Жителям г. Ачинска и Ачинского района, Красноярского края посвящается.
Всем моим родным, тем, кто пришёл и тем, кто остался на войне.
ВЯЧЕСЛАВ ТУШКАНОВ учитель истории.
Много, добрых и горьких, радостных и страшных историй слышало Русское поле. Вот одна из них. Повесть о нас, о сибиряках.
Молодая красивая женщина, держит в руках сложенную в четвертинку бумажку.
И тихо оглядываясь, говорит: «Какой год хожу по этой тропинке. Соседи поглядывают. Куда она, на ночь глядя. А я Саша, чтоб детям слёз не казать подойду к полю ближе. И про тебя и про себя ему рассказываю. Про нашу любовь, да долгую разлуку. Ох, боюсь я милый друг, сердце моё не выдержит…
А ещё я ему письма к тебе читаю. Номер твоей полевой почты не знаю. Послать мне его некуда.
А я писем от тебя и не жду, придёшь всё расскажешь. Так ему хлебушку я всё и говорю. Может где горбушка тебе наша и достанется, так вот ты всё и узнаешь.
Как крепка моя любовь к тебе. Как ждут своего отца дети. Я маленькую научила, прежде всего «папа» говорить.
Прошлым летом наш председатель вернулся. Жена его на телеге со станции из города привезла. Да неделю в дом никого не пускала. Люди мимо окон ходят ладу не дадут. А они в голос обои воют. А в субботу, встали на крыльцо откланялись всем. И в гости зазывают. Народ бегом побежал. Каждому хочется весточку с войны получить.
Стоит наш председатель перед гостями: один рукав пустой, а нога под ним деревянная. Как завыли бабы. А жена его и говорит. Главное чтобы сердце да голова на месте была.
Так что Сашенька, если пуля вражья покалечит тебя. Всё вылечим и забудем.
Твоя жена Мария. Здоровья твоим друзьям.
Бейте врага крепко, не жалейте!».
Снега и дожди вёсны и зимы быстро пролетели над этим полем. Стаи журавлей не раз садились у опушки леса, осенью зёрнышки подберут, покушают, оглядятся и в дальний путь. А весной возвращались, радуясь, что всё на месте и деревня, лес, речка, люди и занимались своими журавлиными делами.
Мальчишка лет 15 смотрит вдаль на дорогу. Очень хочется, через цветы распустившей черёмухи, увидеть фигуру солдата с рюкзаком, который вышел бы из за поворота, помахал бы рукой и крикнул: «Я здесь сынок. Я вернулся!».
Он помнит отца, каким он был до войны, когда тот вставал в дверях, свету не видно было, мужики с опаской жали ему руку, здороваясь. Приговаривали ну, Александр полегче.
И жили они ладно, у такого парня в деревне и невеста была самая красивая, и дом самый просторный и тёплый. Перед окнами калина, рябина да черёмуха.
Да вот 9 лет нет хозяина дома. На войну ушёл. А в 46 не стало и матери.
Стало бы дома пусто, да весь дом заполнила забота о младшей сестре.
Комиссия приехала оформлять в детдом. Пошёл мальчишка к председателю и напрямую попросил, взять к себе. Придёт отец с войны отблагодарит или сам отработаю. Жена председателя села у окна положила руки на колени и застыла как статуя. Голод после войны был, а тут ещё два рта напрашиваются. Звон видать у председателя в ушах стоял, рукой махнул, мол ладно, разговор закончен. Не мог же он сыну своего товарища отказать. Семён стал убеждать, что крошки со стола ихнего не возьмёт и сестру свою прокормит, только не отдавайте в детдом. А председательша, уже отрезала большую горбушку хлеба и гремела горшками на кухне. Женщины они быстрее отходят. Председатель поговорил с комиссией, больше она к Смирновым не приезжала. Стал с того дня Семён мужиком что и другие в деревне. Пока сестра Вера спит, он и корову подоит и картошки поджарит, всё как мать делал. Волосы ей расчёсывал, косы плёл, бантики вязал, песни пел и в обиду никому не отдавал. Да в деревне обижать их никто и не собирался. Одно вот было тяжело. Наступала осень, в школу надо было за 8 километров идти. И на работу надо, и сестру прокормить. Разрывался на смерть, учёба в голову не шла. Пришёл бригадир домой, решили мы говорит с председателем, во вторую смену тебя определить. А во вторую смену на сушилку надо было мешки поднимать. Мешки крапивные по 6 вёдер пшеницы, высота на сушилку как пятый этаж в городе. Два раза попробовал, из себя чуть всё не выплюнул. Женщины ему помогали, охрипли от крика, запрещая ему подниматься на сушилку с мешками. Сидел как-то на уроке физике, честно говоря, спал, отдыхал перед работой. И осенило. Так вот для чего наука и товарищ Ньютон. Бежал 8 километров и прыгал от радости, как ловко придумал.
Вскоре на сушилке всё было по науке, блоки, полиспасты, противовесы и верёвки. Председатель говорил как в метро у нас на сушилки теперь, только картин и фонтана не хватает.
И пошла работа, чего за неделю не делали, теперь за день успевай только суши. Председатель Семёна хвалил, по голове гладил. А как же зерно сырое закладывать нельзя, даже на фураж, а теперь и на семена можно. Поставил он Семёна к механику технику досматривать, да трактора ладить. Председательша старую фуражку мужа со звездой отдала. «Теперь, – говорит, – ты у нас начальник, нельзя с непокрытой головой». У начальника была одна кофта, в которой он в школу ходил, да рубаха с обрезанными и подшитыми рукавами, до отцовской одежды не дорос. Покупать не на что было, да все так ходили. К ноябрьским праздникам собрание в клубе собрали. День Победы в те времена не праздновали, жутко вспоминать такой праздник было. Что родительский день, что этот день для деревни всё едино было. Придут люди на кладбище, а там нет крестов с 41 по 45 год, все мужики на Западе полегли.
По всем сибирским и российским деревням, считай, так было. Это потом в центральных усадьбах построили памятники, к которым люди по праздникам приходить стали.
Поэтому главный праздник был 7 ноября, красный день календаря. Уборочная заканчивалась, можно было потные рубахи постирать, новые одеть – праздник народный.
Прошёл слух, что медали давать будут, а женщинам отрезы на платье. Отрезы тогда давали из синего материала, и защитного. Лучшим передовикам иногда ситец перепадал. По спискам доярки, свинарки, библиотекаршам, врачам и учителям не давали. Они особой категории были.
Народ в клубе стоит, места нет, мужики даже курить перестали, потому что дышать нечем. Исполкомовец, бывший фронтовик сильно заикался после контузии, такой ихней деревне достался. Раньше каждый чиновник кроме своего портфеля, телефона и стола ещё и за свою деревню отвечал. Его уважали, войну не в кино видел. От Бреста спиной к Москве пятился и через Днепр первым переправлялся. Слушали внимательно про политику СССР и происки капитализма. Про урожаи, надои. Как скоро догоним и перегоним Америку по привесам на крупнорогатый скот, а вот мелко рогатый, пока отстаёт.
Радовались за успехи цветной металлургии. Что строиться новый город на Севере Красноярского края. А люди про это знали, много молодых туда завербовались.
Женщины улыбались лектору и, глядя на международную карту, уже мысленно примеряли на себя новые юбки. Но сначала были медали. «За Доблестный труд в годы Великой Отечественной войны» и в придачу отрез мечта. Медаль была серьёзная, на одной стороне хозяин на другой буквы.
Всё серьёзные люди выходили на сцену, а других в деревне и не было. Считай, все получили и успокоились, никто перед соседом не отстал. Но вот исполкомовец занервничал, начал заикаться. Прочитал фамилию Смирнов, а в толк взять не может, думает про себя, он же с войны не вернулся.
А деревня замолкла – не было Семёну 16 лет, не было у него право на медаль, а значит и для отрез для сестры. Председательша ещё и секретарём при муже была и включила в списки, поставив год рождения отца.
На отца похоронки нет, а парень работает за десятерых.
Никто не выдал председателя, ни жену и ведущий собрания, наконец, понял, что называет он сына Смирнова. И стал, заикаясь повторять, убеждая самого себя и остальных: «Смирнов Семён, Смирнов Семён». Мальчишка встал, как взрослый мужик поклонился обществу и пошёл на сцену. Был он не в школьной кофте, а обрезанной рубахе отца не раз заштопанной руками своей младшей сестры. Ну не думал никак, что будут награждать, одел бы обязательно школьную кофту.
Снял он свою телогрейку, подставив грудь для своей первой медали. И вся сиротская биография вышла наружу. Прикрепили медаль прямо на заплатку. Уполномоченный уже совсем не мог говорить. Уже понял он своим чиновничьим умом, что к чему, но воли народа препятствовать не стал.
Махнул рукой, снял свой армейский офицерский ремень и протянул Семёну. А потом вспомнил, как командующий Степным фронтом генерал армии Конев, вручил ему свои карманные часы, приговаривая, встретишь лучшего – подари. Тогда у генералов арсенал таких часов был. Некогда наградные в бою заполнять. А слова по геройству солдата были.
Совсем уже вытирая слёзы сказал: «На сынок, встретишь лучшего подари!». А парень стал по стойке смирно и ответил как солдат: «Служу Советскому Союзу».
А в деревнё считай в каждый дом похоронка пришла, а к ним не принесли. Забыл почтальон к ним дорогу на долгие годы. Отца даже все в деревенском клубе в кино смотрели.
Фильм «Салават Юлаев» до Великой Отечественной снимали. Ассистенты режиссера Якова Протазанова, приметили среди массовки богатыря – красноармейца. Пригласили. Долго коня под Сашу найти не могли, слабоватые кони были. У бойца всё на заказ было как у комдива и шинель, и сапоги и, даже кровать с табуреткой.
Вся деревня его узнала и ахнула – Саша Смирнов. А он в соболей шапке на белом коне.
Хлопали люди. Вот так знай наших. Ну, какой фриц против нашего Александра устоит.
А у края поля под закат слышались слова, и сегодня нет. Эх, поплакать бы. Все ведь письма пишут, даже безрукие. Нет, отец, я тебя дождусь. Мы с тобой Верку в город учиться повезём, в цирк, театр не знаю куда ещё. Не понять, откуда ждать. Чётные – с востока, нечётные – с запада.
Эх, отец хоть намекнул бы.
Зашелестела трава.
– Семён! Нету папки? – запыхавшись, спросила его сестра. Спросила так, как будто вчера они с отцом расстались.
– Пойдём домой, скоро скот пригонят, а я быка боюсь.
И стала рядом с ним, обняв, так нежно, как можно обнять единственного родного человека во всём мире. Своего единственного в одном лице, мать, отца и брата.
И стала задавать вечно мучивший её вопрос:
– Сём. А папка, правда, придёт? Правда придёт? А когда придёт…
Вон в деревне говорят, что бросил он нас до войны. Все кто хотел, вернулись. А кто не вернулись, а кто не вернулись ….
Заплакала. Застеснялась своих слёз, что брата расстраивать. Наконец вытерла их подолом вовсе и заулыбалась, навстречу им бежала подруга.
– Ну что опять ждёте? – кричала она, а что вам больше делать нечего? Ваша корова опять в наш огород залезла. Забыла вас спросить. Вот мамка увидит, она вам поддаст. Хоть знаешь, где вы пропадаете. Опять на своей остановке. Вон слышите, мальчишки кричат. Тоже вас, наверное, ищут.
А мальчишки бежали и кричали.
– Семён со станции через болото три солдата идут.
«Три – подумал Семён, – так кто же они?».
Три? Значит, не наши. Мы же одного ждём. А сердце впервые напомнило, где оно есть. И полетели ноги, руки, а в голове стучало. Папка, папка, папка. Молодец живой.
А по ранней летней траве со стороны станции шли три солдата один постарше, а двое против него, ну совсем не солдаты, да уже не дети. Гимнастёрки на них были выгоревшие, за спиной рюкзак, а в руках полевые цветы. Не хватало красного флага и оркестра.
А со станции их никто не ждал. Не было такой привычки в деревне. Там болото и мог пройти только опытный человек. Да и наряды, попортишь.
Старший сказал:
– Ну, вот ещё маленький пригорок и наша деревня. Уже и дым с труб виден.
А младшие ему отвечали:
– Александр Михайлович может, погостим мы с день другой. И в город?
– Нет, ребята» – отвечал старший, девок на деревне наросло, корни здесь пустите. Вы ж теперь тоже Смирновы. Хватит, отвоевали. 9 лет дома не был. Ребята мои с 43 года одни без отца, без матери. Через мою службу – войну жена слегла. Всё вытерпела работу мужицкую, заботу материнскую. А вот разлуку, сил не хватило. Любили мы друг друга крепко.
Эх, кто ж знал, что так в жизни, может быть. Чем больше любишь, тем больше от этой любви страдания.
И затеялся такой разговор.
– А помните там, около концлагеря, который освободили. Вы коменданту кричали, что мы ваши сыновья.
Да помнил солдат, как 45 всё отделение вышло на дорогу, по которой вели в фильтрационный лагерь детей освобождённых из концлагеря. А два мальчишки, увидев красные звёздочки на пилотках, кричали: «Москва, мы русские».
Не выдержал разведчик, выхватил этих ребят из колонны. И крикнул конвоирам:
– Мои, это – а отделение так свои автоматы конвоирам выставили. Что те и спорить не стали. Хоть русский язык не понимали. Американцы значит. Спорить не стали и названные сыновья.
За всю войну у Александра одна контузия под Сталинградом. А на японской компании разорвавшейся миной и в голову, и руку, и ногу, и в спину.
Удивлялись врачи, сколько кровушки в солдата перелили. Сколько долгих месяцев у госпитальной койки провели названые сыновья. В гимнастёрках да шинели в январские морозы работали на станции, чтобы купить молока да мёду для своего отца.
Начальник госпиталя пожалел в санитары взял. Так полтора года и не отходили от своего отца.
Совсем тяжело было поначалу, раны не затягивались, здоровье убывало. Однажды поехали в Белогорск так сказывали травы, на базаре можно было купить. Да пустое дело, холодно никого на базаре не было. Пошли по дворам тех врачевателей искать. В одном доме китаец отозвался. Чаем поил, долго слушал, головой кивал. Потом принёс нож с кухни узкий такой и говорит, что шею надо резать, кровь надо, чтобы отцу лекарство приготовить. Скинули обои гимнастёрки и глаза зажмурили. Посмеялся китаец, похлопал их по спине, позвал своих детей. На своём языке говорил да показывал на ребят. Без перевода было понятно, что хвалит ребят за преданность.
И поехал вместе с ними госпиталь. Врач разрешил китайцу лечить, больше года прошло не может человек с болезнями справиться и медицина бессильна.
«Миша» – так просил звать себя китаец, чтоб как заходили в палату так улыбаться сразу начинали. Они улыбались во всё своё белорусское лицо, синими глазами, впавшими щеками как два ангела с небес. Такими увидел их Александр Михайлович, в первый раз, открыв глаза, и тоже заулыбался, узнал.
Не бросили.
Миша помог, его травы сделали своё китайское дело, раны стали зарастать коростами, слипаться и щекотать. Сестричка с удовольствием бинтовала и рвала бинты на теле здорового мужика. А он плакал от боли и смеялся от радости – живой.
Смеялись и орали два его названных сына.
Так и выходили Смирновы. А в деревне по походке человека за километр узнавали. Идёт человек, откинувшись назад широким шагами и вдруг, как бы пригнётся и мелкими, мелкими пойдёт. Фронтовик. Не привык ещё по мирной земле ходить.
На вершину пригорка выбежали несколько ребятишек. Один из них самый рослый, приостановился, ожидая девочку. Взял её как в детстве на руке и понёс навстречу отцу. Нёс красоту своей матери, смысл жизни отца, драгоценную свою заботу.
Солдаты и дети застыли друг перед другом. Прорывая заслоны времени, память рвала и соединяла кровные узы. «Папа», – первый раз в жизни сказала девочка и обняла своего отца. «Доченька», – непривычно произнёс вслух долгожданное отец. Большие руки с непривычной нежностью гладили такие знакомые волосы. А из под них смотрели такие молодые красивые глаза Марии. А молодые солдаты обняли Семёна – так вот ты, какой наш брат.
И больше никто никуда не торопился. Все пришли домой.
На край поля садилась стая журавлей.
– Смотри пап, они каждую весну сюда прилетают. Вот дождались тебя.
Молодые журавли обступили своего вожака, кланялись ему. А он кивал им головой.
Всё так. Всё так.
Таёжная речка Улуйка вывернулась из болота, изгибая спину, вглядывалась в берег. А что там делают люди? Обычно она видела, как звери приходят на водопой. Как маленькие учат больших осторожно пить воду. Умывают их. Старые матёрые звери омывают свои раны. Как любят они, как воют во весь голос, когда теряют друг друга.
А люди стояли напротив друг друга и у них тряслись плечи. Не от смеха тряслись
– Побегу как я к деревне, понесу эту новость, там, у моста бабы всегда останавливаются с вёдрами, – и стесняясь самой себя, нырнула обратно в болото.
Так от этой речки узнали известия и в Ключах и Тарутино, Ястребово и во всём Ачинском районе, и на всём Чулыме. И вновь стала жить надежда у вдовушек.
– 9 лет мужика дома не было – вернулся. Может и наш скоро.
Долгая для них была война, горьким как солдатская махорка были слёзы. Помните, как в детстве они падают на губы, растекаются по щекам и их становится, всё больше и больше. Текли у детей крупные как горошины, у взрослых как мелкая холодная роса. За войну научились плакать молча. Глядя в глаза, друг другу, не пряча лица, так становилось легче. Как будто горе уходило в землю и пропадало в сердце русской земли.
Целую вечность будут возвращаться домой советские солдаты. Кто из госпиталей, кто из лагерей из легенд, с того света. А кто-то приходит во сне к своей семье, боясь напугать и разбудить своих родных, тяжко вздыхает и уходит с рассветом. А хозяйка потом рассказывает своим соседям, что хозяин приходил. Значит, скоро вернётся.
Очень большим праздником на столетия будет праздник День Победы. Сотрутся перед ним другие. Уступят характером. Политикой. Нет, не за Сталина воевали. За детей своих, матерей. Характер свой. За совесть, перед соседом. Иконы свои. Свободу.
А в деревне все собирались к дому Смирновых как к Кремлёвской стене на Красной площади. Бабы в плюшевых фуфайках мужики в гимнастёрках при и орденах. Гимнастёрки те были не для парада, на то, была особая гордость каждого мужика в деревне. Если гимнастёрки нет, ты с нами парень осторожней, можем и спросить где ты был.
Председатель тоже не в пиджаке. Рукав ему жена не отрезала, а заправила под ремень и от этого он никому не казался инвалидом. А так, может, там в рукаве что-то и есть. Все смотрели на его грудь. А там три ордена Славы, Золотая звезда Героя Советского Союза. Да и за мирное время успел получить от товарища Сталина Орден Трудового Красного Знамени. Думали в деревне, что в Красноярске председателю вручать орден будут. Нет. Вместе с председателем крайисполкома в Кремль поехали. После Кремля приехали, и месяц руками разводили, и герцеговину флор прикуривали. Потом опять в сельскую жизнь втёрлись и на «Север» перешли а то и самосад.
Три солдата около дома сколачивали столы. Один с геройской звёздочкой и два помоложе с медалью за японскую орденами Красной Звезды.
До утра слушала деревенская речка, лес вокруг деревни и поле, к которому ходила Мария и пела песни грустные и весёлые. Смотрел нарождающийся месяц, как председатель на одной ноге играл в ручеёк и танцевал польку. Как деревенские девушки поедали глазами молодых солдат, а старые вдовы вздыхали и посматривали на Александра. А Семен, прижавшийся к стенам родного дома, так и не присел за праздничный стол. Отец дома, матери нет. С этим трудно было договориться.
Душа где она есть до того расслабилась не унять было её. Водки не пил, а пьяный был. И показалось ему в этот момент, что никому он не нужен стал.
«Дом полный стал, – рассуждал он, – отец два брата такой силищи ни у кого нет. Сестра по дому управиться как хозяйка. И чем больше он говорил сам с собой, тем дольше успокаивался. «Буду учиться», – мечтал он.
В Ачинске, где они жили до войны, на улице Революции два года назад открылась военная школа авиационных механиков дальней авиации. Сильно Семёну в душу запали приспособления на сушилке да ремонт техники. Отец отпустит. Отец не только отпустил, сам пошёл к Фёдору Савельевичу начальнику школы и рассказал всю историю. Историю о том, как вначале 30-х посадили его отца. А его Александра на второй день вывели из строя, сорвали курсантские погоны.
Отец Михаил Иванович был техником, работал на местном телеграфе. Перед этим не раз был в командировках: в Туве, Монголии, Китае и в Италию занесло. За эту Италию видать и придрались особисты НКВД. Однокурсники выучились стали лётчиками, а сам Смирнов на Финскую пошёл. Петлицы, правда, не выкинул, вот они и показал старые курсантские погоны 30-х годов.
Слушал его полковник, помахивая, головой и рукой. Вспоминая, что служили у него ачинские ребята. Во время войны гоняли американские самолёты по ленд-лизу, через Чукотку и Колыму через весь Дальний Восток лежал далёкий путь. Вспомнилось, как ачинцы решили изменить маршрут, нарвали под Иркутском полевых цветов. И пролетая над Ачинском, забросали свою школу №2 цветами. Сделали круг над городом, помахали крыльями и полетели дальше. Красиво.
Нашли и общих друзей с улицы Революции. Через год Семён в эту школу был принят. Закончил с отличием. На Кубе, в Египте, Анголе проходила его служба. После Вьетнама в академию Жуковского в Москве закончил. Генералом не предлагали. Штабные комнаты тесноваты были для сибиряка. А через 25 лет уволился из армии и преподавал в Красноярском военном радиотехническом училище.
Прошло много лет. Злые и добрые дожди пролились над российской землёй. И как только её не звали. И кормилицей – матерью и мачехой – убийцей. А она всё терпела, взращивая своих дочерей и сыновей. Любила своих детей правильных и беспутных. Кого в тайге от злого глаза прятала, кому счастье и золота позволяла на далёких реках намывать. Учила никого не бояться, да от врагов себя беречь.
Умывалась, счастливая красным солнцем, когда отправляла своих детей в космос. Пряталась от стыда за тучи за несправедливые и нечестные войны. А в день Победы 9 мая преображается русская земля, и глядят с её небосвода полки русские, жизнь свою отдавшие за свободу и счастье российского народа. И сквозь слёзы глядят матери с небес на сирот своих выросших и подвиг совершивших. И выезжают два всадника маршал Конев и Жуков, остановив своих коней, у границ великой России. И с доброй улыбкой смотрят на них Илья Муромец, Добрыня Никитич и Алёша Попович – всё тихо на русской земле.
Александр Михайлович, сидя за столом, смотрит семейный альбом. На фотографии его жена Маша. Она всё та же – молодая и красивая. Её глаза говорят: «С днём Победы Сашенька. Вот видишь, не зря я тебя ждала. Если долго глядеть на дорогу, то на ней появится тот, кого ты ждёшь. Мы всем миром ждали этой победы, и она пришла. Вся семья ждала тебя и ты вернулся».
Он закрывает глаза и вспоминает, как впервые увидел эту красивую изящную девушку на деревенской улице. Жила она одна в старом заброшенном дому, родни в деревне у неё не было. Да откуда было взяться. Оставил её в своё время белогвардейский офицер, похоронивший на местном кладбище свою жену. Говорил, вернусь – заберу. Не вернулся.
Пока видать деньги были, хозяйка дома девушку держала. А как кончились, так и наступила свободная жизнь. Свободная от ласкового слова, доброго взгляда, хлеба куска и нарядов. Учительница местная к себе её приютила, делилась с Машей своей маленькой зарплатой, а та редкой любовью и добром отвечала. Открывали они школьные окна и на улицу вырвались звуки для деревни необычные: скрипки и фортепиано.
Душа рванулась к этой девушке, и остановиться не могла у Александра. Всё в ней было, о чём он мечтал в детстве. Ещё маленьким он носил деревянный кинжал за поясом и мечтал защищать свою принцессу. На высоком берегу Чулыма он мечтал о подвигах.
Поглядев на молодого красивого здорового парня, нашла в нём Мария верную защиту. Да не только защиту, часа она теперь жить без него не могла. Всю свою любовь не початую обратила на молодого парня.
Мать вздохнула с радостью, вот это выбрал сынок. Вот это счастье для семьи. Пахнуло приятным прошлым. Они с отцом Михаилом Ивановичем на Первой Мировой встретились. Он молодой офицер связист, она выпускница Смольного института была на войне медсестрой. Такая пара по тем временам была не редкость.
Студенты, рабочие, крестьяне интеллигенция все в патриотическом порыве стали на эту войну.
Война кончилась, полным предательством всех и вся. Всё революция перепутала, пошли на службу к новой власти, а она с ними вот так поступила – расправилась. Михаила Ивановича в Норильлаг под расстрел, а жене его сказали – вам больше не место в школе. Воспитывай своих детей врагов народа.
Невестка пришлась ко двору и по нраву и по душе. Это были лучшие времена в семье. Хоть и пришлось переехать в село, чтобы не мозолить глаза местным ГеБешникам. Мечтали о том, что придут такие времена, которые освободят безвинных, накажут виновных. Ведь Бог всё видит.
Эти времена наступили, но вернуть прежнюю жизнь было нельзя. Пока думал над этим Александр Михайлович в комнату вбежал внук.
– Дед, а ты куда сегодня? Вместе с нами?
– Да Егор. Принеси мне праздничный пиджак, отвечал Александр Михайлович,– Мы сегодня к бабушке пойдём.
Егор как боевое знамя бережно передаёт в руки деда одежду, на которой всеми цветами, странами, датами светятся награды. И наши и не наши.
– Смотри дед, журавли прилетели!
– Это солдатики наши на побывку прилетели, – ответил дед, и они вместе с внуком долго взглядом провожали усталый клин.
А птицам пришло время отдыха, кто его знает, где была их последняя остановка перед домом.
Они сели за тем полем, где девять лет мать, потом дети ждали своего отца. Где однажды весной они стали свидетелями встречи.
Дорога стала другой широкой асфальтированной, по ней бежали красивые иномарки.
Одна из них свернула в деревню, а потом ещё одна и ещё одна и остановились возле поля.
– Это солдатики наши, на побывку прилетели,– ещё раз сказал старый солдат и сам словно вожак выпрямился, несмотря на свои 90 лет.
– Пойдём Егор. Пойдём своими ногами.
– Семён с Верою и их ребята,– сказал Александр Михайлович – к матери пошли. Нам тоже опаздывать не надо.
И они пошли, старый солдат звеня трудовыми и боевыми наградами и молодой в фуражке с красным околышком в суворовском кителе и яркими лампасами на брюках.
В ладони суворовец держал карманные часы, на крышке которых, было написано «Маршал Конев Иван Степанович» и прибавленная надпись. «Встретишь смелого и лучшего – подари!». Видать отец подарил сыну, те знаменитые часы. А деду это было приятно видеть. У него свои такие же были. Внуков много, передаст достойному, так у нас в Сибири водится. И как тогда в далёкие годы за спиной у Александра Михайловича появились его названные сыновья.
А рядом были их дети, жёны внуки, деревня провожала завистливыми взглядами. Не растерял семью солдат. Смотри, какая демонстрация.
Улица до речки была с горы, шагалось легко и старым и молодым. Молчали и не мешали даже собаки. Деревенские палисадники, провожали их распустившейся черёмухой. Деревня наполнялась праздником. Речка Улуйка остановилась у моста, разглядывая знакомые и незнакомые лица. Узнала старого солдата.
Застыдилась своего любопытства, вильнула по деревне и помчалась с хорошей новостью к людям всего Ачинского района и Сибири. Скоро большой праздник, дети возвращаются к отцам и матерям. Всё у нас в России как положено. Не Америка.
Излилась и соединилась с руслом другой сильной сибирской рекой.
А они шли туда к болоту, к Машиному полю, где ждали их Вера и Семён и много молодых людей. Кто откуда: москвичи, красноярцы иркутяне и даже самый старший внук с Канады прилетел.
Их ждала мать, бабушка, жена, ради которой они воевали и служили, выживали, держась крепко за руки. Жили долго и счастливо. У них всё получалось, потому что крепко любили друг друга и Родину, куда возвращаются журавли.
® Журнал «СЕНАТОР». Cвидетельство №014633 Комитета РФ по печати (1996).
Учредители: ЗАО Издательство «ИНТЕР-ПРЕССА» (Москва); Администрация Тюменской области.
Тираж — 20 000 экз., объем — 200 полос. Полиграфия: EU (Finland).
Телефон редакции: +7 (495) 764 49-43. E-mail: [email protected].
