ЗОРКИЙ СНАЙПЕР

— Товарищ капитан, мука есть. Блины будут!
Продовольствие доставлялось на Малую землю нелегко. Катерам редко удавалось достигать берега, они находились постоянно под обстрелом и бомбёжками. Вот уже долгое время воины получали по двести граммов сухарей, сто граммов солёной рыбы и немного сахара в день. А тут десять кило муки! Блины получились на славу. Горячими блинами угостили командира 255-й бригады морской пехоты полковника Потапова.
Отведав блинов, полковник разрешил уборку пшеницы всем желающим. К этому мирному занятию — уборка урожая — потянулись все. За колосками просились так, как просятся в отпуск домой.
В часы затишья, которые были ночью, сотни метров бойцы ползли по-пластунски, и когда удавалось возвратиться с туго набитыми вещмешками, их глаза светились от счастья. Не каждому удавалось вернуться живым с того поля…
В одну из таких ночей, 10 августа, ушёл по колоски снайпер Дмитриенко. Он выпросил у медсестёр ножницы, обещал угостить их за это оладьями. Ему с напарником уже удалось принести три мешка пшеницы. Мешки сшили из плащ-палаток.
Один срезал ножницами головки колосьев, другой подбирал и складывал в мешок. Теперь и наши полакомятся блинами, радовались бойцы 8-й гвардейской бригады.
Сбор колосков было дело добровольное и никто, конечно, не освобождал от службы Влада Дмитриенко, который был метким стрелком.
— В поле был?
Командир взвода пытливо посмотрел на остроскулое лицо Влада.
Снайпер поднял густые тёмные брови и закусил нижнюю губу.
— Был, — тихо ответил он, опуская глаза.
Взводный хотел что-то сказать, но махнул рукой и полез в карман за папиросой. Солдата надо ругать. У него самовольная отлучка. Но как это сделать? Дмитриенко не красная девица, он солдат, один из лучших снайперов, на его счету около сотни убитых гитлеровцев.
Лейтенант нахмурился и суровым голосом сказал:
— Сегодня на охоту не ходи, не советую. А то немцы, бешеные какие-то стали, видать чего-то замышляют, палят почём зря. Сам генерал немецкий по передовой шастает, мать его… — стрелок горный.
Дмитриенко весело взглянул на него и покачал головой, придерживая рукой пилотку, радуясь, что опять пронесло.
— Козёл горный, — пренебрежительно сказал он. — У меня после поля ещё больше злости к фашистам появилось. Не дают свою землю убрать, сволочи. Днём бомбят — в небо не глянешь…
— Я и говорю, — оживился лейтенант, — ты остынь малость. А то вижу, нервишки шалят.
— Вы меня знаете, товарищ лейтенант?
— Хочешь идти?
— Да.
Взводный вздохнул и окинул тёплым взглядом фигуру Дмитриенко. Он любил этого упёртого украинского парня.
Многочисленные попытки прорыва оборонительных позиций немецких горных стрелков из «Эдельвейса» дорого обходились десантникам. Особенно не давалась безымянная сопка, ни с одной, ни с другой ее стороны невозможно было подступиться. В некоторых местах расстояние между передовыми позициями наших и фашистских солдат 4-й горно-стрелковой дивизии составляло двадцать пять метров. Все господствующие высоты были заняты немцами и румынами. Подступы к ним простреливались перекрёстным огнём, а сверху немцы легко засыпали ручными гранатами атакующих красноармейцев.
— Гляди, будь внимательным, — наставительно сказал он, грозя кулаком.
Влад отошёл от взводного, недовольно ворча про себя: «Остынь — остынь, а утро пропало. Попробуй сейчас проберись на хорошее место для засады?»
Не понял и не знал снайпер заботы взводного командира. Влад думал о том, что везде идёт наступление, вот уже наши войска форсировали Северский Донец в районах Ворошиловграда и Изюма, сковали противника в Донбассе. Под Ленинградом начались бои на мгинском направлении. Произошло танковое сражение под Курском, давно освобождены Краснодар, Грозный, Армавир, а мы — ни шагу вперёд.
Дмитриенко зашёл в блиндаж и коротко крикнул:
— Подъём.
— Не ори, чёрт полуношный, час который? — Светает…
— Я за винтовкой зашёл, на охоту иду.
По ходу сообщения Влад дошёл до переднего края обороны. Дальше надо было около пятидесяти метров ползти через густые можжевеловые кусты до окопа, маленького и хорошо замаскированного, вырытого накануне. Прежде чем ползти, сел покурить — во время охоты не покуришь. Накурившись, проверил винтовку, оптический прицел, поправил маскхалат.
— Ну, я пошёл.
— Желаю удачной охоты, — напутствовал его часовой, провожая глазами извивающуюся фигуру снайпера.
Дмитриенко опасался, как бы гитлеровцы не заметили его, тогда пропала охота. Однако всё прошло благополучно. Незамеченный, вполз в окопчик. Поправив маскхалат, сдвинув на затылок пилотку, он маленькой сапёрной лопаткой углубил свою ячейку, прикрыл сорванной можжевеловой веткой. На вражеской стороне тишина. Самое хорошее время для охоты, когда у немцев завтрак. Весь день придётся терпеливо лежать, не сводя глаз с вражеского края, не шевелясь, не куря, чтобы враг не обнаружил. Хорошо колосьев набрал полные карманы, можно будет пожевать.
Выставив винтовку между ветвями поудобнее, сержант стал наблюдать. Благодаря тому, что его окопчик находился на небольшой возвышенности, среди полузасохшего и обгорелого кустарника, ему было видно не только окоп гитлеровцев, но и дорога. За дорогой проходила вторая линия обороны, но и там не было заметно никакого движения. Пролежав около часа, сержант начал про себя ругаться:
— Не показывается ни одна сволочь. Пугливые стали… вашу мать. Надо менять место.
Неожиданно над вражеским окопом показалась каска. Дмитриенко насторожился. Каска помаячила минутку и скрылась. Вскоре опять показалась. Сержант заметил, что она подрагивает. «На палку надели, — догадался снайпер, — издеваются фрицы». «Но то, что боятся — это хорошо, -— значит скоро погоним эту нечисть обратно. Я тоже гробанул их немало» — успокаивал себя Влад.
Каска исчезла и больше не показывалась. Лёгкий ветерок донёс до него звуки музыки. Какой-то немец старательно выводил на губной гармошке фокстрот. Дмитриенко ощутил, как в нём закипает злость: надругались над советскими людьми и веселятся. Вспомнилась весточка от матери. Прислушиваясь и не сводя настороженного взгляда с траншеи врага, Дмитриенко шептал:
— Подобраться бы сейчас поближе — и гранатами, гранатами сволочь!
— Поостынь малость…
Дмитриенко усмехнулся, вспомнив, что сказал ему взводный.
На дороге, за первой линией обороны заклубилась пыль. Снайпер приподнял бинокль и увидел легковую машину. Она остановилась около разбитого здания. Из машины вылез грузный офицер. Навстречу откуда-то из окопа вышел другой.
«Начальство приехало», — сообразил снайпер.
Он отложил бинокль, некогда было разглядывать, и посмотрел в оптический прицел. «Далековато, чёрт! Однако попробую». Определил расстояние — примерно тысяча сто метров. Прицеливаясь, стал в уме производить сложные вычисления, вспоминал всё, чему учили в снайперской школе.
Нажал на спуск. Толстый гитлеровец схватился за голову и упал. Второй офицер испуганно заметался, и этого мгновения хватило Дмитриенко нажать ещё раз на курок, пуля попала точно в затылок. Из окопа выбежали два немца и, озираясь по сторонам, быстро оттащили убитых.
— Девяносто пять, девяносто шесть — глаз-алмаз! — удовлетворённо считал Дмитриенко, опуская винтовку в окоп.
С час он сидел, не выгладывая из окопа, потом осторожно приподнял пилотку над краем ветки. Тут же щёлкнула пуля, задев пилотку. Дмитриенко присел, успев, однако, заметить, откуда раздался выстрел. «Не успел сбить дым — неопытный ещё», — прикинул Влад. Но главное он знал, с какой стороны ждать неприятность. Целый день немцы атаковали наши позиции.
…Чудом оставшись в живых, когда стемнело, снайпер вернулся на нашу сторону, по старой привычке зашёл в медсанбат. Очень много раненых за день ждали отправки в Геленджик.
По случаю удачной охоты сестрички угостили его обедом и налили мензурку спирту. Дмитриенко посмотрел на Томочку, по лицу которой блуждала вопросительная улыбка. И он только теперь вспомнил, что не отдал ножницы, которые брал у неё на колоски.
Влад внезапно покраснел, насупился и вышел, давая себе зарок той же ночью найти ножницы.
Спустя много лет от прибывших ветеранов немецких горных стрелков из «Эдельвейса» стало известно, что убитыми в то время оказались командир дивизии генерал-лейтенант Кресс и его адъютант.
А пшеничное поле за десять ночей было убрано. Даже на той стороне, которая примыкала к вражеским окопам, не осталось ни единого колоска.