубичной бригады способна была подвергнуть результативному обстрелу канцелярию с позиции на улице Моабит (расстояние до Рейхстага по прямой линии 3 910 метров); территория к тому времени полностью очищена от немцев. Вне сомнения, разрушение канцелярии неизбежно привело бы к капитуляции гарнизона.

Второй вариант — об этом расскажет следующий участник операции...

РАЗВЕДЧИК В БОЮ

25 апреля 1945 года.

г. Берлин.

— Я командовал отделением в полковой разведке, которую возглавлял старший лейтенант Кузнецов. Мои разведчики: Рябов Василий, Никонов Роман, Селиванов Николай, Афанасьев Аверьян, Коломысов Яков, Яковлев Афанасий, Минус Виктор и Щербина Виктор. Ребята разных национальностей: русские, украинцы, еврей. А во главе их я — тувинец. Впрочем, мы этому не придавали никакого значения, жили дружной боевой семьей, какая может быть только среди разведчиков. Недаром бытует выражение: «С ним бы я в разведку пошел». Мы же ходили в разведку не единожды, так что этим все сказано.

Несколько слов о том, как я, будучи родом из Тувы, оказался на фронте. Известно, что наша Тувинская республика добровольно вошла в состав России в октябре 1944 года. Советский Союз почти три года до этого один на один воевал с Германией. За это время наша республика как могла помогала воюющему Союзу поставками рогатого скота, лошадьми для кавалерии. В 1943 году в Кызыле, нашей столице, прошел слух о возможности пойти на фронт добровольцем. Я подал заявление и нас 208 человек направили в разные части действующей Красной Армии.

I50-й гвардейский полк под командованием подполковника Косарева ведет упорные бои в юго-западной части Берлина. Вот уже третий день его штурмовые отряды безуспешно пытаются захватить станцию городской железнодорожной дороги, превращенную немцами в мощный очаг сопротивления. Железные балки, противотанковые ежи, опрокинутые вагоны — все было использовано противником для прикрытия рядом стоящих каменных домов, которые сами по себе представляли узел сопротивления. Противник организовал многослойный ружейно-пулеметный огонь, артиллерийское и минометное прикрытие. Здесь же отмечена активно действующая батарея гладкоствольных реактивных минометов, имеющих наше прозвище — «ишак».

После неудачных попыток овладеть станцией перед командованием стал вопрос поиска иного, нестандартного, пути решения задачи.

Именно в эти дни кому-то пришла в голову идея привлечь к решению задачи полковую разведку, поскольку в ней были подобраны люди отважные, отчаянно смелые и имеющие богатый опыт хождения в тыл к противнику за «языками» на долгом пути к Берлину.

Начальник полковой разведки старший лейтенант Кузнецов был вызван к командиру полка подполковнику Косареву. Через час он вернулся и объявил, что нам, разведчикам, будет работа в предстоящую ночь.

Полковая разведка занимала две смежные комнаты в изрядно разрушенном доме. По указанию Кузнецова два наших отделения собрались в комнату, занятую моим отделением, чтобы выслушать план нашего участия в выполнении специального задания. Комната нами была обжита, и мы, рассевшись на уцелевших стульях и просто на полу, внимательно выслушали нашего начальника. С его слов идея состояла в том, чтобы под покровом ночи оба отделения скрытно, без единого выстрела просочились через боевые порядки немцев на флангах полка и углубились в его тыл. Пройдя примерно квартал, найти станцию и внезапно атаковать ее с тыла. Наша атака будет воспринята штурмовыми отрядами полка как сигнал для одновременной атаки.

«Задача ответственная. От того, как мы выполним свою часть задания, зависит успех штурмовых отрядов. Командир полка твердо верит в нас, в накопленный нами опыт проходов в тыл противника и желает нам удачи», — этими словами начальник полковой разведки закончил изложение общего плана.

— До наступления ночи оставалось не более трех часов, которые мы потратим на решение частных задач. — Кузнецов смахнул рукавом гимнастерки пыль со стола, разложил на нем план города и продолжил обсуждение деталей. — Прежде всего, я лично возглавлю первое отделение и пойду следующим маршрутом. С этими словами он сначала показал на плане города наше местоположение, а затем железнодорожную станцию — объект атаки.

— Ты, Седен, со своим отделением пойдешь через левый стык полка. Вот твой предполагаемый путь, — старший лейтенант показывает на плане квадратики домов и улицу, по которой следует пройти до станции. Всем без исключения запомнить эти маршруты там, не у кого будет спрашивать. Мы сгрудились вокруг стола и долго рассматривали план города, пока нам не показалось, что мы все запомнили.

Обращаясь ко всем, Кузнецов продолжил:

— Особенно требую от всех вас осторожности. Мы как тени должны проскользнуть незамеченными мимо немцев, удерживающих дома на линии нашего соприкосновения. Фланговые штурмовые отряды выделят нам по солдату, которые укажут занятые противником дома и дадут советы как можно двигаться дальше. Прибытие на исходные позиции — в 22 часа.

После ужина мое отделение занялось проверкой личного оружия и снаряжением автоматов патронами. Заглянувший ко мне Кузнецов, сказал, что не беда, если мы не сможем одновременно выйти с тыла к станции. Кто первый выйдет, тот и начнет атаку. О своем присутствии нужно дать знать двумя зелеными ракетами. Это для того, чтобы предотвратить взаимный обстрел.

В 22 часа я со своими разведчиками был уже на левом фланге полка и здешний командир стрелкового взвода, показал мне дом, удерживаемый немцами.

Дневная интенсивная стрельба заметно спала. Линию соприкосновения сторон никто ракетами не освещает, всех устраивает свет от полыхающих пожаров. Осмотревшись, даю команду редкой цепью следовать за мной. Каждый последующий не должен терять из виду впереди идущего и в то же время не наступать ему на пятки. Благополучно миновали первый дом, второй. Далее вышли на довольно узкую улицу и прошли через разлом дома. Отмечаю про себя, что ребята тенью следуют за мной и пока все идет гладко. А вот и длинная стена какого-то складского помещения. Далее нужно обойти квадратное здание и выйти на пристанционную площадь. Минут через пятнадцать в свете пожаров я увидел островерхий западный фронтон здания. Станция? В это время увидел две взлетевшие зеленые ракеты и автоматную стрельбу по ту сторону здания. Нас это несказанно обрадовало. Значит Кузнецов на несколько минут опередил нас. Теперь можно и громко подать команду:

— Отделение ко мне! Атакуем левое пристанционное здание! Коломысов! Дай две зеленые ракеты.

Здание железнодорожной станции взяли без потерь. С этой минуты Кузнецов приказал занять круговую оборону до подхода наших штурмовых отрядов.

Противник только теперь спохватился, обнаружив чужаков у себя в тылу. Он подверг нас минометному об стрелу. Мы заняли места у окон в здании на первом этаже, и обстрел не причинил нам никакого вреда. Командование полка, конечно же услышав нашу автоматную стрельбу, предприняло ночной штурм. Примерно минут через сорок мы увидели отходящие группы немцев, которые двигались в нашу сторону. Мы их встретили автоматным огнем, и они, потеряв несколько человек убитыми, ушли по колее железной дороге в темноту ночи.

То, что станция неожиданно оказалась в наших руках, мне думается, было определенным шоком для противника. Вероятно, он предположил возможное окружение до сих пор удерживаемого очага сопротивления и потому быстро сдал свои позиции под натиском штурмовых групп. Примерно через час мы увидели приближение сразу двух танков и самоходного орудия в сопровождении наших автоматчиков. Опять потребовалось подать две зеленые ракеты, чтобы дать знать о нашем присутствии. К утру бой затих. Мы продолжали находиться на станции железной дороги. Так при содействии полковой разведки, используя ее опыт хождения по тылам, полк с малыми потерями захватил сильно укрепленный очаг сопротивления и продвинулся на своем участке наступления.

Это только один эпизод, были и другие, в которых приходилось рисковать и расплачиваться жизнью людей. Так в моем отделении разведки за время боев в Берлине погибли: Рябов Вася, Селиванов Коля, Минус Витя и Щербина Виктор.

Мне посчастливилось остаться в живых, дойти до Берлина. Не раз был ранен, а Россия стала моей второй Родиной. За отличие в боях я награжден орденами и медалями, а наша 8-я гвардейская Ровенская дивизия получила наименование Берлинской.

ЗА ШТУРВАЛОМ ПИКИРУЮЩЕГО БОМБАРДИРОВЩИКА

НИКОЛАЕВ ВИКТОР КАПИТОНОВИЧ.

Гвардии капитан, заместитель командира эскадрильи пикирующих бомбардировщиков Пе-2 1-й бомбардировочной авиа дивизии 6-го авиакорпуса РГК.

16-29 апреля 1945 года.

Аэродром под городом Заган, юго-восточнее Берлина

Мне посчастливилось летать и сражаться под командованием легендарного командира авиакорпуса дважды Героя Советского Союза Полбина, много раз смотреть смерти в глаза. И вот теперь наш 82-й Кировоградский бомбардировочный авиаполк расположился под Берлином, чтобы принять участие в последней и заключительной битве. Аэродром стационарный, в хорошем состоянии. После четырех лет постоянных перелетов с одного полевого аэродрома на другой, когда распутица или стужа были непременными спутниками нашего армейского быта, этот аэродром, захваченный у немцев, разительно отличался от тех полевых аэродромов, с какими мы имели дело все эти годы. Сами по себе скитания по полевым аэродромам за эти долгие годы были, конечно, в тягость, но еще больше нас угнетало превосходство противника в воздухе под Москвой, Ржевом, Волховом и на Украине. Это не могло не сказаться на результативности воздушных боев в первые годы войны и стоило нам неимоверных физических и моральных усилий. Здесь же было и превосходство в воздухе и прекрасно устроенный быт в комфортных домиках для летного состава. Конечно, это сказывалось на нашем настроении.

Еще пару недель назад наш полк принимал участие в бомбежке объектов в окрестностях Берлина. В одном из вылетов с боевого задания не вернулся самолет нашего командира полка. Его бомбардировщик Пе-2 был поражен зенитным огнем в районе города Цоссен. Так мы потеряли нашего боевого командира и товарища Героя Советского Союза майора Голицына. Это известие меня очень огорчило, поскольку с ним я участвовал во множестве успешных вылетов.

Я был счастлив от того, что после недолгого пребывания в госпитале вернулся в свой родной полк. После дружеских объятий со своими товарищами по экипажу, штурманом Николаем Чупраковым и стрелком-радистом Карунцем, представился командиру полка гвардии подполковнику Бережному, недавно назначенному на эту должность.

— Вот и прекрасно. Твои ребята за время отсутствия командира показали себя с лучшей стороны, можешь ими гордиться. На днях предстоит большая работа. Так что готовься. Как себя чувствуешь?

Я поблагодарил и сказал, что рад вернуться в свой полк.

Раннее утро. Еще накануне экипаж проработал маршрут полета к пункту Люббен, что юго-восточнее Берлина. Это исходный пункт. Намечен вылет так называемой «девяткой», то есть три звена по три самолета. Место моего самолета в полете справа от командира эскадрильи. В случае непредвиденных обстоятельств, я обязан принять командование эскадрильей.

Сейчас экипажи находятся в готовности номер один, то есть сидят в самолетах и ждут сигнал. Но вот комэск, так у нас в авиации принято называть командира эскадрильи, получил задание на конкретный объект бомбометания. По радио ставит задачу: «Идем до исходного пункта девяткой, высота 4000. Над ним делаем доворот на Луккенвальде».

Над аэродромом взлетает зеленая ракета — приказ на взлет. Запускаю оба двигателя своей «пешки», выруливаю и взлетаю за командиром эскадрильи. За мною взлетают все остальные. Так начался мой 108-й боевой вылет. В боевом порядке «клин» берем курс на исходный пункт. По привычке пробегаю взглядом по приборам.

Все в норме. Справа и чуть сзади меня сидит штурман Чупраков, который прокладывает курс по карте от исходного пункта до объекта бомбометания. Аган Карунц в хвосте самолета наблюдает за нижней и верхней полусферами. В его обязанность входит также поддержка радиосвязи с аэродромом и комэском.

Лететь-то всего ничего — 45 километров. Вот и линия фронта. Нас встречает плотный заградительный огонь зениток. Сизо-белые шапки разрывов возникают перед нами. По СПУ — самолетному переговорному устройству — нарочито спокойно говорю Чупракову и Карунцу: «Проходим заградогонь, будьте внимательны». Самолет вздрагивает и слегка покачивает плоскостями — это болтанка от близко разорвавшегося зенитного снаряда. Слышу по фюзеляжу стук, напоминающий удары градин в майскую грозу по крыше дома — значит осколки долетают. Вздох облегчения вырывается из моей груди, как только сизо-белые «шапки» разрывов зенитных снарядов остаются позади.

Прошло еще несколько минут. Запрашиваю Карунца о том, как обстоят дела. Славный парень из Армении бодро отвечает: «Все в порядке, командир». А вот и штурман докладывает: «Командир, через полминуты выходим на исходный пункт». По УКВ получаю указание от комэска: «Делаем доворот на цель». Все самолеты следуют за ним. Нас, пикирующих бомбардировщиков, прикрывает два звена истребителей, идущих над нами с некоторым превышением. Все небо в редких облаках. Слышу, как командир эскадрильи отдает команду:

— Выходим на цель. Два захода. Делай как я!

— Вас понял. Вас понял. — Это голоса звеньевых, принявших команду.

Бросаю взгляд на землю. Справа виден городок среднего размера. Мы выходим прямо к его железнодорожной станции, на путях которой стоят несколько товарных эшелонов. Комэск левым разворотом со снижением идет на цель. Очередь доходит до меня. Бросаю Машину вслед за ним. Отдаю штурвал плавно вперед и машина послушно входит в пикирование. Теперь главное не допустить отклонения от цели и не прозевать момента выхода из пикирования. Земля стремительно несется навстречу. Краем глаза вижу, как быстро вращается стрелка высотомера. Штурман хлопает меня по плечу: пора, мол, выходить из пикирования. Этакая подстраховка. Высота примерно 2000 метров. Нажимаю кнопку сброса бомб на штурвале, чувствую как самолет словно приподнимается, значит бомбы пошли к земле. В ту же секунду плавно беру штурвал на себя. Машина послушно выходит из пикирования на высоте порядка 1200 м. А две фугасные бомбы ФАБ-250 уже достигли цели. Теперь главное не оторваться от самолета комэска в повторном заходе. Вслед за мной освободились от бомб все ведомые. В таком же темпе повторяем и второй заход. Истребители прикрытия в это время барражируют над нами, прикрывая от возможного нападения самолетов противника.

Результат работы нашей эскадрильи зафиксированы на фотопленку двумя замыкающими наш строй самолетами — такова их дополнительная обязанность. Это элемент объективного контроля. Я же визуально вижу взметнувшееся ввысь коричневое облако. Теперь, освободившись от бомб, берем курс на аэродром. При пересечении линии фронта нас снова встречают огнем вражеские зенитные установки. Опасения прежние — как бы не схлопотать крупный осколок, он может быть и роковым. Не ровен час встретимся с поджидающими нас вражескими истребителями. А вообще-то мы небезоружны и можем постоять за себя. У меня два неподвижных пулемета для стрельбы вперед (БС и ШКАСС — крупнокалиберный и скорострельный). Два пулемета БС для стрельбы назад: у штурмана в верхнюю, а у стрелка-радиста в нижнюю полусферы. Кроме того, у Карунца есть скорострельный пулемет на перекидной установке.

Но вот и аэродром. Заходим на посадку. Садимся. Все. Глушу моторы. Нас встречают техники. Они рады видеть свой экипаж. Позже командир полка или комэск сделают разбор вылета, а там, глядишь, подоспеет и новый приказ на вылет.

И действительно, опять в небе появляется зеленая ракета. Наша девятка снова в воздухе. Вылет в распоряжение командного пункта нашей 2-й Воздушной армии. Слышу как открытым текстом наводящий — такая у него на КП должность — ставит задачу поразить цель на опушке леса в ближайшем тылу подле города Котбуса. Командиры экипажей имеют в своем распоряжении аэрофотоснимки объектов и теперь необходимо только свериться и обнаружить искомую цель. Нас снова встречают заградительным огнем зенитной артиллерии. Опять небольшая встряска как при прохождении грозового облака. В этот момент раздается команда комэска: «Делай как я!» — Следуя его примеру, выполняем так называемую «карусель» — самолеты становятся в круг и, сваливаясь поочередно в пикирование-раз за разом освобождаются от бомб. После выполнения всех заходов, стремимся сохранить обычно принятый строй. Только взяли курс на свой аэродром, как услышали с КП воздушной армии прямым текстом: «Внимание, Бережной! С тыла к вам приближаются «фоккеры»! Приготовьтесь к отражению!» Это подтверждает и мой стрелок-радист Карунц:

— Командир, вижу «фоккеры». Открываю огонь.

— Добро. Действуй по обстановке.

Чувствую по дрожи самолета, как стрелок дал короткую очередь скорострельного пулемета. Слышу по СПУ, как он чертыхается. Значит промазал. А вражеский истребитель не остался в долгу: трассирующая очередь прошла метрах в двадцати мимо нашего Пе-2. Имея большую скорость, он проскакивает мимо нас и пытается набрать высоту с левым разворотом. Я доворачиваю самолет чуть влево и вижу его в перекрестии моего прицела. Лучшего момента я и не ждал. Нажимаю на штурвале гашетку пулеметов и даю длинную очередь. «Фоккер» не подожжен, но отпрянул и отказался от намерения нас атаковать. Думаю, у него появилась убедительный довод отказаться от повторной атаки. Атакующие вражеские истребители отвалили, не сбив ни одного нашего самолета.

Так прошел вылет наших экипажей пикирующих бомбардировщиков. После ужина командир полка подвел итог первого дня. Потерь не было. Анализ фотоснимков показал, что оба наших вылета были оценены как «успешные». В моей летной книжке появилась соответствующая запись. В общем, все летчики сошлись во мнении, что ожидали гораздо более жесткого сопротивления со стороны противника.

Были еще вылеты на цели в окрестностях Берлина, и все они давались нам без больших потерь, если не считать одного самолета совершившего аварийную посадку на аэродром из-за перебоев одного мотора.

19 апреля 1945 года.

Получили приказ бомбить центр Берлина. Точнее, Потсдамский вокзал.

Взлетаем, держим курс сначала на городок Бонсдорф, а затем на центр Берлина. При подходе к черте города попали под заградительный огонь зенитных орудий, однако он был заметно менее интенсивным, чем несколько дней тому назад. Без особых волнений, без привычного пота на спине прошли мимо шапок разрывов, которые оказались к тому же ниже нас и потому не могли нам причинить никакого вреда. И вот под нами расстилается громадный город, Вся его юго-восточная часть была охвачена огнем и дымом пожарищ. Дым был такой интенсивности и поднимался так высоко, что даже мы в кабинах самолета чувствовали запах гари. Идем к центру города. А меня донимает мысль: вот она какая столица Германии! Вот откуда Гитлер отдал приказ начать войну! В этот момент слышу команду комэска: «Заходим на цель! Делай как я!»

Сколько раз я слышу эту обычную команду, да и сам не раз подавал ее, а тут в центре Берлина, днем, она звучит как призыв ниспослать наказание за все содеянное фашизмом. Несколько высокопарно, но что поделаешь? Так уж мне подумалось перед входом в пикирование. Мои бомбы освобождаются от держателей. Сейчас они достигнут цели, а на душе удовлетворение. Вот как бывает. Делаем второй заход, и очередная партия фугасных бомб отправляется к цели. В небо взметнулось коричнево-грязное облако. Досталось Потсдамскому вокзалу и технике, которая была там сосредоточена по данным разведки.

20-29 апреля 1945 года.

Мы, летчики 82-го бомбардировочного полка, одно за другим получаем боевые задания. Два или три раза вылетали бомбить центр Берлина. Именно в это время мы почувствовали, как ослабла воля противника к сопротивлению. Это позволило нам выходить на бомбежку как на учебном полигоне. Вышел на цель, прицелился, отбомбился и — на аэродром. За время боев наш экипаж сделал 12 успешных боевых вылетов. И что совсем примечательно, наш полк не понес никаких потерь. Числа 29 апреля мы вообще прекратили вылеты. Так и дождались капитуляции Берлинского гарнизона.

2 мая 1945 года.

Всем полком на построении выслушали приказ Верховного Главнокомандующего о взятии Берлина. Особенно было приятно услышать объявленную благодарность генерал-полковнику авиации Красовскому — нашему командующему и, стало быть, нам, летчикам 2-й воздушной армии.

Когда Берлин уже пал, неожиданно объявился на аэродроме наш славный гвардии майор Голицын. Тот самый Герой Советского Союза, который был сбит немецкими зенитчиками еще перед началом битвы за Берлин. Он рассказал нам о том, как был поражен его самолет. Ему пришлось спасаться на парашюте. Поскольку это произошло днем на вражеской территории в окрестностях городка Цоссена, то сразу же был пленен подоспевшими мотоциклистами. В коляске мотоцикла доставлен в штаб какой-то летной части. Естественно, был допрошен и помещен в полевую тюрьму. Наступающие наши части захватили эту местность и узников выпустили на свободу. Зная, что наш полк сидит под Заганом, он на попутной машине добрался до нас. Все были рады видеть его живым и здоровым. Вскоре он был вызван в штаб корпуса, а затем получил новое назначение.

Там же в Загане шумно и весело с фейерверком отпраздновали День Победы. Наш 82-й Кировоградский бомбардировочный полк получил еще одно наименование — «Берлинский» <…>